Рэй Брэдбери

Болотные страсти

Разговор шел о женщинах – и вообще, и в частности.

Дело было в питейном заведении Гибера Финна, которое, правда, частенько бывает закрыто, однако располагает к приятной беседе; ну, а сам городок называется Килкок (извините за невольную рифму) – это в графстве Килдэйр, на реке Лиффи, к северу от Дублина, вдалеке от столичных пределов.

Так вот: в этом пабе, который в тот день был открыт, но не то чтобы набит битком, речь действительно шла о женщинах. Все другие темы были уже исчерпаны – лошади, собачьи бега, сравнительные достоинства пива и крепких напитков, стервы-тещи, от которых просто спасу нет – и разговор естественным образом вернулся к женщинам как таковым, то есть к тем, которых в нужный момент рядом нет. А если есть, то одетые.

Каждый собеседник вторил предыдущему, каждый следующий соглашался с первым.

– Одно из рук вон плохо, – говорил Финн, подогревая страсти. – Во всей Ирландии не сыщешь сухого клочка земли, где можно _при желании_ лечь и _с облегчением_ встать.

– Это ты удачно вставил, прямо _в очко_, – поддержал почтмейстер Тимулти, отлучившийся со службы, чтобы по-быстрому пропустить стаканчик (на почте в очереди стояло каких-то человек десять, никак не более). – Кругом дороги, священник бдит, жена следит. Где, спрашивается, человеку заняться физической подготовкой, чтобы его советами не замучили?

– Всюду болота, – добавил Нолан, – места плоские, что блин. _Ни дать ни взять_.

– Перепихнуться негде, – без затей высказался Риордан.

– Да мы о том и речь ведем, сколько ж можно? – неодобрительно прервал его Финн. – Тут загвоздка в другом: как нам быть-то?

– Для начала разогнать тучи, а потом – священников,

– предложил Нолан.

– Вот это будет праздник, – дружно загалдели все присутствующие и выпили до дна.

– Как тут не вспомнить случай с Хулигэном, – сказал Финн, вновь наполняя стаканы и кружки. – Полагаю, те события еще не стерлись из памяти?

– Ну и что с того, расскажи, Финн!

– Дело было так. Этот Хулигэн окрутил одну деваху: с виду, конечно, не подарок, но и не так, чтобы мешок гнилой картошки. Повел он ее за город, где болото слегка подсохло, да и говорит: стань-ка вот туда, на кочку. Если не провалишься – я за тобой. Ну, она шаг сделала, повернулась, чтоб его позвать – тут ее и засосало! А ведь он к ней даже пальцем притронуться не успел. Пока собирался крикнуть: "Назад!" – ее и засосало.

– На самом-то деле, – вмешался Нолан, – Хулигэн бросил ей петлю, чтоб затянула вокруг пояса, а эта малохольная возьми да и накинь ее на шею. Уж как он тянул – едва не задушил. Но у тебя занимательней выходит, Финн. Кстати, об этой истории даже песню сложили!

И Нолан запел, а другие подтягивали, когда могли вспомнить слова:

Констебли вчера отписали в столицу,

Как зыбкая топь схоронила девицу.

Милок ее, Хулигэн, местный балбес,

Повел нашу Молли в болотистый лес.

Там платье сорвал с нее вместе с бельишком,

Но Молли противилась, видно, не слишком.

Вконец разомлев, опустилась на спину,

Да так нагишом и попала в трясину.

Захлюпала жижа под кряканье уток,

И Молли-бедняжке пришлось не до шуток.

А старый кабан, что по лесу бежал,

Скупую кабанью слезу не сдержал…

– Там еще куплеты есть, – сказал Нолан. – Сам-то Хулигэн после того случая умом повредился. Оно и понятно: все рассчитал, а дело сорвалось. С той поры он даже на мостовую ступить боится – десять раз ногой потрогает, чтоб не затянуло.

Давайте я дальше спою.

– Ни к чему это! – вскричал Дун: росту в нем было метра полтора, но когда ему случалось бывать в присутственных местах, он раньше всех выскакивал из зала, пока не заиграли государственный гимн. По этой причине его прозвали "гимнаст".

Теперь он возвысил голос и, привстав на цыпочки, в знак протеста размахивал кулаками. – Хватит разводить эту бодягу!

Изо дня в день одно и то же – а дело не двигается! Допустим, в наши края потоком хлынет женский пол – что нам тогда делать, как забиться в укромную щелку?

– И то верно, – согласился Финн. – Господь Бог посылает ирландцу искушение, а потом – сразу лишение.

– Муки мученические, – подхватил Риордан. – Я постоянно хожу в киношку, в "Гэйети", беру билет на вечерний сеанс, в последний ряд, но даже там нет возможности себе потрафить!

– В "Гэйети"? – ужаснулся от воспоминаний Нолан. – Чур меня! Как-то раз пришел я посреди сеанса и в темноте нащупал девчонку. Шустрая попалась, трепетала, словно форель в ручье.

А как свет зажгли, посмотрел, с кем связался – ну, старая кикимора, честное слово. С горя напился до умертвия. Пропади она пропадом, эта киношка "Гэйети". Идешь туда с мечтой, а потом кошмары снятся!

– Значит, больше некуда податься с низменными целями, кроме как на топь, где и утонуть недолго. Вот скажи, Дун,

– обратился к нему Финн, – есть ли у тебя на сей счет какие-нибудь мысли? Ты хоть ростом и не вышел, зато башка здоровенная.

– Мысли есть! – Дун не мог стоять без движения: его кулаки рубили воздух, пальцы выводили причудливую вязь, а сам он пританцовывал под воображаемую музыку. – Согласитесь, здешние болота – это единственное место, куда еще не ступала своими изящными ножками Святая церковь. Но с другой стороны, это также единственное место, где девушка, существо забитое и бестолковое, может испытать свою волю, чтобы понять, достанет ли у нее сил не опуститься _на самое дно_. Верно говорят: если _засосет_ – не видать ей могилы на кладбище. А теперь слушайте внимательно!

Дун сделал паузу, чтобы все уставились на него и навострили уши.

– Нам нужен гений науки, великий стратег, который, решив заново сотворить мир, сразу приступит к телу. Есть лишь один человек, кому по плечу такая задача: это – я!

– Ты?! – вскричали все в один голос, как от удара под вздох.

– Молоток у меня есть, – сказал Дун. – А вы несите гвозди.

– Картинку прибить, – съязвил Финн, – да поровнее.

– Прежде чем сюда идти, я ковал победу, – продолжал Дун, который спал до полудня, а в три часа снова лег в постель, чтобы обрести необходимый душевный настрой и пересмотреть наши судьбы. – Мы чешем языки и расшатываем нервы, пока на небе готовится взойти луна, а хищные топи замирают в ожидании добычи. За порогом этого паба брошены наши велосипеды – капища спиц и рулей. Когда наступит момент истины, каждый из нас должен вскочить в седло и отправиться на болота, чтобы вбить вешки и натянуть бечеву, раз и навсегда. Горячая кровь и горячительная влага помогут нам составить на будущее план местности, отметить неприступные и обманчиво безобидные участки, а также провести хронометраж утопления, чтобы впоследствии приходить в те же места, но уже твердо зная, что позади фермы Доули тянется открытый луг, на котором, если замешкаешься, будешь погружаться в трясину со скоростью два-три дюйма в минуту. А еще дальше лежит выгон Лиэри, где коровам нужно пошевеливаться, чтобы их не затянуло в болото – они даже пасутся на ходу. Куда как полезно будет запомнить, какие плашки надо обходить стороной и где искать твердую почву!

– Ай да молодец! – вырвался у всех и каждого вздох восхищения. – Это дело нужное!

– Так чего мы ждем? – Дун устремился к дверям. – Допивайте

– и в седло. Неужели мы и дальше будем прозябать в сомнениях?

Или наконец-то сыграем с Всевышним, так сказать, на его поле?

– На поле! – Завсегдатаи выпили по последней.

– К Всевышнему! – решили они, и Дуна волной вынесло за порог.

– Мы закрываемся! – прокричал Финн, благо в пабе никого не осталось. – Закрываемся!

У Дуна развевались на ветру фалды пиджака; можно было подумать, впереди ждет свидание с небесами, а сзади гонится

Люцифер, однако, вылетев на дорогу. Дун ухитрялся показывать носом то в одну сторону, то в другую, как заправский краевед:

– Это земли Флэгерти. Жуткая топь. Затягивает аж на фут в минуту. Если кто зазевался – потом ищи-свищи.

– Ну и ну! – протянул кто-то из велосипедистов, обливаясь потом. – Тут бы и сам Иисус Христос не перешел, как посуху!

– Да уж, он бы в наших краях был един в двух лицах: первый и последний, а между ними – никого! – добавил Финн, который успел догнать кавалькаду.

– Куда мы едем-то, Дун? – отдуваясь, спросил Нолан.

– Скоро узнаете! – Дун переключил скорость.

– А когда доберемся до места, – начал Риордан, которого осенила внезапная мысль, – и станем производить хронометраж, кто у нас будет за бабу?

– Вот-вот, кто именно? – забеспокоились остальные, когда велосипед Дуна свернул с дороги и высек колесами сноп искр. – Не мы же, в самом-то деле?

– Спокойно! – отозвался Дун. – Один из нас только притворится бедной девушкой, обманутой девой, куртизанкой…

– Вавилонской блудницей? – подсказал Финн.

– Кто ж на это пойдет?

– Тот, кто показывает вам задницу! – прокричал Дун, вырываясь вперед. – Конечно, я!

– Ты?

Среди велосипедистов едва не образовалась куча-мала.

Предвидя такую опасность, Дун повысил голос:

– Если все сойдет гладко, готовьтесь к новым сюрпризам!

А теперь, бога ради, тормозите! Приехали!

Незадолго до их прибытия здесь прошел дождь, но поскольку дожди шли постоянно, этого никто не заметил. Теперь тучи расползлись в разные стороны, как театральный занавес, и явили миру: лежащий между лесом и проселочной дорогой выпас

Браннагэна, который начинался в туманной дымке и уходил в молоко.

– Браннагэновы земли! – Велосипедисты остановились как вкопанные.

– Здесь витает тайна, чуете? – прошептал Дун.

– И впрямь витает, – шепнул кто-то в ответ.

– Одобряете мой дерзновенный замысел?

– Бегом – марш! – Таково было общее решение.

– Уж не сдрейфил ли ты, Дун?

– Какие могут быть изыскания, если первопроходец помчится по этой топи, словно нахлестанный бык? Тут нужны двое, чтоб идти след в след. Я, как и обещал, буду за женщину. Но мне требуется напарник – один из вас.

Велосипедисты, не спешиваясь, попятились назад.

– Ты со своими научными методами отвадишь нас и от пива, и от джина, – заметил Финн.

– А как добиться правдоподобия – верно я выразился, скажи,

Дун? Напарнику трудновато будет представить тебя дамочкой.

– Может, ради такого дела, – надумал Риордан, – привести сюда какую ни на есть тетку? Да хоть из монашек…

– Только не монашку! – в ужасе шарахнулись остальные.

– Можно и чью-нибудь жену, – предложил Дун.

– Жену? – Ужас достиг предельной точки.

Приятели вогнали бы его в землю, как острый кол, не знай они, что он – завзятый шутник.

– Ну, хватит! – вмешался Финн. – У кого есть карандаш и бумага для записи цифр и обозначения смертельно опасных участков?

Все как один тихо ругнулись.

Никому не пришло в голову захватить карандаш и бумагу.

– Вот черт, – забормотал Риордан. – Придется восстанавливать цифры по памяти, когда вернемся в паб. Ладно, ступай вперед, Дун. А мы тут быстренько подберем исполнителя мужской роли – он пойдет следом.

– Была – не была! – Дун швырнул на землю велосипед, прочистил горло, смачно сплюнул и стал шаг за шагом, балансируя локтями, продвигаться по бескрайней предательской жиже, которая поглотила не одну любовную парочку.

– С чего это нас на глупости потянуло? – всхлипнул

Нолан, прослезившись от мысли, что распрощался с Дуном навеки.

– Но каков герой! – утешил его Финн. – Разве мы отважимся прийти сюда со сговорчивой бабенкой, если не будем знать, что лучше: тянуть или дергать, рухнуть или устоять, предаться любви или еще одну ночь терпеть тесноту в пижамных штанах?

– Носки промокли! – посетовал Дун, удалившись на изрядное расстояние и напрочь отрезав себе путь к спасению. – Но я не сдаюсь!

– Ты дальше зайди, – посоветовал Нолан.

– Видали?! – возмутился Дун. – Сперва говорит: "На глупости потянуло", а теперь гонит на минное поле! Я и так еле ноги передвигаю.

Через некоторое время Дун вдруг завопил:

– Ой, в лифт попал! Книзу тащит!

Отчаянно размахивая руками, он старался удержать равновесие.

– Пиджак сбрось! – заорал Финн.

– А?

– Избавься от помех, дружище!

– А?

– Кепку долой!

– Кепку? Обалдел, что ли? Кепка-то при чем?

– Тогда штаны сними! И разуйся! Как будто готовишься к Главному Делу, даром что кругом сырость.

Не желая лишаться кепки, Дун сражался с пиджаком и ботинками.

– Засекаем время! – скомандовал Нолан. – Ты уж исхитрись,

Дун: развяжи шнурки и галстук, а иначе мы так и не узнаем, что с себя успеет сдернуть баба и насколько продвинется наш брат, пока их не затянет с головой. Надо же понять, успеем мы или не успеем "вкусить наследье плоти". Неужто его и вправду

"сном кончаешь"? Или лучше будет "такой развязки не жаждать"?

– Кто это сном кончает? Чтоб тебе повылазило! – огрызнулся

Дун.

Извергая проклятья и бранные эпитеты, от которых раскалился воздух, он приплясывал на трясине и между делом умудрился сбросить пиджак, потом рубашку, галстук, уже готов был спустить штаны и затмить лунную округлость, когда прогремел небесный глас, разнесшийся горным эхом, как будто на землю неведомо откуда рухнула гигантская наковальня.

– Что здесь происходит? – прогремел этот самый голос.

Тут каждого из мятежников сковали ледяные оковы греха.

Дун, готовый провалиться сквозь землю, как сортовая картофелина, тоже застыл каменным истуканом.

Застыло даже само время, потому что над болотом опять зарокотал громоподобный голос, от которого лопались барабанные перепонки. Луна поспешила укрыться в тумане.

– Я вас спрашиваю: какого черта вы тут делаете? – вопрошал трубный глас.

Дюжина голов повернулась в сторону Судного дня.

На дорожном пригорке стоял преподобный О'Мэлли, опустив карающую десницу на свой велосипед, который от этого стал похож на смущенного, тщедушного отрока.

Отец О'Мэлли опять сотряс окрестности:

– Вот ты, и ты, и ты! До чего вы дошли?

– Я лично дошел до исподнего, – пропищал Дун голосом флейты-пикколо и робко добавил: – Отец…

– Вылезай! – перебил священник, делая взмахи рукой, словно косил траву. – Убирайтесь! – повторял он. – Прочь, прочь, прочь! Черт, черт, черт! – И, как одержимый, согнал бунтарей в кучку, обрушив на них потоки лавы, под которыми можно было похоронить целую деревню и уничтожить все живое.

– Прочь с глаз моих! Убирайтесь, негодяи! Сидите в четырех стенах и думайте о душе. И чтобы каждый притащил свою задницу ко мне на исповедь шесть раз подряд, не пропуская ни одного воскресенья, и так еще десять лет. Ваше счастье, что этот позор узрел я сам, а не епископ, не монашки – сладкие пташки, хотя отсюда до Мейнута рукой подать, и не юные чада из деревенской школы. Дун, подтяни носки!

– Уже подтянул, – сказал Дун.

– Последний раз говорю: вылезай!

Греховодникам ничто не мешало броситься врассыпную, но они, обезумев от страха, вцепились в свои велосипеды и только прислушивались.

– Скажи-ка, сделай одолжение, – нараспев произнес священник, зажмурив один глаз, чтобы прицелиться, и широко раскрыв другой, чтобы лучше видеть мишень, – за каким хреном тебя туда понесло? Ты что надумал?

– Утонуть, ваша милость… ваша честь… ваша светлость…

И впрямь, Дун медленно, но верно приближался к этой цели.

Пока монсиньор не отбыл восвояси.

Когда его велосипед с благочестивым дребезжаньем скрылся за пригорком, Дун все еще стоял, будто поникший духом Лазарь, размышляя о скорой кончине.

Однако вскоре через заболоченный луг донесся его голос, поначалу непривычно слабый, но с каждой минутой набирающий победную силу:

– Убрался?

– Убрался, – подтвердил Финн.

– Тогда смотрите все сюда, – распорядился Дун.

Они посмотрели, вытаращили глаза, а потом у каждого отвисла челюсть.

– Не тонет, – ахнул Нолан.

– А ведь сто раз мог утонуть, – добавил Риордан.

– Знай наших! – Дун осторожно притопнул ногой и спросил, понизив голос, будто подозревал, что святой отец, хоть и убрался, может его услышать: – Догадываетесь, почему меня не засосало?

– Почему, Дун? – спросил хор голосов.

– Да потому, что я поспрошал стариков и выяснил: давным-давно, сто лет тому назад, на этом самом месте была…

Выдержав эффектную паузу, он закончил:

– Церковь!

– Церковь?

– Добрая римская твердыня на зыбкой ирландской почве!

Ее красота укрепляла веру. Но под такой тяжестью просел угловой камень. Тогда священники сбежали, бросив храм на произвол судьбы – и алтарь, и все прочее, а сейчас на этих развалинах стоит ваш покорный слуга Дун, по прозвищу Гимнаст. Я стою над землей!

– Да это настоящее открытие! – не удержался Финн.

– Не спорю! Отныне именно здесь мы будем изучать глагольные формы: освоим наклонения в разных видах, чтобы в будущем времени, ближайшем и отдаленном, возродить наши чувства к женщинам, – объявил Дун, не покидая сырого мшистого островка. – Но на всякий случай…

– На какой случай?

Дун указал рукой куда-то вдаль.

Его дружки развернули велосипеды, так и стоя над рамами в нелепых позах.

На пригорке, прежде скрытые от глаз, но теперь уже вполне различимые, метрах в тридцати появились две женщины – не розовые бутоны, отнюдь, но вполне пригожие, особенно под покровом тьмы да еще в таких обстоятельствах.

Росточку в них было – всего ничего. В Ирландии малым ростом никого не удивишь, но эти оказались уж вовсе крошечными: таких увидишь разве что в цирке или на ярмарке.

– Лилипуточки! – воскликнул Финн.

– Артистки варьете, на той неделе выступали в Дублине!

– объявил Дун, не вылезая из болота. – Каждая весит вдвое меньше меня, иначе церковная кровля сдвинется с насиженного места и обрушит нас в пучину!

Дун свистнул и помахал. Дюймовочки, маленькие женщины, прибавили шагу.

Когда они благополучно преодолели трясину и остановились подле Дуна, тот позвал приятелей:

– Не пора ли вам отлепиться от велосипедов и составить компанию танцовщицам?

Все дружно ринулись в болото.

– Назад! – закричал Дун. – Подходи по одному. А то встретимся вечером в пабе…

– И кого-нибудь недосчитаемся, – договорил за него Финн.

Примечание:

_"Надо же понять, успеем мы или не успеем "вкусить наследье плоти". Неужто его и вправду "сном кончаешь"? Или лучше будет "такой развязки не жаждать"?"_ – Ср.:

…Умереть, уснуть -

И только, и сказать, что сном кончаешь

Тоску и тысячу природных мук,

Наследье плоти – как такой развязки

Не жаждать? Умереть, уснуть. – Уснуть!

И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность,

Какие сны приснятся в смертном сне…

У. Шекспир. Гамлет.