Брэдбери Рэй
Большой пожар

В то утро, когда разразился этот большой пожар, никто из домашних не смог потушить его. Вся в огне ока-залась Марианна, мамина племянница, оставленная на житье у нас на время, пока ее родители были в Европе. Так что никому не удалось разбить маленькое окошко в красном ящике в углу, повернуть задвижку, чтобы вытащить шланг и вызвать пожарных в касках. Горя ярким пламенем, словно воспламенившийся целлофан, Марианна спустилась к завт-раку, с громким рыданием или стоном плюхнулась за стол и едва ли проглотила хотя бы крошку.

В комнате стало слишком жарко, и отец с матерью вышли из-за стола.

-- Доброе утро, Марианна.

-- Что? -- недоуменно посмотрела на всех присутство-вавших Марианна и пробормотала: -- О, доброе утро.

-- Хорошо ли ты спала сегодня, Марианна?

Но им было известно, что она не спала совсем. Мама передала стакан воды Марианне, чтобы она выпила, но все боялись, что вода испарится в ее руке. Со своего председа-тельского места за столом бабушка вглядывалась в воспа-ленные глаза Марианны.

-- Ты больна, но это не инфекция, -- сказала она. -- Ни в какой микроскоп никто не обнаружит никаких микробов у тебя.

-- Что? -- отозвалась Марианна.

-- Любовь -- крестная мать глупости, -- беспристрастно заявил отец.

-- Она еще придет в себя, -- сказала мама. -- Девушки, когда они влюблены, только кажутся глупыми, потому что они ничего в это время не слышат.

-- Нарушаются окружные каналы в среднем ухе, -- ска-зал отец. -- От этого многие девушки падают в объятия парней. Уж я-то знаю. Меня однажды чуть не до смерти придавила одна такая падающая женщина, и позвольте мне сказать...

-- Помолчи, -- нахмурилась мама, глядя на Марианну.

-- Да она не слышит, о чем мы тут говорим, она сейчас в столбняке.

-- Сегодня утром он заедет за ней и заберет с собой, -- прошептала мать отцу, будто Марианны и не было вовсе в комнате. -- Они собираются покататься на его развалюхе.

Отец вытер салфеткой рот.

-- А наша дочь была такой же, мама? -- поинтересовался он. -- Она вышла замуж и уехала так давно, что я все забыл уже. Но насколько помню, она не была такой дурой. Никогда не узнаешь, как это девчонка в какой-то миг стано-вится вдруг рысью. На этом мужчина и попадается. Он говорит себе: "О, какая прелестная глупышка, она любит меня, женюсь-ка я на ней". И он женится на ней, но однажды утром просыпается и -- куда девалась ее мечтательность, а умишко вернулось к ней, голенькое, и уже развесило свое нижнее белье по всему дому. Мужчина то и дело попадает в их тенета. Он начинает чувствовать себя будто на неболь-шом, пустынном острове, один в своей небольшой комнате, в центре Вселенной, где медовые соты неожиданно превра-тились в медвежью западню, где вместо бывшей бабочки поселилась оса. У него мгновенно появляется хобби -- кол-лекционирование марок, встречи с друзьями или...

-- Ты все говоришь и говоришь, -- закричала на него мать. -- Марианна, расскажи нам об этом молодом чело-веке. Как его зовут, например? Это был Исак Ван Пелт?

-- Что? О... да, Исак.

Марианна всю ночь ворочалась с боку на бок в своей постели, то хватаясь за томик стихов и прочитывая безум-ные строки, то лежа пластом на спине, то переворачиваясь на живот и любуясь дремлющим в лунном свете ланд-шафтом. Всю ночь аромат жасмина наполнял комнату, и необычная для ранней весны жара (термометр показывал пятьдесят пять градусов по Фаренгейту) не давала ей уснуть. Если бы кто-нибудь заглянул к ней сквозь замочную сква-жину, то решил бы, что она похожа на умирающего мо-тылька.

В то утро перед зеркалом она кое-как пригладила волосы и спустилась к завтраку, не забыв, как ни странно, надеть на себя платье.

Бабушка в течение всего завтрака тихо посмеивалась про себя. В конце концов она сказала:

-- Дитя мое, ты должна поесть, слышишь?

Марианна побаловалась с тостом и отложила в сторону половину его. Именно в это время на улице раздался длин-ный гудок клаксона. Это был Исак! На его развалюхе!

-- Ура! -- закричала Марианна и быстро устремилась наверх.

Юного Исака Ван Пелта ввели в дом и представили всем присутствовавшим.

Когда Марианна наконец уехала, отец сел и вытер лоб.

-- Не знаю... Но по мне, это уж чересчур.

-- Так ты же первый предложил ей начать выезжать, -- сказала мать.

-- И очень сожалею, что предложил это, -- ответил он. -- Но она гостит у нас уже шесть месяцев и еще шесть месяцев пробудет у нас. Я думал, что если ей встретится приличный молодой человек...

-- Они поженятся, -- тихо прошелестел голос бабушки, -- и Марианна тут же съедет от нас -- так что ли?

-- Ну... -- сказал отец.

-- Ну, -- сказала бабушка.

-- Но ведь теперь стало хуже, чем было прежде, -- сказал отец. -- Она порхает вокруг, распевая без конца с закры-тыми глазами, проигрывая эти адские любовные пластинки и разговаривая сама с собой. Кому по силам выдержать такое! К тому же она без конца смеется. Мало ли восемна-дцатилетних девиц попадались в дурацкие сети?

-- Он мне кажется вполне приличным молодым челове-ком, -- сказала мать.

-- Да, нам остается только постоянно молить Бога об этом, -- сказал отец, выпивая небольшой бокал вина. -- За ранние браки!

На следующее утро, первой заслышав гудок рожка авто-мобиля, Марианна, подобно метеору, выскочила из дома. У молодого человека не осталось времени даже на то, чтобы дойти до двери дома. Только бабушка из окна гостиной видела, как они вместе укатили вдаль.

-- Она чуть не сбила меня с ног, -- пожаловался отец, приглаживая усы. -- А этот что? Болван неотесанный? Ладно.

В тот же день, вернувшись домой, Марианна прямо про-следовала к своим граммофонным пластинкам. Шипение патефонной иглы наполнило дом. Она поставила "Древнюю черную магию" двадцать один раз и, плавая по комнате с закрытыми глазами, подпевала: "Ля-ля-ля".

-- Я боюсь войти в свою собственную гостиную, -- за-явил отец. -- Я ушел с работы ради того, чтобы наслаж-даться сигарами и жизнью, а вовсе не для того, чтобы в моей гостиной, под моей люстрой, вокруг меня жужжала эта вертихвостка-родственница.

-- Тише, -- сказала мать.

-- В моей жизни наступил кризис, -- заявил отец. -- В конце концов, она всего лишь гостья...

-- Ты знаешь ведь, как чувствуют себя гостящие девицы. Уехав из дома, они считают, что оказались в Париже, во Франции. Она покинет нас в октябре. И это не так уж плохо.

-- А ну, посмотрим, -- медленно принялся считать отец. -- Как раз к тому времени, примерно через сто тридцать дней, меня похоронят на кладбище Грин Лоун. -- Он встал, бро-сил свою газету на пол. -- Ей-Богу, я сейчас же поговорю с ней.

Он подошел и встал в дверях в гостиную, вперив взгляд в вальсирующую Марианну. "Ля", -- подпевала она звуча-щей мелодии.

Откашлявшись, он вошел в комнату.

-- Марианна, -- сказал он.

-- "Эта древняя черная магия..." -- напевала Мариан-на. -- Да?

Он смотрел, как извиваются в воздухе ее руки. Танцуя, она вдруг бросила на него горящий взгляд.

-- Мне надо поговорить с тобой. Он подтянул галстук на шее.

-- Да-ди-дум-дум-да-ди-дум-дум-дум, -- напевала она.

-- Ты слышишь меня? -- вскричал он.

-- Он такой симпатичный, -- сказала она.

-- Вероятно.

-- Знаете, он кланяется и открывает передо мной двери, как настоящий дворецкий, и играет на трубе, как Гарри Джеймс, и сегодня утром он принес мне маргаритки.

-- Не сомневаюсь.

-- У него такие голубые глаза! -- и она возвела очи к потолку.

Ничего достойного внимания он не смог узреть на по-толке.

Продолжая танцевать, она не спускала глаз с потолка, он подошел, встал рядом с ней и тоже стал глядеть на потолок, но на нем не было ни пятен от дождя, ни трещины, и он вздохнул:

-- Марианна.

-- И мы ели омаров в кафе на реке.

-- Омаров... Понятно, но все-таки нам не хотелось бы, чтобы ты ослабла, свалилась. Завтра, хотя бы на один день, ты останешься дома и поможешь своей тете Мэт вырезать салфетки...

-- Да, сэр.

И, распустив крылышки, она закружилась по комнате.

-- Ты слышала, что я тебе сказал? -- спросил он.

-- Да, -- прошептала она. -- Да. -- Глаза у нее были за-крыты. -- О да, да, да. -- Юбка взметнулась вокруг ее ног. -- Дядя... -- сказала она, склонив голову, покачиваясь.

-- Так ты поможешь своей тете с салфетками? -- вскри-чал он.

-- Ее салфетками... -- пробормотала она.

-- Ну вот! -- сказал он, усаживаясь на кухне с газетой в руках. -- Вот я и поговорил с нею!

Но на следующее утро он, едва поднявшись с постели, услышал рык глушителя гоночного автомобиля и шаги сбе-гавшей по лестнице Марианны; на несколько секунд она задержалась в столовой, чтобы перехватить что-то вместо завтрака, затем остановилась перед зеркалом в ванной только для того, чтобы убедиться, что не бледна, и тут же внизу хлопнула входная дверь, послышался грохот удаляющейся машины и голоса громко распевающей парочки.

Отец схватился обеими руками за голову.

-- Салфетки!.. -- простонал он.

-- Что? -- спросила мать.

-- Сальери, -- сказал отец. -- Сегодня утром мы посе-тим Сальери.

-- Но Сальери открываются лишь после десяти.

-- Я подожду, -- решительно заявил отец, закрыв глаза.

В течение той ночи и еще семи безумных ночей качели у веранды, мерно поскрипывая, напевали: "назад-вперед, назад-вперед". Отец, притаившийся в гостиной, явно ис-пытывал необыкновенное облегчение, когда потягивал свою десятицентовую сигару и черри, хотя свет от сигары осве-щал скорее трагическую маску, нежели лицо. Скрипнули качели. Он замер в ожидании следующего раза. До него доносились мягкие, как крылья бабочки, звуки, легкий смех и что-то очень нежное для маленьких девичьих ушек.

-- Моя веранда, -- шептал отец. -- Мои качели, -- жа-лобно обращался он к своей сигаре, глядя на нее. -- Мой дом. -- И он снова прислушивался в ожидании того, что опять раздастся скрип. -- О Боже! -- заключал он.

Он направился к своему рабочему столу и появился на веранде с масленкой в руках.

-- Нет-нет, не вставайте. Не беспокойтесь. Я смажу вот здесь и тут.

И он смазал машинным маслом соединения в качелях. Было темно, и он не мог разглядеть Марианну, он ощущал только ее аромат. От запаха ее духов он чуть не свалился в розовый куст. Не видел он и ее дружка.

-- Спокойной ночи, -- пожелал он.

Он вернулся в дом, сел и уже больше не слышал скрипа качелей. Теперь до его слуха доносилось лишь легкое, как порхание мотылька, биение сердца Марианны.

-- Он, должно быть, очень славный, -- предположила, стоя в проеме кухонной двери, мама, вытиравшая обеден-ную посуду.

-- Надеюсь, -- буркнул отец. -- Только благодаря этому я позволяю им каждую ночь качаться у нас на качелях!

-- Уже столько дней они вместе, -- заметила мама. -- Если бы у этого молодого человека не было серьезных намерений, юная девушка не встречалась бы с ним так часто.

-- Может, он сегодня вечером сделает ей предложение! -- радостно предположил отец.

-- Едва ли так скоро. Да и она еще слишком молода.

-- Однако, -- раздумывал он вслух, -- все может случить-ся... Нет, это должно, черт его подери, случиться!

Бабушка хихикнула, тихо сидя в своем кресле в углу комнаты. По звучанию это похоже было на то, как если бы кто-то перевернул страницу в очень древней книге.

-- Что тут смешного? -- спросил отец.

-- Подожди и увидишь, -- ответила бабушка. -- Завтра. Отец уставился на нее, но она не произнесла больше ни слова.

-- Так, так, -- сказал за завтраком отец, внимательно, отечески разглядывая яйца. -- Да, черт возьми, вчера вечером на веранде шепоту было еще больше. Как его зовут? Исак? Ну что ж, если я хоть немного смыслю в людях, по-моему, он вчера вечером сделал Марианне предложение -- я даже уверен в этом!

-- Это было бы прекрасно, -- вздохнула мама. -- Свадьба весной! Но так скоропалительно...

-- Однако, -- напыщенно заявил отец, -- Марианна из тех девушек, которые выходят замуж молодыми и быстро. Не станем же мы мешать ей, а?

-- На этот раз ты, пожалуй, прав, -- согласилась мать. -- Свадьба будет на славу. Будут весенние цветы, а Марианна в свадебном наряде, который я присмотрела у Хейдекеров на прошлой неделе, будет прекрасна.

И они в нетерпении стали глядеть на лестницу, ожидая появления Марианны.

-- Простите, -- проскрипела со своего места бабушка, разглядывая лежавший перед нею тост, -- но я на вашем месте не торопилась бы таким образом избавиться от Мари-анны.

-- Это почему же?

-- Потому.

-- Почему -- потому?

-- Я не люблю разрушать ваши планы, -- прошелестела, посмеиваясь и покачивая своей крошечной головкой, ба-бушка. -- Пока вы, драгоценные мои, беспокоились о том, как бы выдать Марианну замуж, я следила за ней. Вот уже семь дней я наблюдала, как ежедневно этот молодой человек подъезжал на своей машине и гудел в клаксон. Он скорее всего артист, или артист, умеющий мгновенно менять свою внешность, или что-то в этом роде.

-- Что? -- воскликнул отец.

-- Вот именно, -- сказала бабушка. -- Потому что сна-чала он был юным блондином, а на следующий день -- высоким брюнетом, во вторник это был парень с кашта-новыми усами, а в среду -- рыжий красавчик, в пятницу он стал ниже ростом и вместо "форда" остановился под окном в "шевролете".

Мать и отец сидели какое-то время, будто кто-то ударил их молотком по левому уху. В конце концов отец, весь вспыхнув, закричал:

-- Ты соображаешь, что говоришь? Ты говоришь, что все эти парни и ты...

-- Ты всегда прятался, -- обрезала его бабушка. -- Чтобы никому не помешать. Стоило тебе выйти в открытую, и ты увидел бы то же, что видела я. Я помалкивала. Она остынет. Это ее время, время жить. У каждой женщины наступает такая пора. Это тяжело, но пережить можно. Каждый новый мужчина ежедневно творит чудеса в девичьей душе.

-- Ты, ты, ты, ты! -- и отец едва не задохнулся, с вы-пученными глазами, хватаясь за горло, которому узок стал воротничок. Он в изнеможении откинулся на спинку стула. Мать сидела оглушенная.

-- Доброе утро всем!

Марианна сбежала по ступенькам вниз. Отец воззрился на нее.

-- Это все ты, ты, ты! -- продолжал он обвинять во всем бабушку.

"Сейчас я с криками выбегу на улицу, -- думал отец, -- и разобью стекло на сигнале пожарной тревоги, и нажму на кнопку, и вызову пожарные машины с брандспойтами. А может, разразится поздняя снежная буря, и я выставлю на улицу, на мороз Марианну..."

Он не предпринял ничего. Поскольку в комнате для такого времени года было слишком жарко, все вышли на прохладную веранду, а Марианна, уставившись на стакан с апельсиновым соком, осталась одна за столом.