4
Банда
В такие минуты Келси всегда хотелось, чтобы ночь не заканчивалась.
Клубы закрывались в четыре утра, но у Келси и сна не было ни в одном глазу. Однако толпа уже распадалась на маленькие группки – по двое и по трое. Народ собирался идти по домам, хотя, может, кто-то искал развлечений или приключений на свою голову, в общем, кто их там разберет…
Келси ненавидела такие моменты. Как печально, что сплошная масса танцующих распадается на одинокие осколки! Как будто великолепная машина рассыпается на отдельные детали!
Она отыскала Майки – он стоял, привалившись к стене у входа в «Шехерезаду». Майки выглядел усталым, но по-прежнему ухитрялся сохранять позу ленивого рок-кумира: колено выставлено вперед, пятка упирается в стену. Он держал двумя пальцами сигарету и взирал на толпу сквозь клубы выдыхаемого дыма.
Келси окликнула его.
Он посмотрел на нее.
– Привет, сестренка!
Какая она ему сестренка! Майки был почти ровесником ее папы. Не то чтобы между ними было что-то общее. Кстати, отец Келси был совсем не похож на рок-звезду, скорее, он напоминал экспедитора. Или наркомана «в завязке». Он, собственно, и являлся бывшим наркоманом – да и то «бывший» только по праздникам…
– Блинчиков хочешь? – осведомилась Келси.
– Всегда!
– Надо найти еще кого-нибудь, – сказала Келси. – Собрать компанию.
Майки затянулся сигаретой и спросил, выпустив струю дыма:
– Ты что, сестренка, никогда не устаешь от толпы?
Келси рассмеялась.
– Майки, это ведь я!
Он ухмыльнулся.
Затем она нашла Ремми. Он пытался подцепить девчонку – даже двух сразу, и когда одна из них объявила, что «о-бо-жает блинчики», Ремми тоже согласился пойти. Всего получилось пять человек, считая Келси. Неплохой результат, но шесть было бы лучше.
Шагая по Айви-стрит, Келси увидела, как из «Базза» выходит ее приятельница, Лин.
Она бросилась к ней и схватила за руку.
– Эй, подружка!
Лин вздрогнула и развернулась в ее сторону. Увидев, что это Келси, она скорчила рожицу.
– Слушай, я устала и взвинчена одновременно. Как считаешь, я еще не спятила?
– Неужто ты настолько вымоталась, что и блинчиков не хочешь?
– Что-о ты!
Все, теперь их уже шестеро.
Келси успокоилась.
Компания формировалась вокруг нее, как механизм – словно в него только что вставили недостающий винтик, и теперь его, наконец, можно включать. Келси знала, что если направить людей к определенной цели, она сможет просуществовать до утра. Или, по крайней мере, до восхода. Дурацкий восход вечно заставляет всех расходиться.
Толпа! Келси нуждалась в ней, сколько себя помнила. Шум, ритм, чувство локтя. С того самого раза, как она в шесть лет сбежала из дома, следуя за тем далеким ритмом…
Она спросила у Ли, своей тогдашней мамы, что это такое надвигается. Наверное, наводнение?
– Нет, зайка, – Ли валялась на кушетке и таращилась в телевизор, – у нас наводнений не бывает.
И шестилетняя Келси ушла из дома в поисках ответа.
Она помнила все очень отчетливо. Как открыла дверь и очутилась на темной улице, не испытывая ни тени страха Она хотела понять, откуда идет ровный рокот, от которого у нее зудели кончики пальцев. Ей надо было отыскать источник притягательного гула.
Оказалось, что это был школьный футбольный матч. Но Келси была одержима именно толпой. Жар и напор возбужденных зрителей накатили на нее, точно волна.
Охранник с парковки отыскал ее час спустя. Она с закрытыми глазами сидела на капоте пикапа. Ощущая сладостную дрожь: местная команда уверенно шла к победе. Потом Келси сказали, что местная команда лет десять не выигрывала ни одного матча. Келси еще никогда не испытывала ничего подобного.
Когда охранник спросил, что такая малышка делает тут совсем одна, Келси ответила: «Лета-аю!»
Вот и сейчас она летела, упиваясь остатками ночного возбуждения, исходившими от ее спутников. Но то был просто отголосок, призрак буйного танца, в котором она неслась долгие часы напролет.
Они направились в кафе «Лунное сияние» на Мейн-стрит. Она так хотела. Она мечтала, чтобы их сборище не распадалось как можно дольше, потому что жизнь вне компании – такая скука! Все хорошее с ней случалось исключительно тогда, когда Келси становилась частью чего-то большего, чем она сама.
А Келси всегда хотела только хорошего.
