«Интересно, где этот парень, и жив ли он вообще? — размышлял я о Ярославе. — Прошло с нашей встречи почти 17 лет. И я тоже молодец, дал ему адрес человека, который через год неизвестно куда исчез, а его старинный деревянный дом вскоре попал под снос… Может, Ярослав что-то и писал? Хотелось узнать о судьбе его отца. Последовал он моему совету или нет?»

Ночь размышлений и воспоминаний. Ночь прощания с прошлым. Но Ярослава забывать почему-то желания не было. Его яркий образ до сих пор стоял в памяти. Особенно последние слова об одиночестве.

«Неужели его жизнь всё-таки подмяла? — закрадывалось сомнение. — Если нет, и он жив, то мы наверняка встретимся, и пусть мои намерения о будущей встрече продолжат своё действие и в новом тысячелетии… С кем бы я ещё хотел повидаться? — спросил я себя. — Сколько прекрасных друзей подарила мне жизнь! Людей самой высокой пробы. Именно они, эти люди, пробудили во мне жажду познать и понять происходящее. А с чего всё началось? Со знакомства с Юрием Петровичем Суровым. Бывшим главным лесничим Алтайского Государственного заповедника. С человеком очень образованным и умным».

Он тогда возглавлял лабораторию ресурсоведения при Томском НИИББ. Это Юрий Петрович уговорил меня после окончания геолого-географического факультета получить ещё и биологическое образование. И я в том далёком 1974 году, следуя его совету, перевёлся на заочное отделение биолого-почвенного факультета. Осенью того же года меня взяли охотоведом в Белоярский КЗПХ. И я переехал из Томска на северо-восток области. Именно работа охотоведа с её охото-устроительными поездками по незаселённым местам Среднего Приобья и столкнула меня лицом к лицу с тайной белой расы Сибири. Будучи человеком по своей природе любознательным, я стал интересоваться фольклором местного населения. Их древней культурой, в особенности, преданиями обских угров, селькупов и эвенков о приходе их Монголоидных предков на север. И что же я услышал? О людях, которые молились вместо духов Солнцу! Сначала в такие предания я не верил. Но получилось так, что поверить мне всё-таки пришлось. Через год как я перебрался из Томска в Верхнюю Кеть, в середине сентября ко мне нагрянул Юрий Петрович Суров. Завлабораторией хотел осмотреть старые Орловские гари. Обычно на них хорошо разрастался брусничник и подымались целые плантации «медвежьих ушек». Поездку вверх по реке мы намеревались совершить примерно через неделю. Но так получилось, что уже через два дня наши приготовления закончились. И мы бы благополучно уехали, если бы не звонок конторы. Меня срочно вызывали в Белый Яр. Загрузив лодку бензином и наказав Юрию Петровичу обязательно меня дождаться и самому вверх по Орловке не ездить, я помчался на своей дюральке в районный центр. Пробыл я в Белом Яру всего два дня. Но когда вернулся, Сурова в моём доме не оказалось. На столе лежала записка: «Георгий, прости, приехали с озера Турэ эвенки, поеду на их лодке. Найдёшь меня у них на стойбище. Юрий». То, что Юрий Петрович уехал вверх по реке с эвенками, меня успокоило. Эти люди учёному всегда помогут. Но в душе почему-то несмотря ни на что было тревожно… Два дня я занимал себя различной работой. Но тревога моя почему-то всё равно не утихала. На третий день какая-то сила подняла меня в четыре утра. Я почувствовал, что случилась беда и надо срочно ехать. Собрался я за 15 минут. Почти бегом перенёс в лодку баки с бензином, отцепил с поводка свою охотничью лайку и, прыгнув в «казанку», завёл мотор. Двадцатка работала исправно. Дюралька, рассекая гладь Орловки, летела как птица. Поворот сменился новым поворотом, но мне казалось, что лодка еле тащится.

«Скорей! Скорей! — рвалось что-то внутри. — Надо успеть! Обязательно успеть!»

Промчавшись больше 80 километров, я увидел впереди себя первый залом.

«Всё, дальше хода не будет, — припомнил я объяснения одного из охотников эвенков. — Теперь придётся идти пешком».

За кустами я увидел стоящие у берега долблёнки.

«На одной из них доехал сюда Юрий Петрович, — отметило сознание. — Ничего, до озера здесь рядом. Вот исток! Места знакомые, добегу, — подумал я, на ходу набрасывая на плечо ремень своего «зауэра».

К чумам эвенков я не шёл, скорее бежал. Подгоняла нарастающая тревога. Выйдя из своих берестяных жилищ, оленеводы и охотники меня даже испугались.

— Ты почто такой возбуждённый, Георгий? Неужели посёлок Центральный сгорел? — подошёл ко мне, протягивая руку для приветствия, Борис Леонтич — старший рода.

— С Центральным всё нормально. Пока ещё не горит. Скажите мне, где Юрий Петрович? Среди вас я его что-то не вижу!

— У него что, жена умерла? — участливо посмотрел на меня брат Бориса Леонтича.

— С женой не знаю, ответьте, где Суров? Почему не можете? — окинул я раздражённым взглядом столпившихся эвенков.

— Вчера утром он с Колей, моим сыном, ушёл вверх по Орловке, — показал своей единственной рукой на речку Борис Леонтич. — Пойдём к нам, попьём чаю, а потом говорить будем, — добавил глава стойбища.

Пить чай у эвенков означает обильный обед до вечера — я это уже знал. Поэтому, поблагодарив за приглашение и отдав в подарок охотникам несколько пачек тозовских патронов, я сразу же отправился вслед за ушедшими. Выше эвенкийского стойбища бывать мне ещё не приходилось. Но в голове была карта местности, к тому же рядом среди бескрайних беломошных боров текла Орловка. Кроме того, я знал, что в 30 километрах от озера на одном из ручьёв рядом с речкой стоит охотничья избушка.

«Скорее всего, — думал я, — туда и ушёл Юрий Петрович со своим проводником. Коля Лихачёв охотник-оленевод эту избушку знает, как свои пять пальцев, к ней он и увёл учёного».

До самого вечера я шёл по объеденным оленями ягельникам вдоль Орловки, не обращая внимания ни на взлетающих с земли глухарей, ни на мелькающих между соснами тетеревов. Моя собака то и дело принималась облаивать усаживающихся на вековые сосны птиц, но, видя, что меня они не интересуют, бросала свою затею и мчалась вперёд в поисках другой добычи. Один раз Стрелка в галопе убежала за мелькнувшим между соснами лосем. Через несколько минут раздался её лай. Лайка остановила зверя, но ненадолго. Очевидно, лось был опытный и чувствовал, что следом за собакой может появиться его враг — человек. Поэтому лай вскоре прекратился. Раздался он через минут двадцать и так далеко, что еле был слышен. Избушку я нашёл поздно вечером без собаки. Она пришла к ней только под утро. Уставшая и голодная… Я не знал, что и думать: в зимовье никого не было! То, что в нём недавно кто-то ночевал, я сразу понял. В жилище сохранилось тепло, в нём лежали свежие дрова, на столе стояли три стреляные гильзы… Утром на чердаке я нашёл трёх глухарей… Ни Юрия Петровича, ни Лихачёва Коли нигде не было. Куда отправились эти два романтика, я не знал. Но был уверен, что что-то стряслось. И я им обоим необходим. Несколько часов я лежал на скамейке, дожидаясь Стрелку и думая о происходящем. На душе было скверно. К тому же, на дворе стало моросить. Начался затяжной осенний дождь… Очнулся я от того, что заскулила собака!

«Может, пришла одна из лаек Юрия Петровича?» — подумал я, вскакивая со своей лежанки.

Но, открыв дверь, пропустил в избушку мокрую и еле живую от усталости Стрелку.

— Где тебя столько носило?! — проворчал я на неё. — Давай, скорее ешь и сушись. Ты должна до утра отдохнуть. Теперь вся надежда на тебя, дорогая. Где-то в вершине Орловки пропали люди, и нам надо обязательно их найти.

Я снова растопил буржуйку и попытался уснуть… В душе я надеялся, что дождь всё-таки прекратится, но, проснувшись, понял, что надежды мои были напрасными: тяжёлые свинцовые тучи заволокли всё небо, и из них всё также накрапывал мелкий дождь. Наскоро позавтракав и накинув на себя лёгкий плащ, я двинулся навстречу неведомому. То, что что-то произошло, сомнения не было. Теперь важно было найти пусть не самих людей, но их следы.

«У Юрия Петровича две неплохие лайки. Если собаки живы, то они обязательно отыщутся и, благодаря им многое прояснится», — думал я.

Мой путь лежал на северо-восток вдоль русла Орловки. Кругом стояли всё те же девственные беломошные бора. Кроны гигантских сосен уходили в серое осеннее небо, из туч которого шёл этот нудный холодный дождь. Отдохнувшая Стрелка, чувствуя своим нутром настроение хозяина, далеко от меня не отходила. Она бежала впереди меня метров на сто — сто пятьдесят — двести и уже не обращала внимания на то и дело взлетающих с ягодников копылух и чернышей-глухарей. Ближе к вечеру дождь усилился. К тому же, он пошёл со снегом. Плащ от такого ливня уже не спасал. Если что на мне и было сухим, так это ноги. Но вода, струящаяся по телу, вскоре стала заливать и мои сапоги. Неумолимо наступал вечер, и нужно было подумать о предстоящем ночлеге. Сосняк давным-давно кончился. Теперь я шёл по голой бесконечной гари. Кругом валялись обугленные и сгоревшие деревья. Приходилось их либо обходить, либо перепрыгивать. Наконец я увидел от огня впереди себя полоску живого леса. Подойдя ближе, я понял, что этот лес спас небольшой текущий в сторону Орловки ручей. Речушка несла свои воды среди кочек вытянутого вдоль неё болотца. На болотце и уцелели живые деревья. Удивило то, что на промхозовской карте этого ручейка не было. Карту своего участка я хорошо знал…

— Ну что же, — усмехнулся я. — Мне посчастливилось тебя открыть, обратился я к маленькой речушке. — Значит, по закону, я имею право дать тебе название.

Перейдя ручей и поднявшись на его противоположный берег, я увидел что гарь не кончилась. Она простиралась до горизонта всё такая-же угрюмая и неприветливая… Пересечь её я решил уже завтра. Скинув рюкзак, я по-быстрому из бересты поваленной берёзы соорудил что-то похожее на балаган. И рядом с ним натаскал горельника на надью. Когда разгорелся костёр, на землю легли густые сумерки. Радовало то, что вместо дождя повалил мелкий снег. Высушивая свою одежду и перекусывая, я думал, что снег дело хорошее! Особенно в моей ситуации, когда надо найти следы пропавших. Рядом со мной у огня грелась Стрелка. Она мирно дремала, посматривая на пламя своими умными глазами. По всему было видно, что собака получает удовольствие. Согревшись под треск надьи и шелест падающего снега, я тоже задремал. Но вдруг сквозь сон до моих ушей донеслось злобное рычание собаки. Мгновенно проснувшись, я увидел, что Стрелки рядом со мной уже нет. По неистовому её лаю и рычанию зверя до меня дошло, что в темноте недалеко от гаснущего костра идёт яростная схватка собаки с медведем! Бросив в надью свежего хвороста, босиком по свежевыпавшему снегу с ружьём в руках я выбежал из своего укрытия. В темноте в тридцати метрах от лагеря по снегу перемещался какой-то огромный чёрный ком. Вокруг него металось что-то поменьше.

«Это умница собачонка!» — отметил я про себя.

Я вскинул «зауэр», но стрелять не стал. Медведь убегал в сторону речушки под защиту кустов и кочек огромными прыжками!

«До чего же ты умный! — опустил я оружие. — И наглый! Надо же — подошёл вплотную. Не будь собаки…»

От такой мысли по телу пробежала невольная дрожь.

«Стрелка спасла мне жизнь, это однозначно! А теперь надо спасать её».

Я накинул на себя подсохшую куртку, натянул носки и не одевая сапог, что есть сил побежал на звуки рычания и лая.

«Ах ты, падаль! — ругался я на медведя. — До чего же умная тварь! Заскочил в кочкарник и мечтаешь в нём накрыть собаку?! Ты по согре носишься как бешеный, а для лайки кочки — ловушка! Нет, не дам я тебе её зацепить! От меня ты из кочек сбежишь! На снегу я тебя, подлюка, всё равно увижу!»

С такими мыслями, продираясь на лай Стрелки сквозь чащобу кочкарника, до меня, наконец, дошло, что мы имеем дело с необычным медведем. Поняв мои намерения, он заскочил в ручей и помчался по его руслу вниз к слиянию речушки с Орловкой. За ним сквозь кочки ринулась и моя верная Стрелка. Но, завязнув в кустах и услышав мои крики: «назад», остановилась и, выбежав снова на гарь, вернулась к тлеющему костру. Вся шерсть на собаке от начала хвоста до ушей стояла дыбом! Она тяжело дышала, а из рваной раны на её боку сочилась густая кровь.

— Ну что? — обнял я её. — Если б не ты, мне бы пришёл каюк! Теперь до самой смерти я у тебя в долгу! Давай-ка, посмотрим твою рану?

К счастью, царапина оказалась неглубокой. Скорее всего, собака её получила не от лапы медведя, а от какого-то острого сучка.

Мне не терпелось посмотреть, как близко подошёл медведь к нашему биваку. Но до рассвета было ещё далеко. Поэтому, соорудив импровизированный факел, я отправился искать на снегу следы медведя. Каково было моё удивление, когда я их нашёл в восьми шагах от балагана!

«Подкрался вплотную! — думал я. — И неслышно. Очевидно, собака тоже спала, иначе бы она раньше почувствовала опасность…»

То, что я имею дело с шатуном, сомнений не вызывало.

«Зверь не боится человека! Мало этого — человек для него является дичью. Или тем, кому он за что-то должен отомстить… Может, парней он ухлопал? — думал я, разглядывая на снегу огромный след зверя. — Ну и дела! Во всяком случае, кое-что начинает проясняться».

Я подошёл к костру, подзывая убежавшую вниз по речушке Стрелку, и начал потихоньку готовиться к завтрашнему походу. То, что надо пересечь гарь, я знал твёрдо.

«На гари пропавших искать нечего. Они где-то впереди за ней. Но где? Если медведь их убил, то должны уцелеть собаки. Хотя бы одна. И она не должна уйти от трупа хозяина… День-два лайка будет крутиться рядом. Хорошо, что выпал снег. Все следы как на ладони», — раздумывал я, собираясь в дорогу…

Через несколько часов стало понемногу светать, и мы опять двинулись по старому маршруту. После нескольких часов интенсивной ходьбы гарь кончилась. За болотом начался всё тот же беломошный бор. Сосны, усыпанные свежим снегом, походили на какие-то сказочные неземные изваяния. Вот на снегу мелькнул свежий след соболя. И Стрелка, взяв его, опрометью бросилась в погоню. Я попытался её отозвать, но не тут-то было. Собака исчезла, и через пять минут раздался её призывной лай. Хорошо, что лайка не где-то, а прямо на моём пути И я волей-неволей шёл на её лай. Собачонка кружилась вокруг матёрой старой дуплистой сосны. Посмотрев наверх, я увидел в стволе отверстие. Очевидно, туда и спрятался зверёк.

«Молодец, так и надо! — про себя похвалил я его. — Ты такой ушлый, что будешь жить долго!»

Для собаки я сделал вид, что озабочен её добычей. Походил вокруг дерева, постучал палкой по пустому стволу и разведя руками сказал:

— Видишь, бесполезно! Он нас с тобой обманул. Сидит себе в дереве и посмеивается над нами. А срубать мне такую махину, — показал я на старое дерево, — нечем. Моим маленьким топором — не получится. Так что давай, пойдём дальше!

Видя, что я намерен уйти от убежища, Стрелка взвыла!

— Ничего не поделаешь, соболь оказался хитрее нас. Так что пойдём, — настаивал я.

Но собака у логова зверька осталась. Она догнала меня через полчаса. Прибежала на мой выстрел по летящему глухарю.

— Видишь, вот наш ужин, — показал я на крупную рыжую птицу. — Я вот охочусь, а тебя где-то носит!

После своего выстрела я несколько минут прислушивался, не раздастся ли где-нибудь ответный выстрел? Но тайга молчала.

«Никого в радиусе трёх километров вокруг меня нет, — Думал я, шагая по бору. — Что же всё-таки произошло?»

Вокруг была масса следов. Вот прошёл табун диких оленей. Паслись совсем недавно. За ними тут же убежала неугомонная Стрелка. Через полкилометра я пересёк следы крупного медведя. Зверь, выкапывая мордой из-под снега спелую бруснику, некоторое время косолапил параллельно моему курсу. Потом, очевидно, почувствовав меня, ушёл под прикрытие леса. Следы были не ночного призрака. Поэтому, поглядывая на них, я был вполне спокоен. Но тут внезапно раздался лай Стрелки. Очевидно, собака столкнулась с хозяином следов, потому что раздалось и его рычание. Потом лай стал быстро удаляться. Несколько часов я шёл без собаки. Мои глаза цеплялись за следы птиц и зверей в надежде увидеть хотя бы какой-то человека след собаки. Но усилия мои были тщетными. Никаких признаков пропавших! К вечеру я подошёл ещё к одному ручью. Эта речушка на карте была, и я её помнил. Удивило то, что за три дня поисков я покрыл более ста километров!

«Ещё сотня вёрст и дойду до вершины Орловки, — отметил я про себя. — А там куда? В Туруханский край, через водораздельное болото? Но туда пропавшие уйти не могли. Они потерялись где-то здесь. Но где? И самое главное — почему? Что произошло?»

В это время ко мне подбежала запыхавшаяся Стрелка.

— Ты опять меня бросила?! Дался тебе этот косолапый? Он не злой. Вполне мирный медведь. За что ты в него вцепилась? Наверное, заику из него сделала… — смеялся я, глядя на жмущуюся к ноге лайку. — Скоро вечер, и нам надо найти надёжный ночлег!

По упавшему дереву мы перешли ручей и поднялись на его противоположный берег. В километре, вниз по течению речушки, виднелась пойма Орловки. А в двухстах метрах выше, среди деревьев, показалась крыша какой-то неизвестной избушки.

— Ничего себе?! Я и не знал, что тут есть какое-то строение! — обрадовало меня. — Может, ребята сидят сейчас там и попивают чай, а я как угорелый прыжками ношусь по ягельникам? — невольно обозлился я. — Ох, и отругаю же их, если это на самом деле так!

И я почти бегом бросился к странному зимовью. Но подойдя к избушке, понял, что она пуста… Войдя в неё, я увидел на столе огарок свечи и эвенкийский национальный нож. Стало ясно, что пропавшие в избушке ночевали. И недавно. Примерно три дня назад, когда я отправился на их поиск. Я внимательно осмотрел помещение: приличный запас дров говорил, что люди намерены были в зимовье вернуться. Но почему-то не вернулись.

«Что им помешало? И вообще, где они? Почему на столе остался охотничий нож Лихачёва? Вопросы, одни вопросы!»

На дворе стало смеркаться. И я, ещё раз осмотрев жильё, растопил на ночь буржуйку. Забравшись на лабаз, отыскал в углу его бутылку с соляркой.

— Теперь у нас с тобой будет свет, — посмотрел я на Стрелку, зажигая керосинку. — Давай будем готовить ужин.

Я быстро снял с глухаря вместе с перьями шкуру. И нарубив его на куски, залил ручьевой водой.

— Всё, осталось посолить и на печь, — сказал я собаке. — Через час будет готово! — Тут на полке есть ещё и крупа… Интересно, сколько ей лет? И почему до неё не добрались мыши, — дотянулся я до тугого мешочка. — Может, заварить кашу? Как ты думаешь? — спросил я Стрелку.

Было видно, что идея с кашей собаке понравилась. И через час у нас был потрясающий ужин!

— Этого монстра-глухаря нам хватит дня на два, — подкладывал я лакомые кусочки собаке. — За такое время ребят мы найдём. А если задержимся, то добудем кого-нибудь ещё. С нашими способностями мы всё смогём!

Мой план был прост: сделать из избушки базу для поисков. Обшарить вокруг неё всю местность.

«Если никого найти мне не удастся, привести сюда людей. Прежде всего, родственников Коли Лихачёва, эвенков».

С такими мыслями, погасив лампу и забравшись на топчан, я крепко уснул. Было далеко за полночь, когда всполошилась Стрелка. Она соскочила со своего места и с лаем кинулась к двери. За дверью в ответ раздалось рычание какой-то собаки! Открыв дверь, я запустил в избушку уставшего и измученного кобеля эвенка.

— Хедька! — позвал я его. — А где твой хозяин?

«Оказывается, у ребят было не две, а три собаки! Это дело меняет,— Хедьку я знал, кобель был не хуже моей Стрелки, медведей не боялся. — Значит, дело не в шатуне».

— Я здесь, Гера, здесь, — раздался из темноты голос Лихачёва. — Как хорошо что ты пришёл! Стряслась беда! — перешагнул порог избушки эвенок.

— Давай, Коля, сюда к столу и рассказывай, — зажёг я керосинку. — Ты же весь мокрый, скидывай с себя всё и садись!

— Я потерял Юрия Петровича! — как маленький заплакал охотник.

— Два дня ищу и не могу его найти! — рухнул, не раздеваясь на лавку эвенок. — Как сквозь землю провалился вместе с собаками!

От слов Лихачёва я опешил: чтобы эвенк-охотник и следопыт не нашёл следы пропавшего человека? Это было слишком!

— Давай по порядку, — стаскивая с Николая промокшую одежду, успокоил я его. — И не рыдай. Может, вместе Сурова мы и найдём? Где-нибудь ногу себе вывихнул и сидит у костра. И собаки с ним, а ты в панику.

— Я почему-то думаю, что Юрия Петровича нет в живых, — вздохнул охотник. — Иначе бы он подал знак выстрелами.

— Как это произошло? — спросил я эвенка.

— Три дня назад мы ночевали в этой избушке, — начал свой рассказ пришедший.

— За каким Дьяволом вы сюда припёрлись? — перебил я его.

— Эти места захотел посмотреть Юрий Петрович.

— Но ведь это ты ему рассказал, что за гарью дичи видимо-невидимо? — начал я свой допрос.

— Я, — согласился эвенк. — Наверное, я во всём и виноват?! — повесил он свою мокрую взлохмаченную голову.

— Ты что его, Юрия Петровича, зажарил и сожрал, да ещё и вместе с собаками? — подступил я к растерявшемуся рассказчику.

— Да нет! Ты говоришь какие-то страшные вещи! — взглянул на меня испуганными глазами охотник.

— Тогда себя не вини. Давай, как всё было.

— Отсюда километрах в двадцати собаки, вернее мой Хедька, остановил старого лося. Мы оба — и я, и Юрий Петрович в него стреляли, — опять приступил к своему повествованию эвенок. — Раненый зверь добежал до озера и упал на его берегу. Когда мы бежали за лосём, то сбросили на землю свои рюкзаки… Я стал разделывать добытого зверя, а Юрий Петрович пошёл за рюкзаками. За ним побежали и его собаки.

— А чем ты лося разделывал? Ты же свой нож забыл в избушке? — показал я на лежащий на столе охотничий нож эвенка.

— Юрий Петрович мне отдал свой.

— Ну, а дальше что? — спросил я.

— Твой друг, Гера, исчез!

— Как исчез?

— Просто исчез и всё. До рюкзаков он не дошёл. Они остались на месте.

— А далеко ему было до них идти?

— Шагов двести, не больше! Завтра пойдём — я тебе всё покажу.

От слов эвенка в душе что-то сжалось. Я понимал, что охотник говорит правду.

«Таёжные люди врать не умеют. Но то, что он рассказал, было выше моего понимания. Просто так исчез человек! Такого не бывает!»

— Да! — почесал я затылок. — Ну и страсти тут у вас были! А зачем лося-то шваркнули? Кто его на такое расстояние таскать будет? «Чулукана» нанять хотели?

От слов «чулукан» по-эвенкийски — дикий лесной человек — моего Николая буквально затрясло. Бледный, вытаращенными глазами он смотрел на меня, и мне стало ясно, что эвенк крайне перепуган.

— Ты чего трясёшься? Хоть я и охотовед, но за браконьерство штрафовать тебя не буду. Или ты чулукана так боишься? Они что здесь живут? Давай успокаивайся, садись, ешь и пей чай, — поставил я перед гостем кастрюлю с глухорятиной. — А потом спать! Как говорят, утро вечера мудренее. Завтра пойдём искать пропавшего. Может, и сами заодно пропадём, — успокоил я ещё не пришедшего в себя эвенка.

Проснулись мы, когда совсем рассвело. Решено было перед длительным походом хорошенько выспаться. Более всего в отдыхе нуждался Николай. Оказывается, он две ночи не сомкнул глаз. Всё никак не мог понять, куда мог подеваться его спутник с собаками? Взглянув в окно, я увидел, что наконец-то показалось Солнце! Период непогоды прошёл, и на душе стало немного веселее. Перепрыгнув через спящих собак, я вышел из зимовья и, набрав пригоршнями снег, стал им умываться. Вокруг бело! Снежинки на травинках, хвое и на поверхности снежного покрывала в лучах солнца искрились всеми цветами радуги! Я взглянул на бескрайнее холодное синее небо — ни облачка!

— Потому и приморозило, — рассуждал я.

Но вдруг мои радужные мысли нарушил какой-то посторонний звук. Я быстро обернулся и замер — в двух шагах от меня стоял огромный медведь! Светло-бурой масти, около полутора метров в холке, лобастый, но, по всей видимости, молодой. На его морде было написано любопытство и удивление. Своими пронзительными маленькими глазками, то и дело поворачивая голову, он рассматривал меня как что-то диковинное, чего он ещё не видел. У меня возникло ощущение, что медведю очень хочется подойти и это страшное двуногое понюхать. Но из деликатности на такой шаг он пока ещё не решился.

— Коля, открой дверь, выпусти собак, — тихо сказал я, не делая резких движений.

Услышав мой голос, зверь на шаг отступил. И любопытство на его морде сменилось выражением осторожности.

— Коля, выпусти собак! — сказал я громче.

— Сейчас! — раздался заспанный голос за дверью зимовья.

Но лайки, почуяв неладное, не дожидаясь эвенка, сами распахнули дверь лапами и тут же сходу вцепились в опешившего лохматого визитёра. Похоже, молодой Михайло Потапыч в своём диком бору никогда не встречал не только людей, но и этих небольших, но таких злобных бестий. Я взглянул на медведя и не поверил своим глазам: под рычание и лай собак огромный зверь взлетел в воздух, левитируя, сделал поворот на 180° и, упав на землю, пулей, что есть силы, бросился бежать от окончательно осатаневших неведомых ему кусающих тварей. Всё это произошло за какие-то две-три секунды!

— Что тут у нас такое? — услышал я рядом с собой голос эвенка.

Он стоял с малокалиберкой в одних трусах и босиком, в позе попавшего в засаду снайпера.

— Ты в кого собрался стрелять? — расхохотался я, глядя на его живописный вид.

— Так ведь собаки? Они так лают только на амикана… — крутя головой во все стороны, отозвался Коля.

— Этот амикан сейчас от нас за тридевять земель! И потом, ты что всерьёз решил его завалить из тозовки? Не мог взять мой двенадцатый? Ладно медведь оказался покладистый и собаки добрые, иначе была бы у зверюги из нас обоих знатная закуска! — подтолкнул я голого эвенка к входу в избушку.

— Не хватало, чтобы ты ещё заболел! Давай одевайся, поклюём и пойдём. Времени у нас в обрез! До вечера надо успеть добраться до места, где ты потерял Сурова. Поиск начнём оттуда.

Николай не возражал. Он по-быстрому облачился в свой охотничий наряд, пододвинул к себе миску и молча стал есть.

— Ну вот, кажется, и «заморил червячка», — сказал я, подымаясь из-за стола. — Давай заканчивай и вперёд! Чаи будем распивать на месте.

— У тебя там не червячок, а целая змея, — покосился на мою пустую чашку эвенк.

Слова охотника, несмотря на внутреннюю тревогу, меня рассмешили.

— С тобой не соскучишься, Коля. От одного твоего вида медведь дал такого дёру, что придётся теперь идти без собак.

— Они нас догонят. Никуда не денутся, — пробурчал охотник, накидывая на плечи потку.

До тех мест, где Николай потерял Юрия Петровича, мы добрались без приключений. Собаки нас догнали по следу на полпути. По мелкому снегу идти было легко и приятно. Пересекая ягельники, мы набрали для себя немного брусники, выкопали из-под снега несколько мёрзлых белых грибов и, придя на бивак эвенка, тут же стали готовить ужин. Николай нарезал ломтиками лосиное мясо, отогрел его на огне разведённого костра и стал нанизывать на берёзовые шампуры. Я, наблюдая за его суетой, протянул ему нарезанные грибы и наказал будущий шашлык посолить.

— Оленью еду ешь, — взглянул на белые грибы эвенок. — Я такое не кушаю.

— Ты ешь вот такое, — показал я ему на накрытую снятой шкурой груду лосиного мяса. — И мне на вопрос так и не ответил: зачем добыли зверя? Неужели намеревались вдвоём зажевать такую тушу? И запора не побоялись!

— От лосятины запора не бывает, скорее понос, — отвернулся охотник.

— Какая разница? — продолжал наступать я на него. — Ты вот у меня в животе змею обнаружил, а у самого в пузяке крокодил! Здесь килограммов триста, не меньше, — показал я на сложенное мясо.

— Однако, будет больше, чем три центнера…

— Вот видишь! — перебил я охотника. — У кого аппетит: у меня или у тебя? Я вот и грибами наесться могу. А тебе лося подавай, да поздоровее! Наверняка затея добыть зверя была твоя, а не Петровича?

— Моя, — согласно кивнул охотник.

— Я не пойму, зачем?

— Домой хотел отправить, на стойбище…

— Как? — изумился я. — Здесь вертолёт нужен!

— У меня тут недалеко берестянка. Пока речка не замёрзла и мясо можно отвести, и глухарей пол-лодки на ярах настрелять…

— Ах, вот оно что! Тогда всё понятно. Только вот какое дело — про добытого вами лося никому ни слова. Ты ведь знаешь, какие у нас законы. И я его не видел. Просто потерялся человек, а как значения не имеет… Иначе тебя оштрафуют, а Юрию Петровичу прилепят ярлык браконьера. Договорились?

— А с мясом что делать? — спросил эвенк.

— Как что? Вместе дотащим его до твоей лодки. Ты отправишься по воде, а я пешком по борам. Вот и всё. Привезёшь свою добычу своим. Сколько тебе придётся пройти заломов?

— Пять.

— Ничего себе! Пять раз будешь разгружать и снова загружать свою лодку! Если окажусь рядом, то помогу.

— Ты уйдешь вперёд, Гера, речка на одном месте крутит… Пока я доберусь, ты уже будешь пить чай у себя в Центральном. Но всё равно спасибо тебе, что ты отдал мне лося! — с благодарностью посмотрел на меня охотник.

— За что? — опешил я. — За что ты меня благодаришь? Не я же его добыл?! И потом, если бы я его и застрелил, то всё равно отдал бы его тебе. Он мне не нужен.

— Ты совсем другой, — задумчиво проговорил эвенк, глядя на свет пламени. — Все, кто до тебя у нас работал, что бы мы для себя ни добыли, у нас забирали. Говорили, что если мы им добровольно не отдадим, то на нас будет составлен протокол. И нас будут штрафовать, а то и посадят в тюрьму. Тюрьма для эвенка хуже смерти, — вздохнул молодой тунгус.

— Неужели всё, что ты сейчас мне сказал, правда? — спросил я его.

— А зачем мне врать? Ты ведь знаешь, Гера, нашего участкового Клешнёва?

— Как не знать? В одном посёлке живём.

— Он с нас и со староверов дань берёт, — грустно усмехнулся рассказчик.

— Какую ещё дань?! Ты говоришь какие-то странные вещи! — подал я готовый шашлык Николаю. — Ну-ка расскажи поподробнее?

— Только ты никому, что от меня сейчас узнаешь, не рассказывай. Особенно участковому. Иначе он меня посадит.

— Как так посадит?! Да у него и прав-то таких нет! Ты что несёшь? Почему ты его так боишься?

— Его все эвенки боятся. И чудиновские староверы тоже.

— Ты мне про дань расскажи, — напомнил я ему.

— Дань мы ему платим за то, что он знает, какие у кого ружья.

— Но ведь вы охотники, и у вас должно быть оружие. Без него в тайге никак, — недоумевал я.

— С гладкоствольными всё в порядке. К ним Клешнёв не цепляется. Беда от того, что он знает о наших винтовках. Вот она тозовка промхозовская. Её выдают только на охотничий сезон, — показал на свою малокалиберку эвенк. — Но у меня есть ещё и своя. За неё мне и приходится платить.

— И сколько с тебя берёт наш участковый? — посмотрел я на Лихачёва, поворачивая над углями шомпол с лосятиной.

— Три хвоста в год, — грустно улыбнулся охотник.

— И сколько же у него таких, как ты?

— Со староверами человек тридцать.

— И с каждого в год по три соболя! Неплохо у него получается, у участкового: около сотни одних только соболей! Плюс ещё мясо!

— За мясом тоже часто наведывается. Ходит, высматривает, что мы едим. Ему ведь не докажешь, что олень домашний. Говорит, бьёте дикарей. Значит, браконьеры… Забирает мясо и уезжает.

— Но вы же на самом деле добываете диких?

— Конечно, — согласился охотник. — Одними домашними нам не выжить. Оленей у нас осталось совсем мало. Раньше было несколько тысяч, — вздохнул он.

— И куда же делись ваши олени? — спросил я Николая.

— В тридцатые годы забрали в колхоз, а потом — война! Мужиков всех на фронт. А что могут бабы? Тогда и потеряли последних оленей. Да и мужики с войны не вернулись…

Я смотрел на погрустневшего эвенка и думал.

«Вот она судьба этого маленького народа. Сначала приложило руку государство, а сейчас, когда вроде бы всё наладилось, на их труде жируют такие вот Клешнёвы. И сколько подобных ему по заброшенным сибирским таёжным посёлкам? Берут дань, вымогают, пользуясь своей властью, последнее. Может, и правы американцы, что создали для своих индейцев резервации? По крайней мере, у них там самоуправление, которое не позволяет шириться таким вот Клешнёвым, — подумал я, доставая из своего рюкзака буханку чёрствого хлеба. — Хотя, возможно, это тоже не выход».

Я смотрел на молодого эвенка и понимал, что жить в вечном страхе, как он, долго невозможно.

— Ты объясни мне, зачем твой отец откочевал с вершины речки на озеро Турэ? Сюда до вас сам чёрт бы не добрался? И дичи здесь… Сам видишь сколько.

Но на мой вопрос Николай не ответил. Он сидел, съёжившись у костра, ел лосятину и молчал.

— Ты что и сам не знаешь? — опять спросил я его.

— Так надо было… — сказал охотник нехотя. — Вообще-то эти места наши. Отсюда недалеко и я родился…

— Ваши места, а вы отсюда ушли? — не понял я его. — Что-то до меня не доходит.

— Я же тебе сказал, — посмотрел на меня эвенк. — Так надо было! Больше я тебе ничего не скажу, не имею права. Если хочешь узнать, спроси моего отца, а лучше его мать, бабушку Нюру.

— Я что-то не припомню такой? — удивился я.

— Бабушка Нюра Тугундина живёт не с нами. Её чум стоит на Чурбиге, — повернулся ко мне эвенк. — После того, как погиб её муж, мой дедушка, она предпочитает жить одна.

— А что случилось с твоим дедом? Ты говоришь, что он погиб… Сколько у вас здесь работаю, о нём никогда ничего не слышал, — задал я новый вопрос Николаю.

— Такие вещи люди рассказывать не любят, глядя в темноту ночи, тихо проговорил эвенк. — Тем более, таким, как ты.

— А что у меня не так? — поинтересовался я.

— Ты добрый и честный, и кое-кто в Белом Яру тебя боится. Когда-нибудь ты догадаешься сам, кого я имею в виду, — начал свой рассказ охотник. — Тут вот какое дело, Гера, мой дедушка был сильным шаманом. Поэтому он всю жизнь сохранял законы наших предков. Он никогда не пил водку и даже не курил. Жил он, как и живут шаманы, отдельно от своего рода. Моего деда многие боялись. Боялся его и заготовитель промхоза и даже Клешнёв. При нём он к нам за ясаком не ездил.

— Ну и что же произошло? — поторопил я рассказчика.

— Моего деда убили очень злые люди. Говорят, что приехали они из Новосибирска. Останавливались у заготовителя… Думай сам, чьи они друзья…

— А что им от твоего дедушки было надо?

— Они хотели от него узнать месторождение золота…

— Золота? — переспросил я.

— Да, золота. Мой дед знал, где в этих краях можно найти этот металл смерти. Я видел у него в кожаном мешочке самородки… Они такие маленькие с глухариный зрачок, — бросил сухие ветки в догорающий костёр Коля.

— Из твоих слов получается, что твой дед не раскрыл своей тайны.

— Не раскрыл, — кивнул головой эвенок. — Эти люди его страшно пытали. Жгли огнём и ломали кости. А потом, прибив на сорокаградусном морозе гвоздями к сосне, уехали восвояси. Бабушка сняла его с дерева, но было поздно. Дедушка вскоре умер.

— А почему он молчал? Пусть бы подавились этим золотом мерзавцы! — обозлился я. — Не понимаю, ради чего он перенёс такие пытки? Неужели твой дед был фанатом проклятого металла? На эвенка это что-то непохоже.

— Перед смертью дедушка всё объяснил, — тяжело вздохнул охотник. — Он потому не показал новосибирцам, где лежат золотые самородки, чтобы сохранить этот край. Чтобы сюда не пришли машины и люди. Чтобы сохранить жизнь нашему маленькому народу.

После своего грустного рассказа эвенк замолчал. Молчал и я. Спрашивать молодого тунгуса больше ни о чём не хотелось. Чтобы он ни рассказал, всё наводило в душе тоску и боль.

«Вот она закулиса сибирского севера, — думал я. — Настоящее средневековье. И ясак с аборигенов дерут и пытают, и просто так убивают…»

— Моя бабушка тоже немного шаманит, но она ещё очень многое знает. Я поговорю с ней о тебе. Думаю, ты ей понравишься и она ответит на твои вопросы, — повернулся ко мне мой новый друг.

— Спасибо, Николай, если меня с ней познакомишь, — сказал я ему. Завтра у нас трудный день. Давай ложиться.

— Давай, — согласился эвенк.

Назавтра, с раннего утра до позднего вечера, мы колесили по заснеженным борам в поисках пропавшего, как и говорил эвенк, следы человека испарились. Их просто не было. Зная психологию заблудившихся, которые всегда стремятся выйти к реке, мы направили свой поиск вдоль поймы Орловки. За день обошли гигантское расстояние. Но все наши усилия оказались тщетными. Мы пересекали следы диких оленей, лосей, несколько раз натыкались на жирующих в бору медведей. Но ни человеческих следов, ни брошенного бивака так и не встретили. На собак мы уже махнули рукой. Те с остервенением гонялись за зверями, облаивали глухарей, тетеревов. Но нам было не до них. В голове стоял вопрос:

«Куда мог деться Юрий Петрович? Не мог же он провалиться сквозь землю или испариться?»

Переночевав у речки на невысоком, со всех сторон закрытом от ветра яру мы чуть свет двинулись на север к озеру Якынр. По словам эвенка, если дух леса или Хозяин начнёт водить человека, то он обязательно уведёт его подальше от ручья или речки. Либо затащит в болото, либо на берег озера. Я не стал спорить с охотником. Якынр, так Якынр! Тем более мне и самому хотелось увидеть это гигантское озеро.

«А может, Николай, прав: чем чёрт не шутит, вдруг и вправду найдём на водоразделе пропавшего?»

Решено было тем же маршрутом идти вдоль Орловки до самого её истока. Мы двигались по припорошенному осенним снегом бору, изредка посматривая на превратившуюся в ручей речку. Незадолго до заката, пройдя неширокое моховое болото, наконец, увидели Якынр. Огромное озеро, искрясь в лучах заходящего солнца, показалось нам целым морем. Далёкий противоположный берег из-за лёгкого тумана был почти невидим. Над гладью воды кружили стайки серых северных уток, а в метрах двухстах от берега белыми снежными комьями отдыхал на воде табун лебедей. До воды от нас было метров сто, не более, но мы к озеру не пошли. Не хотелось своим присутствием нарушать покой кормящихся на его глади пернатых.

— Красота-то, какая! — не выдержал я. — Аж, глазам не верится! Тишь да благодать!

— Давай лучше уйдём отсюда. Где-нибудь на гриве переночуем, — посмотрел на меня эвенк.

И в его глазах я увидел тревогу.

— Интересно, кого ты боишься? — поинтересовался я, собираясь последовать его совету. — Водяного или русалок?

— У озера ни водяных, ни русалок я не встречал. Может, они в нём и живут… Скорее всего, так оно и есть. Дедушка что-то на эту тему рассказывал, — серьёзно сказал Коля. — Я не их имею в виду.

— А кого же ещё? — спросил я.

— Если я тебе расскажу, ты чего доброго начнёшь смеяться…

— Честное слово, не буду! — заверил я его.

— Тогда послушай, — подошёл ко мне поближе охотник. — Старики рассказывают, что Якынр всего лишь видимое небольшое окно другого озера, которое всё под землёй!

— Ничего себе небольшое! — покачал я головой. — Страшно смотреть!

— Старики правду говорят, Гера. Не сомневайся! Из-под земли к поверхности озера подымается тёплая вода, поэтому на поверхности Якынр даже в самые сильные морозы много проталин. Из-за этого поздно осенью по Орловке в озеро и идёт на зимовку рыба…

— Да ведь здесь же настоящий рай! Не пойму, зачем вы ушли с этих мест? — сбросил я с плеч свой рюкзак, намереваясь начать разбивку лагеря.

— Просто ты многого не знаешь, Гера, — положил на землю свою потку эвенк. — Рыбы в озере видимо-невидимо и своей. Щуки до двух с лишним метров! В некоторых местах неопытная утка не успеет сесть — её уж и нет! Только круги по воде!

— Так вы что, щук боитесь? — засмеялся я.

— Иногда и щуки бывают опасны. У нас были такие случаи. Нападали в воде на людей рыбины. Но я не про щук. Есть кое-что и похуже…

— Что же? — насторожился я.

— Как тебе сказать? Только не смейся…

— Я же сказал, что не буду.

— В Якынр и в других, что вокруг него озёрах, живут водяные звери. Они похожи на ящериц. Но очень большие. По рассказам стариков, в длину достигают четырёх метров! Ящеры живут в воде, но иногда в жаркие дни выходят на берег. Тогда их можно увидеть. И ещё если они захотят, то по земле очень быстро бегают. Догоняют даже оленей! Потому олени к Якынру и к другим близ него озёрам не подходят. Наши шаманы этого зверя изобразили даже на шаманских костюмах. Если бабашка согласится, то она тебе на своём нагруднике его покажет, — закончил свой рассказ о загадке озера охотник.

— Потому ты и ушёл подальше от воды? — с пониманием спросил я его.

— Как вы русские говорите: «на Бога надейся, а сам не плошай», — улыбнулся Коля.

— В такую холодрыгу зверюга не вылезет, — заверил я его. — Если честно, я сейчас во что угодно поверю. То, что произошло с Юрием Петровичем, тоже ведь чудо! Человек исчез и никаких следов!

— Когда снег растает, может, отец, что заметит, — вздохнул охотник.

— Что же пойдём завтра назад и заберём твоего лося, а то его, пока нас здесь носит, растащат росомахи.

— Там моя нижняя рубаха и гильзы. Побоятся, — буркнул, устраиваясь поближе к костру, эвенк.

«До чего же жизнь интересна! — думал я засыпая. — Вот, пожалуйста, местный Якынрский Несси! И в него верят! И ещё как, если его образ оказался на шаманском костюме. Впрочем, кованое изображение ящера я видел почти на всех шаманских изображениях. И не обязательно на эвенкийских. Что-то здесь не так. Скорее всего, ящер олицетворяет собой дух подземного мира. Но почему именно ящер, а не крот? Или ещё какой зверёк? К тому же живёт он по рассказам стариков эвенков, в подземном озере. И таких озёр по Сибири, наверное, немало…»

Проснулся я затемно от рычания собак. Николай уже не спал. Он сидел, держа в руках свою винтовку, и вглядывался в темноту. Надья всё ещё излучала тепло, но большого костра рядом с нашей лежанкой не было. Не успел я подняться, как собаки с лаем бросились куда-то в ночь и исчезли. Метрах в двухстах раздался их лай, потом всё стихло.

— Что это? — не понял я. — На кого? Похоже, не медведь. Неужели к нам подкрался твой ящер? Наверное, псов он уже проглотил. Теперь очередь за нами. Ты готов к нему на закуску? — взял в руки я свой «зауэр».

— Не ящер это, — повернул голову в мою сторону Коля.

— Но и не медведь, — прислушался я. — Иначе сейчас там бы, куда убежали собаки, стояла такая какофония!

— Не медведь, — согласился со мной охотник.

— Тогда кто?! Ты же наверняка знаешь, но молчишь! — проворчал я. — Пойду, поищу собак…

— Не ходи, они скоро сами придут… — тихо, глядя куда-то в небо, сказал эвенк.

— Откуда ты знаешь? — тряхнул я его за плечо.

Но тут к костру, как ни в чём не бывало, выбежали обе лайки. Вид У них был весёлый и довольный. Покрутившись вокруг нас, они неспокойно улеглись на подстилку.

«Чудеса продолжаются, — отметил я про себя, укладывая в надью новое бревно. — Интересно, когда они кончатся?»

Наутро мне захотелось по следам посмотреть, куда это ночью наши собаки бегали и на кого они лаяли? Но мой спутник от такой идеи почему-то пришёл в ужас. Он наотрез отказался со мной идти, заявив, что собак позвал к себе Хозяин и что духа леса гневить грех! Видя, что Николай серьёзно относится к духам, я растерялся и удивился.

«Парень воспитывался в интернате, служил в армии. И так боится Хозяина?! А может, дело совсем и не в Хозяине? — закралась мысль. — Ладно, со временем разберусь, — подумал я, забрасывая на плечо ремень своей двустволки. — Когда-нибудь он мне сам всё расскажет».

Теперь к озеру, где лежало мясо и был наш долгосрочный лагерь, мы шли не по берегу речки, а напрямик борами. Шагали налегке, быстро, поэтому ночь нас настигла совсем недалеко от лагеря.

— Что будем делать? — спросил я эвенка. — Ты как считаешь?

— Однако, ночевать надо, — задумавшись сказал он. — В темноте ничего не видно. Завтра до обеда дойдём…

Мы быстро разбили бивак, разожгли жаркий костёр и стали готовить ужин.

— Ты сколько медведей зарезал своим тесаком? — разглядывая слоёное лезвие эвенкийского ножа, спросил я охотника.

— Ни одного, — нехотя ответил Николай. — Я ведь не дикий эвенк, а вполне цивилизованный, с ножом наголо на аминаков не нападаю…

— Но всё равно вид у твоего кинжала свирепый! — не унимался я.

— У него, может, и свирепый, — кивнул охотник на свой нож, — зато я человек спокойный…

— Ещё два — три дня поисков, и мы с тобой озвереем, — заверил я его. — Ты меня научил верить в озёрного ящера. И в Хозяина тоже…

От слова «Хозяин» охотник вздрогнул.

«Что-то за этим понятием у эвенков скрыто? — невольно подумал я. — Вот бы разобраться? Может, и Юрий Петрович исчез не просто так? Неужели его взял в гости Хозяин?»

От такой мысли стало как-то не по себе.

«Ещё немного и я точно сойду с ума! Всерьёз стал думать о Хозяине… Что же будет дальше?»

— Какие у тебя планы? — посмотрел я на притихшего Николая.

— Надо идти на стойбище и звать сюда людей, — коротко сказал он. — Юрия Петровича будем искать, иначе меня могут обвинить в его убийстве…

— Нас обоих… — усмехнулся я. — Но запомни, пока не найден труп, нас не обвинят. Ты прав, надо найти Петровича…

— Значит, всё равно найдём, — пододвинулся к теплу охотник, зевая.

Николай оказался прав. До обеда мы были на месте своего долгосрочного лагеря. Нас обрадовало, что мясо оказалось на месте. Этой ночью у стана кружилась росомаха. Но её, по-видимому, отпугнул запах Колиной рубахи.

— Ты останься, Гера, а я схожу, поищу берестянку. К вечеру вернусь, — сказал эвенк.

— Только не исчезай, — кивнул я ему.

— Если не приду, всё расскажешь нашим, — сказал он серьёзно.

— Ну и шутки у тебя, Коля, — покачал я головой. — Знаешь, оставь свою винтовку со мной и возьми мой «зауэр». Так мне будет за тебя спокойнее.

Немного подумав, эвенк положил к моим ногам свою тозовку, накинул на плечо ремень моей двустволки и, не оглядываясь, пошёл в сторону Орловки. За ним поплёлся его Хедька. Николай появился в лагере поздно ночью. Сначала из темноты подошла к костру его собака, потом появился и он сам.

— Всё, лодку я пригнал, — сказал он, сбрасывая с плеч ружьё. — Ну и тяжёлое же оно у тебя! Как ты с таким ходишь?

— Зато надёжное, — сказал я ему.

— Отсюда до лодки километра три, не меньше, — вздохнул парень. — Так, что нам завтра таскать часа три-четыре!

— Ничего, справимся, — успокоил я его. — Где наша не пропадала! И потом у меня идея, Коля. Скажи, сколько заломов до избушки?

— Один, — не понял меня эвенк.

— Давай так, этот залом пройдём вместе. На нём я тебя дождусь, а потом у избушки разгрузим лодку и сложим мясо в лабаз! Твои всё равно сюда придут. Будет их чем потчевать. А что останется, на оленях борами вывезете. И Клешнёв будет с носом! — засмеялся я.

— Однако, ты прав, — оживился молодой тунгус. — Так и сделаем!

Завтрашний день весь у нас ушёл на перекочёвку. Мы перенесли в лодку не только мясо, но и камусы, шкуру и даже голову зверя. На заломе я дождался эвенка и помог ему его пройти. А вечером, когда он подплыл к устью ручья, где стояла избушка, мы вместе разгрузили лодку и перенесли его добычу в лабаз.

— Видишь, как славно получилось, — сказал я ему перед сном. — Завтра вместе пойдём на Турэ к твоим. А потом я в посёлок, сообщить о случившемся…

— А вдруг меня обвинят? — вздохнул Коля.

— За что?

— За то, что послал Юрия Петровича к брошенным рюкзакам.

— До которых тот не дошёл и испарился? И расстояние-то всего ничего. Давай спи и о плохом не думай! Так можно и меня обвинить.

Утром мы решили идти не вместе, а на расстоянии друг от друга примерно в километре. Эвенк вдоль речки, а я по гари. Вдруг натолкнёмся на след Юрия? Хотя если бы он был жив, то мимо избушки вряд ли бы прошёл. Но всё равно мы постановили, что если кто-то что-то найдёт, то тут же оповестит другого двумя выстрелами. Но не успел я перейти речку и выйти на гарь, как со стороны Орловки раздались два винтовочных выстрела!

«Николай что-то нашёл!» — взорвалось в сознании, и я бегом бросился в сторону Орловки.

Когда я оказался рядом с эвенком, то парня не узнал. Охотник был так перепуган, что с трудом мог говорить.

— Во…от, посмотри — следы! — показал он рукой на снег. — Тут их нет, а здесь: и следы человека, и собак!

Я взглянул, куда показывал перепуганный Коля. И с трудом поверил своим глазам. Чистый заснеженный берег речки и вдруг рядом с нами след человека! Как будто он спрыгнул с неба или вылез из-под земли!

— Вчера в ста метрах от этого места мы разгружали лодку, — шепотом проговорил охотник.

— Ну, а ты что по этому поводу думаешь? — показал я на чудо.

— И Юрий Петрович и его собаки вышли из мира духов, — с дрожью в голосе сказал Николай.

— Когда? — спросил я его.

— Судя по следам, два дня назад. Когда мы искали Юрия в вершине.

— Мне тоже так кажется, — осмотрел я следы человека. — У тебя здесь какой-то край чудес. И цирка не надо! — стал приходить я в себя от увиденного. — Надо радоваться, что Юра жив! Интересно, что он нам расскажет? Три дня с духами пропьянствовал, — попытался я как-то успокоить охотника.

— Я только не пойму, — сказал последний, — почему Юрий Петрович не пришёл в избушку? Её же отсюда видно, — посмотрел на меня перепуганными глазами Николай.

— Когда его встретим, может, нам и объяснит. Давай-ка за ним по следам. Похоже, Петрович не шёл, а бежал, — заключил я, разглядывая след человека. — Значит, что-то его сильно перепугало…

Мы вместе перешли устье ручья и по следам Юрия Петровича и его собак направились по кромке гари. Три километра, а то и более Петрович бежал, потом перешёл на шаг и метров через двести побежал снова.

— Ты можешь понять, от кого он так улепётывает? — показал я на следы Юрия эвенку.

— От самого себя, — буркнул Коля. — Что-то у него с головой. «Оттуда» нормальными возвращаются только шаманы.

Слова охотника меня насторожили. Значит, тунгус не верит, что всё хорошо кончится. И у него на это есть основание. Пройдя ещё пару часов по следам Юрия, мы увидели впереди на снегу его вязаную шапку. Очевидно, она упала с головы во время бега, но Петрович это даже не заметил. Я положил шапку в свой рюкзак и почувствовал, что на меня накатила волна страха.

«Неужели я считал информацию с его шапки?» — невольно пронеслось в сознании.

Прошёл ещё один час напряжённой ходьбы, и вдруг где-то далеко впереди, куда умчались наши собаки, раздался еле слышный их лай.

— Собаки лают не на человека, — остановился эвенк. — Скорее всего, амикан!

— Здесь владение шатуна, — напомнил я ему.

— Значит, они с ним и дерутся.

— Но почему днём?

— Придём, всё увидим, — посерьёзнел эвенк. — Зря собаки лаять не будут.

После его слов мы оба, не сговариваясь, побежали. Через несколько минут лай усилился. Было ясно, что собаки затеяли драку с медведем. К их гавканью примешивалось и его рычание.

«Почему Михайло Потапыч не убегает? — недоумевал я. — Он что, самоубийца? Не понимает, что вслед за собаками могут прийти люди?»

Когда мы, наконец, оказались рядом с тем местом, откуда раздавались звуки потасовки, то в растерянности остановились. Перед нами на снегу, свернувшись клубочком, лежали обе лайки Петровича. Рядом с ними валялось его ружьё и верхняя одежда. Снег же вокруг был утоптан следами отчаянной борьбы человека и зверя. Туда, откуда раздавалось медвежье рычание и лай наших собак, по снегу вёл кровавый потаск.

«Вот оно что, почему медведь не убегает? Он охраняет свою добычу, убитого им человека!» — стиснул я от злобы зубы.

Мы посмотрели на собак Юрия. Обе лайки подняли в нашу сторону свои головы, но остались лежать на месте.

«Какой стресс перенесли животные! На их глазах погиб их хозяин. И помочь ему они не сумели. Хотя по следам было видно, что пытались. Теперь же им всё равно…»

Мы сбросили рядом с лежащими собаками свои рюкзаки и, переглянувшись, не спеша пошли на звуки драки.

— Когда «тырда» на нас кинется, — сказал я эвенку, — не спеши, дай мне возможность хорошо прицелиться, всё равно из твоего оружия сразу его не убить.

Николай молча кивнул. Не прошло и двух минут, как в согре, откуда доносились звуки борьбы собак с медведем, всё изменилось. Лай стал быстро приближаться в нашу сторону.

— Всё! — остановился я. — Зверь нас почувствовал — ринулся в бой!

И в этот момент между стволами берёз мелькнула медвежья спина.

Через секунду зверь оказался в трёх метрах! Его маленькие глазки глядели на нас с такой злобой, что казалось, из них вот-вот ударят молнии. Мушка моего ружья легла между ними, и я плавно спустил курок. Пуля остановила зверя в прыжке. Он перевернулся в воздухе и рухнул на бок. И сразу же на нём оказались обе наши лайки. Они рвали своего врага с такой злобой, что казалось, немедля растащат его на куски. Я обернулся к эвенку. Тот стоял без винтовки, держа в руке свой топор.

«Вот она храбрость и сила духа! — думал я. — Фактически против такой зверюги безоружный…»

Я подошёл к Николаю и обнял его.

— Молодец! Такими, как ты, твой народ должен гордиться! В этом амикане килограммов 500, а то и более. На него страшно смотреть. А ты на него со своим топориком! Так и скажу твоему отцу, что сын у него настоящий богатырь!

— Да я за тебя боялся… — пробормотал смущённый эвенк.

— За меня?

— Погибать так вместе, — добавил он.

— Ну что, Коля, пойдём искать Юрия. Где-то здесь эта бестия его закопала, — показал я на тушу громадного медведя.

Оставив собак разбираться с косолапым, мы отправились туда, откуда прибежал шатун. Вскоре в кустах вместе со штанами нашли сапоги Сурова, потом его рубаху, свитер и наконец его самого. Зверь раздел человека догола, выел его грудную клетку, а то, что осталось, присыпал землёй. Мы смотрели на изуродованное шатуном лицо Юрия Петровича и не могли поверить своим глазам. Наш погибший друг был абсолютно седым!

«Не мог же он поседеть во время нападения на него медведя? Значит, всё-таки что-то произошло. Но что?»

Ещё раз взглянув на закопанного зверем человека, мы пошли обратно. Собаки всё ещё вертелись рядом с убитым шатуном и всё никак не могли успокоиться. Не обращая на них внимания и я, и Николай стали выбираться из согры на место гибели Юрия. Когда мы, наконец, вышли на кромку гари, то услышали голоса людей. И вскоре среди соснового мелкача показались головы ехавших верхами на учагах эвенков.

«У них хорошая интуиция, — подумал я. — Молодцы! Приехали вовремя. Теперь мне можно смело отправиться в посёлок и сообщить о случившемся… Николай один не останется…»

Спешившись и мать, и отец Николая, это к радости молодого эвенка были они, сразу же по следам поняли, в чём дело. Эвенки молча, посмотрев друг на друга и о чём-то между собой поговорив, подошли ко мне.

— Тебе духи вперёд нас сообщили, что беда, — сказал Борис Леонтич. — А мы тебе не поверили. Ладно, что сами живы остались. Шибко умный медведь. Мы видели место, где ты ночевал. Подкрался к твоему костру вплотную. И нападал быстро, очень быстро! Из-за этого Юрий Петрович в него и промазал. Два раза стрелял, — поднял с земли отец Николая «Тоз-34» Юрия.

Борис Леонтич был прав: в ружье оказались две стреляные гильзы.

— А как вы поняли, что Юрий в медведя стрелял и промазал? — спросил я старого охотника.

— Да вот, на пригорке по снегу, обе его пули! Посмотри сам.

Я взглянул туда, куда указал Борис Леонтич и сразу всё понял. Медведь бросился на человека внезапно и на большой скорости. И Юрий Петрович растерялся, а перезарядить оружие не успел.

— Мне надо срочно в посёлок — сообщить о случившемся, — сказал я эвенкам. — Можно вас попросить, чтобы вы здесь побыли, пока я привезу сюда кого-нибудь из прокуратуры?

— Пошто спрашиваешь, мы будем тебя ждать. Раз надо, значит надо, — сказал Борис Леонтич. — А сейчас пока светло, айда к медведю. До ночи его ободрать и сказать духу аминака, чтобы шёл восвояси и больше не вредил людям.

Когда мы все вместе снова зашли в согру и остановились рядом с застреленным шатуном, Борис Леонтич, осмотрев зверя, сказал:

— Откуда-то пришёл, наверное, с Туруханского края из-за болот. Уж очень здоровый. И это не шатун. Непонятно, почему такой злой?

Все вместе к вечеру со зверя сняли шкуру. Медведь оказался очень жирным. На шатуна он, действительно, не походил. Эвенки, глядя на огромную жирную тушу аминака, о чём-то между собой переговаривались. У костра вечером ко мне подошёл Борис Леонтич и, глядя на своего сына, сказал:

— Спроси у него, Геша, кушать мясо людоеда-аминака нельзя — грех!

— А я что настаиваю, чтобы его съесть? — посмотрел я на него с удивлением. — Можете мясо сжечь, утопить, что хотите, то и делайте.

— Я тебе сказал потому, что оно твоё. Твоя пуля остановила аминака.

— Оно также принадлежит и Николаю. Вместе били. А что касается меня, то я завтра подамся в жилуху. Так что делайте со зверем, что находите нужным.

— До твоего приезда мясо людоеда мы не тронем. Когда приедешь, по обычаю придадим его огню…

Назавтра, захватив с собой собак Юрия Петровича, я отправился в обратный путь. На душе было скверно.

«Что я скажу жене Сурова? Человек приехал ко мне в гости, а я его не сберёг! Но с другой стороны, в чём моя вина? Неужели не поймёт?»

Без особых приключений я добрался до озера Турэ и от него на своей казанке помчался вниз по Орловке. Приехав в посёлок, я сразу же о случившемся сообщил в промхоз и в местную районную прокуратуру… Из прокуратуры мне ответили, чтобы я никуда из посёлка не уезжал и ждал вертолёт с прокурором и следователем. Ночью ко мне заявился на квартиру раздосадованный участковый Клешнёв.

— Ты почему развёл партизанщину?! — сходу начал он. — Приехал и давай звонить!

— Без доклада вам? — усмехнулся я. — Думал, у вас и своих забот хватает. А позвонить нетрудно…

— А медведь-то здоровый? — несколько смягчился участковый инспектор.

— Центнеров пять, а может и более. Пока обдирали — надорвались ворочить, — подзадорил я его.

— И теперь что? — спросил он.

— Да вот жду вертолёт. Просили, чтобы никуда из посёлка я пока не уезжал.

— Вместо тебя полечу я, — отрезал участковый.

— Но нужны прокурору не вы, а я. Я ведь свидетель и непосредственный участник событий.

— Я тебе сказал, гнида, значит, слушай, — зло посмотрел на меня Клешнёв, выходя в сенки.

«Похоже, эвенк рассказал о нём правду, — проводил я инспектора взглядом. — Что ж, буду ждать вертолёт, а там посмотрим», — закрыл я за ним дверь.

Ми-2 закружился над посёлком через сутки. У меня всё к его прилёту было готово. Я накинул на плечи рюкзак, взял на поводок Стрелку и побежал навстречу садящемуся вертолёту. Когда я подошёл к вертолётной площадке, то увидел готового к полёту участкового. Он стоял в сапогах, с ружьём, здоровенным рюкзаком и с двумя полиэтиленовыми мешками в руках. Инспектор собрался нагрузиться дармовым мясом. Когда открылась дверца вертолёта, то пилоты показали, что могут взять всего одного человека, не более. Больше мест не было.

— Кто охотовед? — спросил кто-то. — Кто нам звонил?

Но Клешнёв, не слыша вопросов, опрометью бросился к ступеням вертолёта, пытаясь скорее залезть. И тогда, не помня себя от возмущения, я подошёл к нему и, схватив за шиворот, вышвырнул из вертолёта. Не обращая внимания на вытаращенные от злобы глаза милиционера, я заскочил в аппарат и, представившись, сел на свободное место. Рядом со мною примостилась Стрелка. Взяв меня, борт тут же пошёл в гору. И через несколько минут под вертолётом закачался зелёный океан тайги.

Услышав звук вертушки, эвенки у своего стана разожгли сигнальный костёр. Когда мы сели, приезжие из прокуратуры и администрации района своими глазами увидели случившееся, ко мне подошёл Виктор Алексеевич Девятое — прокурор Верхнекетского района.

— У меня просьба к вам, Георгий Алексеевич, — сказал он. — Нам придётся забрать труп погибшего. К сожалению, больше в вертолёте мест нет. Хорошо, что хоть собак покойного вы забрали. Поэтому придётся вам добираться до посёлка как-то самим. Но вы не беспокойтесь. Из Белого Яра я лично позвоню вашему участковому и попрошу его приехать за вами на лодке… Для страховки ему позвонит начальник районной милиции.

— Да я и не собирался назад с вами, — улыбнулся я прокурору, — По тому и собаку взял. А Клешнёв за мной принципиально не приедет я же его в шею из вертолёта вытолкал.

— Это он за мясом собрался? — просто спросил прокурор.

— За мясом! — засмеялся я.

— А вы молодец, участкового не боитесь! Чуть что — сразу ко мне — протянул он свою крепкую руку.

Как я и предполагал, участковый за мной не приехал. После обряда отпущения духа медведя-людоеда и сжигания его плоти, эвенки дали мне напрокат один из своих обласков, на нём я и вернулся в посёлок. Улетел я в вершину реки осенью. Вернулся почти зимой. Последние километры облас шёл по сплошной шуге. Своих ног в резиновых сапогах я почти не чувствовал. Свежая медвежья шкура, которой я пытался их укрыть, плохо грела. Но холод и биваки у костров меня не угнетали. Из головы не выходило странное исчезновение и трагическая смерть Юрия Петровича. То, что в этом скрыта какая-то закономерность, я не сомневался.

«Но какая? И куда бегали ночью на озере Якынр наши собаки? На кого они лаяли? И почему эвенк так не хотел, чтобы я пошёл по следу собак? Вопросы, сплошные вопросы! Как найти на них ответы? Вся надежда на бабушку-шаманку. Интересно, что она мне расскажет? В среде эвенков я стал почти своим. Но, может, это мне просто кажется?» — про себя рассуждал я.