ГЛАВА 3
ОХОТА НА ОЛЕНЕЙ И НОЧНОЙ КОШМАР

Рассвет меня застал, когда я взбирался по крутому склону холма на его вершину. Пришло время оглядеться и понять, в какой стороне могут пастись олени, которых я преследовал. Забравшись между валунами на гребёнку водораздела, я, наконец, осмотрелся. С вершины холма открылась панорама девственной лиственничной тайги. Кое-где виднелись останцы и отдельные, покрытые кустарником скалы. Я внимательно присмотрелся, оленьи следы привели меня к этим холмам не просто так. Где-то здесь должны быть богатые ягельники, иначе самка-вожак своих оленей сюда бы не привела. Мне это было понятно, осталось только обнаружить место, где могло пастись откочевавшее на этот кряж оленье стадо. Так ничего и не рассмотрев, обходя валун, я медленно стал спускаться вниз, в лощину.

«Куда же они запропастились?» – думал я.

Интуиция подсказывала, что стадо где-то здесь, рядом. Придётся снова встать на след и идти дальше, до победного конца, но двигаться по следу сопряжено с риском быть обнаруженным. Олени за своими набродами всегда следят, поэтому придётся идти не торопясь, часто останавливаясь и прислушиваясь, иначе они меня почувствуют.

Выйдя на след оленьего стада, я сбавил темп и стал внимательно изучать местность. Так прошло около двух часов. По следам было видно, что олени то расходились во все стороны, то снова собирались вместе, но нигде не останавливались.

«Когда же вы устанете бежать? – думал я о тех, за которым» шёл по следу. – Вы что, решили поститься? Здесь кругом отличный ягель, чем он вам не подходит?»

Но вот я натолкнулся на первые покопы.

«Наконец-то, – оглянулся я по сторонам. – Где-то вы здесь, рядом, совсем близко. Только бы не попасться на глаза вашим соглядатаям, тогда пиши пропало! Все мои старания могут оказаться напрасными».

Но вот впереди, на фоне редких лиственниц, я уловил какое-то движение. Укрывшись за толстой лиственницей, я стал вглядываться в конец распадка.

«Вот вы где! – прошептал я, увидев медленно бредущих оленей. – Далековато до вас, и все вы на открытой местности. Ни с какой стороны к вам не подойти, что же делать? – огляделся я по сторонам. – Хоть бы маскхалат у меня был, а то я, как бельмо на глазу. Неужели до вас придётся ползти? – посмотрел я ещё раз в сторону оленей. – Другого выхода нет, в лёгкой куртке на лютом морозе по снегу! И расстояние не маленькое, километра полтора, а то и более».

Опустившись на колени, я осторожно снял с себя рюкзак и, придерживая карабин, медленно пополз к жирующему стаду Через десять минут я уже не чувствовал ни рук, ни ног. Тонкие осенние перчатки от снега не защищали, они тут же превратились в ледышки и не столько грели, сколько, наоборот, остужали пальцы. Примерно то же самое стало и с моими ногами. Мокрые колени одеревенели, и я перестал их ощущать. Но другого пути к оленьему стаду я не нашёл, поэтому пришлось с происходящим мириться. Самое главное, что расстояние до пасущихся оленей резко сократилось. Теперь, подняв голову, я видел всё стадо. Олени двигались попарно. Когда один из них нагибался, что бы достать зубами ягель, другой в это время внимательно смотрел по сторонам.

«Э-э-э, да вы всё ещё чего-то боитесь, – отметил я про себя. – Здорово же вас напугал дедуля! Что ж, придётся мне ещё немного потерпеть, иначе на верный выстрел мне к вам не подобраться».

И я, забыв о холоде, снова стал по-змеиному скользить по снегу. Наконец, подобравшись к лежащей на земле сушине, я рискнул поднять голову. Теперь олени копытили совсем рядом, метров в тридцати, не более. Взглянув по сторонам, я наметил тех, в кого должен выстрелить. Старых самок и быков поблизости от меня не было. Бродили по снегу и лежали на покопах в основном двухлетки. Разглядывать, где здесь самки, а где самцы, времени у меня не было, нужно было торопиться. Я осторожно подтянул к себе «Сайгу» и попытался снять её с предохранителя. Но не тут-то было: кисти рук перестали повиноваться. Содрав зубами с правой руки оледеневшую перчатку, я увидел, что мои пальцы стали белыми.

«Что делать? – мелькнуло в голове. – Как спасти свои руки? Надо добыть хотя бы одного зверя, но как, когда пальцы не работают?!»

Тогда кисть левой руки я затолкал между ног, поближе к паху, а пальцы правой сунул в рот и, закрыв глаза, затаил дыхание. Олени были совсем близко. Не дай бог кто-то из них почует мой запах или услышит биение сердца, тогда все мои усилия будут напрасны. Олени мгновенно умчатся вниз по склону, и мне уже их будет уже не догнать. Похоже, мои ноги тоже превратились в ледышки. Наконец острая боль пронзила пальцы правой руки, и они стали шевелиться. Тогда, не мешкая, быстрым движением я снял карабин с предохранителя и поймал на мушку первого оленя.

Вот она, заветная лопатка! И я нажал на курок. Не глядя, куда попала пуля, я перебросил ствол ружья в другую сторону и снова выстрелил. То же самое я сделал и в третий раз. Когда последний выстрел смолк, олени опрометью неслись вниз по склону. До них было около двухсот шагов, а то и более. С трудом поднявшись на ноги, я огляделся. Недалеко от меня лежали три рогача. Два из них ещё били копытами, а один застыл неподвижно.

– Мне удалось невозможное! – сказал я себе. – Будем жить! В добыче и одежда, и пища! Другими словами – моё спасение...

Кое-как дотелепав до первого оленя, я уткнулся коленями в его шубу и одеревеневшими от холода руками достал свой нож. Быстро перерезав горло рогачу, я сунул кисти рук в поток горячей крови и стал их отогревать. Через несколько секунд боль в обмороженных пальцах стала нестерпимой, но руки были спасены и ими можно было работать. Немного отогревшись, я насобирал сушняка и разжёг рядом с тушей убитого зверя костёр. Теперь можно было, греясь у огня, спокойно, не торопясь, снять с оленя камусы, шкуру и, выпотрошив, разложить куски мяса на снег, чтобы они замёрзли. Через час с первым оленем было покончено, и я перешёл ко второму. Третий зверь оказался довольно крупным быком. С ним пришлось немного повозиться, к тому же наступили сумерки. По причине этого обдирать его пришлось уже у костра. Заканчивая возню с мясом и шкурами, я вспомнил, что весь день ничего не ел. Усевшись у костра на голову оленя, я нарезал подмёрзшей печени, добавил к ней кусочки сердца и, слегка подсаливая, стал с аппетитом есть.

– Да ты ещё и живодёр! – внезапно раздался голос где-то внутри меня. – Жрёшь сырятину и не поперхнёшься!

И тут прямо перед собой я увидел злобное лицо невменяемого.

– Это опять ты! – улыбнулся я дедушке. – Лёгок на помине, только про тебя вспомнил.

– Ты не знаешь, что такое настоящий понос, – прошипела физиономия. – Сначала в твоём кишечнике я материализую килограмм гвоздей-соток, а потом у тебя начнутся схватки. Вот я полюбуюсь!

– Откуда ты свалился на мою голову? – пробурчал я, растерявшись.

– Из твоего подсознания, недоделок. Ты смотришь на меня своим внутренним взором. Не будешь зря меня вспоминать.

– Вот оно что! – вздохнул я. – Не вспоминайте чёрта – и он не пожалует.

– Чёрта?! – взревел дедушка, и мне показалось, что его глаза от злости стали чернее ночи. – Ты меня обозвал чёртом, слизняк вонючий! Чирей гнойный на моей...

– Да-да, на твоей, – перебил я его. – Хорошо бы на твоём языке... Ты бы хоть слова научился выбирать.

– Микроб, вздумал учить бога, как надо жить! – голос дедушки перешёл на фальцет. – Нет, гвоздей тебе мало, хлопец. Я организую что-нибудь поинтереснее.

– Интересно, что? – поинтересовался я.

– Ты скоро узнаешь, даун. Подобных тебе надо учить, так что пеняй на себя... – услышал я последнюю фразу Чердынцева.

«Опять двадцать пять, – почесал я затылок. – Что может быть хуже гвоздей в кишечнике? Может, дедуля вздумает материализовать в моей крови какой-нибудь сильный наркотик, и у меня сорвёт ,,крышу“?»

– Вот-вот, ты мне сам подсказал, что тебе устроить! – вдруг откуда-то сзади раздался ехидный голос психа.

– Так ты ещё здесь? – невольно обернулся я.

– А где ж мне быть? Пока я тебя, живодёра и убийцу, не изведу, я всегда буду поблизости...

– Ты что, не понимаешь, что на охоту я пошёл не ради забавы?

– А мне плевать, ради чего ты стольких укокошил.

– Ты кого имеешь в виду?

– Мужика на Туре – твоя работа. И этих троих.

– В том, что произошло на Туре, я не виновен, и ты это хорошо знаешь...

– Не знаю и знать не хочу. Парень погиб из-за тебя. Так? Значит, ты тому виной.

– Ну у тебя и логика! – развёл я руками. – Это он на меня устроил охоту, и я виноват?

– Виноват, – раздался голос дедушки. – Надо было меньше следить. И стреляные олени – твоя вина.

– Тебе хочется, чтобы я сгинул от холода и голода? От твоего гостеприимства кто угодно окочурится.

– Вот ты сегодня и сдохнешь, недолюдок, как вшивый пёс, потому что заслужил, – и голос старика снова исчез.

«Что-то Чердынцев придумал, – расстелил я одну из оленьих шкур. -– Неужели он сможет в моей крови материализовать наркотик? Что-то невероятное. С гвоздями, наверное, проще». И, улёгшись поудобнее, я залез с головой под шкуру и закрыл глаза.

Через несколько минут по телу стало распространяться благодатное тепло. Веки стали тяжёлыми, и я готов был погрузиться в долгий заслуженный сон. Но в этот момент мне в голову пришла мысль об угрозе невменяемого.

«Надо что-то придумать, иначе мне несдобровать. Похоже, дедушка способен на многое. На такое, что я не могу себе даже представить», – от подобных мыслей сон сразу улетучился.

Выбравшись из своего тёплого убежища, не обращая внимания на боль в распухших коленях и пальцах рук, я отправился таскать к затухающему костру новый сушняк.

«Огонь в подобных делах – единственное спасение, – рассуждал я. – Рядом с огненной стихией вести борьбу с чужим психическим воздействием всегда проще».

Хорошо, что сушняку вокруг было предостаточно, и благодаря этому около разгорающегося костра у меня собралась приличная куча дров. Когда со сбором топлива было покончено, я притащил поближе к костру все три оленьи шкуры и сделал из них отличное ложе. Лицо и голову мне согревал огонь костра, а тело было закрыто оленьим мехом.

Улёгшись поудобнее, я стал размышлять о том, как защитить себя от ментального воздействия дедушки. Мне было ясно, что тот арсенал, которым я пользовался против цыганского гипноза, в данной ситуации не годится: по сравнению с психическими возможностями Чердынцева, цыганские маги и гипнотизёры – просто шантрапа. Надо было придумать что-то такое, что дедуля не сможет преодолеть. Вопрос – что? Поглядывая на языки пламени, я перебрал в памяти все виды ментальных защит и никак не мог найти для себя такую, с которой невменяемому не справиться. Все они мне казались слабыми и ненадёжными. Все эти «крыши», ментальные колпаки и прочие защиты против волхва не годились. Прорваться сквозь их броню даже мне было нетрудно, главное – увидеть и понять, что за преграда. В данной ситуации могла сработать зеркальная защита, но опять ненадолго, пока взбесившийся волхв не подберёт к ней ключ. И тут, где-то в глубине сознания, я услышал голос своего первого учителя с далёкой Конды.

«Когда тебя атакует очень сильный маг, спасает только активная защита. Используй для неё в качестве ключа древний ориан-ский заговор с именем «Меру», тебе он известен. И раскрути золотые шары».

Мысленно послав своему далёкому другу горячую благодарность, я взялся за дело. Вскоре моё лежащее тело оказалось заключено во вращающийся золотой кокон.

«Ну что, дедушка? Такого хода ты от меня, конечно, не ожидал, – подумал я о Чердынцеве. – Посмотрим, сможешь ты подобрать ключ к тому, что я придумал? Скорее всего, нет. Поэтому можно немного и отдохнуть».

И, расслабившись, я закрыл глаза.

Проснулся я от пронизывающего душу панического страха. Казалось, необъяснимый ужас ворвался в каждую мою клетку. Спазмы ужаса парализовали моё дыхание. Я хватал лёгкими воздух, но его перехватывало. Но самое страшное было в другом: мне хотелось куда-то бежать. Бежать как можно дальше и как можно быстрее. И я бы побежал от костра в заиндевевшую ночную тайгу навстречу своей смерти, если б не вспомнил о своём «друге» Чердынцеве.

«Вот оно что! – мелькнуло в глубине сознания. – Весь этот ужас – твоя работа, дедушка. Ну и силён же ты! Ничего не скажешь, но и я не прост. Не дождёшься. Никуда от своего лагеря и костра я не побегу. Сейчас возьму себя в руки и буду тебе назло лопать свежую оленью печень».

Мне было ясно, что от внезапно нахлынувшего панического страха надо чем-то отвлечься. Лучше всего едой и какой-то работой. Уняв дрожь, я нарезал замёрзшее на морозе оленье сердце, добавил к нему кусочки печени и, поглядывая на огонь, попытался поесть. Но еда в меня не лезла. Очевидно, страх парализовал рефлекс голода. И хотя я чувствовал, что подкрепиться мне не повредит, от ужина вынужден был отказаться.

«Что же делать? – размышлял я. Было ясно, что дедуля без труда прорвал мою активную защиту и теперь, довольный, посмеивается, глядя, как меня трясёт и колотит. – Интересно, смогу я выдержать вторую волну панического страха? – спросил я себя. – Вроде бы, должен, если, конечно, не свихнусь. Иногда от страха люди теряют разум. Фактически сходят с ума. Значит, надо себя сохранить, найти в себе силы, какой бы необъяснимый ужас на меня не обрушился, и выстоять. Как же это сделать, когда внутри от волны страха всё заледенело? Что если начать петь песни? – пришла мне в голову идея. – Музыка и пение могут настроить сознание человека на борьбу со страхом, это давно проверено на опыте».

И, усевшись поудобнее, я запел первую пришедшую в голову песню. Она, непонятно почему, но оказалась самой, пожалуй, подходящей: «Я люблю тебя, жизнь!». И, удивительное дело, с каждым словом песни мне становилось всё легче и легче. Страх, охвативший меня, стал исчезать. Когда я допел последний куплет, он совсем меня покинул. А через минуту откуда-то со стороны раздался дребезжащий голос Чердынцева.

– Что, жить захотелось, недоделок? Поёшь о вечном? Хочется, значит, немного ещё напакостить. Мало тебе того, что натворил.

– А как ты прорвался сквозь мою защиту? – невольно вырвалось у меня.

– Да у тебя никакой защиты и не было, придурок. Ты сделал видимость активного щита, но при этом забыл про полюса кокона. В своё время твоей тупой башке умные люди что говорили? Что вершины активного купола защиты должны быть на замке. Но если у тебя не все дома, то вини себя сам. Может, ты что-нибудь ещё споёшь о жизни, а я послушаю. У тебя здорово получается. Таким тоскливым голосом выводишь, что у меня ажно слёзы на глаза навернулись. Давай, пропищи ещё что-нибудь, может, и впрямь разжалобишь дедушку.

Слушая издевательства таёжного психа, я проклинал себя за то, что забыл основное правило защиты. Чердынцев был прав, я не сделал главного, и теперь у него инициатива. Отодвинуло меня от края безумия пение. Каким-то образом мне удалось настроиться на её волну песни и этим погасить в себе эмоцию необъяснимого ужаса.

– Что ж ты молчишь? – донёсся до меня голос невменяемого. – Язык проглотил? Если не можешь верхом, попробуй низом.

– Это как? – вырвалось у меня.

– Очень просто. Попробуй петь задницей, если передница не могёт. Со страху ты, чай, не одного «шептуна» запустил. Так что давай, не шепчи, а попробуй изобразить что-нибудь членораздельное. .. Что-нибудь героическое. А если у тебя духу маловато, то можно и помочь.

И тут я увидел, как на поляну, освещаемую костром, из ночного мрака выползло что-то жуткое: ростом чудовище было более трёх метров, покрытое густой шерстью, с огромными, как тарелки, горящими глазами, которые тут же уставились на меня, как на изысканное лакомство. Вид ночного призрака был настолько ужасен и отвратителен, что меня опять затрясло. Я схватил свою «Сайгу» и, не целясь, всадил три пули подряд в то место, где у чудовища должна находиться грудь. От моих выстрелов оно остановилось и раскрыло пасть. И тут я увидел такие клыки, которым мог бы позавидовать тиранозавр. Зверюга протянула ко мне свои мерзкие лапы, и её язык, красный, липкий и вонючий, мгновенно обвился вокруг моей шеи. Секунда – и бестия втащит меня в свою чудовищную пасть, которая всё увеличивалась и увеличивалась. Теперь в неё можно было затолкать с десяток таких, как я. Единственное, что я успел сделать, так это упереться одной ногой в нос монстра, а другой попробовать ударить его по глазам. Но призрак ночи своим языком так сдавил мне шею, что я стал задыхаться и понял, что вот-вот лишусь чувств.

И тут, где-то в глубине моего сознания вспыли строки из древнего обращения предков к Создателю. Этот лексический ключ к порталу высшей силы дал мне когда-то на Конде старик-пасечник, и я мысленно стал читать волшебные слова вызова...

Резкий удар о землю привёл меня в чувство. Я лежал рядом с догорающим костром, и никакого беса рядом со мной не было.

Поднявшись на ноги, я огляделся: недалеко от постели из свежих оленьих шкур валялась моя «Сайга», а рядом с ней три стреляные гильзы.

«Кто же это был? – вертелось в моей голове. – Зверюга конкретная, но не из нашего мира. Неужели взбесившийся дедушка додумался вызвать своего знакомого из низшего астрала? Похоже, что так, – подкинул я дров в гаснущий костёр. Совсем у старика “крышу” сорвало».

– Это у тебя сорвало, придурок! Сколько тебя не учи, всё без толку. Ты что, сразу не мог выйти на частоту силы? – опять где-то совсем рядом раздался отвратительный голос шизанутого. – Правду говорят: дурней не сеют, не пашут – сами родятся! Давай спи, устал я от тебя.

– Если бы ты знал, как я устал от твоих выходок, – вздохнул я, поглядывая на разгорающееся пламя костра.

«Как только подготовлюсь к походу – сделаю себе хорошие лыжи и тёплую одежду – сразу от тебя слиняю».

– Не мечтай, я тебя в могилу раньше отправлю, – раздался в ответ голос дедули.

«Что я ему дался? – размышлял я. – С каждый днём таёжный отшельник сатанеет всё больше и больше».

Ещё раз подкинув дров в костёр, я сделал вокруг своей постели обережный круг, прочёл на всякий случай текст связи с высшей силой и, забравшись в шкуры, закрыл глаза. Я понимал, что никакого чудища рядом с костром не было, оно явилось из моего сознания, и мне было стыдно, что я так легко дал себя обмануть. Элементарный гипноз на расстоянии. Ай да Чердынцев! Чего он только не может! Но как он почувствовал, что я вынужден был обратиться за помощью? Скорее всего, это обращение и разорвало гипнотическую связь. Всё просто, ничего сверхъестественного.

И с этими мыслями я погрузился в долгий блаженный сон.