Глава 11
Промышленность повторного цикла
Я расскажу тебе то, о чём ты ни здесь, в России, ни в остальном СНГ не прочтёшь, Юра, – начала освещать новую тему Ярослава. – То, что ты сейчас услышишь, мало кто знает и на Западе. Речь пойдёт о технологиях повторного цикла.
– О чём? – не понял я.
– О самом гнусном явлении современности, – вздохнула Ярослава. – Но, давай, всё по порядку. Ты слышал когда-нибудь выражение: «Что мы едим, тем мы и являемся»?…
– Слышал, – кивнул я.
– Конечно, полностью согласиться с таким утверждением нельзя. Но в какой-то степени это так. Потому что мы питаемся не только белками, жирами и углеводами, но ещё и информацией, которой наполнены все эти белки, жиры и углеводы. Она в пище главная… Приведу тебе один пример: лет десять назад мы с Добраном оказались в одном санатории. Санаторий как санаторий. Всё стандартное. И питание тоже. Точно такое же, как и везде в подобных заведениях. Только смутил нас странный факт: в один день все постояльцы чувствовали себя прекрасно: хорошее настроение, отменное пищеварение и т.д. На другой день – все раздражены, подавлены и почти у всех проблемы с пищеварением. И так через день. Добран сразу не обратил на это внимание, а я, как женщина, обратила. И что же мы выяснили? В санатории работали два шеф-повара. Менялись они каждый день. Так вот один был добрый, весёлый, любил петь песни. Словом, свой парень. Другой злобный, недоброжелательный. Он презирал тех, кому готовит. На работе иногда высказывал: «Всё жрут, жрут и нажраться не могут». Вот и весь секрет разного состояния отдыхающих. С одной стороны, информация жизнеутверждающая, с другой – наоборот.
Мне рассказ жены старейшины показался приведенным не к месту. Я всегда считал, что знаю об информационном воздействии пищевых продуктов, и не понимал, зачем Ярослава мне всё это рассказывает. Встряхнул меня вопрос Добрана Глебыча.
– Мне хочется знать твоё мнение, Ар, почему у всех, без исключения, северных народов, начиная от Кольского полуострова и кончая Чукоткой, бытует правило отстреливать собак-каннибалов? Какой бы хорошей охотничья собака ни была, если она начинает поедать себе подобных, её тут же приговаривают.
О таком обычае я знал, но никогда не задумывался над его сутью.
– Наверное, из нравственных соображений, – заёрзал я на стуле. – Или просто так у всех принято…
– Нравственность и мораль здесь ни при чём. Здесь другое. Но сначала ответь мне ещё на один вопрос: почему ненцев, энцев, селькупов и нганасанов русские казаки в XVII веке называли самоедами?
– Я слышал, что у этих племён был распространён обычай ритуального поедания умерших родственников, – припомнил я. – И что из этого? – я пожал плечами.
– Не знаешь? Придётся тебе напомнить. Дело в том, что как только у самодийцев был введён этот обычай, они стали катастрофически вымирать. И от сравнительно больших племён почти ничего не осталось. Когда русские появились в Сибири, они тут же запретили ритуальное людоедство и этим спасли от полного исчезновения вышеназванные этносы.
– Интересно, кому пришло в голову пришедшим на север племенам навязывать такой изуверский обычай? – возник у меня естественный вопрос.
– Наверняка это проделали свои же шаманы, но не в тундре, где пищи было в те времена более, чем достаточно, а в таёжной зоне, по которой не одно столетие двигались с Саянского нагорья на север племена самодийцев. В тайге прокормиться большому количеству людей было сложно, вот для сокращения их численности и был принят обычай поедать ближнего… А теперь перенесёмся в Мезоамерику. Ты когда-нибудь задумывался, зачем нужно было Кетцалькоатлю, этому бородатому культуртрегеру, запрещать тольтекам людоедство?
– Признаться, нет, – растерялся я от нового вопроса. – Но если людоедство или каннибализм ведёт к вымиранию и вырождению, то, наверное, для того, чтобы спасти от исчезновения племена тольтеков.
– Ну, и как ты думаешь, спас он их или нет? – прищурился старейшина.
– Похоже, нет. В наше время тольтеки считаются мёртвым этносом. Но вины Пернатого Змея в гибели племён тольтеков я не вижу. Кетцалькоатль сделал всё, что мог. Просто ему помешали.
– Кто? – безжалостно посмотрел на меня старейшина. – Скажи нам, кто?
– Бог подземного мира, впоследствии Бог ветра, некий чёрный Тескатлипока, – вытащил я из своей памяти имя злого Бога.
– Какой из всего этого можно сделать вывод?
– Только один, если Тескатлипока возродил у тольтеков людоедство, то он намеренно запустил в их среде механизм гибели, – отчеканил я.
– Верно! Был запущен механизм гибели целого народа. Когда в долину озера Тескоко пришли с севера ацтеки, с тольтеками было уже покончено. Практически, все они вымерли…
– Мне хочется понять механизм заболевания! – прервал я старейшину. – Как он работает? Какая разница, что ест человек или другое высшее млекопитающее? Почему заболевают только каннибалы?
– Не всё сразу! – поднял руку Добран Глебыч. – Нам ещё надо побывать в стране майя. Как тебе объяснил гибель этого народа Кольский антрополог?
– Дядя Ёша считает, и не без основания, что весь народ майя был отправлен на жертвенные алтари. Что этим процессом занимались люди жреца-негуманоида Пакаля, гробница которого была найдена в Паленке.
– Но он не сказал тебе, куда делись сотни тысяч трупов?
– Каких трупов? – не понял я.
– Тех самых, у которых на алтарях храмов безжалостно вырвали сердца…
– Ты хочешь сказать, что майя тысячами пожирали своих же соплеменников?!
– А куда они их девали? Никаких следов массовых захоронений.
– Может, кремировали? – высказал я предположение.
– Может! – кивнул головой помор. – Но не всех, основная масса трупов однозначно съедалась.
– Значит, народ майя уничтожил массовый каннибализм.
– Точнее, его последствия, – поправила Ярослава. – Принесение людей в жертву – это всего лишь спусковой механизм. Главное то, что за всем этим обрядом стояло.
– Так, выходит, и людоеды-ацтеки были на пути к своей гибели? Через пару веков от них бы ничего не осталось.
– Да, ацтеки вполне могли повторить судьбу тольтеков и майя, – растягивая слова, сказал Добран Глебыч. – В какой- то степени им повезло, что на их земли пришли испанцы. Так хоть что-то уцелело от ацтецкого этноса… А теперь представь, Юра, что может произойти, если на земной социум обрушится глобальная катастрофа?
– Не важно какая, природная или техногенная, – раздался голос Светлены. – Рухнут товарно-денежные отношения, не станет промышленности, транспорта. Как человечество будет выкарабкиваться? Те, кто окажется в сельской местности, посредством своего личного подсобного хозяйства… А в городах? Через две недели в мегаполисах будут съедены даже крысы и, начнётся повальный каннибализм. И даже те сильные и решительные, которые перейдут на питание человеческим мясом, и которых не отправит на тот свет оружие врагов…
– Или эпидемии, – вставила Светлада.
– Всё равно обречены. Они умрут, потому что занялись каннибализмом, – сделал я вывод. – Но мне не терпится узнать механизм заболевания. Вы его знаете, а я пока нет!
– О том, что поедание себе подобных у высокоорганизованных млекопитающих вызывает смертельные заболевания, было известно со времён великой Лемурии, – подняла свои красивые глаза на мужа Ярослава.
– Наверное, ещё раньше, – улыбнулся он ей.
– Давным-давно известно такое заболевание у дикарей, занимающихся людоедством или поеданием различных обезьян. Зовётся оно зловеще – «куру». Сначала болезнь проявляет себя как безумие, потом начинают отказывать жизненно важные органы. Заканчивается куру мучительной смертью. Учёными давно установлена связь между употреблением человеческого или обезьяньего мяса и развитием болезни. В Африке, где было запрещено людоедство, страшная болезнь прекратилась. Теперь ты понимаешь, почему во всех мировых религиях запрещено есть себе подобных. Исследования многих учёных показали, что куру неизлечима и всегда приводит к летальному исходу. Зараза же является молекулой. В науке её назвали прионом. Масса полезных прионов всегда находится в организме. При поедании себе подобного, чужие прионы входят в обмен веществ и начинают в организме работать. Но, в силу своей чужеродности, они не находят себе полезного занятия. Из-за этого приобретают патогенные свойства и вызывают инфекцию. Весь ужас в том, что чужеродные прионы передают свои свойства здоровым. Тем, которые живут в организме. Возникает необратимый процесс. Начинается же куру с поражения мозга. В нём прионы накапливаются и затем расходятся по всему организму. Они поражают печень, почки, селезёнку и всю пищеварительную систему. Печально то, что скрытый период заболевания для людей составляет от 10 до 30 лет, – закончила своё повествование Ярослава.
– То, что сейчас вы мне рассказали, просто ужасно! – поёжился я. – Но, честное слово, до меня не доходит, какое отношение всё это имеет к питанию современного человека? Вы считаете, что социум на самом деле готов проглотить самого себя?
– Он это делает. Человечество через посредников уже сейчас поедает то, чем ему питаться смертельно опасно, – посмотрел мне в глаза Добран Глебыч.
– Как это? – не понял я. – Вы что, из меня хотите сделать заику?! Не говорите загадками, объясните толком. Что это ещё за посредники? И вообще, о чём речь?
– Речь идёт о промышленности так называемого повторного цикла. О ней у нас в России мало кто знает. А между тем, в этом направлении работают целые заводы. Как ты знаешь, недалеко от наших деревень всегда расположены скотомогильники. Туда отвозили погибших коров, лошадей, свиней, собак и других четвероногих. В Британии и США таких скотомогильников нет. Все павшие от болезней животные идут на заводы вторичной переработки.
От услышанного я открыл рот. Воистину, жажда наживы может свести человека с ума!
– Что за вторичная переработка? Ведь дохлые животные – сплошная зараза. Их не перерабатывать надо, а сжигать и закапывать!
– Всё верно, сжигать и закапывать, лучше сжигать, – согласилась со мной Ярослава. – Потому что трупы таких животных – это сплошные токсины, болезнетворные бактерии, запёкшийся гной, кишащая вирусами кровь, вонючие, гниющие, заполненные глистами внутренности, шерсть, перо.
– И потом, вместе с коровами, свиньями, овцами, конями в одну кучу попадают собаки, кошки, дохлые дикие звери и крысы, – добавил от себя Добран Глебыч.
– Как это в одну кучу?
– В прямом смысле слова, в один чан.
– А дальше что?
– Вся сваленная в одно место дохлятина варится в течение одного часа, при температуре 130°.
– Ну, сварится, а что потом?
– Из жидкого месива делаются пищевые гранулы, а из костей получают костную муку. Потом и то, и другое скармливают тем же коровам, свиньям, птице и всему остальному.
– Получается, что коров, свиней, кур насильно превращают в каннибалов?
– Так оно и есть, в каннибалов, – лицо Добрана Глебыча стало мрачным. – Беда в том, что прионы от температуры не гибнут. В результате, возникает болезнь, которая известна в науке как «коровье бешенство».
– Бешенство оттого, что прионы разрушают у крупного рогатого скота мозг. То же самое происходит и у свиней. Просто об этом меньше пишут. Фактически, куру четвероногих… Но весь ужас состоит в том, что прионы коров и, особенно, свиней близки к человеческим, – Ярослава посмотрела на меня долгим выжидающим взглядом.
От услышанного меня бросило в жар.
– Вы хотите сказать, что все люди, поевшие мяса заражённой скотины, обречены?
– Именно это мы и утверждаем, металлическим голосом произнёс Добран Глебыч. – Но, насколько мне известно, и Британия, и США экспортируют свою говядину, свинину и мясо птицы в десятки стран мира. В том числе и в Европу. В ту же Испанию, Бельгию, Германию, Польшу и, конечно же, в разорённую войной Югославию…
– Почему ты забыл о России? Тысячи тонн такого вот отравленного мяса каждый год поступает в Москву, Петербург, Смоленск, Волгоград, да и к вам, в Сибирь, везут тот же смертельный продукт. В Новосибирск, Красноярск или
Хабаровск… Но беда не только в самом инфицированном мясе. Имеется ещё одно обстоятельство: продукты такой вторичной переработки «мясной промышленности» начинают охотно приобретать некоторые наши сельскохозяйственные акционерные общества и отдельные тупые фермеры. И тех, и других интересует только прибыль. То же самое происходит по всей Европе. Ещё немного и промышленность вторичной переработки будет запущена в Германии, Австрии и Польше. Во Франции это процесс уже пошёл…
– Что же получается, что в настоящее время и в Европе, и Азии, и у нас в России разгуливают миллионы людей, нервная система которых поражена хищными прионами. Пройдёт десять, двенадцать лет высчитанного периода и все они в страшных муках отправятся на кладбище.
– Хорошо хоть на кладбище, а не на вторичную переработку, – откликнулась со своего места Светлена.
– А что, может быть и такое? – посмотрел я в её сторону.
– Вполне, – кивнул головой её отец. – На Западе давно отмечен факт, что далеко не все погибшие и не опознанные родными люди попадают в морги. Спрашивается, куда они деваются?
От последних слов старейшины я вздрогнул.
– Неужели может быть и такое?
– А почему бы и нет? Я не удивлюсь, если через пару десятилетий в некоторых странах Запада будет издан закон, предписывающий хоронить только заслуженных деятелей. А простых людей пускать на вторичную переработку. Всё идёт к этому, – сказала Ярослава.
– Значит, оставшееся население будет жить ровно столько, сколько времени займёт вегетационный период болезни?
– Если человечество не остановит такую вот беду, то, очевидно, так, – согласилась со мной Светлада.
– Но мы не коснулись самого главного. Я имею в виду информационное воздействие, – продолжила обсуждение Ярослава. – Начали мы свой разговор с информации. Как ты думаешь, Юра, если животное, пусть не по своей воле, – каннибал и питается дохлятиной, какую оно впитывает в себя информацию?
– Понятно, что информацию самую что ни на есть деструктивную.
– А потом такое животное кто-то употребит в пищу?
– Значит, этот кто-то получит информационный импульс смерти… Долго он не протянет. Если не куру, то другая болезнь сделает своё дело.
– Какой из всего, что ты услышал, можно сделать вывод?
– Единственный: если ничего не изменится, то человечество обречено. Могут уцелеть разве что вегетарианцы?
– И они не уцелеют, для них система припасла генномодифицированные растения, ароматизаторы и вкусовые пищевые добавки. Будь уверен, всё продумано до мелочей. Фактически спасения нет! – почти шепотом проговорил старейшина. – Куда ни кинь, везде смерть… Онкологи называют куру раком мозга. Такова установка… На самом деле всё гораздо страшнее. Но об этом запрещено говорить.
– Выходит, что развязка уже началась? – спросил я своих информаторов.
– Малый вегетационный период уже заканчивается, Юра, к тому же идет мощное информационное воздействие. Вот и вся арифметика.
– Значит, рак головного мозга?
– Пока разговоры идут о раке.
– Возможно, когда-нибудь найдутся смелые люди и скажут правду. Но не в наше время.
