Под горой
— Продолжай, — то и дело говорил один основатель другому. Для Трейси это слово стало мантрой. Начало положил Игорь, он махал изуродованной рукой, призывая других вернуться к работе. Вначале они подшучивали над ним, затем шутка превратилась в талисман силы. Продолжай. Делай свое дело. Шаг за шагом. Напоминание двигаться вперед, даже если работа кажется отвратительной и бессмысленной, даже если миллиарды людей умрут.
Но Трейси знала, что у некоторых вещей есть срок годности: они не могут работать до бесконечности, рано или поздно их нужно отложить. Отложить или выбросить. Потому что они сломались.
Мир — одна из таких вещей. Десять основателей сделали в Колорадо что могли. Углубили имевшуюся в горе пещеру. А когда двигаться стало некуда, прекратили работу. И принялись считать мгновения до конца света.
Из горных камней и породы получилась гряда холмов, сейчас припорошенная снегом. Брошенные тяжелые погрузчики, автобусы и самосвалы замерли у груд мусора. В лесах царила кладбищенская тишина, глубокое безмолвие отчаяния, завершения трудов. Снег беззвучно падал с небес, затянутых тяжелыми свинцовыми тучами.
Трейси стояла вместе с другими основателями сразу за распахнутыми стальными дверями построенного ими склепа и смотрела, как снег ложится на вчерашние грязевые колеи. Перекрещивающиеся следы автобусов, что доставили приглашенных, к ночи исчезнут. Человечество еще существовало, мир еще не погиб, но Вселенная уже избавлялась от улик.
Рядом с Трейси нервно зашевелился Анатолий. Крупный физик выдохнул, и над его бородой возникло морозное облачко. С другой стороны от Трейси Игорь сунул руку под тяжелое пальто и достал серебристый предмет. Трейси скосила глаза. Блестящие часы казались совершенными в изуродованной ладони. Игорь утверждал, что является потомком выходцев из Чернобыля. Анатолий говорил, что это химический ожог.
Часы тикали в красных спекшихся пальцах Игоря.
— Десять минут, — сообщил он ворчащим, словно далекий гром, голосом. Стиснул уродливый кулак с часами. Розовые костяшки побелели.
Трейси перевела взгляд на лес и в последний раз прислушалась, надеясь на звук двигателя — рычание арендованной машины, ползущей по горной дороге. Надеясь на торопливые хрустящие шаги. Надеясь, что среди серых осин с облезающей корой появится человек. Но фильмы лгали, заставляя верить в счастливые развязки в последний момент, в бегущего мужчину с усталой, счастливой улыбкой, который кинется к ней в объятия и прижмется дрожащими теплыми губами к дрожащим холодным.
— Он не придет, — прошептала Трейси. Капля искренности, просочившаяся из забытых глубин.
Игорь услышал и снова посмотрел на часы.
— Пять минут, — тихо сказал он.
И лишь тогда, лишь за пять минут до того, как им предстояло уйти внутрь и навсегда закрыть двери, она с абсолютной уверенностью осознала, что он не придет. Джон вместе с другими отправился в Атланту, подчинился приказу, как хороший солдат, и все ее труды в Колорадо — все фантазии о жизни рядом с ним — оказались ужасной иллюзией. Огромные двери склепа сомкнутся за ее спиной, и она останется в одиночестве. И в это мгновение Трейси поняла, что ей не следовало строить это место, что она не стала бы тратить свое время, если бы только знала.
— Нужно идти внутрь, — сказал Игорь. Опустил крышку на маленьких часах — они щелкнули, словно взведенный пистолет, — и ушел в своем тяжелом пальто.
Кто-то всхлипнул. Кто-то шмыгнул носом. Внезапно Патриция вырвалась из группки основателей и выбежала за огромные двери, стуча ботинками по бетону. На мгновение Трейси решила, что Патриция не остановится, что будет бежать, пока не исчезнет в осинах, но она остановилась сразу за бетонной платформой, наклонилась, набрала в ладонь свежего снега и бросилась назад, слизывая снег с руки.
Трейси тоже захотелось что-нибудь схватить. Веточку. Кусочек коры. Поймать языком снежинку. Она не отрывала глаз от леса, высматривая Джона, пока Анатолий не увел ее внутрь, достаточно глубоко, чтобы можно было закрыть двери. Из твердой стали, толщиной четыре фута, покрытые ржавыми разводами от непогоды, они омерзительно визжали. Словно волчица в серых лесах созывала щенков.
Двери закрывались, и мир сужался. Стал колонной, затем просветом, затем щелью. С тяжелым, смертоносным ударом створки сошлись, сталь встретила сталь, и воцарилась такая темнота, что все на мгновение ослепли.
Хотя двери закрылись, Трейси по-прежнему слышала волчий плач; она не сразу поняла, что этот тоскливый звук издает один из основателей. Ей на глаза навернулись слезы. Она вспомнила, как рыдала в молодости. Вспомнила, как мужчина впервые разбил ей сердце. Казалось, мир кончился.
Примерно это и произошло сегодня.
* * *
Под горой царило замешательство. Почти пять тысяч людей задавали вопросы. Они до сих пор не распаковали вещи; у них болели спины от поездки на автобусе по ухабистой дороге. И миллионы предлогов, под которыми их сюда заманили — уединенный отдых, встречи, отпуска, непредвиденные обстоятельства, — рассыпались в прах, столкнувшись друг с другом.
Когда двери закрылись, основатели начали объяснять. Сначала семье. Потом всем приглашенным. Трейси получила свою долю приглашений и раздала большую часть полезным людям. Солдатам. Инструментам возмездия. Она хотела перестрелять тех, кто это сотворил, когда мир очистится.
Друзей у нее не было. Большую часть взрослой жизни она провела в Вашингтоне или за границей. Был привратник в Женеве, который всегда по-доброму к ней относился. Был парень, который оформлял за нее налоги. То есть не было никого. Лишь малочисленная семья: отец и сестра с мужем. Три человека во всем мире. Быть может, поэтому решение Джона причинило ей такую боль. Он был для нее почти всем. То есть она так думала.
Что ж, зато ей предстояло открыть ужасную правду небольшой аудитории, рассказать о кошмаре, который она носила в себе больше года. У двери в комнатушку сестры Трейси помедлила. Подняла руку, чтобы постучать. За дверью ждала истина, и Трейси не была уверена, что готова с ней встретиться.
* * *
Пока Трейси говорила, отец сидел на постели, заламывая руки. Ее сестра Эйприл, у которой от потрясения отвисла челюсть, сидела рядом с ним. Реми, муж Эйприл, садиться отказался и стоял рядом с женой, положив руку ей на плечо. В его глазах ужас мешался с гневом.
Они все оделись для обещанного похода — недели жизни в лесу. Ненужный походный инвентарь стоял у кровати. Рюкзаки и одежда были напоминанием о лжи Трейси. Она слушала слова, которые срывались с ее собственных губ. Слушала, как рассказывает о том, о чем столько раз говорила в мыслях: о крошечных машинках, которые используют в больницах для лечения рака — этих невидимых лекарях, что спасли бы маму, если бы она дожила до их изобретения; эти самые машинки умели исцелять — а умели и убивать.
Она рассказала своей семье, как эти машинки оказались в крови каждого человека на Земле. Всеобщее исцеление стало возможным — но ненадолго. Люди догадались, на что еще способны эти машинки, и остальное было лишь вопросом времени. Появился переключатель, способный уничтожить каждого живого мужчину и каждую живую женщину. Любой засевший в подвале хакер мог воспользоваться этим переключателем, — а значит, рано или поздно кто-то должен был им воспользоваться.
Трейси закончила с этой частью, и, вопреки ее ожиданиям, отец не начал задавать бессмысленные вопросы; никто не впал в истерику, не оттолкнул ее и не ринулся колотить в дверь и требовать, чтобы его выпустили. Никто не спросил, не вступила ли она в секту и не принимает ли наркотики; никто не предложил отдохнуть от работы, которой она занималась в Вашингтоне, и обратиться к специалисту.
— Это был лишь вопрос времени, — повторила Трейси — А потому наше правительство нанесло превентивный удар. Чтобы иметь возможность контролировать последствия.
Реми открыл рот, но Трейси его опередила.
— Мы не имеем отношения к группе, которая это сделала, — сказала она. Посмотрела на отца. — Мы этого не делали. Но мы узнали об этом и поняли, что не сможем это предотвратить. Мы поняли… что, возможно, они правы. Что это следовало сделать. И потому мы выбрали следующий самый разумный поступок. Мы создали это место. Мы собрались здесь. И пригласили тех, кого могли. Тут с нами ничего не случится. По пути вас всех вакцинировали. Быть может, вы почувствовали, как закладывает уши, когда ехали наверх. Теперь мы проведем здесь полгода, может, год…
— Полгода, — повторил Реми.
— Этого не может быть, — покачала головой Эйприл.
— Может, — ответила Трейси сестре. — Мне очень жаль. Я не хотела держать это в тайне от…
— Я не верю, — сказал Реми. Оглядел комнату, словно впервые ее заметил. Муж Эйприл был бухгалтером, он привык к черно-белым колонкам цифр. Кроме того, он также был специалистом по выживанию и привык доходить до правды своим умом. Простыми словами его не убедишь. Игорь говорил, что некоторым людям потребуются недели, чтобы поверить.
— У нас нет никаких сомнений, — сказала Трейси. Она солгала, у нее были сомнения. Окончательно она поверит, лишь когда наступит час «Ч». Но бессмысленно заражать других своими тщетными надеждами. — Я понимаю, это трудно осознать. Даже мне. Но война, к которой мы готовились, будет без облаков огня и армий на марше. Все будет быстрее и намного ужасней.
— Это сделала ты? — спросил отец древним, дрожащим голосом. Несмотря на подкрадывающееся старческое слабоумие, он знал, что Трейси работает на плохие агентства и контактирует с плохими людьми. Много лет назад она сообщила ему секретные данные, а он согласился ее выслушать. Скорее всего, эти тайны слабоумие заберет в последнюю очередь, крошечные островки разочарования в темном, бурном море.
— Нет, папа, я этого не делала. Но благодаря мне у нас есть это место, хорошее место, чтобы переждать.
Она вспомнила ту ночь в Милане, когда впервые увидела книгу со словом «Инструкция», вытисненным на обложке. Ту самую ночь, когда заставила Джона на мгновение забыть свою жену, когда годы флирта наконец дали плоды: бутылка вина, танец, платье — из-за которого у нее возникли проблемы, поскольку она расплатилась корпоративной карточкой. В его номере они занялись любовью, а потом она в поисках новых опасностей направилась к комоду, где должен был лежать его пистолет, но вместо пистолета нашла книгу.
Если бы Джон остался в постели, она бы не обратила на нее внимания. Книга была написана сухим языком, свойственным юристам, которые подались в политику. Порядок действий в чрезвычайной ситуации. Какие-то инструкции. Но Джон вскочил с кровати, словно Трейси впустила в номер его жену. Она помнила, как дрожали у него руки, когда он просил ее убрать книгу и вернуться в постель, словно эта книга была намного опаснее взведенного пистолета и была заряжена чем-то гораздо хуже пуль.
Когда он уснул, Трейси устроилась на краю ванны, положила книгу на крышку унитаза, включила телефон на запись и пролистала все страницы. В процессе сканирования она прочла достаточно, чтобы испугаться.
Достаточно, чтобы понять.
— Мне жаль, — сказала она отцу, не в силах вынести разочарования на его лице.
— Когда?.. — спросила Эйприл.
Трейси повернулась к сестре, школьной учительнице, которая знала лишь, что Трейси работает на правительство, и понятия не имела о засекреченной крови на ее руках. Эйприл была на четыре года старше Трейси — и всегда будет старше, во всех смыслах, что не имели значения, и ни в одном, что имел.
— Через несколько часов, — сказала Трейси. — Через несколько часов все кончится.
— Мы что-нибудь почувствуем? — Эйприл потерла предплечье. — И как насчет всех остальных? Всех, кого мы знаем. Они просто?..
Реми сел рядом с женой и обнял ее. Трейси ощутила холод. И еще большую пустоту.
— Мы тоже должны были остаться снаружи, — сказала Трейси. — Мы четверо. Не забывайте об этом. Позже мы вернемся к этой беседе. Сейчас мне нужно на собрание…
— На собрание? — спросила Эйприл. — Собрание? Зачем? Чтобы решить, что делать с остатками наших жизней? Решить, кто будет жить, а кто умрет? Что за собрание?
И теперь Реми уже не обнимал жену. Он удерживал ее.
— Как ты смеешь? — крикнула Эйприл Трейси.
Отец вздрогнул на постели, попытался сказать что-нибудь, попросить дочерей не ссориться. Трейси отступила к двери. Она ошиблась насчет истерики. Истерика началась, просто не сразу. Выйдя в коридор и закрыв дверь в маленькую комнатку под непрерывные крики сестры, Трейси осознала, что насчет битья в дверь она тоже ошиблась.
* * *
Спасти человека оказалось нетрудно. Но спасти его против воли — очень тяжело. Трейси поняла это, шагая по коридорам в командный центр. Крики сестры по-прежнему звучали у нее в ушах. По пути она слышала приглушенные рыдания и далекие вопли из других комнат: люди узнавали правду. Трейси думала, что, спасая им жизнь, искупает все свои грехи, но грех того, что она не посоветовалась с этой самой жизнью, оказался исключением. Она вспомнила, как, будучи подростком, спорила с матерью, как кричала на нее и говорила, что предпочла бы не рождаться. Говорила искренне. Какое право имел кто-либо другой принимать за нее решение? Мать всегда ждала от дочери благодарности просто за то, что родила ее.
Теперь Трейси совершила ту же ошибку.
Она покинула жилое крыло, включавшее две тысячи комнат, вырытых сбоку и присоединенных к старому комплексу, и вошла в широкие коридоры исходного бункера. Изначально предполагалось, что полторы тысячи человек смогут прожить здесь пять лет. Основатели пригласили почти пять тысяч, но не собирались сидеть здесь столько времени. Самым сложным оказалось вычистить и заново наполнить баки для воды и дизеля.
Вся конструкция была погребенной реликвией из другой эпохи, «капсулой времени», рассчитанной на иную угрозу, на иной конец света. Ее забросили много лет назад. Она стала туристической достопримечательностью. И пришла в упадок. Основатели выбрали это место, рассмотрев несколько вариантов. Игорь и Анатолий воспользовались своим статусом ученых и арендовали бункер под предлогом поиска нейтрино, неких неуловимых субатомных частиц. Однако на самом деле они искали совсем иную опасность: машинки, носившиеся по воздуху и по венам каждого человека.
Трейси открыла своим ключом дверь и вошла в тесный командный центр. На потолке висело кольцо мониторов, провода от них тянулись к оборудованию, которое установили инженеры. В углу притаилась блестящая стальная капсула, напоминавшая инопланетный корабль. Ее построили согласно украденным схемам; сначала считалось, что она нужна для очистки крови от маленьких машинок, но оказалось, что это некое криоустройство, побочный проект команды из Атланты. Из всего находившегося в комнате оборудования Трейси умела обращаться только с кофеваркой. Она включила ее и устремила взгляд на часы, которые вели обратный отсчет до Армагеддона.
По одному начали подходить другие основатели. У многих покраснели глаза и щеки. В отличие от прежних собраний в этой комнате, никто не болтал, не дискутировал и не спорил. Как и возле дверей бункера, здесь царило похоронное молчание.
Сварилась вторая порция кофе. Один из инженеров включил мониторы, и все принялись молча смотреть телевизионную трансляцию. Говорящие головы обсуждали неожиданного кандидата, выдвинутого в президенты. Возбуждение в студии казалось ощутимым и зловещим. Трейси глядела на мертвых людей, беседовавших о несбыточном будущем.
Две минуты.
Говорящие головы умолкли, и студию сменила сцена в пригородах Атланты. На заднем плане сверкали далекие небоскребы. На сцене девушка в черном платье взяла микрофон, сделала глубокий вдох и запела.
При звуках национального гимна Трейси прослезилась. Ей пришлось напомнить себе, что нужно дышать. И в который раз ее посетило ужасное предчувствие, что она ошиблась, что книга была всего лишь книгой, что Джон верил в ложь и вскоре она будет опозорена в этой самой комнате, перед этими самыми людьми, которых уговорила последовать за собой. Она станет очередным ложным пророком. Сестра до конца жизни будет смотреть на нее как на сумасшедшую. Газетные заголовки будут насмехаться над идиотами под горой, которые решили, что наступает конец света. И почему-то это казалось страшнее десяти миллиардов трупов.
Ей было стыдно, что мысль ошибиться вызывала панику.
Крупные красные цифры на таймере продолжали обратный отсчет. Она не хотела оказаться права, ни в одном смысле. Так или иначе, ее мир подходил к концу. Когда таймер дойдет до нуля, Трейси окажется изгоем либо узником.
Череда экранов показывала одну и ту же сцену с разных ракурсов: все новостные станции и сети сосредоточились на девушке в черном платье. Один экран переключился на обязательный строй истребителей, рассекавших воздух. Еще один продемонстрировал группу сенаторов и конгрессменов, прижавших ладони к своей проклятой патриотической груди. Трейси высматривала Джона, ей показалось, она увидела его рядом со сценой, в пиджаке, который подчеркивал красивые плечи, но оттопыривался на ребрах. Таймер показывал пять секунд. Кто-то из основателей принялся шепотом считать.
Три.
Два.
Один.
Ряд нулей.
И ничего не произошло.
— Они до сих пор дышат, — сказал кто-то.
Игорь выругался и полез за своими чертовыми часами.
Три секунды длились целую вечность. Никто не шевелился.
— Твою мать, — произнес кто-то.
Камера Си-эн-эн тошнотворно накренилась, оператор пошатнулся, и Трейси поняла, что говорил один из репортеров. На другом экране возникла яркая вспышка, мелькнуло грибовидное облако, и картинка пропала.
Девушка уже не пела. Ее сменили заставки телеканалов и ошарашенные дикторы, уставившиеся на свои мониторы. В студии новые яркие вспышки появились на последнем работавшем мониторе, который показывал какую-то панораму с большого расстояния. Три классических кошмарных грибовидных облака вознеслись к небесам, расталкивая другие облака. Затем монитор тоже отключился, неубедительно пообещав «скоро вернуться».
— Выключите! — вскрикнул репортер, махая кому-то за кадром. — Выключите…
И кто-то выключил. Где-то во всех этих венах щелкнул переключатель, и все говорящие головы на всех экранах повисли или склонились набок. Из носа махавшего репортера хлынула кровь. Его рот приоткрылся, глаза остекленели.
Основатели в командном центре затаили дыхание и молча смотрели, прижав руки ко рту. Сомневавшиеся поверили. Все замерло. На экранах двигались лишь тонкие красные струйки, стекавшие из носов и ушей. Не осталось ни одного живого человека, чтобы повернуть камеры, сменить картинку, которую могли видеть лишь десять основателей у оплетенных проводами мониторов.
— Вырубите их, — наконец попросил кто-то. Все вздрогнули.
Трейси смотрела, как Дмитрий возится с панелью управления. Он случайно переключил канал, попав на повторные показы. Шел сериал: семья за обеденным столом, неудачная шутка, «консервированный» смех из динамика, иллюзия того, что где-то там, как и всегда, продолжается жизнь. Но теперь консервированным был не только смех. Консервированными стали они все. Все человечество. То немногое, что от него осталось.
* * *
— Эй. Проснись.
Сны. Всего лишь сны. Черный призрак, рвущий когтями ее мать, злая ведьма, хоронящая отца и сестру. Обливаясь потом, Трейси села на постели. Почувствовала, как на плечо легла рука.
— У нас проблема, — сказал кто-то.
Массивный силуэт на фоне тусклого света, льющегося из коридора.
— Анатолий?
— Идем, — позвал он и, тяжело ступая, вышел из крохотной комнатки под горой.
Трейси перебралась на другую сторону широкой койки, реквизированной для двоих, и натянула несвежие штаны и рубашку.
Туман кошмарных снов мешался с еще более кошмарными воспоминаниями о первом дне в комплексе, кружась в ее сонном мозгу. Но страх в голосе Анатолия прорвался сквозь липкий морок. Обычно невозмутимый, русский казался потрясенным. Неужели всех планов, как пережить конец света, хватило лишь на день? И началось восстание? Вчерашний вводный инструктаж прошел не слишком удачно. Начались стычки. Толпа собралась возле массивных входных дверей, рассчитанных на то, чтобы не только не впускать опасности, но и не выпускать людей.
А может, произошла утечка. И внешний воздух проник в бункер. Трейси босиком торопливо зашагала по коридору, пытаясь определить, нет ли жжения в легких, трогая верхнюю губу на предмет кровотечения. Последней мыслью, прежде чем она догнала Анатолия и они вместе вошли в командный центр, было видение одинокого мужчины, защищенного от внезапной смерти, но все равно медленно умирающего, который слабо колотил по дверям и умолял, чтобы его впустили…
— Все в сборе? — спросил Дмитрий.
Худой программист оглядел комнату поверх очков. Среди основателей не было лидера. Трейси обладала особым статусом организатора группы, ведь именно она нашла «Инструкцию». Анатолий координировал аренду и планировку убежища. Но Дмитрий был самым умным, энтузиастом-самоучкой; именно он обезвредил машинки в их крови. Похоже, ему больше всех нравилось руководить. Никто его не одергивал.
— Что случилось? — спросила Патриция, затягивая пояс халата и обхватывая себя руками: в комнате было холодно.
— Программа, — сказал Дмитрий. — Она… изменилась.
Кто-то застонал. Трейси протерла глаза. Все приготовились к обычной технической болтовне программиста, которую трудно было переносить даже среди бела дня.
— Пятьсот лет, — сказал он. Поправил очки на носу и вновь оглядел собравшихся. — Не шесть месяцев. Пятьсот лет.
— До чего? — спросила Сандра.
— До того момента, когда мы сможем выйти наружу, — ответил Дмитрий и показал на дверь. — Когда мы сможем выйти отсюда.
— Но ты говорил…
— Я помню, что говорил. И все это есть в книге. Там написано — шесть месяцев. Но вчера запустилась программа. Это динамический код, он сам себя ассемблирует, и теперь таймер установлен на пятьсот лет.
В комнате стояла тишина. Единственным звуком было шуршание кондиционированного воздуха в потолочной решетке.
— Как ты узнал про эту новую программу? — спросил Игорь. — Здесь жучки? — Он кивнул на серебристую капсулу, опутанную проводами и трубками.
— Конечно, нет. Мы установили антенны, и через них я могу подключиться к ячеистой сети, посредством которой взаимодействуют машины. Вы вообще меня слушаете? Программа будет работать пятьсот лет. Эта книга, — он показал на том, лежавший на большом круглом столе, — это не руководство ко всей программе. Она лишь для небольшой ее части, для одной стадии. Думаю, криокапсулы нужны для того, чтобы…
— Как нам ее изменить? — спросил Анатолий. — Ты можешь пролезть в сеть. Как нам выключить ее? Чтобы мы могли выйти прямо сейчас? Или переставить таймер обратно на шесть месяцев?
Дмитрий выдохнул и покачал головой. Так он делал, когда кто-то из основателей задавал вопросы, выдававшие фундаментальные пробелы в понимании того, что сам Дмитрий считал базовыми концепциями.
— Невозможно. Иначе я бы уже этим занялся. Я могу программировать тестовые машины в моей лаборатории, но захватить целую сеть? — Он снова покачал головой.
— Что это значит для нас? — спросила Трейси.
— Это значит, что еды нам хватит на год, — ответил Дмитрий. — Восемнадцать месяцев, в крайнем случае — два года, если будем нормировать. А потом мы все медленно умрем здесь, внутри. Или…
— Или что?
— Или быстро умрем там, снаружи.
Шерон стукнула по столу и сердито посмотрела на Дмитрия.
— У нас четырнадцать человек в лазарете и еще восемь под замком, после того как мы сказали, что им придется провести здесь шесть месяцев и все, кого они знали, мертвы. Теперь ты хочешь, чтобы мы сообщили им, что это была ложь? Что мы привели их сюда, чтобы уморить голодом?
Трейси обмякла на стуле. Подняла глаза на Дмитрия.
— Ты уверен? В прошлый раз ты ошибся с таймером. Сбился на несколько секунд. Быть может…
— Это была задержка трансляции, — сказал Дмитрий, протирая глаза под очками. — Все станции используют задержку трансляции. Я не ошибся. Ни тогда, ни сейчас. Могу показать вам код.
Кто-то застонал.
— Что ты говорил насчет капсулы?
— Я думаю, это инструкция для одной стадии, — ответил Дмитрий. — А капсула нужна для…
— Ты имеешь в виду, это холодильник? — перебила Патриция.
— Да. Криокапсулы позволят разделить программу на стадии. Продержаться пять сотен лет. Я просмотрел одну из заявок, которые мы перехватили, и все сходится…
— Наша капсула работает? — спросил Анатолий.
Дмитрий пожал плечами.
— Никто из вас не захотел, чтобы я ее протестировал. Послушайте, нам нужно принять решение…
— Какое решение? Ты сказал, что мы все умрем.
— Не все, — возразила Трейси. Положив голову на ладони, она мысленно видела ведьму из своего сна, которая засыпала землей тысячи тел, извивавшихся, пытавшихся выбраться.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Патриция.
— Я имею в виду, что мы ничем не отличаемся от них. — Она посмотрела вверх и ткнула пальцем в мертвые экраны, которые когда-то показывали мир и людей с их гимнами. Людей, что обрекли человечество на смерть. — Перед нами — такой же выбор. Наш маленький мирок, наша горка недостаточно велика для всех нас. Поэтому мы должны принять решение. То же, что и они. Мы ничуть не лучше их.
— Да, — кивнул Дмитрий. — Насколько я понимаю, нашей еды хватит, чтобы восемнадцать месяцев кормить пять тысяч человек. Или пятьсот лет кормить пятнадцать.
— Пятнадцать? Зачем?
— Чтобы выжить, — ответил Дмитрий. Но его тон подразумевал нечто более мрачное и зловещее. Трейси попыталась представить, о чем он умолчал. Кто-то озвучил ее мысли:
— И убить всех остальных? Наши семьи?
— Ни за что, — произнес кто-то другой.
Трейси смотрела, как волнуются ее коллеги, основатели. Это очень напоминало вводный инструктаж. Рано или поздно будет драка.
— В любом случае нам столько не прожить, — сказала она, пытаясь продемонстрировать бессмысленность спора.
— Поколения! — выпалил Анатолий. Почесал бороду, словно обдумывая некий безумный план. — Одно рождение на одну смерть.
Взгляд Трейси вернулся к книге в середине стола. Другие тоже смотрели на нее. Под обложкой имелся подобный параграф. Внезапно сразу несколько параграфов обрели смысл. Ответ был перед ними, только никто не хотел его видеть. Эта книга производила такой эффект.
— Я в этом не участвую, — сказала Наташа. — Ни в коем случае. Лучше проведу год с семьей, чем стану обдумывать то, что предлагаете вы.
— А не изменится ли твое мнение через год, когда будет съеден последний паек и нам останется лишь наблюдать, как мы все медленно умираем? Это все равно случится, сейчас или потом. Какой путь чище?
— Мы рассуждаем, как они, — прошептала Трейси. Вновь посмотрела на экраны, увидела в одном свое отражение.
— Отряд Доннера, — произнес Шерман. Кто-то из русских покосился на него, и он начал объяснять: — Переселенцы, которые шли на запад двести лет назад. Они застряли в горах, и им пришлось…
— Мне знакома эта история. Не вариант.
— Я и не говорил, что это вариант. — Шерман повернулся к Наташе. — Я хотел сказать, именно так мы начнем думать через год. Или восемнадцать месяцев. Неважно.
Наташа дернула себя за локон, схватила волосы губами и ничего не ответила.
— Это будет быстро, — сказал Дмитрий. — У нас остались канистры с моими тестовыми нанороботами. Их я могу программировать. Сперва придется вакцинировать себя…
— Слишком быстро, — перебила Трейси. — Нужно все обдумать.
— За тридцать шесть дней число людей уменьшится до четырнадцати, — предупредил Дмитрий. — Если продолжим раздавать еду с такой скоростью, каждый месяц задержки будет стоить нам одного человека. Как долго ты хочешь думать?
Он снял запотевшие очки и протер. В комнате стало жарко.
— Мы в спасательной шлюпке, — сказал Дмитрий. — Она дрейфует к берегу, но медленнее, чем мы надеялись. Нас в этой шлюпке слишком много.
Он вернул очки на переносицу и невозмутимо оглядел собравшихся.
— Мы все должны были погибнуть вчера, — произнес Анатолий. — Наши семьи. Мы сами. Все. Никого из нас не должно здесь быть. Каждый день — это подарок. Целый год — благословение.
— Неужели так важно, чтобы кто-то из нас пережил все это? — спросила Патриция. Головы повернулись к ней. — Я хочу сказать, это будем даже не мы. Если решим так поступить. Это будут наши потомки. И что за ад ждет их здесь, в этой дыре, где им придется обитать поколение за поколением, поддерживая численность ровно в пятнадцать человек, совокупляясь с братьями и сестрами? Разве это можно назвать выживанием? Какой в нем смысл? Какой смысл пытаться пережить это? Нас все равно будут ждать сволочи из Атланты.
— Вот поэтому мы и должны выжить, — ответила Трейси.
— Трейси права, — кивнул Дмитрий. — Именно поэтому. Чтобы все это не сошло им с рук. Разве не таковы были наши планы с самого начала? Вот почему еды нам хватит на год, зато оружия у нас достаточно, чтобы перебить целую армию.
— Пятнадцать человек — не армия.
— Но они будут знать, — сказал Дмитрий. — У них будут легенды. Мы все запишем. Используем первых пятнадцать на полную катушку. Позаботимся о том, чтобы никто никогда не забыл…
— Ты хочешь превратить это в религию.
— Я хочу превратить это в идею.
— Или в культ.
— Мы ведь не оставим мир уродам, которые это сотворили?
— Сейчас мы ничего не будем решать, — заявила Трейси, потирая виски. — Мне нужно поспать. Нужно повидаться с семьей…
— Никто не должен об этом знать, — сказал Анатолий.
Трейси выразительно посмотрела на него.
— Я не собираюсь ничего рассказывать. Но нужно выждать пару дней, прежде чем переходить к действиям. — Она заметила лицо Дмитрия. — Ведь мы можем позволить себе два дня?
Он кивнул.
— И ничего не программируй, не посоветовавшись с нами.
Снова кивок.
Шерман безрадостно усмехнулся.
— Точно, — сказал он. — Мне тоже нужно поспать. — Он ткнул пальцем в Дмитрия. — И нужны гарантии, что я проснусь утром.
* * *
На следующий день Трейси взяла завтрак в столовой, увидела трех основателей за столиком в углу и присоединилась к ним. Все молчали. Поедая хлеб с консервированной ветчиной, Трейси смотрела на толпы незнакомцев, которые пробирались между столами и стульями, знакомились, оглядывались и пытались примириться с заключением. Со спасением. На мгновение гул голосов и звяканье ложек по тарелкам заглушил громкий взрыв смеха. Трейси поискала глазами его источник, но смех смолк так же резко, как и начался. Она наблюдала, как Игорь жует хлеб, устремив безжизненный взгляд куда-то за пределы горы, и знала, что он думает о том же, о чем и она. В этом помещении собрались призраки. Им придется сделать то, что придется. И впервые Трейси поняла, что испытывал Джон все эти годы. Она вспомнила, как он оглядывался в ресторане, какими затравленными были его глаза и как он внезапно бледнел. Ищет выход, обычно думала она. Ищет выход на случай, если все полетит к чертям.
Но нет — он занимался именно этим: рассматривал окружавших его людей, окружавшие его тела. Как он мог искать выход, если выхода не было?
Трейси заметила сестру и Реми, которые отходили от линии раздачи с подносами в руках. Начала было махать им, потом одернула себя. Увидев сестру среди живых мертвецов, она поняла, что нужно делать. Трейси положила хлеб и оставила поднос на столе. Надо было найти Дмитрия. И узнать, получится ли.
* * *
Требовалась новая «Инструкция», новый сборник правил. Десять основателей и еще пять человек, которых они выберут, потратят остаток жизни на проработку деталей, чтобы составить точные указания. Трейси решила, что не присоединится к ним. Если бы здесь был Джон, она бы попробовала, но она не могла выбрать в партнеры ни одного мужчину из их группы.
Первым делом следовало написать собственные указания, собственные инструкции. В том числе как открыть огромные двери склепа, на случай если никого не останется. Дни и ночи она сидела в командном центре, помогая Дмитрию с капсулой, донимая его вопросами, на которые у него не было ответа. Криокапсула была рассчитана на одного человека. Поняв, что это такое, они не стали ее проверять. Пока Дмитрий переделывал трубки, Трейси втиснулась внутрь, чтобы оценить размеры.
— Может, одну голову сюда, а другую — сюда? А ноги — вот так.
Дмитрий пробормотал что-то себе под нос. Он пытался натянуть кусок трубки на маленький разветвитель. Получалось не очень.
— Помощь нужна? — спросила Трейси.
— Справлюсь, — ответил он.
— Что, если… что-то случится со всеми вами и потомков не будет? Что, если некому будет ее открыть?
— Уже работаю над этим, — сказал Дмитрий. — Антенна, которая ловит ячеистую сеть. Я могу так ее настроить, что когда их таймер обнулится, капсула откроется. Не важно, произойдет это через двадцать лет или через двадцать тысяч, пока здесь будет энергия… — В конце концов ему удалось натянуть трубку на разветвитель. — Не волнуйся. Я об этом позабочусь. Спешить мне некуда.
Трейси надеялась, что он прав. Хотела верить ему.
— Как ты думаешь, на что это будет похоже? — спросила она. — Это будет… мгновенно? Словно не успел закрыть глаза вечером, как уже утро и звонит будильник? Или будут сны, множество снов?
— Я не знаю, — покачал головой Дмитрий. Открыл было рот, потом молча вернулся к работе.
— Что? — спросила Трейси. — Ты что-то от меня скрываешь?
— М-м… ничего. — Он отложил трубку и скрестил руки на груди. Затем повернулся к ней. — Как по-твоему, почему никто не сражается за место в этой штуке? — Он кивнул на капсулу.
Трейси об этом не думала.
— Потому что я попросила первой? — предположила она.
— Потому что это гроб. Люди с незапамятных времен хоронят своих близких в гробах. До сих пор никто не проснулся.
— То есть это плохая идея?
Дмитрий пожал плечами.
— Мне кажется, люди, сделавшие это, думали не о тех, кто окажется внутри.
Трейси вытянулась в стальном цилиндре и принялась размышлять о том, каким эгоистичным было все это. Подарить жизнь, когда не просят. Забрать жизнь, чтобы спасти кого-то другого.
— Последние два дня я думаю лишь о том, какую мы совершили ошибку, — сказала она и закрыла глаза. — Все бессмысленно. Все зря.
— Такова жизнь, — заметил Дмитрий. Открыв глаза, Трейси увидела, что он размахивает каким-то инструментом, уставившись в потолок. — Мы падем бесславно. Мы не оставим следа. Ты поступила правильно. Они — нет. Из-за них мы оказались в этой жопе, не из-за тебя.
Трейси не хотелось спорить. К чему? Это не имело значения. Ничто не имело значения. Быть может, именно это и пытался сказать ей Дмитрий.
Она вылезла из «гроба-в-склепе», чтобы в последний раз проверить ресурсы, чтобы убедиться, что оболочка герметична. В большом ящике лежали ее рукописные инструкции, комплект карт, два пистолета, одежда, походный инвентарь Реми и Эйприл и пищевые пайки.
Пять сотен лет — слишком долго, чтобы строить планы, почти невероятно долго. А потом ей пришло в голову, что она ошиблась. Ошиблась насчет огромных дверей, что вели под гору. Это был не склеп. Мертвые были снаружи. А здесь сохранился пузырек жизни, погребенный глубоко в скале. Пузырек, едва вмещавший пятнадцать человек. Пятнадцать и еще двух.
* * *
Прежде чем разбудить сестру, Трейси прокралась в комнату отца и тихо поцеловала его в лоб. Поправила редеющие волосы и поцеловала еще раз. Последний раз. Вытерла слезу и пошла в соседнюю комнату. Игорь и Анатолий ждали за дверью. Они согласились помочь ей. Их не обрадовало ее решение, но она обменяла свое место на два других.
Они тихо вошли в комнату. Русские держали шприцы наготове. Сперва склонились над Реми. Все произошло быстро, он даже не дернулся и не разбудил жену. Затем пришла очередь Эйприл. Трейси подумала обо всем том, что собиралась взвалить на них, на сестру и на Реми. Бухгалтера и школьную учительницу. Сегодня вечером они легли спать — и что найдут, проснувшись? Пятьсот лет, пролетевшие, словно одно мгновение. Ключ на шее. Записку от нее. С извинением.
Игорь поднял Эйприл, Трейси помогла Анатолию с Реми. Они поплелись по темным коридорам со своей ношей.
— Продолжайте, — шептала Трейси свою мантру, ужасный отказ от всего, что они сделали. Но теперь это было обещание. Это была надежда.
— Продолжайте, — шептала она сестре. — Продолжайте, за всех нас.
