Глава шестая

Они свернули с большака, шедшего вдоль долины Нэви, и поехали, сокращая путь, через горы. Ехали быстро, насколько допускала тропа – узкая, крутая, прильнувшая к скалам с фантастическими формами, покрытым пятнами разноцветных мхов и лишайников. Ехали меж отвесных каменных обрывов, с которых низвергались рваные потоки водопадов и ручьев. Проезжали по ущельям и ярам, по раскачивающимся мостикам перебирались через пропасти, на дне которых белой пеной кипели потоки.

Граненый столб Горгоны, казалось, вздымался прямо у них над головами. Вершину Горы Дьявола они видеть не могли – она тонула в облаках и мгле, затягивающих небо. Погода – как это бывает в горах – испортилась через несколько часов, и полил дождь, нудный и малоприятный.

Ближе к сумеркам все уже нетерпеливо и нервно принялись выискивать глазами пастушеский шалаш, разрушенную овчарню или хотя бы пещеру. Что угодно, лишь бы укрыться от льющейся с неба воды.

– Кажется, дождь перестал, – с надеждой в голосе сказала Ангулема. – Капает только из щелей в крыше шалаша. Завтра, к счастью, мы уже будем у Бельхавена, а в пригороде всегда можно переночевать в каком-нибудь сарае или овине.

– В город не поедем?

– Ни в коем разе. Чужаки на лошадях бросаются в глаза, а у Соловья в городе куча доносчиков.

– Мы же собирались выставить себя в качестве приманки…

– Нет, – прервала она. – Так не пойдет. Наша тройка вызовет подозрение. Соловей – хитрый стервец, а весть о том, что меня поймали, уже наверняка разошлась. Если что-то насторожит Соловья, то и до полуэльфа дойдет.

– Что предлагаешь?

– Обойдем город стороной с востока, с устья долины Сансретур. Там рудники. В одном у меня есть знакомый. Наведаемся к нему. Как знать, может, пригодится. Если повезет.

– Можешь говорить яснее?

– Завтра скажу. На руднике. Чтоб не сглазить.

Кагыр подкинул в костер березовых веток. Дождь шел весь день, другое дерево гореть бы не стало. Но береза, даже и мокрая, только немного пошипела и тут же занялась высоким синеватым пламенем.

– Откуда ты родом, Ангулема?

– Из Цинтры, ведьмак. Есть такая страна у моря, при устье Яруги.

– Я знаю, где лежит Цинтра.

– Так зачем спрашиваешь, коли столько знаешь? Я так сильно тебя интересую?

– Скажем – немного есть.

Помолчали.

Потрескивал огонь.

– Моя мать, – наконец сказала Ангулема, глядя в пламя, – была в Цинтре дворянкой, к тому ж, кажется, высокого роду. У этого рода в гербе был морской котик, я б тебе показала, был у меня медальончик с этим их затраханным котом, от матери. Я его опосля в кости продула… Но этот кошкин род, разорви его морской пес, отказался от меня, потому что, вишь ты, мать моя вроде бы связалась с каким-то хамом, кажется, конюхом, а может, конюшим, и получилось, что я – бастард, срамота, позорище и пятно на кошачьей чести. Отдали меня на воспитание дальним родственникам, у тех, правда, в гербе не было ни кота, ни псины, ни какой другой живности, но отнеслись они ко мне неплохо. Послали в школу, в общем, и били мало… Хоть довольно часто напоминали, кто я такая есть, какой-то ублюдок, в крапиве зачатый и рожденный. Мать навестила меня раза три или четыре, когда я была еще маленькой. Потом перестала. Впрочем, мне на это было… ну…

– А как попала к бандитам?

– Ты выспрашиваешь прямо как следователь! – фыркнула она, поморщившись. – К бандитам, это ж надо! Ай-ай-ай! С добродетельного-то пути, ой-ей-ей!

Она поворчала, покопалась за пазухой, вытащила что-то, чего ведьмак толком не разглядел.

– Одноглазый Фулько, – проговорила она неразборчиво, яростно втирая себе что-то в десны и втягивая носом. – Нормальный хрен. Что забрал, то забрал, но порошок оставил. Возьмешь щепотку, ведьмак?

– Нет. Лучше бы и ты не брала.

– Это почему?

– Потому.

– Кагыр, а ты?

– Наркотик не употребляю.

– Ну и святоши мне попались, – покрутила она головой. – Никак сразу же приметесь морали читать. Мол, от порошка я ослепну, оглохну и облысею. Рожу ненормального ребенка.

– Прекрати, Ангулема, и докончи рассказ.

Девушка громко чихнула.

– Ладно, если хочешь. Так на чем я… Ага. Ну, началась, значит, война с Нильфгаардом, родственнички растеряли все имущество и вынуждены были бросить дом. Было у них несколько собственных детей, а я стала для них обузой, вот и отдали меня в приют. Содержали приют жрецы при каком-то храме. Веселенькое это было, как вскорости оказалось, местечко. Обычный бордель, ни прибавить, ни убавить, для таких, что любят незрелое яблочко, сечешь? Молоденьких девочек, да и мальчиков тоже. Я, когда туда попала, была уже слишком взрослой, переростком, на меня любители не находились…

Совершенно неожиданно она залилась румянцем, который был виден даже при свете костра.

– Ну, почти не находились, – добавила она сквозь зубы.

– Сколько тебе тогда было лет?

– Пятнадцать. Познакомилась я там с одной девчонкой и пятью мальчишками моего возраста и постарше. И мы быстренько нашли общий язык. Как ни говори, а знали мы легенды и предания. О Неистовом Деийе, о Чернобородом, о братьях Кассини… Захотелось нам на большак, на свободу, на разбой! Это что же, сказали мы себе, только из-за того, что нас тут дважды в день кормят, мы должны каким-то старперам и отвратникам по первому зову задницы подставлять…

– Попридержи словотворчество, Ангулема. Сама знаешь, перебор хуже недобора…

Девушка протяжно отхаркнулась, сплюнула в костер.

– Ну и святоша! Ладно, перейду к делу, что-то мне болтать не хочется. В приютской кухне отыскались ножи, достаточно было их как следует на камне навострить и на пояс подвесить. Из точеных ножек дубового стула получились шикарные колья. Нужны были только лошади и деньги, ну, дождались мы приезда двух развратников, постоянных бывальцев, стариков, тьфу, почти сорокалетних. Приехали они, винцо потягивают, ждут, когда им попы по обычаю привяжут выбранную малолетку к такой специальной удобной штуковине… Но в тот день им поиграть не удалось!

– Ангулема!

– Ладно, ладно. Короче: прирезали мы и забили обоих развратных старцев, трех попов и пажа, единственного, который не сбежал и коней ихних сторожил. Храмового эконома, который не хотел дать ключей от сундучка с деньгами, мы огнем припекали до тех пор, пока не дал, но жизнь ему сохранили, потому как милый был старичок, всегда доброжелательный и покладистый. И пошли на грабеж, на тракты и большаки. Разные колеи оказались у наших судеб, то на возу, то под возом, то мы дрались, то нас избивали. То было сыро, то холодно. Ха, холодно-то чаще. Из того, что ползает, я ела в жизни все, что удавалось, мать их так, поймать. А из того, что летает, однажды сожрала даже воздушного змея, потому как он был склеен мучным клеем.

Она умолкла, яростно почесала голову, заросшую светлыми, как солома, волосами.

– Да уж, что было, то было. Вот что я тебе скажу: из тех, что со мной в приюте сидели, уж никого в живых не осталось. Двух последних, Овена и Абеля, прикончили несколько дней тому кнехты господина Фулько. Абель сдался, как и я, но его все равно зарубили, хоть он меч бросил. Меня пощадили. Не думай, что по доброте душевной. Нет, меня на плацу уже крестом раскладывали, но тут примчался офицер и не допустил потехи. Ну а от эшафота ты меня упас…

Она на минуту замолчала.

– Ведьмак?

– Слушаю.

– Я знаю, как отблагодарить. Если только захочешь…

– Ну?

– Пойду взгляну, как там с лошадьми, – быстро сказал Кагыр и встал, заворачиваясь в плащ. – Прогуляюсь немного… по округе…

Девушка чихнула, потянула носом, кашлянула.

– Ни слова больше, Ангулема, – опередил ее по-настоящему злой, по-настоящему устыдившийся, по-настоящему смутившийся Геральт. – Ни слова!

Она снова кашлянула.

– Ты действительно не хочешь меня? Ни капельки?

– От Мильвы ты уже получила ремнем, соплячка. Если немедленно не замолкнешь, получишь добавку от меня.

– Все, молчу.

– Послушная девочка.

В склоне горы, поросшем худосочными и кривыми сосенками, зияли дыры и ямы, прикрытые или обшитые досками, соединенные мостками, лесенками и лесами. Из дыр торчали опирающиеся на скрещивающиеся столбы помосты. По некоторым бегали люди, толкающие тележки и тачки. Содержимое тележек и тачек – которое на первый взгляд казалось грязной, перемешанной с камнями землей – сваливали с помостов в большое четырехугольное корыто, вернее, в набор постепенно уменьшающихся, перегороженных досками корыт. По корытам постоянно и шумно текла вода, подводимая с лесистой возвышенности по опирающимся на невысокие крестовины деревянным желобам. И таким же образом выводимая вниз, к обрыву.

Ангулема слезла с лошади, дала знак Геральту и Кагыру сделать то же. Оставив лошадей у изгороди, они направились к постройкам, увязая в грязи, скопившейся вдоль неплотно сбитых желобов и труб.

– Промывка железной руды, – сказала Ангулема, указывая на приспособления. – Вот оттуда, из шахт рудника, вывозят добычу, выгружают в корыта и смачивают водой, которую берут из ручья. Руда оседает на поддонах, оттуда ее выбирают. Вокруг Бельхавена множество рудников и таких промывочных. А руду везут в долину, в Маг Тургу, там расположены печи и плавильни, потому как там больше лесов, а для выплавки нужны дрова.

– Благодарю за лекцию, – кисло прервал Геральт. – Мне доводилось в жизни видеть несколько рудников, и я знаю, что именно необходимо для выплавки. Когда ты наконец скажешь, зачем мы сюда приехали?

– Чтобы поговорить с одним моим знакомцем. Здешним штейгером. Пошли за мной. Ха, да вот он! У столярной мастерской. Пошли.

– Краснолюд?

– Ага. Его зовут Голян Дроздек. Он, как я сказала…

– …здешний штейгер. Это-то ты сказала, а вот о чем собираешься с ним поболтать, сказать забыла.

– Гляньте на свои сапоги.

Геральт и Кагыр послушно глянули на обувь, испачканную шламом странно красного цвета.

– У полуэльфа, которого мы ищем, – опередила вопрос Ангулема, – во время разговора с Соловьем была точно такая же грязюка на гамашах. Улавливаете?

– Теперь да. А краснолюд что?

– Не заговаривайте с ним вообще. Переговоры я беру на себя. А вас он должен считать теми, которые не болтают, а работают мечами. Сделайте грозные мины.

Делать грозные мины не понадобилось. Одни из присматривавшихся к ним горняков быстро отводили глаза, другие замирали, раскрыв рты. Оказавшиеся у них на пути спешили уступить дорогу. Геральт догадывался почему. На лице Кагыра и его собственном все еще были видны синяки, кровоподтеки, царапины и припухлости – красочные следы драки и порки, которую учинила им Мильва. Так что выглядели они людьми, обожающими давать по зубам друг другу, а уж чтобы дать по морде третьему, их долго упрашивать не было нужды.

Краснолюд, знакомец Ангулемы, стоял у домика с табличкой «Столярная мастерская» и выводил что-то на щите, сколоченном из двух оструганных досок. Увидев приближающихся, он отложил кисть, отставил банку с краской, глянул исподлобья. На его физиономии, которую украшала заляпанная краской борода, возникло удивление.

– Ангулема?

– Как дела, Дроздек?

– Это ты? – Краснолюд раззявил скрывающийся под бородой рот. – Это, что ль, верно ты?

– Нет. Не я. Воскресший пророк Лебеда! Ну, спроси еще о чем-нибудь, Голян. Что-нибудь другое. Поумней. Для разнообразия.

– Не шути, Светлая. Я уж тебя увидеть не ожидал больше. Был тут пяток дней тому Мулица, говорил, сцапали тебя и на кол насадили в Ридбруне. Клялся, что не врет.

– Все ж какая-никакая, а выгода, – пожала плечами девушка. – Ежели теперь станет Мулица у тебя под свою честность деньги просить и клясться, что вернет, так ты будешь знать, чего его клятвы стоят.

– Я это и без того давно знал, – ответил краснолюд, быстро моргая и шевеля носом совсем как кролик. – Я б ему и шелонга ломаного не одолжил, хоть он усрись и землю жри. Но тому, что ты жива и цела, рад, рад. Эй, а может, по такому случаю и ты мне долг отдашь?

– Не исключено. Вполне даже может быть.

– А кто ж это с тобою, Светлая?

– Добрые други.

– Ну, морды… А куда ж боги ведут?

– Как обычно, куда глаза глядят. – Ангулема проигнорировала испепеляющие взгляды ведьмака, втянула носом щепотку порошка, остальное втерла в десну. – Нюхнешь, Голян?

– Пожалуй. – Краснолюд подставил руку, втянул носом подаренную щепоть наркотика.

– Если по правде, – продолжала девушка, – то думаю в Бельхавен податься. Не знаешь, Соловей с ганзой не там ли, к случаю, залег?

Голян Дроздек наклонил голову.

– Тебе, Светлая, надобно Соловья избегать. Разозленный он, говорят, на тебя, как та еще росомаха, когда ее в зимнюю пору разбудить.

– Жуть! А если до него весть дошла, что меня на острый кол парой лошадок натянули, у него сердце не помягчало? Не пожалел? Слезинки не обронил, бороденки не обсопливил?

– Никак нет. Говорят, сказал, получила, мол, Ангулема то, что ей давным-давно полагалось: палку в жопу.

– Ох, грубиян. Вульгарь, хамское рыло. Господин префект Фулько сказал бы культурненько: общественные низы. Я же скажу, дно выгребной ямы!

– Тебе, Светлая, лучше такие речи ему за глаза говорить. И возле Бельхавена не отирайся, стороной его обходи. А ежели в город намылилась, тогда лучше б переодеться…

– Ты, Голян, не учи ученого.

– Да разве ж я посмею!

– Слушай, краснолюдина, – Ангулема поставила сапог на приступочек столярки, – вопрос тебе поставлю. С ответом не спеши. Для начала подумай как следует.

– Спрашивай.

– Полуэльф некий тебе на глаза, случаем, не попадался? Чужой, нездешний?

Голян Дроздек втянул воздух, могуче чихнул, отер нос запястьем.

– Полуэльф, говоришь? Что за полуэльф?

– Не прикидывайся идиотом, Дроздек. Тот, который Соловья для одной работы нанял. На мокрое дело. На ведьмака одного…

– Ведьмака? – расхохотался Голян Дроздек, поднимая с земли доску. – Вот те раз! Тоже, понимаешь ли, интересно! Это мы как раз ведьмака ищем, объявления малюем и развешиваем по округе. Глянь: «Нужен ведьмак, плата добрая, к тому пропитание и жилье, подробности в правлении рудника “Маленькая Бабетта”»… Кстати, как правильно писать: «подробности» или «поддробности»?

– Напиши «детали». А на кой вам хрен на рудник ведьмак?

– Во вопросик! На кой, если не на чудищ?

– На каких?

– На стучаков и барбегазов. Жуть как обнаглели в нижних горизонтах.

Ангулема кинула взгляд на Геральта, который кивком подтвердил, что знает, о чем речь. А многозначительным покашливанием дал понять, что пора бы поскорее вернуться к теме.

– Итак, – с ходу поняла девушка, – что тебе известно об этом полуэльфе?

– Неизвестно мне ни о каком полуэльфе. Ничего.

– Я ж сказала, чтобы ты как следует подумал.

– А я и подумал. – Голян Дроздек неожиданно состроил хитрую мину. – И надумал, что лучше уж ничего об этом деле не знать.

– То есть?

– То есть неспокойно тут. Район неспокойный, и время неспокойное. Банды, нильфы, партизаны из «Вольных Стоков»… И разные чуждые элементы, полуэльфы всякие… И у каждого аж в заднице свербит, чтобы какую-никакую неприятность учинить.

– То есть?

– А то есть, что ты мне деньги должна, Светлая. А заместо того, чтобы отдать, новых долгов хочешь наделать. Серьезных долгов, потому как за то, о чем ты спрашиваешь, можно по кумполу отхватить, да не голой рукой, а топориком. Какой мне с того профит? Какая мне корысть с того, если я чего-нито буду о полуэльфе знать? Иль получу чего? Потому как один только риск, а добытку никакого…

Геральт не выдержал. Утомил его разговор, раздражали жаргон и манеры краснолюда. Молниеносным движением он схватил бородача за его расцвеченную краской бороду, дернул и толкнул. Голян Дроздек споткнулся о ведро с краской и упал. Ведьмак подскочил, уперся коленом ему в грудь и приставил нож к глазу.

– Добытком, – проворчал он, – можешь считать то, что живым уйдешь. Говори.

Глаза Голяна, казалось, вот-вот выскочат из орбит и пойдут гулять по округе.

– Говори, – повторил Геральт. – Говори, что знаешь. Иначе так тебе кадык резану, что скорее захлебнешься, чем кровью изойдешь…

– «Риальто»… – пробормотал краснолюд. – На руднике «Риальто»…

Рудник «Риальто» мало чем отличался от рудника «Маленькая Бабетта», как, впрочем, и от других шахт и карьеров, которые Ангулема, Геральт и Кагыр миновали по дороге и которые носили звучные названия «Осенний манифест», «Старый рудник», «Новый рудник», «Рудник Юлька», «Целестинка», «Общее дело» и «Счастливая дыра». На всех кипела работа, на всех вывозимую из забоев грязную землю вываливали в корыта и промывали на поддонах. На всех сверхдостаточно было красной грязи.

«Риальто» был рудником большим, расположенным почти на вершине горы. Сама вершина была срезана и образовывала карьер, то есть открытую разработку. Промывочная находилась на выработанной в склоне горы террасе. Здесь, у отвесной стены, в которой зияли отверстия шурфов и штолен, стояли корыта, поддоны, лотки и прочие причиндалы горного промысла. Здесь же примостился горняцкий поселок, состоящий из деревянных домишек, будок, шалашей и крытых корой хат.

– Здесь у меня знакомых нет, – сказала девушка, подвязывая поводья к ограде. – Попытаюсь поговорить с управляющим. Геральт, если можешь, не хватай его с ходу за глотку и не размахивай железякой. Сначала поговорим…

– Не учи ученого, Ангулема.

Поговорить они не успели. Не успели даже подойти к домику, в котором, как предполагали, размещался управитель. На площадке, на которой руду загружали на телеги, они наткнулись на пятерку конников.

– А, черт! – сказала Ангулема. – А, черт и дьявол! Гляньте, кого тот кот принес!

– В чем дело?

– Это люди Соловья. Приехали собирать дань. Меня уже увидели и узнали… Мать твою так-растак… Ну и влипли же мы…

– Сумеешь отбрехаться?

– Не думаю.

– Что так?

– Я ж обворовала Соловья, сбегая из ганзы. Этого они мне не простят. Но попытаюсь. Вы помалкивайте. Держите ушки на макушке и будьте готовы. Ко всему.

Конники приблизились. Впереди ехали двое – длинноволосый седой тип в волчьей дохе и молодой верзила с бородой, несомненно, отпущенной, чтобы скрыть безобразившие его прыщи. Они прикидывались равнодушными, но Геральт заметил тщетно скрываемые искорки ненависти во взглядах, которыми они дарили Ангулему.

– Светлая!

– Новосад, Йиррель! Здравствуйте. Хороший нынче денек. Жаль только, дождь идет.

Седой слез, вернее, соскочил с лошади, размашисто перекинув правую ногу над конской головой. Остальные тоже слезли. Седой передал поводья дылде с бородой, которого Ангулема назвала Йиррелем.

– Как вам нравится? – сказал он. – Наша сорока болтливая. Получается, ты жива и здорова?

– И ногами дрыгаю.

– Соплячка языкастая! Шел слух, что и верно, дрыгаешь, да на коле. Шел слух, подергал тебя крепко Фулько одноглазый. Шел слух, пела ты на пытках горлицей, все выдала, о чем спрашивали!

– Шел слух, – фыркнула Ангулема, – что твоя матушка, Новосад, требовала от клиентов всего-то четыре тынфа, а ей никто и больше двух-то не давал.

Разбойник сплюнул ей под ноги с презрительной миной. Ангулема снова фыркнула, совсем как кошка.

– Новосад, – сказала она нахально, взявшись под бока. – У меня к Соловью дело есть.

– Интересно. Потому как у него к тебе тоже.

– Заткнись и слушай, пока мне говорить не расхотелось. Два дня тому в миле за Ридбруном я и эти вот други мои зарубили того ведьмака, что был у Соловья на мокром контракте. Усек?

Новосад многозначительно глянул на спутников, потом подтянул рукавицу, оценил взглядом Геральта и Кагыра.

– Твои новые други, – протяжно повторил он. – Ха, по мордам видать, не попы. Ведьмака рубанули, говоришь? А как? Кинжалом в спину? Или во сне?

– Это не важная подробность. – Ангулема состроила обезьянью мордочку. – А важная подробность та, что названный ведьмак землю грызет. Послушай, Новосад. Я с Соловьем тягаться не собираюсь и наперехлест ему идти. Но дело есть дело. Полуэльф дал нам аванс на уговор, о нем я молчу, это ваши монеты на расходы и за хлопоты. А второй взнос, который полуэльф пообещал после работы, по закону – мой.

– По закону?

– Именно что! – Ангулема не обратила внимания на саркастический тон Новосада. – Потому как мы контракт выполнили, ведьмака пришили, доказательства чему можем тому полуэльфу показать. Значит, возьму я, что мне полагается, и пойду в синюю туманную даль. С Соловьем, как я сказала, конкурировать не хочу, потому как для меня и для него на Стоках слишком тесно. Так ему и передай, Новосад.

– Только-то и всего? – снова съязвил Новосад.

– И поцелуй, – прыснула Ангулема. – А еще можешь ему вместо меня задницу подставить per procura.

– У меня появилась мысль получше, – сообщил Новосад, зыркнув на спутников. – Я ему твою задницу в оригинале доставлю, Ангулема. Я ему тебя, Ангулема, в путах доставлю, а уж он тогда с тобой все обсудит и обо всем договорится. И урегулирует. Все. Спор о том, кому полагаются деньги за контракт полуэльфа Ширру. Да и плата за то, что украла. Ну и то, что Стоки для вас слишком тесны. Все таким манером уладите. В подробностях, как ты выражаешься.

– Есть одно «но», – опустила Ангулема руки. – Как ты собираешься меня к Соловью доставлять, а, Новосад?

– А вот как! – Бандит протянул руку. – За загривок!

Геральт мгновенно вытянул сигилль и подсунул Новосаду под нос.

– Не советую.

Новосад отскочил, вытащил меч. Йиррель с шипением выхватил из ножен за спиной кривую саблю. Остальные последовали их примеру.

– Не советую, – повторил ведьмак.

Новосад выругался. Глянул на дружков. Он не был силен в арифметике, но у него все же получилось, что пятеро – гораздо больше, чем трое.

– Бей! – рявкнул он, кидаясь на Геральта. – Бей-убивай!

Ведьмак полуоборотом ушел от удара и рубанул Новосада наотмашь в висок. Еще прежде чем тот упал, Ангулема наклонилась в коротком замахе, нож свистнул в воздухе, нападавший Йиррель покачнулся – из-под подбородка у него торчала костяная рукоять. Разбойник выпустил саблю, обеими руками выдернул нож из шеи, из раны хлынула кровь, а Ангулема в подскоке ткнула его ногой в грудь и повалила на землю. В это время Геральт рассек другого бандита, Кагыр зарубил следующего, под могучим ударом нильфгаардского меча от черепа разбойника отвалилось что-то вроде куска арбуза. Последний бандит ретировался, прыгнул к коню. Кагыр подбросил меч, схватил его за клинок и кинул на манер копья, попав бандиту точно между лопаток. Конь заржал и дернул головой, присел, забил ногами, таща по красной грязи труп с запутавшейся в ремень повода рукой.

На все пришлось не больше пяти ударов сердца.

– Лю-ю-юди! – крикнул кто-то между домушками. – Лю-у-уди-и-и! На помощь! Убивают, убивают, убивают!!!

– Армию! Армию вызвать! – крикнул другой горняк, отгоняя детей, которые по извечной привычке всех детей мира явились неведомо откуда, чтобы глазеть и путаться под ногами.

– Кто-нибудь бегите за армией!

Ангулема подняла свой нож, вытерла и сунула за голенище.

– А пусть его бежит, пожалуйста! – крикнула она в ответ, оглядываясь. – Вы что, подзёмы, слепые иль как? Это ж была самооборона! На нас напали, сволота! А вы будто их не знаете? Мало вам плохого наделали? Мало от вас дани набрали?

Она крепко чихнула. Потом сорвала у Новосада кошель с веревочки, наклонилась над Йиррелем.

– Ангулема!

– Чего?

– Оставь.

– Это почему же? Добыча ведь! У тебя что, денег куры не клюют?

– Ангулема…

– Эй, ты, – вдруг раздался звучный голос. – Поди-ка сюда!

В раскрытых дверях барака, который служил складом инструментов, стояли трое мужчин. Два – коротко остриженные здоровяки с низкими лбами и, несомненно, низкой смекалкой. Третий – тот, что их окликнул, – был необычно высокий, темноволосый, представительный мужчина.

– Я невольно слышал разговор, который предварял происшествие, – сказал мужчина. – Не очень-то мне хотелось верить в смерть ведьмака, я думал, это пустая похвала. Теперь уже так не думаю. Войдите сюда, в барак.

Ангулема громко втянула воздух. Взглянула на ведьмака и едва заметно кивнула.

Мужчина был полуэльфом.

Полуэльф Ширру был высок – заметно больше шести футов росту. Длинные темные волосы носил перехваченными на затылке в падающий на спину конский хвост. Смешанную кровь выдавали глаза – большие, миндалевидные, желто-зеленые, как у кошки.

– Итак, вы убили ведьмака, – повторил он, недобро усмехаясь. – Опередив Гомера Страггена по прозвищу Соловей? Интересно, интересно. Одним словом, именно вам я должен уплатить пятьдесят флоренов. Второй взнос. Выходит, Страгген получил свои полсотни за здорово живешь. Ведь не думаете же вы, что он их добровольно отдаст?

– Как я с Соловьем полажу, это уж мое дело, – сказала Ангулема, сидя на ящике и болтая ногами. – А договор относительно ведьмака касается дела. И мы это дело сделали. Мы, а не Соловей. Ведьмак в земле. Его дружки, все трое, в земле. Получается – контракт выполнен.

– Во всяком случае, так утверждаете вы. Ну и как же это происходило?

Ангулема не перестала болтать ногами.

– Под старость, – известила она свойственным ей наглым тоном, – запишу историю моей жизни. Опишу в ней, как происходило то, да сё, да это. А пока наберитесь терпения, господин Ширру.

– Неужто так уж неловко об этом говорить? – холодно бросил метис. – Стало быть, так паршиво и предательски все было сработано?

– Вам это мешает? – спросил Геральт.

Ширру внимательно взглянул на него и, немного помолчав, ответил:

– Нет. Ведьмак Геральт из Ривии не заслужил лучшей судьбы. Это был тип наивный и глупый. Если б его постигла более красивая, приличная честная смерть, возникли бы легенды. А он легенд не заслужил.

– Смерть всегда одинакова.

– Не всегда, – покрутил головой полуэльф, все еще пытаясь заглянуть в прикрытые тенью капюшона глаза Геральта. – Уверяю вас, не всегда. Догадываюсь, что именно ты нанес смертельный удар.

Геральт не ответил. Его терзало невыносимое желание схватить метиса за конский хвост, повалить на пол и выдавить из него все, что тот знает, по одному выбивая ему зубы головкой меча. Однако он сдержался. Рассудок подсказывал, что затеянная Ангулемой мистификация могла дать лучшие результаты.

– Ваше дело, – сказал Ширру, не дождавшись ответа. – Не буду настаивать на изложении хода событий. Скорее всего вам почему-то не хочется говорить об этом. Вероятно, нечем особенно хвалиться. Если, конечно, ваше молчание не вызвано чем-то другим… Например, тем, что вообще ничего-то вы не сделали. Может быть, сумеете представить какие-то доказательства истинности своих слов?

– Мы отрубили у убитого правую кисть, – равнодушно бросила Ангулема. – Но потом ее спер и сожрал енот-полоскун.

– Поэтому у нас осталось только это – Геральт медленно расстегнул рубаху и извлек медальон с волчьей головой. – Это было у ведьмака на шее.

– А ну, покажи.

Геральт не колебался ни минуты. Полуэльф подбросил медальон на ладони.

– Теперь верю, – сказал он медленно. – Безделушка сильно эманирует магией. Такая штука могла быть только у ведьмака.

– А ведьмак, – докончила Ангулема, – не дал бы ее с себя снять, если б еще дышал. Значит, доказательство железное. Давай выкладывай деньгу на стол!

Ширру заботливо спрятал медальон, вынул из-за пазухи листок бумаги, положил на стол и расправил ладонью.

– Милости прошу. Расписочку.

Ангулема соскочила с ящика, подошла, обезьянничая и вертя бедрами. Наклонилась над столом. А Ширру мгновенно вцепился ей в волосы, повалил на столешницу и приставил нож к горлу. Девушка не успела даже крикнуть.

У Геральта с Кагыром уже были мечи в руках. Но слишком поздно.

Пособники полуэльфа, крепыши с низкими лбами, держали в руках металлические крюки. Но подходить не спешили.

– Мечи на пол, – буркнул Ширру. – Оба. Мечи на пол. Иначе я расширю девке улыбку.

– Не слушай… – начала Ангулема и окончила криком, потому что полуэльф крутанул впившейся ей в волосы рукой. И тут же надрезал кожу кинжалом. По шее девушки потекла блестящая красная змейка.

– Мечи на землю! Я не шучу!

– А может, договоримся как-нибудь? – Геральт, несмотря на кипящую в нем злость, решил тянуть время. – Как культурные люди?

Полуэльф ядовито рассмеялся.

– Договориться? С тобой, ведьмак? Меня прислали не балакать с тобой, а прикончить. Да-да, выродок. Ты тут комедию ломал, дитятей невинным прикидывался, а я узнал тебя с первого взгляда, сразу же. Мне тебя точно описали. Догадываешься, кто мне тебя так точно описал? Кто дал мне четкие указания, где и в какой компании я тебя найду? О, наверняка догадываешься.

– Отпусти девушку.

– Но я тебя знаю не только по описанию, – продолжал Ширру, и не думая отпускать Ангулему. – Я тебя уже видел. Я за тобой даже когда-то следил. В Темерии. В июле. Я ехал за тобой аж до города Дорьян. До дома юристов Кодрингера и Фэнна. Улавливаешь?

Геральт повернул меч так, что солнечный зайчик от клинка ослепил полуэльфа.

– Интересно, – холодно сказал он, – как ты намерен выпутаться из патовой ситуации, Ширру? Я вижу два выхода. Первый: ты немедленно отпускаешь девушку. Второй: ты убьешь девушку… А через секунду твоя кровь изящно разукрасит стены и потолок.

– Ваше оружие, – Ширру грубо рванул Ангулему за волосы, – должно лежать на полу, прежде чем я досчитаю до трех. Потом я начну девку кроить.

– Поглядим, много ли успеешь накроить. Я думаю, не очень.

– Раз!

– Два! – начал собственный отсчет Геральт, выкручивая в воздухе сигиллем шипящую мельницу.

Снаружи послышались стук копыт, ржание и фырканье лошадей, крики.

– И что теперь? – засмеялся Ширру. – Этого я и ждал. Это уже не пат, а мат! Прибыли мои друзья.

– Серьезно? – сказал Кагыр, выглядывая в окно. – Я вижу форму императорской легкой кавалерии.

– Значит, это и верно мат, но только для тебя, – сказал Геральт. – Ты проиграл, Ширру. Отпусти девушку.

– Как же, жди!

Дверь распахнулась под ударами ног, в барак ворвались несколько человек, почти все – в черном. Вел их светловолосый бородач с серебряным медведем на наплечнике.

– Que aen suecc’s? – спросил он грозно. – Что тут происходит? Кто отвечает за дебош? За трупы на дворе? А ну, отвечайте немедленно!

– Господин командир…

– Glaeddyvan vort! Бросай мечи!

Они послушались. Потому что на них были направлены арбалеты и луки. Ширру отпустил Ангулему, та хотела вскочить, но неожиданно оказалась в объятиях крепкого, ярко одетого дылды с вылупленными как у лягушки глазами. Хотела крикнуть, но дылда зажал ей рот затянутой в перчатку рукой.

– Предлагаю воздержаться от применения силы, – холодно предложил Геральт командиру с медведем на наплечнике. – Мы не преступники.

– Это ж надо!

– Мы действуем с ведома и согласия господина Фулько Артевельде, префекта из Ридбруна.

– Это ж надо! – повторил Медведь, подав знак солдатам, чтобы те подняли и забрали мечи Геральта и Кагыра. – С ведома и согласия? Господина Фулько Артевельде? Очень важного господина Артевельде. Фулько, значится. Слышали, ребяты?

Его люди – и черные, и пестроцветные – захохотали в один голос.

Ангулема дергалась в объятиях лягушачьеглазого, тщетно пытаясь кричать. Геральт уже понял. Понял еще прежде, чем ухмыляющийся Ширру принялся пожимать поданную ему правую руку. Прежде, чем четыре черных нильфгаардца схватили Кагыра, а трое других направили арбалеты прямо ему в лицо.

Лягушатник толкнул Ангулему к дружкам. Девушка повисла в их руках тряпичной куклой, даже не пытаясь сопротивляться.

Медведь медленно подошел к Геральту и неожиданно саданул в промежность кулаком в железной перчатке. Геральт согнулся, но не упал. На ногах его удержала холодная ярость.

– Может, тебя порадует известие, – сказал Медведь, – что вы не первые идиоты, которых Одноглазый Фулько использовал в своих целях. У него бревном в глазу сидят дела, которые я здесь проталкиваю на пару с господином Гомером Страггеном, которого некоторые зовут Соловьем. Фулько искать не перестает, зная, что ради этих делишек я принял на государственную службу Гомера Страггена и назначил его командиром добровольного отряда по охране горного производства. Поэтому, не имея возможности мстить официально, он нанимает разных сволочей.

– И ведьмаков, – ядовито усмехнулся Ширру.

– Снаружи, – громко сказал нильфгаардец, – мокнут под дождем пять трупов. Вы прикончили людей, находящихся на императорской службе! Нарушили работу на рудниках! У меня нет ни малейших сомнений: вы шпионы, диверсанты и террористы. На этой территории действует закон военного времени. Во исполнение его незамедлительно приговариваю вас к смертной казни на месте.

Лягушатник захохотал. Подошел к удерживаемой бандитами Ангулеме, быстро схватил ее за грудь. И сильно стиснул.

– Ну и как, Светлая? – проскрипел он, а голос, оказалось, у него был еще более лягушачий, нежели глаза. Бандитская кличка, которую он сам себе дал, доказывала наличие юмора. Если же это был простой камуфляж, то он себя оправдывал на все сто.

– А ведь встретились мы снова-то, – проскрипел лягушачий Соловей, снова ущипнув Ангулему в грудь. – Ты довольна?

Девушка болезненно ойкнула.

– Ну, курва, где жемчуга и камни, которые ты у меня сперла?

– Их взял на хранение Одноглазый Фулько, – взвизгнула Ангулема, пытаясь прикинуться, будто не боится. – Обратись к нему за получением!

Соловей заскрипел и вылупил зенки – теперь он выглядел как самая настоящая жаба, того и гляди примется языком мух ловить. Он еще сильнее ущипнул Ангулему, которая начала вырываться и вскрикнула еще громче. Из-за красного тумана ярости, застившего глаза Геральту, девушка опять напомнила ему Цири.

– Взять! – приказал вышедший из терпения Медведь. – Во двор их.

– Это ведьмак, – неуверенно сказал бандит из Соловьиной ганзы по охране горных выработок. – Тот еще тип. Как его голыми руками брать? Он запросто могёт нас каким-никаким заговором зачаровать или чем-нито другим…

– Нечего бояться. – Улыбающийся Ширру похлопал себя по карману. – Без ведьмачьего амулета он не сумеет чаровать, а амулет у меня. Берите смело.

Во дворе ожидали остальные вооруженные нильфгаардцы в черных накидках и пестрая Соловьиная орда. Собралась группа горняков. Крутились вездесущие дети и собаки.

Соловей вдруг потерял самообладание. В него прямо-таки дьявол вселился. Яростно скрипя, он ударил Ангулему кулаком, а когда она упала, несколько раз ударил ногой. Геральт вырвался из рук бандитов и тут же получил по шее чем-то твердым.

– Говорили, – скрипел Соловей, прыгая над Ангулемой не хуже свихнувшейся жабы, – будто в Ридбруне тебя насадили задницей на кол, стерва малолетняя! Эй, парни, подыщите-ка какой-нибудь шест и заострите получше. Да живо!

– Господин Страгген, – поморщился Медведь. – Не вижу повода заниматься столь трудоемкой и зверской экзекуцией. Пленных надо просто повесить…

Он замолчал под злым взглядом лягушачьих глаз.

– Заткнитесь, капитан, – скрипнул бандит. – Я достаточно много плачу вам, чтобы вы делали мне дурные замечания. Я поклялся злую смерть Ангулеме учинить и теперь с ней поиграю. Ежели желаете, можете повесить тех двоих. Мне они до свечки.

– Но мне нет, – вмешался Ширру. – Мне необходимы оба. Особенно ведьмак. Да, он в особенности. А поскольку насаживание девушки на кол немного затянется, постольку этим временем воспользуюсь и я.

Он подошел, уставился на Геральта кошачьими глазами.

– Тебе неплохо бы знать, выродок, – сказал он, – что твоего дружка Кодрингера в Дорьяне прикончил я. И сделал это по приказу моего господина, магистра Вильгефорца, которому служу многие годы с огромным удовольствием.

– Старый прохвост Кодрингер, – продолжал эльф, не дождавшись реакции, – имел наглость сунуть нос в дела магистра Вильгефорца. Я вспорол его ножом. А его мерзопакостного уродца Фэнна поджег среди его же бумаг и зажарил живьем. Я мог его просто зарезать, но решил пожертвовать некоторым временем, чтобы послушать, как он воет и визжит. А выл он и визжал, скажу тебе, как резаный поросенок. Ничего, ну, ничего человеческого не было в его визге. Абсолютно.

Знаешь, почему я обо всем этом говорю? Потому что и тебя я мог бы просто-напросто зарезать сам либо приказать кому-нибудь сделать это. Но я пожертвую ради тебя временем. Послушаю, как ты будешь выть. Ты говорил, что смерть всегда одинакова. Сейчас ты увидишь, что не всегда. Подожгите, парни, смолу в мазнице. И принесите какую-нибудь цепь.

Что-то с грохотом разбилось об угол барака и тут же со страшным гулом полыхнуло огнем.

Второй сосуд с каменным маслом – Геральт распознал запах нефти – попал прямо в мазницу, третий разорвался совсем рядом с бандитами, державшими коней. Громыхнуло, взвилось пламя, кони взбесились. Закипело, из кипени вывалился пылающий и воющий пес. Один из бандитов Соловья вдруг раскинул руки и шлепнулся в грязь со стрелой в спине.

– Да здравствуют Вольные Стоки!

На вершине горы, на лесах и помостах замаячили фигуры в серых плащах и меховых шапках. В людей, лошадей и на рудничные бараки полетели новые зажигательные снаряды, словно фейерверки, тянущие за собой косы огня и дыма. Два попали в мастерскую, на пол, устланный стружкой и опилками.

– Да здравствуют Вольные Стоки! Смерть нильфгаардским оккупантам!

Запели перья стрел и болтов.

Рухнул под лошадь один из черных нильфгаардцев, свалился с рассеченным горлом один из Соловьиных бандитов, упал с болтом в груди один из стриженых силачей. Повалился с ужасающим стоном Медведь. Стрела угодила ему в грудь, под дых, пониже ринграфа. Это была – хоть никто знать и не мог – стрела, украденная из армейского транспорта, стандартное вооружение императорской армии, немного переделанное. Широкий двухвостый наконечник, подпиленный в нескольких местах так, чтобы получить эффект разбрызга.

Наконечник отлично выполнил свою роль – разбрызгался во внутренностях Медведя.

– Долой тирана Эмгыра! Вольные Стоки!

Соловей захрипел и схватился за плечо, в которое угодил болт.

Захромал в красной грязи один из ребятишек, прошитый навылет стрелой плохо прицелившегося борца за свободу. Упал один из тех, что держали Геральта. Свалился один из державших Ангулему. Девушка вырвалась из рук второго, молниеносно выхватила из-за голенища нож, рубанула в широком замахе. Целилась в горло, но из-за горячности промахнулась и почти до зубов распорола ему щеку. Соловей заскрипел еще скрипучее, чем обычно, а глаза вылупил еще вылупястее. Упал на колени, пропуская кровь между пальцами рук, которыми схватился за лицо. Ангулема дико взвыла, подскочила, чтобы довершить дело, но не сумела, потому что между ней и Соловьем взорвалась очередная бомба, исходя огнем и клубами вонючего дыма.

Вокруг гудел и полыхал огненный ад. Бесились, ржали и рвались лошади. Бандиты и нильфгаардцы орали. Горняки впали в панику – одни убегали, другие пытались гасить пылающие домишки.

Геральт уже успел поднять упущенный Медведем сигилль. Коротко срезал высокую женщину в кольчуге, замахнувшуюся на Ангулему шестопером. Черному нильфгаардцу, налетевшему со шпонтоном, рассек бедро. Следующему, который просто оказался на пути, пробил горло.

Тут же рядом безумствующий, обожженный, мчащийся напролом конь повалил и истоптал еще одного ребенка.

– Лови коня! Лови коня! – Рядом с ним оказался Кагыр, расчищая проход размашистыми ударами меча. Геральт не слушал, не смотрел. Зарубил следующего нильфгаардца. Поискал глазами Ширру.

Ангулема на коленях с расстояния в три шага выстрелила из поднятого с земли арбалета, вбивая болт в гениталии идущего на нее бандита из команды охраны горных выработок. Потом вскочила и схватила за уздечку бегущего мимо коня.

– Лови какого-нибудь! – крикнул Кагыр. – И – прочь отсюда!

Ведьмак ударом сверху располовинил от грудины до бедра очередного нильфгаардца. Резко мотнул головой, чтобы стряхнуть кровь с бровей и ресниц.

– Ширру! Где ты, паскуда вонючая?!

Удар. Крик. Теплые капли на лице.

– Смилостивься! – взвыл ползающий в грязи парень в черной форме.

Ведьмак заколебался.

– Опамятуйся! – рявкнул Кагыр, хватая его за плечо и крепко тряхнув. – Опамятуйся! Приди в себя! Ты впадаешь в бешенство!

Галопом возвращалась Ангулема, держа в поводу другого коня. За ней гнались двое конных. Один упал, получив стрелу бойца за Вольные Стоки. Другого смел с коня меч Кагыра.

Геральт вскочил в седло. И тут в свете пожара увидел Ширру, созывавшего к себе паникующих нильфгаардцев. Рядом с полуэльфом скрипел и выкрикивал ругательства Соловей, похожий с раскровавленной мордой на настоящего тролля-людоеда.

Геральт взревел, развернул коня, закрутил мечом. Оказавшийся рядом Кагыр покачнулся в седле, кровь из лба моментально залила ему глаза и лицо.

– Геральт! Помоги!

Ширру собрал наконец вокруг себя группу, орал, приказывал стрелять из арбалетов. Геральт ударил коня плашмя по крупу, готовый к самоубийственной атаке. Ширру должен был умереть. Остальное не имело значения. Не имела значения Ангулема. Не имел значения Кагыр.

– Геральт! – взвизгнула Ангулема. – Помоги Кагыру!

Он опомнился. И устыдился.

Поддержал Кагыра, подпер плечом. Кагыр вытер глаза рукавом, но кровь тут же снова залила их.

– Ерунда, царапина… – Голос у него дрожал. – На коней, ведьмак… Галопом за Ангулемой. Галопом!

От подножия горы разрастался крик, оттуда мчалась вооруженная кирками, кайлами, топорами толпа. Это на помощь друзьям и кумовьям из рудника «Риальто» спешили горняки из соседней шахты – из «Счастливой дыры» либо «Общего дела». Или из какой-то другой. Кто мог это знать?

Геральт ударил коня пятками. Они пошли галопом, сумасшедшим ventre a terre.

Гнали не оглядываясь, прижавшись к конским шеям. Самый лучший конь достался Ангулеме, маленький, но прыткий бандитский бахмач. Конь Геральта, гнедой в нильфгаардской сбруе, уже начинал храпеть и посвистывать, ему трудно было держать голову. Конь Кагыра, тоже армейский, был сильнее и выносливее, да что толку, если наездник еле удерживался в седле, машинально стискивая бедра и с трудом сдерживая хлещущую на гриву и шею лошади кровь.

Но они гнали дальше. Вырвавшаяся вперед Ангулема ждала их на повороте, в том месте, откуда дорога шла вниз, извиваясь среди скал.

– Погоня… – выдохнула она, размазывая грязь по лицу. – За нами будут гнаться, не простят… Горняки видели, куда мы бежим. Нельзя оставаться на тракте… Надо заскочить в леса, на бездорожья… Потерять их.

– Нет, – возразил ведьмак, с беспокойством слушая вырывающиеся из груди коня звуки. – Надо по тракту… Самой кратчайшей и прямой дорогой в Сансретур…

– Почему?

– Сейчас не до болтовни… Вперед! Выжмите из лошадей все, что можно.

Пошли в карьер. Гнедой ведьмака храпел.

Гнедой не годился для дальнейшей езды. Он едва шел на одеревеневших словно колья ногах, сильно ходил боками, воздух вырывался из него с хрипом. Наконец он повалился на бок, дернул задними ногами. В его помутневших глазах застыл укор.

Конь Кагыра был в несколько лучшем состоянии: сам же Кагыр явно в худшем. С седла он просто свалился, сумел встать на четвереньки, его начало рвать, хоть и нечем было.

Когда Геральт и Ангулема попытались дотронуться до его окровавленной головы, он закричал.

– Чертовская мать, – сказала девушка. – Ну, фризурку ему устроили.

Кожа надо лбом и висками молодого нильфгаардца вместе с волосами на значительной площади отделилась от кости черепа. Если б не то, что кровь уже образовала клейкую массу, срубленный лоскут, вероятно, сполз бы на ухо. Вид был чудовищный.

– Как это случилось?

– Бросили мне прямо в лоб топорик. И как бы смеха ради это был не Черный и не из соловьиной банды, а кто-то из горняков.

– Какое значение, кто бросил? – Ведьмак плотно обвязал голову Кагыра оторванным от рубахи рукавом. – По счастью, это был никуда не годный метатель. Он только оскальпировал тебя, а ведь мог череп разрубить. Но и черепу тоже крепенько досталось. Да и мозг это почувствовал. Он не удержится в седле, если даже конь его выдержит.

– Так что же делать? Твой конь подох, его почти подох, а с моего аж капает… А за нами погоня. Нам нельзя здесь оставаться…

– Мы должны здесь остаться. Я и Кагыр. И конь Кагыра. Ты поезжай дальше. Быстро. У тебя конь крепкий, выдержит галоп. А если даже придется его загнать… Ангулема, где-то в долине Сансретур нас ждут Регис, Мильва и Лютик. Они ни о чем не знают и могут попасть Ширру в лапы. Ты должна их отыскать и упредить, а потом все четверо что есть сил в конях жмите в Туссент. Там вас искать не станут. Надеюсь.

– А вы с Кагыром? – Ангулема закусила губу. – Что будет с вами? Соловей не дурак, когда увидит полусдохшего запасного, перероет все ямы в округе! А ты с Кагыром на руках далеко не уйдешь.

– Ширру, а за нами гонится он, поедет вслед за тобой.

– Ты думаешь?

– Уверен. Поезжай.

– Что тетечка скажет, когда я без вас появлюсь?

– Объяснишь. Не Мильве, а Регису. Регис знает, что делать. А мы… Когда у Кагыра чуб немного прирастет к черепу, отправимся к Туссенту. Там как-нибудь разыщем друг друга. Ну, не тяни, девка. На коня и вперед! Не дай погоне приближаться. Не позволяй им увидеть себя.

Он не стал сильно удаляться от дороги. Не мог отказать себе в удовольствии глянуть на преследователей. В принципе он не ожидал каких-либо действий с их стороны, знал, что они, не теряя времени, последуют за Ангулемой.

И не ошибся.

Правда, всадники, вылетевшие на перевал меньше чем через четверть часа, остановились около лежащего коня, но почти тут же возобновили погоню по дороге. Они, несомненно, решили, что из трех беглецов двое сейчас едут на одной лошади, и если не терять времени, их можно будет быстро нагнать. Геральт заметил, что кони под некоторыми из преследователей тоже не в лучшем состоянии.

Совсем не многие конники были в черных плащах нильфгаардской легкой кавалерии. Преобладали пестроцветные разбойники Соловья. Геральт не разобрал, участвует ли в погоне сам Соловей, или же главарь банды остался и сейчас залечивает рассеченную физиономию.

Когда топот копыт утих, Геральт вышел из укрытия в папоротниках, поднял и поддержал стонущего и охающего Кагыра.

– Конь слишком слаб, чтобы тебя нести. Сможешь идти сам?

Нильфгаардец издал звук, который с равным успехом мог быть и подтверждением, и отрицанием, а то и чем-то другим. Но ноги переставлял, а это было сейчас самым главным.

Они спустились в яр, к руслу реки. Последние несколько футов скользкого откоса Кагыр преодолел довольно неловко – просто съехал на ягодицах. Дополз до воды, пил, обильно смачивая водой повязку на голове. Ведьмак не торопил – сам дышал тяжело, собираясь с силами.

Он шел вверх по течению, поддерживая Кагыра и ведя коня, брел по колено в воде, спотыкался на окатышах и поваленных стволах. Спустя некоторое время Кагыр уже не мог переставлять непослушные ноги, вообще не мог ими шевелить, ведьмак просто тащил его силой. Дальше идти было нельзя, тем более что русло речки перегородили пороги и водопады. Геральт крякнул, взвалил раненого на спину. Конь, которого он вел в поводу, тоже жизни не облегчал. Когда же они наконец выбрались из яра, ведьмак просто повалился на мокрый грунт и лежал, тяжело дыша, совершенно измученный, рядом со стонущим Кагыром. Лежал долго. Колено снова начало чертовски болеть.

Наконец Кагыр подал признаки жизни, а вскоре – о диво! – встал, ругаясь и держась за голову. Они пошли. Вначале Кагыр шел неплохо. Потом пошел медленнее. Потом упал.

Геральт снова взвалил его на спину и тащил, постанывая, оскользаясь на камнях. Колено разрывала боль, в глазах мельтешили черные и огненные пчелы.

– Еще месяц назад… – застонал у него за спиной Кагыр, – кто бы мог подумать, что ты потащишь на хребте…

– Заткнись, нильфгаардец… Когда ты ораторствуешь, то делаешься еще тяжелее…

Когда они наконец добрались до скал и каменных стен, уже почти совсем стемнело. Ведьмак не искал пещеру, да и не нашел ее – он просто без сил свалился у первой же попавшейся дыры.

На почве валялись человечьи черепа, тазовые и бедренные кости, ребра. Но – что важнее всего – были здесь и сухие ветки.

У Кагыра поднялась температура, его била дрожь. Пришивание куска кожи с помощью дратвы и кривой иглы он переносил мужественно и сознания не терял. Кризис наступил позже. Ночью Геральт распалил в пещере костер, махнув рукой на соображения безопасности. Впрочем, снаружи накрапывал дождь и подвывал ветер, так что вряд ли кто-нибудь мотался по окрестности и высматривал отблески огня. А Кагыру необходимо было согреться.

Лихорадило его всю ночь. Он дрожал, стонал, бредил. Геральт не засыпал, подпитывал огонь. А колено болело как тысяча чертей.

Молодой и сильный парень, Кагыр утром пришел в себя. Он был бледен и весь в поту, от него веяло жаром. Зубы отчаянно клацали. Но, несмотря на лязг зубов, можно было понять, что он говорит. А говорил он вполне осознанно. Жаловался на головную боль – явление вполне нормальное для человека, у которого топором скосили с черепа волосы вместе с кожей.

Геральт делил время между беспокойной дремой и ловлей стекающей со скал дождевой воды в сооруженные из березовой коры туески. И его, и Кагыра мучила жажда.

– Геральт?

– Да?

Кагыр поправил ветки в костре с помощью найденной тут же берцовой кости.

– На руднике, где мы бились… Я испугался, знаешь?

– Знаю.

– На мгновение мне показалось, что тобою овладело безумие убийства. Что для тебя уже все потеряло смысл… Кроме убийства…

– Знаю.

– Я боялся, – докончил Кагыр спокойно, – что в исступлении ты засечешь того Ширру. А ведь от убитого уже не получишь никакой информации.

Геральт кашлянул. Молодой нильфгаардец нравился ему все больше. Он был не только мужественным, но и рассудительным.

– Ты правильно сделал, отослав Ангулему, – продолжал Кагыр, все еще легонько постукивая зубами. – Такое не для девушек… Даже таких, как она. Мы докончим это сами, вдвоем. Поедем вслед за погоней. Но не для того, чтобы убивать в берсеркерском бешенстве. То, что ты тогда говорил о мести… Геральт, даже в мести должен быть какой-то метод. Мы доберемся до полуэльфа… Заставим его сказать, где находится Цири.

– Цири умерла.

– Неправда. Я не верю в ее смерть… И ты тоже не веришь. Признайся.

– Я не хочу верить.

Снаружи свистел ветер, шумел дождь. В пещере было уютно.

– Геральт?

– Ну?

– Цири жива. Я опять видел сон… Верно, что-то случилось во время Эквинокция, что-то фатальное… Да, несомненно, я тоже это чувствовал и видел… Но она жива… Жива наверняка. Поспешим… Но не ради мести и убийства. А к ней.

– Да. Да, Кагыр. Ты прав.

– А ты? Уже не видишь снов?

– Вижу, – сказал он с горечью. – Но после пересечения Яруги очень редко. И вообще, проснувшись, их не помню. Что-то во мне оборвалось, Кагыр. Что-то прогорело. Что-то во мне кончилось…

– Это не страшно, Геральт. Я буду видеть сны за нас обоих.

На рассвете отправились дальше. Дождь перестал, казалось даже, что солнце пытается отыскать какую-нибудь щелочку в затягивающей небо серости.

Ехали медленно, вдвоем на одной лошади в нильфгаардской военной сбруе.

Животное шлепало по гальке и голышам, бредя по берегу Сансретура, речушки, ведущей к Туссенту. Геральт знал дорогу. Он когда-то бывал здесь. Очень давно. С того времени многое изменилось. Но не изменилась долина и речка Сансретур, которая чем дальше, тем больше из речки превращалась в реку. Не изменились горы Амелл и вздымающийся над ними обелиск Горгоны. Горы Дьявола.

Некоторые вещи имеют свойство вообще не изменяться.

– Солдат приказов не обсуждает, – говорил Кагыр, ощупывая повязку на голове. – Не анализирует, не раздумывает над ними, не ждет, чтобы ему раскрывали их смысл. Это первое, чему у нас учат солдата. Поэтому легко понять, что я ни минуты не сомневался в законности отданного мне приказа. Вопрос, почему именно я должен поймать цинтрийскую королевну или княжну, даже в голову мне не приходил. Приказ есть приказ. Зол я был, это верно, потому что хотел прославиться, вступая в бой с рыцарством, с регулярной армией… Но работа на разведку у нас тоже считается почетной. Правда, если б речь шла о каком-то более трудном задании, о каком-то важном пленнике… Но девчонка?

Геральт бросил в огонь хребет форели. К вечеру они поймали во впадающем в Сансретур ручье достаточно рыбы, чтобы наесться. Форель шла на нерест, и схватить ее было проще простого.

Он слушал рассказ Кагыра, и любопытство боролось в нем с чувством глубокой досады.

– В общем, это была случайность, – продолжал Кагыр, глядя на огонь. – Чистейшая случайность. Как я позже узнал, у нас при цинтрийском дворе был шпион, камер-юнкер. Когда мы захватили город и пытались окружить замок, этот шпион выскользнул и дал нам знать, что цинтрийцы попытаются вывести княжну из города. Было создано несколько таких групп, как моя. По случайности именно на мою группу налетел тот, кто вез Цири.

Началась погоня по улицам, полыхающим огнем. Это был сущий ад. Ничего больше, только рев пламени, стены огня. Кони не хотели идти, а люди… да что тут говорить, люди тоже не спешили их подгонять. Мои подчиненные, у меня их было четверо, принялись молиться, кричать, что я спятил, что веду их на погибель… Мне едва удалось восстановить порядок…

Мы продолжали преследовать беглецов в этом огненном котле и догнали. Неожиданно на нас налетели пятеро конных цинтрийцев. И началась сеча, я не успел даже крикнуть, чтобы мои солдаты следили за девочкой. Впрочем, она сразу же оказалась на земле, тот, кто ее вез на луке седла, погиб первым. Один из моих подхватил ее и затащил на лошадь, но далеко не уехал, кто-то из цинтрийцев рубанул его со спины. Я видел, как острие прошло в дюйме от головы Цири, которая снова упала в грязь. От страха она была в полуобморочном состоянии, я видел, как она прижимается к убитому, как пытается подползти под него… Словно котенок рядом с убитой кошкой…

Он замолчал, громко сглотнул.

– Она даже не знала, что прижимается к врагу. К ненавистному нильфгаардцу. Мы остались вдвоем, – продолжил Кагыр после недолгого молчания, – я и она, среди трупов и огня. Цири ползала в грязи, а вода и кровь уже начинали сильно парить. Рядом с нами завалился дом, я уже мало что видел сквозь искры и дым. Конь ни в какую не хотел туда подходить. Я кричал ее, звал к себе, охрип, пытаясь перекричать гул пожара. Она видела меня и слышала, но не реагировала. Конь не хотел идти, и я не мог его заставить. Пришлось спешиться. Я никак не мог поднять ее одной рукой, а другая была занята поводьями, конь вырывался, чуть не повалил меня. Когда я наконец поднял ее, она принялась кричать. Потом потеряла сознание. Я накрыл ее плащом, который намочил в луже, в грязи, навозе и крови. И мы поехали. Прямо сквозь огонь.

Сам не знаю, каким чудом нам удалось выбраться оттуда. Но неожиданно открылся пролом в стене, и мы выскочили к реке. Неудачно, в том месте, которое как раз выбрали отступающие нордлинги. Я скинул офицерский шлем, потому что по шлему, хоть крылья и подгорели, меня распознали бы тотчас. Остальная одежда была настолько покрыта копотью, что не могла меня выдать. Однако если б девушка была в сознании, если б стала кричать, меня разделали бы мечами. Мне повезло.

Я ехал с отступающими около двух больших стае, потом отстал и укрылся в кустарнике над рекой, по которой несло трупы.

Кагыр замолчал, закашлялся, обеими руками пощупал обернутую тряпкой голову. И покраснел. А может, это был всего лишь отблеск пламени?

– Цири была вся в грязи. Пришлось ее раздеть… Она не сопротивлялась, не кричала. Только дрожала, не открывая глаз. Всякий раз, когда я к ней прикасался, чтобы омыть или вытереть, она напрягалась и замирала… Я знаю, с ней надо было говорить, успокаивать… Но я вдруг растерял все слова вашего языка… Языка моей матери, который знаю с детства. Не в состоянии отыскать слов, я хотел успокоить ее прикосновением, нежностью. Но она замирала и пищала… Как птенец…

– Это преследовало ее в кошмарах, – шепнул Геральт.

– Знаю. Меня тоже.

– Что было дальше?

– Она уснула. И я тоже. От усталости. А когда проснулся, ее рядом не было. Ее не было нигде. Остального я не помню. Те, кто меня отыскал, утверждают, что я бегал по кругу и выл волком. Они вынуждены были меня связать. Когда я успокоился, за меня взялись люди из разведки, подчиненные Ваттье де Ридо. Их интересовала Цирилла. Где она, куда и когда убежала. Разъяренный, я что-то ляпнул об императоре, не хуже ястреба охотящемся за маленькой девчонкой. За это я больше года просидел в цитадели. А потом его милость вернулась, потому что я был ему нужен. На Танедде был необходим человек, который знал всеобщий язык и знал, как выглядит Цири. Император потребовал, чтобы я поехал на Танедд. И чтобы на этот раз не ошибся. Чтобы привез ему Цири.

Кагыр ненадолго замолчал.

– Эмгыр дал мне возможность реабилитироваться. Я мог отказаться, но это означало бы абсолютную, окончательную, до конца жизни немилость. Но все же отказаться я мог, если б хотел. Но я не отказался. Потому что, видишь ли, Геральт… Я не мог о ней забыть.

Не стану тебя обманывать. Я ее беспрерывно видел в снах. И не только худенькую девочку, какой она была у реки, когда я ее раздел и обмывал. Я видел ее… И продолжаю видеть как женщину, прекрасную, все понимающую, будоражащую… С такими подробностями, как пунцовая роза, вытатуированная в паху…

– О чем ты?

– Не знаю. Сам не знаю… Но так было и так продолжается. Я ее по-прежнему вижу в снах, точно так же, как в снах видел ее тогда… Именно поэтому я согласился ехать на Танедд. Поэтому позже хотел присоединиться к вам. Я… Я хочу ее еще раз… увидеть. Хочу еще раз коснуться ее волос, заглянуть ей в глаза… Хочу на нее смотреть. Убей меня, твоя воля. Но я не буду больше прикидываться. Я думаю… Я думаю, что я ее люблю. Прошу тебя, пожалуйста, не смейся.

– Мне вовсе не до смеха.

– Именно поэтому я еду с вами. Понимаешь?

– Она нужна тебе для себя или для твоего императора?

– Я реалист, – прошептал Кагыр. – Ведь меня она не захочет. А как супругу императора я мог бы ее хоть иногда видеть.

– Как реалисту, – фыркнул Геральт, – тебе следовало бы понять, что для начала ее надо отыскать и спасти. Предположим, твои сны не лгут, и Цири действительно еще жива.

– Я знаю это. А когда мы ее найдем, что тогда?

– Посмотрим. Посмотрим, Кагыр.

– Не лукавь, Геральт. Будь честным. Ведь ты не позволишь мне ее забрать.

Ведьмак не ответил. Кагыр вопроса не повторил.

– До этого времени мы можем оставаться друзьями? – спросил он холодно.

– Можем, Кагыр. Еще раз прости меня. Не знаю, какой бес в меня вселился. По правде говоря, я никогда всерьез не подозревал тебя в измене или двуличии.

– Я – не предатель. Я тебе никогда не изменю и не предам, ведьмак.

Они ехали по глубокому ущелью, проторенному среди гор быстрой и уже широкой рекой Сансретур. Ехали на восток, к границе княжества Туссент. Над ними вздымалась Гора Дьявола, Горгона. Чтобы взглянуть на ее вершину, приходилось задирать голову.

Но они не задирали.

Вначале они почуяли дым, спустя минуту увидели костер, а на нем вертела, на которых запекались выпотрошенные форели. Увидели сидящего у костра одинокого человека.

Еще совсем недавно Геральт высмеял бы, безжалостно высмеял и счел полнейшим идиотом любого, кто осмелился бы утверждать, будто он, ведьмак, так обрадуется, увидев вампира.

– Так, – спокойно сказал Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой, поправляя вертела. – Так! Гляньте-ка, что кот-то принес.