Книга: Ведьмак. Кровь эльфов
Назад: Глава шестая
На главную: Предисловие

Глава седьмая

Никто не рождается чародеем. Мы по-прежнему слишком мало знаем о генетике и механизмах наследственности. Явно недостаточно времени и средств мы отдаем исследованиям. К сожалению, опыты по наследственной передаче магических способностей мы постоянно осуществляем методом, я бы так сказала, естественным. Последствия этих псевдоэкспериментов мы чересчур часто обнаруживаем в городских канавах и у стен храмов. Неоправданно много встречается пускающих слюни дебилок и кататоничек, делающих под себя пророков, вещуний, деревенских прорицательниц и чудотворцев, кретинов с мозгами, искалеченными унаследованной, необузданной Силой.
Эти дебилы и кретинки тоже могут давать потомство, передавать свои способности и продолжать вырождаться. Кто-нибудь в состоянии предвидеть, определить, как будет выглядеть последнее звено этой цепи?
Большинство из нас, чародеев, теряет способность к продолжению рода вследствие соматических изменений и функциональных нарушений гипофиза. Некоторым удается стать магиками, сохранив производительность гонад. Они могут зачинать и рожать и имеют наглость почитать это счастьем и благословением. А я повторяю: никто не рождается чародеем. И никто не должен им рождаться! Я осознаю значение своих слов, отвечаю на вопрос, поставленный на Большом Сборе в Цидарисе. Отвечаю со всей определенностью: каждая из нас должна решить, кем хочет быть – чародейкой или матерью.
Я требую стерилизовать всех адепток. Без исключения.
Тиссая де Врие
«Отравленный источник»
– Что я вам скажу, – неожиданно проговорила Иоля Вторая, поставив корзинку с зерном на бедро. – Будет война. Так сказал княжеский эконом, когда приезжал за сырами.
– Война? – Цири откинула волосы со лба. – С кем? С Нильфгаардом?
– Я не расслышала, – призналась послушница. – Но эконом говорил, что наш князь получил приказ от самого короля Фольтеста, который рассылает грамоты, а на дорогах черным-черно от войска. Ой-ёй! Что будет?
– Если война, – сказала Эурнэйд, – то наверняка с Нильфгаардом. С кем же еще-то? Опять! О боги, это ужасно!
– А ты не перебрала с этой войной, Иоля? – Цири сыпанула зерна курам и цесаркам, толкущимся вокруг них непоседливой, говорливой кучкой. – Может, просто снова облава на скоя’таэлей?
– Мать Нэннеке о том же спросила эконома, – сообщила Иоля Вторая. – А эконом ответил, что нет, что на этот раз речь идет не о «белках». Замки и крепости получили, кажется, приказы накапливать запасы продовольствия на случай осады. А ведь эльфы нападают в лесах, а не осаждают замки! Эконом спрашивал, может ли храм дать побольше сыров и других продуктов для ихних запасов. И еще требовал гусиных перьев. Им нужно много гусиных перьев, сказал. Для стрел. Чтобы стрелять из луков, понимаете! О боги! У нас будет полно работы! Вот увидите! Работы будет по горлышко!
– Не у всех, – съязвила Эурнэйд. – Некоторые не замарают ручек. Некоторые в работе только два дня на неделе. Им, видите ли, некогда работать: они, понимаете ли, учатся чернокнижеским фокусам. А взаправду-то, наверно, бьют баклуши да бегают по парку и сшибают палкой траву. Ты знаешь, о ком я, Цири, верно?
– Цири, конечно, отправится на войну, – захохотала Иоля Вторая. – Она же вроде бы рыцарская дочка! Великая воительница со страшным мечом! Наконец-то сможет рубить головы вместо крапивы!
– Нет! Она могущественная чародейка! – сморщила носик Эурнэйд. – Она превратит всех врагов в полевых мышек. Цири! Покажи нам какое-нибудь страшное волшебство. Стань невидимой или сделай так, чтобы морковь выросла раньше срока. Или чтобы куры кормились сами. Ну не заставляй себя упрашивать! Крикни заклинание!
– Магия существует не для того, чтобы ее демонстрировать, – зло сказала Цири. – Магия – не ярмарочные фокусы.
– Конечно, конечно, – рассмеялись послушницы. – Не для этого. А, Иоля? Ну точно говорит не Цири, а эта баба-яга Йен-нифэр!
– Цири все больше начинает походить на нее, – бросила Иоля, презрительно потянув носом. – Даже пахнет так же. Ха, уж точно магические благовония, сделанные из поскрипа или амбры. Ты пользуешься магическими благовониями, Цири?
– Нет! Мылом! Тем, чем вы пользуетесь слишком редко!
– Ого! – поморщилась Эурнэйд. – Какая колючая, какая злая! А как надувается!
– Раньше она такой не была, – насупилась Иоля Вторая. – Стала такой, как только подружилась с той ведьмой. Спит вместе с ней, ест вместе с ней, ни шага от своей Йеннифэрихи не отступает. В храм на занятия почти совсем перестала ходить, а для нас у нее вообще уже ни минутки свободной нет!
– А нам приходится за нее всю работу выполнять! И на кухне, и в огороде! Глянь-ка, Иоля, какие у нее ручки. Прям как у принцессы!
– Так уж жизнь устроена, – пропела Цири. – У кого есть немного ума – тому книги. А у кого сумбур в голове – тому метла!
– А ты на метле только летаешь, да? Чародейка фигова!
– Глупая!
– Сама ты глупая!
– А вот и нет!
– А вот и да! Пошли, Иоля, не обращай на нее внимания. Чародейки – компания не для нас.
– Конечно! – крикнула Цири и бросила на землю корзинку с зерном. – Куры – вот ваша компания!
Послушницы, задрав носы, отошли, окруженные шумливой ватагой птиц.
Цири громко чертыхнулась, повторив любимое выражение Весемира, значение которого было ей не вполне ясно. Потом добавила еще несколько слов, услышанных от Ярпена Зигрина, значение которых было для нее вообще полнейшей загадкой. Пинком разогнала клунь, рванувшихся было к рассыпавшемуся зерну. Подняла корзинку, повертела в руках, а потом закружилась в ведьмачьем пируэте и кинула ее словно диск через камышовые крыши курятников. Развернулась на пятках и припустила через храмовый парк.
Бежала она легко, умело управляя дыханием. У каждого второго дерева проделывала ловкий полуоборот с прыжком, изображая удар мечом и сразу после этого выполняя выученный вольт и финт. Ловко перепрыгнула заборчик, уверенно и мягко опустилась на подогнутые ноги.
– Ярре! – Она задрала голову к оконцу, зияющему в каменной стене башни. – Ярре, ты там? Это я!
– Цири? – высунулся мальчик. – Ты что тут делаешь?
– К тебе можно?
– Сейчас? Хм… Ну, пожалуйста. Прошу.
Она вихрем взмыла по лестнице, застав молодого послушника в тот момент, когда он, отвернувшись, поспешно поправлял одежду и прикрывал одними пергаментами другие, лежащие на столе. Ярре пятерней прошелся по волосам, закашлялся и неловко поклонился. Цири засунула большие пальцы за поясок, тряхнула пепельной головкой.
– Что это за война такая, о которой все болтают? – выпалила она. – Хочу знать!
– Пожалуйста, присядь.
Она осмотрелась. В комнате стояло четыре больших стола, заваленных книгами и свитками. Стул был всего один. И тоже заваленный.
– Война? – буркнул Ярре. – Да, идут такие разговоры…Тебя это интересует? Тебя, дев… Не садись на стол, прошу, я только-только привел в порядок материалы… Сядь на стул. Сейчас, погоди, книги сниму… А госпожа Йеннифэр знает, что ты здесь?
– Нет.
– Хм… А мать Нэннеке?
Цири поморщилась. Она понимала, о чем речь. Шестнадцатилетний Ярре был воспитанником первосвященницы, которого она готовила в жрецы и хроникеры. Он жил в Элландере, где работал писарем в городском суде, но в храме Мелитэле бывал чаще, чем в городке, целыми днями, а порой и ночами изучая, переписывая и снабжая виньетками книги из храмовой библиотеки. Цири никогда не слышала этого от Нэннеке, но было известно, что первосвященница категорически не желала, чтобы Ярре крутился вокруг юных послушниц. И наоборот. Послушницы, однако же, то и дело поглядывали на паренька и шушукались, обсуждая предполагаемые возможности, которые предоставляло им частое присутствие на территории храма существа, носящего брюки. Цири страшно удивлялась, ибо, по ее мнению, Ярре являл собою полнейшее отрицание всего того, что, как ей казалось, могло считаться признаками интересного мужчины. В Цинтре, как она помнила, интересным считался мужчина, если доставал головой до бревенчатого потолка, рычал, как буйвол, и от него за тридцать шагов несло лошадью, потом и пивом независимо от времени суток. Мужчин, которые не соответствовали приведенному описанию, придворные дамы королевы Калантэ считали не заслуживающими вздохов и сплетен. Цири достаточно насмотрелась и на мужчин иного толка – умных и мягких друидов из Ангрена, степенных и хмурых поселенцев из Соддена, ведьмаков из Каэр Морхена. Ярре тоже был иным. Он был худ как палка, неуклюж, носил слишком просторную, заляпанную чернилами, пыльную одежду, у него были вечно сальные волосы, а на подбородке вместо щетины росло семь или восемь длинных волосков, половина которых торчала из большой бородавки. Цири действительно не понимала, что ее так влечет в башню Ярре. Она любила с ним беседовать, мальчик знал немало, от него можно было многому научиться. Но в последнее время, когда он смотрел на нее, его глаза становились какими-то рассеянными и маслянистыми.
– Ну, – нетерпеливо бросила она. – Скажешь наконец или нет?
– О чем говорить-то? Не будет никакой войны. Все это слухи.
– Ага! – фыркнула она. – Значит, князь рассылает гонцов исключительно ради забавы. Войска разгуливают по дорогам от скуки? Не крути, Ярре! Ты бываешь в городке и в замке, наверняка что-то знаешь!
– Почему ты не спросишь госпожу Йеннифэр?
– У госпожи Йеннифэр в голове дела посерьезнее, – фыркнула Цири, но тут же спохватилась, мило улыбнулась и затрепыхала ресницами. – Ох, Ярре, ну пожалуйста, скажи! Ты такой умный! Ты умеешь говорить так красиво и по-ученому, я могла бы слушать часами! Ну пожалуйста, Ярре!
Юноша покраснел, а глаза у него посмурнели еще больше. Цири украдкой вздохнула.
– Хм. – Ярре потоптался на месте, неуверенно пошевелил руками, явно не зная, что с ними делать. – Что я могу сказать? Верно, люди в городе болтают, их волнует то, что творится в Доль Ангре… Но войны не будет. Наверняка. Можешь мне поверить.
– Конечно, могу! – вздохнула она. – Но хотелось бы знать, откуда такая уверенность? В Совете князя, насколько мне известно, ты не заседаешь. А если вчера тебя назначили комесом, похвались. Я поздравлю.
– Я изучал исторические трактаты, – покраснел Ярре, – из них можно узнать больше, чем сидя в Совете. Я читал «Историю войн», написанную маркизом Пеллигримом, «Стратегию» дюка де Руйтера, «Преимущества легкой реданской кавалерии» Бронибора… А в нынешней политической ситуации разбираюсь достаточно, чтобы сделать выводы по аналогии. Ты знаешь, что такое аналогия?
– Конечно, – солгала Цири, вытаскивая стебель травы из застежки ботинка.
– Если историю прежних войн, – мальчик уставился в потолок, – наложить на теперешнюю политическую географию, то легко понять, что мелкие пограничные инциденты из тех, например, что были в Доль Ангре, случайны и не играют роли. Ты, изучая магию, знаешь, надеюсь, политическую географию?
Цири не ответила, задумчиво перебирая лежащие на столе пергаменты. Перевернула несколько страниц большой, оправленной в кожу книги.
– Оставь, не трогай, – заволновался Ярре. – Это ужасно ценное, уникальное произведение.
– Я не съем.
– У тебя грязные руки.
– Не грязнее твоих-то. Слушай, у тебя тут есть какие-нибудь карты?
– Есть, но они в сундуке, – быстро ответил юноша, однако, увидев гримасу Цири, вздохнул, сбросил с сундука свитки пергамента, поднял крышку, опустился на колени и начал копаться в содержимом. Цири, крутясь на стуле и размахивая ногами, продолжала листать книгу.

 

 

Между страниц вдруг выскользнул листок с картинкой, на которой была изображена женщина с завитыми в спиральные локоны волосами, совершенно нагая, страстно обнимающаяся с абсолютно голым бородатым мужчиной. Высунув язык, девочка долго крутила гравюру, не в состоянии сообразить, где верх, где низ. Наконец обнаружила самую существенную деталь картинки и расхохоталась. Ярре, подойдя с огромным рулоном под мышкой, сильно покраснел, молча взял у нее гравюру и спрятал под покрывающие стол материалы.
– Страшно ценное и уникальное произведение, – съехидничала Цири. – Так вот какие аналогии ты изучаешь! И много там подобных картинок? Интересно, книга называется «Лечение и оздоровление». Хотела бы я знать, какие же болезни лечат таким способом?
– Ты умеешь читать Старшие Руны? – удивился мальчик, озабоченно покашливая. – Не знал.
– Ты еще много чего не знаешь, – задрала она нос. – Ты что думаешь? Я тебе не какая-то послушница, которая только и умеет, что кур щупать… Я – чародейка. Ну, показывай свою карту!
Они опустились на колени, руками и ногами придерживая на полу непослушный лист, упорно стремящийся снова свернуться в рулон. Наконец Цири придавила один из углов ножкой стула, а Ярре прижал другой тяжелой книгой, носящей название «Жизнь и деяния великого короля Радовида».
– Хм… Какая-то нечеткая твоя карта! Никак не могу в ней разобраться… Где мы? Где Элландер?
– Здесь, – указал он пальцем. – Тут Темерия. Здесь Вызима, столица нашего короля Фольтеста. Здесь, в Долине Понтара, лежит княжество Элландер. А тут… Да, вот тут наш храм.
– А это что за озеро? У нас нет тут никаких озер.
– Это не озеро. Это клякса от чернил.
– Ага… А здесь? Здесь Цинтра, да?
– Да. К югу от Заречья и Соддена. Вот здесь протекает река Яруга, впадающая в море как раз в Цинтре. Эта страна, не знаю, известно ли тебе, сейчас захвачена нильфгаардцами…
– Знаю, – обрезала она, сжимая кулаки. – Очень даже хорошо знаю. А где сам Нильфгаард? Не вижу я тут такой страны. Не уместилась на карте, что ли? Дай другую, побольше!
– Хм. – Ярре почесал бородавку на подбородке. – Таких карт у меня нет… Но я знаю, что Нильфгаард где-то дальше, в южном направлении… Примерно вот там… Я думаю…
– Так далеко? – удивилась Цири, рассматривая то место на полу, на которое он указал. – Вон даже откуда заявились? А по пути завоевали другие страны?
– Да, верно. Завоевали Метинну, Мехт, Назаир, Эббинг, все королевства к югу от гор Амелл. Королевства эти, как и Цинтра и Верхний Содден, нильфгаардцы теперь называют провинциями. Но Нижний Содден, Вердэн и Бругге им захватить не удалось. Здесь, у Яруги, войска Четырех Королевств задержали их, победив в бою…
– Знаю, я учила историю. – Цири хлопнула по карте раскрытой ладонью. – Ну, Ярре, говори о войне. Мы ползаем по политической географии. Давай вытягивай выводы из аналогий и из чего только хочешь. Я слушаю.
Мальчик фыркнул, покраснел и принялся толковать, указывая на соответствующие районы концом гусиного пера.
– Сейчас границу между нами и захваченным Нильфгаардом Югом образует, как видишь, река Яруга. Это практически непреодолимая преграда. Она почти никогда не замерзает, а в дождливые поры несет столько воды, что разливается почти на целую версту вширь. На длинном участке, вот тут, она течет между обрывистыми, недоступными берегами, среди скал Махакама…
– Страны краснолюдов и гномов?
– Да. Поэтому форсировать Яругу можно вот здесь, в нижнем течении, в Соддене, и здесь, в среднем, в Доль Ангре…
– И как раз в Доль Ангре был тот ици… Ициндент?
– Инцидент. Не торопись. Я тебе как раз объясняю, что реку Яругу ни одна армия сейчас форсировать не в состоянии. Обе доступные долины, по которым извечно двигались армии, сильно укреплены и защищены как нами, так и Нильфгаардом. Взгляни на карту. Смотри, сколько тут крепостей. Заметь: вот Вердэн, вот Острова Скеллиге…
– А это что такое? Большое белое пятно?
Ярре пододвинулся ближе, она почувствовала тепло его коленки.
– Лес Брокилон. Это запретный район. Королевство лесных дриад. Брокилон тоже защищает наш фланг. Дриады не пропустят здесь никого, нильфгаардцев тоже.
– Хм… – Цири наклонилась над картой. – Это Аэдирн… И город Венгерберг… Ярре! Немедленно прекрати!
Мальчик быстро отдернул руку от ее волос и покраснел как пион.
– Я не желаю, чтобы ты так со мной…
– Цири, я…
– Я пришла к тебе по серьезному делу, как чародейка к ученому, – сказала она с прохладцей и достоинством, точно подражая тону Йеннифэр. – Так веди себя как следует!
Ученый смутился еще больше, а мина у него была такая глупая, что чародейка с трудом сдержала смех, снова склонившись к карте.
– Из всей твоей географии, – проговорила она, – ничего пока не ясно. Ты рассказываешь о реке Яруге, а ведь нильфгаардцы уже однажды переходили на другой берег. Что им помешает теперь?
– Тогда, – откашлялся Ярре, смахивая со лба обильный пот, – против них выступили только Бругге, Содден и Темерия. Сейчас мы объединились в союз. Как в битве под Содденом. Четыре Королевства. Темерия, Редания, Аэдирн и Каэдвен…
– Каэдвен… – важно сказала Цири. – Да, знаю, в чем этот союз состоит. Король Хенсельт из Каэдвена оказывает секретную специальную помощь королю Демавенду из Аэдирна. Эту помощь он возит в бочках. А когда король Демавенд подозревает, что кто-то оказывается предателем, он загружает в бочки камни. Устраивает ловушки…
Тут она осеклась, вспомнив, что Геральт запретил ей рассказывать о событиях в Каэдвене. Ярре подозрительно взглянул на нее.
– Правда? А откуда ты все это знаешь?
– Читала в книге маршала Пэликана, – фыркнула она, – и в других… аналогиях. Рассказывай, что случилось в Доль Ангре или как там она называется. А сначала покажи, где это.
– Здесь. Доль Ангра – это широкая долина, дорога, ведущая с Юга к королевствам Лирии и Ривии, в Аэдирн, а дальше – в Доль Блатанна и Каэдвен… А через Долину Понтара – к нам, в Темерию.
– И что там случилось?
– Начались бои. Кажется. Я мало об этом знаю. Но так говорили в замке.
– Если начались бои, – нахмурилась Цири, – значит, идет война! Так что ты мне тут плетешь?
– Не впервой дело доходит до стычек, – пояснил Ярре, но девочка видела, что уверенность его понемногу идет на убыль. – На границе очень часто случаются инциденты. Но они не имеют значения.
– Это почему же?
– Равновесие сил. Ни мы, ни нильфгаардцы ничего не можем сделать. Ни одна сторона не может дать противнику повод к войне. Понимаешь? Поэтому вооруженные инциденты в Доль Ангре – наверняка случайные события, скорее всего разбойничьи нападения или столкновения с контрабандистами… Это ни в коем случае не могут быть действия регулярных войск, ни наших, ни нильфгаардских… Потому что это-то как раз и был бы такой повод.
– Ага. Слушай, Ярре, а скажи-ка мне… – Она осеклась. Подняла голову, быстро тронула пальцами висок, поморщилась. – Мне надо идти. Госпожа Йеннифэр вызывает.
– Ты можешь ее слышать? – заинтересовался мальчик. – На расстоянии? Каким образом…
– Мне надо идти, – повторила она, вставая и отряхивая с коленей пыль. – Послушай, Ярре. Мы с госпожой Йеннифэр выезжаем по очень важным делам. Не знаю, когда вернемся. Предупреждаю, речь идет о секретах, касающихся исключительно чародеек, поэтому не задавай вопросов.
Ярре тоже встал. Поправил одежду, но, как и раньше, не знал, куда девать руки. Глаза у него стали безобразно маслеными.
– Цири…
– Что?
– Я… я…
– Не знаю, о чем ты, – нетерпеливо сказала она, тараща на него свои огромные изумрудные глаза. – Ты тоже явно не знаешь. Я пошла. Бывай, Ярре.
– До свидания, Цири. Счастливого пути. Я буду… Я буду о тебе думать…
Цири вздохнула.

 

– Я здесь, госпожа Йеннифэр.
Цири влетела в комнату словно снаряд, пущенный из катапульты. Дверь, отворившаяся от удара, стукнулась о стену. О стоявший на пути табурет вполне можно было поломать ноги, но девочка ловко перепрыгнула через него, завертелась в грациозном пируэте и, рубанув воздух несуществующим мечом, радостно рассмеялась удачному выпаду.
Несмотря на то что бежала она очень быстро, дыхание было в полной норме.
– Я здесь!
– Наконец-то! Раздевайся – и в бадью! Живо!
Чародейка не оглянулась, не отрываясь от стола, следя за отражением девочки в зеркале. Медленными движениями она расчесывала свои влажные черные локоны, распрямляющиеся под нажимом гребня, но тут же снова свертывающиеся в блестящие кольца.
Девочка мгновенно расстегнула застежки ботинок, скинула обувь, сбросила одежду и с плеском прыгнула в бадью. Схватив мыло, принялась энергично намыливать предплечья.
Йеннифэр сидела неподвижно, глядя в окно и поигрывая гребнем. Цири фыркала, отдувалась, булькала и плевалась всякий раз, когда мыльная пена попадала ей в рот. Тряхнула головой, размышляя, существует ли такое заклинание, которое позволяло бы мыться, не используя воды, мыла и не теряя напрасно времени.
Чародейка отложила гребень, но по-прежнему задумчиво глядела в окно на тучи ворон, с непрекращающимся карканьем летевших на восток. На столе рядом с зеркалом и солидной батареей флаконов с притираниями и косметикой лежало несколько писем. Цири знала, что Йеннифэр ожидала их давно и от них зависело, когда они покинут храм. Вопреки тому, что девочка сказала Ярре, она понятия не имела, куда и зачем они едут. А в этих письмах…
Для отвода глаз шлепая по воде левой рукой, она сложила пальцы правой в знак, сконцентрировалась на формуле, уставилась на письма и выслала импульс.
– И не думай, не мечтай, – сказала Йеннифэр, не поворачиваясь.
– Я думала… – кашлянула девочка. – Я думала, одно из них от Геральта…
– Было б от Геральта, дала бы почитать. – Чародейка развернулась на стуле к ней лицом. – Долго ты еще намерена мылиться?
– Уже кончила.
– Пожалуйста, встань.
Цири встала. Йеннифэр слабо улыбнулась.
– Да. Детство кончилось. Ты округлилась где следует. Опусти руки. Твои локти меня не интересуют. Ну-ну, без фокусов, без ложного стыда. Это твое тело, самая естественная вещь под солнцем. То, что ты созреваешь, тоже вполне естественно. Если б твоя судьба сложилась иначе… Если б не война, ты уже давно была бы женой какого-нибудь князя или принца. Ты это понимаешь, верно? О проблемах, касающихся пола, мы беседовали достаточно часто и довольно подробно, чтоб ты поняла, что ты уже женщина. Физиологически, разумеется. Надеюсь, ты не забыла, о чем мы беседовали?
– Нет. Не забыла.
– Надеюсь также, что при посещениях Ярре тебя память тоже не подводит?
Цири опустила глаза, но только на мгновение. Йеннифэр не улыбалась.
– Оботрись и иди сюда, ко мне, – сказала она холодно. – Пожалуйста, не хлюпай.
Обернувшись полотенцем, Цири присела на табурет у колен чародейки. Йеннифэр расчесывала ей волосы, время от времени срезая ножницами какую-нибудь непослушную прядку.
– Ты на меня сердишься? – неуверенно спросила девочка. – За то, что… я была в башне?
– Нет. Но Нэннеке этого не любит. Ты же знаешь.
– Но ведь я ничего… Этот Ярре меня вообще не интересует. – Цири слегка зарумянилась. – Я только…
– Именно, – проворчала чародейка. – Ты только. Не строй из себя дитятко, ты уже не ребенок, напоминаю. Мальчик, видя тебя, распускает слюни и начинает заикаться. Разве не видишь?
– Я не виновата. Что же мне делать?
Йеннифэр перестала ее расчесывать, взглянула на девочку глубоким фиалковым взглядом.
– Не играй им. Это нехорошо.
– Я вовсе и не играю! Просто разговариваю!
– Хотелось бы верить, – чародейка щелкнула ножничками, подрезая очередную прядку, которая никак не желала лечь как надо, – что во время ваших бесед ты помнишь о моей просьбе!
– Помню, помню!
– Ярре – умный и толковый паренек. Одно-два неосторожных слова могут навести его на верный путь, на проблемы, о которых ему знать не положено. О которых вообще никто знать не должен. Никто, абсолютно никто не должен догадаться, кто ты.
– Я помню, – повторила Цири. – Никому ни словечка не сказала, успокойся. Скажи, поэтому мы так спешим уехать? Ты боишься, что кто-то мог узнать, что я здесь? Поэтому?
– Нет. По другим причинам.
– Потому… что может быть война? Все говорят о новой войне! Все об этом говорят, госпожа Йеннифэр.
– Верно, – холодно подтвердила чародейка, щелкая ножницами над ухом Цири. – Это тема из числа так называемых вечных. О войнах говорили, говорят и будут говорить. И не без причин – войны были и будут. Наклони голову.
– Ярре сказал, что войны с Нильфгаардом не будет. Рассказывал о каких-то аналогиях… Показывал карту. Я уже и сама не знаю, что об этом думать. Не знаю, что такое эти аналогии, наверно, что-то ужасненько мудреное… Ярре читает разные ученые книги и умничает, но я думаю…
– Интересно было бы узнать, что ты думаешь.
– В Цинтре… Тогда… Госпожа Йеннифэр, моя бабушка была гораздо умнее Ярре. Король Эйст тоже был умный, плавал по морям, видел все, даже нарвала и морского змея, поспорю, что и аналогию видел не раз. Ну и что? Неожиданно пришли они, нильфгаардцы…
Цири подняла голову, голос у нее сорвался. Йеннифэр обняла ее, крепко прижала к себе.
– Увы, – сказала она. – Увы, ты права, утенок. Если б умение пользоваться опытом и делать выводы помогало, все давно бы забыли, что такое война. Но тех, кто жаждет войны, никогда не сдерживали и не сдержат ни опыт, ни аналогии.
– Значит, все-таки… Значит, правда. Война будет. Поэтому нам надо уезжать?
– Не будем об этом. Не нервничай раньше времени.
Цири потянула носом.
– Я уже видела войну, – шепнула она. – И не хочу ее больше видеть. Никогда. Не хочу опять оставаться одна. Не хочу бояться. Не хочу снова потерять все, как тогда. Не хочу потерять Геральта… и тебя, госпожа Йеннифэр. Не хочу тебя потерять. Хочу быть с тобой. И с ним. Всегда.
– Будешь. – Голос чародейки слегка дрогнул. – И я буду с тобой, Цири. Всегда. Обещаю.
Цири снова засопела. Йеннифэр тихо кашлянула, отложила ножницы и гребень, встала, подошла к окну. Воронье продолжало каркать, направляясь к горам.
– Когда я сюда приехала, – заговорила вдруг чародейка своим обычным звучным, слегка насмешливым голосом, – когда мы встретились впервые… ты не любила меня.
Цири молчала.
«Наша первая встреча, – подумала она. – Помню. Я была с другими девочками в Гроте. Зарычка показывала нам растения и травы. Тут вошла Иоля Первая, что-то шепнула Зарычке на ухо. Монахиня поморщилась. А Иоля Первая подошла ко мне со странным выражением на лице. Собирайся, Цири, сказала, иди быстро в трапезную. Мать Нэннеке вызывает. Кто-то приехал.
Странные, многозначительные взгляды, волнение в глазах. И шепот. Йеннифэр. Чародейка Йеннифэр. Скорее, Цири, поторопись. Мать Нэннеке ждет. И она ждет тоже, чародейка.
Я тогда с первого мгновения знала, – подумала Цири, – что это она. Потому что я видела ее. Видела предыдущей ночью. В моем сне.
Она.
Тогда я не знала, как ее зовут. В моем сне она молчала. Только глядела на меня, а за ней во тьме я видела закрытые двери…»
Цири вздохнула. Йеннифэр повернулась, обсидиановая звезда на ее шее заискрилась тысячами бликов.
– Ты права, – серьезно согласилась девочка, глядя прямо в фиалковые глаза чародейки. – Я тебя не любила.

 

– Цири, – сказала Нэннеке, – подойди к нам. Это госпожа Йеннифэр из Венгерберга, магистр магии. Не бойся. Госпожа Йеннифэр знает, кто ты. Ей можно доверять.
Девочка поклонилась, сложив руки полным уважения жестом. Чародейка, шурша черным платьем, подошла, взяла ее за подбородок, достаточно бесцеремонно подняла голову, повернула влево, вправо. Цири почувствовала злость и нарастающий бунт – она не привыкла, чтобы с ней так обращались. И в то же время ощутила укол обжигающей зависти. Йеннифэр была очень красива. По сравнению с нежной, бледной и вообще-то распространенной внешностью монахинь и послушниц, которых Цири видела ежедневно, чародейка блистала светской, прямо-таки вызывающей красотой, подчеркнутой каждой деталью. Ее локоны цвета воронова крыла, каскадом ниспадающие на плечи, блестели, отражая свет, почти как павлиньи перья, извивались и волновались при каждом движении. Цири вдруг устыдилась своих исцарапанных локтей, шершавых рук, поломанных ногтей, волос, сбившихся в серые сосульки. Неожиданно ей невероятно захотелось, чтобы у нее было все то, что было у Йеннифэр, – прекрасная длинная шея, а на ней прелестная черная бархотка и изумительно искрящаяся звезда. Ровные, подчеркнутые угольком брови и длинные ресницы. Гордые губы. И две округлости под черной тканью и белыми кружевами, вздымающиеся при каждом вздохе.
– Так вот она, знаменитая Неожиданность. – Чародейка слегка скривила губы. – Посмотри-ка мне в глаза, девочка.
Цири вздрогнула и втянула голову в плечи. Нет, в одном она не завидовала Йеннифэр, одного предпочитала бы не иметь и даже не видеть. Этих глаз, фиолетовых, глубоких как бездонные озера, странно блестящих, бесстрастных и злых. Страшных.
Чародейка повернулась к первосвященнице. Звезда на ее шее загорелась отражениями солнца, проникающего в окна трапезной.
– Да, Нэннеке, – сказала она. – Несомненно. Достаточно взглянуть в эти зеленые глаза, чтобы понять, что в ней что-то есть. Высокий лоб, правильные дуги бровей, красиво расставленные глаза. Тонкие крылья носа. Длинные пальцы. Редкий цвет волос. Определенно кровь эльфов, хотя этой крови в ней немного. Прадед или прабабка – эльфы. Я угадала?
– Я не знаю ее родословной, – спокойно ответила первосвященница. – Меня это не интересовало.
– Высокая для своих лет, – продолжала чародейка, по-прежнему оценивая Цири взглядом. Девочка закипала от злости и возбуждения, боролась с непреодолимым желанием вызывающе крикнуть, взорваться сколько есть силы в легких, затопать ногами и убежать в парк, свалив по дороге вазу со стола и хлопнув дверью так, чтобы известка посыпалась с потолка. – Неплохо развита. – Йеннифэр не спускала с нее глаз. – Она перенесла в детстве какие-нибудь заразные болезни? Вероятно, ты ее об этом тоже не спрашивала. У тебя – не болела?
– Нет.
– Мигрени? Обмороки? Склонность к простуде? Менструальные боли?
– Нет. Только сны.
– Знаю. – Йеннифэр откинула волосы со щеки. – Он писал. Из его письма следует, что в Каэр Морхене с ней не проводили никаких… экспериментов. Хотелось бы верить, что это так.
– Это правда. Ей давали только натуральные стимуляторы.
– Стимуляторы никогда не бывают натуральными! – повысила голос чародейка. – Никогда! Именно стимуляторы и могли усилить у нее проявления… Холера, не думала, что он мог быть настолько безответственным!
– Успокойся. – Нэннеке взглянула на Йеннифэр холодно и как-то на удивление неуважительно. – Я сказала, это были натуральные, совершенно безвредные снадобья. Прости, дорогая, но в этом я разбираюсь лучше тебя. Конечно, для тебя существует только один-единственный авторитет – ты сама, но в данном случае я вынуждена тебя разочаровать. И давай больше к этому не возвращаться.
– Как хочешь. – Йеннифэр поджала губы. – Ну, пошли, девочка. Времени у нас немного, грешно растрачивать его впустую.
Цири с трудом сдержала дрожь в руках, сглотнула, вопросительно взглянула на Нэннеке. У первосвященницы было серьезное и вроде бы опечаленное лицо, а улыбка, которой она ответила на немой вопрос, была очень искусственной.
– Сейчас ты пойдешь с госпожой Йеннифэр, – сказала она. – Некоторое время госпожа Йеннифэр будет тобой руководить.
Цири, стиснув зубы, опустила голову.
– Ты наверняка удивлена, – продолжала Нэннеке, – что тебя вдруг берет под свою опеку магистр магии. Но ты умная девочка, Цири. Догадываешься, в чем причина. Ты унаследовала от предков некоторые… свойства. Знаешь, о чем я. Ты приходила ко мне после тех снов, после ночных тревог в опочивальне. Я не могла тебе помочь. Но госпожа Йеннифэр…
– Госпожа Йеннифэр, – прервала чародейка, – сделает все, что надо. Пошли, девочка.
– Иди! – кивнула Нэннеке, тщетно пытаясь придать улыбке хотя бы видимость натуральности. – Иди, дитя мое. Помни, такой опекун, как госпожа Йеннифэр, – огромная честь. Не опозорь храм и нас, твоих учителей. И будь послушна.
«Сбегу сегодня же ночью, – решила Цири. – Обратно, в Каэр Морхен. Уведу коня из конюшни, и только меня и видели. Сбегу!»
– Размечталась, – вполголоса сказала чародейка.
– Что? – подняла голову жрица. – Что ты сказала?
– Ничего, ничего, – улыбнулась Йеннифэр. – Тебе показалось. А может, показалось мне? Глянь-ка на свою подопечную, Нэннеке. Злая как кошка. Искры из глаз, того и гляди зашипит, а если б умела, наверняка и уши прижала. Ведьмачка! Придется как следует взять ее за шиворот, подпилить коготки!
– Будь снисходительной. – Черты лица первосвященницы ожесточились. – Пожалуйста, прояви к ней снисходительность и сердечность. Она действительно вовсе не та, за кого ты ее принимаешь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Она тебе не соперница, Йеннифэр.
Несколько секунд они мерили друг друга взглядами, чародейка и жрица, а Цири почувствовала, как дрожит воздух и какая-то удивительная, страшная Сила застывает между ними. Так продолжалось долю секунды, потом Сила исчезла, а Йеннифэр рассмеялась, свободно и звонко.
– Я забыла, – сказала она, – ты всегда принимаешь его сторону, а, Нэннеке? Всегда полна забот о нем. Как мать, которой у него никогда не было.
– А ты всегда против него, – зло усмехнулась жрица. – Как всегда, одаряешь его сильным чувством. И изо всех сил стараешься не наживать этих чувств. Не называть их настоящим именем.
Цири снова почувствовала нарастающую где-то внизу живота ярость, пульсирующее в висках упрямство и бунт. Вспомнила, сколько раз и при каких обстоятельствах она слышала это имя – Йеннифэр. Имя, которое пробуждало беспокойство, имя, которое было символом какой-то грозной тайны. Она догадывалась, что это за тайна.
«Разговаривают при мне открыто, не смущаясь, – подумала она, чувствуя, как руки снова начинают дрожать от злости. – Совершенно со мной не считаются. Вообще не обращают на меня внимания. Словно я ребенок. Разговаривают о Геральте при мне, в моем присутствии, а ведь этого делать нельзя, потому что я… Я…
Кто я?»
– А ты, Нэннеке, – возразила чародейка, – как всегда, любишь анализировать чужие чувства и, словно этого мало, еще и интерпретировать по собственному усмотрению!
– И сую нос в чужие дела?
– Я не хотела этого сказать. – Йеннифэр тряхнула черными локонами, а локоны сверкнули и свернулись змеями. – Благодарю, что ты сделала это за меня. А теперь давай сменим тему. Потому что глупее этой не сыскать. Даже стыдно перед нашей юной послушницей. Что же касается снисходительности, о которой ты меня просишь… Я буду снисходительной. Вот с сердечностью могут возникнуть сложности, ведь все полагают, что у меня такого органа нет. Ну да ладно, как-нибудь управимся. Верно, Неожиданность?
Она улыбнулась Цири, а Цири, наперекор себе, наперекор злости и раздражению, вынуждена была ответить улыбкой. Потому что улыбка чародейки оказалась неожиданно милой, доброжелательной и… сердечной. И очень красивой.

 

Цири выслушала речь Йеннифэр, демонстративно отвернувшись спиной и прикидываясь, будто все ее внимание поглощает шмель, гудящий в цветке одной из растущих у стены храма мальв.
– Никто меня об этом не спрашивал, – буркнула она.
– О чем не спрашивал?
Цири развернулась в полупируэте, зло ударила кулаком по мальве. Шмель улетел с раздраженным гудением.
– Никто меня не спрашивал, хочу ли я, чтобы ты меня учила!
Йеннифэр подбоченилась, сверкнула глазами и прошипела:
– Какое совпадение. Представь себе, меня тоже никто не спрашивал, хочу ли я тебя учить. Впрочем, желание тут ни при чем. Я не беру в ученики кого попало, а ты, вопреки всему, еще можешь оказаться именно «кем попало». Меня попросили проверить, что ты такое. Посмотреть, что в тебе сидит и как с тобой обстоят дела. А я, хоть и без особого желания, согласилась.
– Но я-то еще не согласилась!
Чародейка подняла руку, шевельнула пальцами. Цири почувствовала, как заколотилось в висках, а в ушах зашумело, как бывает, когда заглатываешь слюну, но гораздо сильнее. Почувствовала сонливость и обессиливающую слабость, утомление, из-за которого немеет шея, становятся ватными ноги.
Йеннифэр опустила руку, и все эти странности мгновенно прекратились.
– Послушай меня внимательно, Неожиданность, – сказала она. – Я запросто могу тебя заворожить, загипнотизировать или погрузить в транс. Могу парализовать, силой напоить эликсиром, раздеть донага, положить на стол и изучать несколько часов, с перерывами на обед, а ты будешь лежать и пялиться в потолок, не в состоянии пошевелить даже глазными яблоками. Я поступила бы так с любой соплячкой. С тобой не хочу, так как за версту видно, что ты девочка разумная и гордая, с характером. Я не хочу ни тебя, ни себя ставить в неловкое положение перед Геральтом. Потому что это он просил меня изучить твои способности. Помочь разобраться в них.
– Он просил тебя? Зачем? Он мне не говорил! Даже и не спрашивал…
– Ты упрямо твердишь одно по одному, – прервала чародейка. – Никто у тебя твоего мнения не спрашивал, никто не потрудился узнать, чего ты хочешь, чего не хочешь. Неужели тебе надо, чтобы тебя считали строптивой, упрямой малявкой, которой не стоит задавать таких вопросов? Но я все же рискну, задам вопрос, которого никто не задавал. Ты согласна на испытания?
– А что это будет? Что за испытания? И зачем…
– Я тебе уже объясняла. Если ты не поняла… Я не намерена отшлифовывать твои способности к восприятию или работать над повышением интеллекта. Мне одинаково легко испытывать и умную, и глупую.
– Я не глупая! Я все поняла!
– Тем лучше.
– Но я не гожусь в волшебницы! У меня нет никаких способностей. Я никогда не стану и не хочу быть чародейкой! Я предназначена Ге… Я предназначена быть ведьмачкой! Я приехала сюда ненадолго. Скоро вернусь в Каэр Морхен…
– Ты упорно таращишься на мое декольте, – холодно сказала Йеннифэр, щуря фиалковые глаза. – Видишь там что-то необычное, особенное, или в тебе говорит простая зависть?
– Звезда… – буркнула Цири. – Из чего она? Эти камушки шевелятся и так странно светятся…
– Пульсируют, – усмехнулась чародейка. – Это активные бриллианты, вплавленные в обсидиан. Хочешь взглянуть поближе? Прикоснуться?
– Да… Нет! – Цири попятилась, зло тряхнула головой, стараясь отогнать легкий аромат сирени и крыжовника, идущий от Йеннифэр. – Не хочу! Зачем мне? Это меня не интересует! Ни чуточки! Я – ведьмачка! У меня нет никаких способностей к магии! Я не гожусь в чародейки, это, кажется, ясно, потому что я… А вообще…
Чародейка присела на стоявшую у стены каменную скамейку и принялась сосредоточенно обстригать ногти.
– …а вообще, – докончила Цири, – мне надо подумать.
– Иди сюда. Сядь.
– Мне нужно время, чтобы подумать, – неуверенно повторила Цири, присаживаясь рядом.
– Правильно. – Йеннифэр кивнула, продолжая заниматься ногтями. – Дело серьезное. Требует раздумий.
Некоторое время обе молчали. Прогуливающиеся по парку послушницы с любопытством посматривали на них, перешептывались, хихикали.
– Ну?
– Что… ну?
– Надумала?
Цири вскочила, фыркнула, топнула ножкой.
– Я… я… – засопела она, не в состоянии дыхнуть от ярости. – Насмехаешься? Мне нужно время! Я должна подумать! Дольше! Весь день… И ночь!
Йеннифэр посмотрела ей в глаза, и Цири скуксилась под ее взглядом.
– Мудрость гласит, – медленно проговорила чародейка, – что утро вечера мудренее. Но в твоем случае, Неожиданность, ночь может принести лишь очередной кошмар. Ты снова проснешься от крика и боли, вся в поту, снова будешь бояться, бояться того, что видела, бояться того, чего не сумеешь припомнить. И в эту ночь сон уже не вернется. Будет ужас. До самого рассвета. До утра.
Девочка задрожала, опустила голову.
– Поверь мне, Неожиданность. – Голос Йеннифэр чуточку изменился.
Рука чародейки была теплой. Черный бархат так и манил прикоснуться к нему. Аромат сирени и крыжовника приятно щекотал ноздри. Объятие успокаивало и заставляло расслабиться, смягчало возбуждение, приглушало злобу и бунт.
– Ты поддашься испытаниям, Неожиданность.
– Поддамся, – ответила Цири, понимая, что отвечать не было нужды. Потому что это вовсе не было вопросом.

 

– Я уже ничегошеньки не понимаю, – сказала Цири. – То ты говоришь, что у меня есть способности, потому что я вижу эти сны. То собираешься устраивать опыты и проверки… Так как же? Есть у меня способности или нет?
– На этот вопрос ответят испытания.
– Испытания, испытания, – скривилась Цири. – Нет у меня никаких способностей, говорю тебе. Если б были, я, надо думать, знала бы? Разве не так? Но… А если, ну, совсем случайно, такие способности есть, то что?
– Существует две возможности, – равнодушно проговорила чародейка, раскрывая окно. – Их потребуется либо погасить, либо научить тебя управлять ими. Если ты обладаешь способностями и захочешь научиться, я попробую дать тебе немного элементарных знаний о магии.
– Что значит «элементарных»?
– Основных.
Они были одни в большой, расположенной рядом с библиотекой комнате, которую Нэннеке выделила чародейке в боковом нежилом крыле здания. Цири знала, что эту комнату обычно занимают гости. Знала, что Геральт, навещая храм, всякий раз жил именно здесь.
– Ты захочешь меня учить? – Цири присела на кровати, провела рукой по бархатному покрывалу. – Забрать отсюда, да? Никуда я с тобой не поеду!
– Значит, уеду одна, – холодно сказала Йеннифэр, развязывая ремни вьюков. – И ручаюсь, скучать не буду. Я ведь говорила, учить тебя стану только в том случае, если ты сама того захочешь. И могу делать это здесь, на месте.
– И долго ты собираешься меня… учить?
– Покуда будешь хотеть. – Чародейка наклонилась, раскрыла шкафчик, вытащила оттуда старую кожаную сумку, ремень, два отороченных мехом ботинка и глиняную, в ивовой оплетке, бутыль. Цири услышала, как она чертыхается под нос, одновременно усмехаясь, увидела, как снова убирает находки в шкафчик, и догадалась, кому они принадлежали. Кто их там оставил.
– Что значит – покуда буду хотеть? – спросила Цири. – Если мне наскучит или не понравится твоя наука…
– Тогда покончим с учебой. Достаточно, чтобы ты сказала. Или показала.
– Показала? Как?
– Если мы решимся на обучение, я потребую от тебя абсолютного послушания. Повторяю: абсолютного. Поэтому, если тебе учеба опостылеет, достаточно будет проявить непослушание. Тогда обучение незамедлительно прекратится. Ясно?
Цири кивнула, глянула на чародейку зеленым глазом.
– Во-вторых, – продолжала Йеннифэр, распаковывая баулы, – я потребую абсолютной искренности. Ты не должна от меня ничего скрывать. Ничего. Если же почувствуешь, что с тебя довольно, достаточно солгать, притвориться или замкнуться в себе. Если я о чем-то спрошу, а ты не ответишь искренне, это также будет означать немедленное окончание учебы. Ты меня поняла?
– Да, – проворчала Цири. – Но эта… искренность… Она… обязательна для обеих? Я смогу… задавать вопросы тебе?
Йеннифэр глянула на нее, и ее губы сложились в странную гримасу.
– Конечно, – немного помолчав, ответила она. – Само собой разумеется. На этом будет основываться учеба и опека. Искренность обязательна для обеих. Можешь спрашивать в любой момент. Я отвечу. Честно.
– На любой вопрос?
– На любой.
– С этой минуты?
– С этой минуты.
– Что… между тобой и Геральтом, госпожа Йеннифэр?
Цири чуть не потеряла сознание от собственной наглости, похолодела от тишины, наступившей после ее вопроса.
– Грусть, – ответила чародейка серьезно. – Тоска. Обида. Сожаление. Надежда. И страх. Да, похоже, я ничего не упустила. Ну, теперь уж можно приступать к испытаниям, маленькая зеленоглазая змейка. Проверим, годишься ли ты. Хотя после твоего вопроса я очень бы удивилась, если б оказалось, что нет. Пошли, утенок.
– Почему ты меня так называешь? – нахохлилась Цири.
Йеннифэр усмехнулась уголками губ.
– Есть такая сказочка. О гадком утенке. Я обещала тебе быть откровенной.

 

Цири выпрямилась, возбужденная, нетерпеливо завертелась на стуле, жестком и натирающем попку после многих часов сидения.
– Ничего из этого не получится! – проворчала она, вытирая о стол испачканные угольком пальцы. – Ну ничего же… ничего у меня не выходит! Не гожусь я в волшебницы! Я знала с самого начала, но ты не хотела меня слушать. Вообще не обращала внимания!
Йеннифэр подняла брови.
– Не хотела слушать, говоришь? Интересно. Обычно я обращаю внимание на каждое произнесенное в моем присутствии слово и запоминаю его. Условие одно – в этом слове должна быть хоть крупица смысла.
– Все ехидничаешь. – Цири скрипнула зубами. – А я просто хотела сказать… Ну, об этих способностях. Понимаешь, там, в Каэр Морхене, в горах… Я не умела делать ни одного ведьмачьего знака. Ни единого!
– Знаю.
– Знаешь?
– Знаю. Но это ни о чем не говорит.
– То есть? Но… Но это еще не все!
– Ну, ну…
– Я не гожусь. Ты что, не понимаешь? Я… слишком молодая.
– Я была моложе, когда начинала.
– Но, наверно, не была…
– О чем это ты, девочка? Перестань заикаться! Хотя бы одну полную фразу сказать можешь? Прошу тебя. Очень.
– Потому что… – Цири опустила голову, покраснела. – Потому что Иоля, Мирра, Эурнэйд и Катье, когда мы обедали, смеялись надо мной и сказали, что чары ко мне не пристают и я не научусь никакой магии, потому что… потому что… я девица, то есть… это значит…
– Представь себе, я знаю, что это значит… – прервала ее чародейка. – Возможно, ты снова подумаешь, что я, как ты выразилась, ехидничаю, но я с сожалением отмечаю: ты плетешь чепуху. Продолжим испытания.
– Я – девица! – задиристо повторила Цири. – Зачем мне твои испытания? Девицы не могут… ну… волшебничать… волшебствовать…
– Да! Положение безвыходное. – Йеннифэр откинулась на спинку стула. – Иди и потеряй девичество, если оно тебе так мешает. Я подожду. Но поспеши, если можешь.
– Смеешься?
– Ты заметила? – Чародейка сладко улыбнулась. – Поздравляю. Предварительное испытание на сообразительность ты выдержала. А теперь – испытание настоящее. Сосредоточься. Взгляни: на этой картинке нарисованы четыре сосенки с разным количеством веток. Нарисуй пятую, такую, которая соответствует этим четырем и стоит на этом пустом месте.
– Сосенки глупые, – вынесла свой приговор Цири, высовывая язык и рисуя угольком довольно худосочное деревце. – И скучные! Не понимаю, что общего у сосенок с магией? А? Госпожа Йеннифэр? Ты обещала отвечать на мои вопросы.
– Увы, – вздохнула чародейка, поднимая листок и критически рассматривая рисунок. – Похоже, придется пожалеть о своем обещании. Что общего у сосенок с магией? Ничего. Но нарисовала ты правильно и в срок. Нет, серьезно, для девицы очень даже хорошо.
– Опять смеешься?
– Нет. Я редко смеюсь. Нужен по-настоящему существенный повод, чтобы заставить меня смеяться. Сосредоточься на новом листке, Неожиданность. На нем нарисованы ряды из звездочек, колечек, крестиков и треугольников, в каждом ряду другое количество каждого из элементов. Подумай и ответь: сколько звездочек должно быть в последнем ряду?
– Звездочки глупые!
– Девочка! Сколько?
– Три!
Йеннифэр долго молчала, уставившись в только ей известную деталь на резных дверцах шкафчика. Зловредная ухмылочка начала понемногу сползать с губ Цири и наконец исчезла совершенно. Без следа.
– Тебя, наверно, интересовало, – очень медленно проговорила чародейка, не переставая любоваться шкафом, – что произойдет, если ты дашь бессмысленный и глупый ответ. Вероятно, решила, что я этого не замечу, так как твои ответы, дескать, меня вовсе и не интересуют? Напрасно! Или ты думала, что я молча соглашусь с тем, что ты неумная? Тоже напрасно! А может, тебе надоели испытания и ты для интереса решила испытать меня… Считаешь, удалось? Как бы там ни было, это испытание окончено. Отдай листок.
– Прости, госпожа Йеннифэр. – Девочка опустила голову. – Там, конечно, должна быть… одна звездочка. Прости, пожалуйста. Пожалуйста, не злись.
– Посмотри на меня, Цири.
Цири удивленно подняла глаза. Чародейка впервые назвала ее по имени.
– Цири, – сказала Йеннифэр. – Запомни, я, вопреки всему, злюсь так же редко, как и смеюсь. Ты меня не разозлила. Но, извинившись, доказала, что я в тебе не ошиблась. А теперь возьми следующий листок. Видишь, на нем пять домиков? Нарисуй шестой…
– Опять? Но я действительно не понимаю, зачем…
– …шестой домик. – Голос чародейки опасно изменился, а глаза полыхнули фиолетовым огнем. – Здесь, на пустом месте. Не заставляй меня повторять, прошу тебя.

 

После яблочек, сосенок, звездочек, рыбок и домиков пришла очередь лабиринтов, из которых следовало как можно скорее выбраться, волнообразных линий, клякс, напоминающих раздавленных тараканов, других странных изображений и мозаик, от которых глаза начинали косить, а голова кружиться. Потом был блестящий шарик на шнурке, в который надлежало долго всматриваться. Всматриваться было нудно до тошноты, при этом Цири постоянно засыпала. Йеннифэр, на удивление, это вовсе не расстраивало, хоть несколькими днями раньше она громко накричала на девочку за попытку подремать над одной из таракановых клякс.
От сидения над тестами у Цири разболелись шея и спина, и болели они с каждым днем все сильнее. Она затосковала по движению и свежему воздуху и, выполняя «договор об обязательной искренности», сразу же сказала об этом Йеннифэр. Чародейка восприняла ее слова так, словно давно их ожидала.
Два следующих дня они бегали по парку, перепрыгивали через канавы и заборы, сопровождаемые веселыми либо сочувственными взглядами жриц, монахинь и послушниц. Занимались гимнастикой, учились сохранять равновесие, шагая по заборчику, огораживающему сад и хозяйственные постройки. В отличие от тренировок в Каэр Морхене занятия с Йеннифэр всегда сопровождались теорией. Чародейка учила Цири правильному дыханию, управляя движениями груди и диафрагмы сильными нажатиями руки. Объясняла принципы движения, действия мускулов и костей, показывала, как отдыхать, расслабляться и разряжать психическое напряжение.
Во время одной из таких разрядок, растянувшись на траве и уставившись в небо, Цири задала давно занимавший ее вопрос:
– Госпожа Йеннифэр? Когда мы наконец покончим с испытаниями?
– Они тебе так надоели?
– Нет… Но хотелось бы уже знать, гожусь ли я в чародейки.
– Годишься.
– Ты уже знаешь?
– Я знала это с первой минуты. Мало кто может заметить активность моей звезды. Очень мало кто. Ты заметила сразу.
– А испытания?
– Окончены. Я знаю о тебе все, что хотела.
– Но некоторые задания… Не очень получались. Ты сама говорила, что… Ты действительно уверена? Не ошибаешься? Уверена, что у меня есть способности?
– Убеждена.
– Но…
– Цири. – Чародейка, казалось, развеселилась и в то же время как бы обеспокоилась. – С того момента, как мы разлеглись на лужайке, я разговаривала с тобой, не используя голоса. Это называется телепатия, запомни. И ты, думаю, заметила, что это не мешало нам общаться.

 

– Магия, – Йеннифэр, глядя в небо над холмами, оперлась руками о луку седла, – по мнению некоторых, представляет собою овеществление Хаоса. Она – ключ, способный отворять запертые двери. Двери, за которыми таятся кошмар, опасность и невообразимый ужас, враждебные, деструктивные силы, силы чистого Зла, которые в состоянии уничтожить весь мир, а не только того, кто двери раскроет. А поскольку любителей манипулировать этими дверями хватает, постольку кто-нибудь когда-нибудь да совершит ошибку, и тогда гибель мира будет предрешена и неизбежна. Следовательно, магия – это месть и оружие Хаоса. То, что после Сопряжения Сфер люди научились пользоваться магией, стало проклятием и погибелью мира. Гибелью человечества. Так оно и есть, Цири. Те, кто считает магию Хаосом, не ошибаются.
Вороной жеребец чародейки, почувствовав удар пятками, протяжно заржал и медленно двинулся через вересковые заросли. Цири подогнала лошадь, поравнялась с чародейкой. Вереск доходил до стремян.
– Магия, – немного погодя снова заговорила Йеннифэр, – по мнению некоторых, есть Искусство. Искусство могущественное, элитарное, способное творить произведения прекрасные и необычные. Магия – это дар, данный немногим избранным. Те, кто лишен дара, могут лишь с изумлением и завистью взирать на результаты работы творцов, восхищаться созданными произведениями, одновременно чувствуя, что без этих произведений и этого таланта мир был бы беднее. То, что после Сопряжения Сфер некоторые избранные открыли в себе дар и магию, обнаружили в себе Искусство, есть благословение красоты. Так оно и есть. Те, кто считает магию Искусством, тоже правы.
На куполообразном лысом холме, выглядывающем из вереска будто спина притаившегося хищника, лежал огромный валун, покоящийся на нескольких камнях размером поменьше. Чародейка направила коня к нему, не прерывая лекции.
– Есть также такие, по мнению которых магия – Наука. Чтобы овладеть ею, мало одного дара и врожденных способностей. Необходимы годы упорных занятий и напряженного труда, необходима выдержка и самодисциплина. Так, обретенная магия – это знание, это познание, границы которого постоянно расширяют светлые и живые умы путем опыта, эксперимента, практики. Так, обретенная магия – это прогресс. Это плуг, ткацкий станок, водяная мельница, железоплавильный горн, рычаг и многошкивный блок. Это прогресс, развитие, это – изменение. Это – постоянное движение. Наверх. К лучшему. К звездам. То, что после Сопряжения Сфер мы открыли магию, когда-нибудь позволит нам достичь звезд. Слезь с лошади, Цири.
Йеннифэр подошла к монолиту, положила ладонь на шершавую поверхность камня, осторожно смахнула с него пыль и засохшие листья.
– Те, кто считает магию Наукой, – проговорила она, – тоже правы. Запомни это, Цири. А теперь подойди ко мне.
Девочка сглотнула, подошла. Чародейка обняла ее.
– Запомни, – повторила она. – Магия – это Хаос, Искусство и Наука. Она – проклятие, благословение и прогресс. Все зависит от того, кто, как и с какой целью пользуется магией. А магия – всюду. Всюду вокруг нас. Легкодоступная. Достаточно протянуть руку. Взгляни. Я протягиваю руку.
Кромлех ощутимо задрожал. Цири услышала глухой, далекий, идущий из-под земли гул. Вереск заволновался, полег от вихря, неожиданно обрушившегося на холм. Небо резко потемнело, затянулось тучами, мчащимися с невероятной скоростью. Девочка почувствовала на лице капли дождя. Прищурила глаза, спасаясь от блеска молний, которыми вдруг заполыхал горизонт. Инстинктивно прижалась к чародейке, к ее пахнущим сиренью и крыжовником волосам.
– Земля, по которой мы ступаем; огонь, который не угасает в ее недрах; вода, из которой вышла жизнь и без которой она была бы невозможна; воздух, которым мы дышим, – достаточно протянуть руку, чтобы овладеть ими, заставить подчиниться себе. Магия всюду. Она в воздухе, в воде, в земле, в огне. И она за дверьми, которое заперло от нас Сопряжение Сфер. Оттуда, из-за запертых дверей, магия порой протягивает руку к нам. Ты об этом знаешь, правда? Ты уже почувствовала прикосновение магии, прикосновение руки из-за закрытых дверей. Это прикосновение наполняет тебя страхом. Такое прикосновение переполняет страхом любого. Ибо в каждом из нас есть Хаос и Порядок, Добро и Зло. Но всем этим можно овладеть. Надо только научиться. И ты научишься, Цири. Для того я и привела тебя сюда, к камню, с незапамятных времен стоящему на перекрестье пульсирующих Силою жил. Коснись его.
Валун дрожал, а вместе с ним дрожал и вибрировал весь холм.
– Магия протягивает к тебе руки, Цири. К тебе, странная девочка, Ребенок-Неожиданность, Дитя Старшей Крови, Крови Эльфов. Странная девочка, вплетенная в Движение и Перемену, в Гибель и Возрождение. Предназначенная и являющаяся Предназначением. Магия протягивает к тебе руки из-за запертых дверей, к тебе, маленькая песчинка в колесах Механизма Судьбы. Протягивает к тебе свои когти Хаос, который все еще не уверен, станешь ли ты его орудием или же помехой в его планах. То, что Хаос является тебе в снах, и есть проявление его неуверенности. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделать так, чтобы страх чувствовала ты.
Сверкнула молния, протяжно громыхнул гром. Цири дрожала от холода и изумления.
– Хаос не может показать тебе, что он такое в действительности. Поэтому показывает будущее, показывает то, что случится. Он хочет сделать так, чтобы ты боялась приближающихся дней, чтобы страх перед тем, что ждет тебя и твоих близких, начал управлять тобою, овладел тобою полностью. Поэтому Хаос насылает сны. Сейчас ты покажешь мне, что видишь в снах. И страх овладеет тобой. А потом ты забудешь и возьмешь верх над страхом. Взгляни на мою звезду, Цири. Не отрывай от нее глаз.

 

…Что-то блеснуло. Загрохотало.
Кровь. Губы Йеннифэр, размозженные и разбитые, шевелятся беззвучно, кровоточат. Белые скалы мелькают в скачке. Ржет конь. Прыжок. Пропасть, бездна. Крик. Полет, бесконечный полет. Бездна…
В глубине бездны дым. Ступени, ведущие вниз.
Va’esse deireadh aep eigean. Что-то кончается. Что?
Elaine blath, Feainnewedd, Дитя Старшей Крови? Голос Йеннифэр долетает как будто издалека, глухо, он пробуждает эхо среди истекающих водой каменных стен…
– Говори!
Фиалковые глаза блестят, горят на исхудавшем, стянутом спазмой, почерневшем от мук лице, закрытом вихрем взлохмаченных, грязных черных волос. Темнота. Влага. Страх. Ужасающий холод каменных стен. Холод металла на запястьях рук, на щиколотках ног…
Бездна. Дым. Ступени, ведущие вниз… Ступени, по которым надо спуститься. Необходимо, ибо… ибо что-то кончается. Ибо наступает Tedd Deireadh, Час Конца, Час Волчьей Пурги, Час Белого Хлада и Белого Света…
Львенок должен умереть! Высшие государственные интересы!
Идем, говорит Геральт. По ступеням вниз. Так надо. Мы должны. Другого пути нет. Только ступени. Вниз!
Его губы не шевелятся. Они синие. Кровь, всюду кровь… Все ступени в крови… Только б не поскользнуться… Ведьмак спотыкается только один раз… Блеск клинка. Крик. Смерть. Вниз. По ступеням вниз.
Дым. Огонь. Ужасающая скачка, цокот копыт. Вокруг – пожар. Держись, Львенок из Цинтры!
Черный конь ржет. Встает на дыбы. Держись!
Черный конь пляшет. В прорези шлема, украшенного крыльями хищной птицы, блестят и горят безжалостные глаза.
Широкий меч, отражая блеск пожара, падает со свистом. Вольт, Цири! Финт! Пируэт, выпад! Вольт! Вольт! Слишком медленно! Медленноооо!
Удар вспышкой ослепляет глаза, сотрясает все тело, боль на мгновение парализует, отупляет, лишает чувствительности, потом вдруг вспыхивает с новой ужасающей силой, впивается в щеку чудовищными острыми клыками, рвет, пронизывает насквозь, отдается в шее, в затылке, в груди, в легких…
Цири!
Она чувствовала спиной и затылком шероховатый, неприятно неподвижный холод камня. Она не помнила, когда села. Йеннифэр на коленях стояла рядом. Нежно, но решительно распрямляла ей пальцы, оторвала руку от щеки. Щека пульсировала, пульсировала болью.

 

– Мама… – простонала Цири. – Мама… Как больно… Мамочка…
Чародейка коснулась ее лица. Рука была холодной как лед. Боль мгновенно прекратилась.
– Я видела… – шепнула девочка, прикрывая глаза. – То, что во сне… Черного рыцаря… Геральта… И еще… Тебя. Я видела тебя, госпожа Йеннифэр.
– Знаю.
– Я видела тебя… Видела, как…
– Никогда больше. Никогда больше ты этого не увидишь. Это тебе никогда больше не приснится. Я дам тебе Силу, которая отгонит от тебя эти кошмары. Для того я тебя сюда привела, Цири, чтобы эту Силу показать. Завтра я начну тебе ее давать.

 

Наступили тяжелые, заполненные трудами дни, дни напряженной учебы, изматывающей работы. Йеннифэр была решительной, требовательной, зачастую суровой, порой властно грозной. Но нудной – никогда. Если раньше Цири еле сдерживалась, чтобы не заснуть в храмовой школе, а случалось это иногда и во время урока под убаюкивающе монотонный голос Нэннеке, Иоли Первой, Зарычки или других учительниц-жриц, то с Йеннифэр это было невозможно. И не только из-за тембра голоса чародейки и не потому, что говорила она краткими, резко подчеркнутыми фразами. Гораздо важнее было содержание занятий. Учения о магии. Учения увлекающего, возбуждающего, поглощающего целиком.
Большую часть дня Цири проводила с Йеннифэр. В спальню возвращалась поздней ночью, колодой валилась на постель, засыпала мгновенно. Послушницы жаловались, что она страшно храпит, пытались ее будить. Впустую.
Цири спала крепко.
Без сновидений.

 

– О боги, – беспомощно вздохнула Йеннифэр, обеими руками растрепала черные локоны, опустила голову. – Это же так просто! Если ты не сумеешь овладеть этим движением, что же тогда делать с более сложными?
Цири отвернулась, проворчала что-то, фыркнула, растерла занемевшую руку. Чародейка снова вздохнула.
– Ну взгляни еще раз на гравюру, заметь, как должны быть расставлены пальцы. Обрати внимание на поясняющие стрелки и положение рук, определяющих жест, который следует выполнить.
– Я пялилась на нее уже тысячу раз! Руны я понимаю. Vort, caelme. Ys, veloё. От себя, медленно. Вниз быстро. Руку… О, так!
– А мизинец?
– Его невозможно так держать, если одновременно не согнуть безымянный палец.
– Дай сюда руку.
– О-о-ой!
– Тише. Нэннеке снова примчится, подумает, что я с тебя живьем кожу сдираю или варю в масле. Не меняй положения пальцев. А теперь сделай жест. Оборот, оборот запястьем. Хорошо. Теперь тряхни ладонью, расслабь пальцы. И повтори. Ну нет! Знаешь, что ты сделала? Если б таким макаром бросила настоящее заклинание, то не меньше месяца нянчила бы руку в лубках! У тебя что, руки деревянные?
– Мои руки привыкли к мечу! В этом все дело!
– Глупости. Геральт всю жизнь размахивает мечом, а пальцы у него ловкие и… хм… очень нежные. Дальше, утенок, попытайся еще раз. Ну, видишь? Стоило захотеть. Постарайся. Еще раз. Хорошо. Тряхни кистью. И еще раз. Хорошо. Устала?
– Немножко…
– Дай-ка помассирую тебе руку и предплечье. Почему ты не пользуешься моей мазью? Лапки у тебя шершавые, как у баклана… А это что такое? След от колечка, да? Мне кажется, или я действительно запретила тебе носить украшения?
– Но я его выиграла у Мирры в волчок! И носила всего-то полдня…
– Ровно полдня лишних! Не носи больше, прошу.
– Не понимаю, почему мне нельзя…
– И не надо понимать, – отрезала чародейка, но в ее голосе не было зла. – Прошу, не носи никаких украшений такого типа. Хочешь, воткни цветок в волосы. Сплети венок. Но никакого металла, никаких кристаллов, никаких камушков. Это важно, Цири! В свое время я объясню почему. Пока поверь на слово и выполни мою просьбу.
– Ты носишь звезду, серьги и перстни! А мне нельзя? Потому что я… девица?
– Утенок. – Йеннифэр улыбнулась, погладила ее по голове. – У тебя бзик на этом? Я тебе уже объясняла: не имеет никакого значения, девица ты или нет. Никакого. Завтра вымой волосы, пора, я вижу.
– Госпожа Йеннифэр?
– Слушаю.
– А можно… Мы ведь договорились об откровенности. Ты обещала… Можно тебя кое о чем спросить?
– Можно, только ради богов не о девственности.
Цири закусила губу и долго молчала.
– М-да… – вздохнула Йеннифэр. – Что делать. Спрашивай.
– Понимаешь… – Цири зарделась, облизнула губы. – Девочки в спальне постоянно сплетничают и рассказывают разные истории… О празднике Беллетэйн и тому подобное… А меня называют соплячкой, дитятком, потому что, мол, уже пора бы… Госпожа Йеннифэр, как же взаправду-то? Как узнать, что пришло время…
– Пойти с мужчиной в постель?
Цири стала пунцовой. Долго молчала, потом подняла глаза и кивнула.
– Очень просто, – легко сказала Йеннифэр. – Раз ты начала об этом думать, значит, время уже пришло.
– Но я вовсе не хочу!
– А совсем и не обязательно. Не хочешь – не идешь.
– Ага. – Цири снова прикусила губу. – А этот… Ну… Мужчина… Как узнать, что он и есть тот самый, с которым…
– …можно пойти в постель?
– Угу.
– Если в принципе имеется выбор, – чародейка криво усмехнулась, – а опыта особого нет, то в первую очередь следует оценить не мужчину, а постель.
Изумрудные глаза Цири и формой, и размером превратились в плошки.
– То есть как… постель?
– А вот так. Тех, у которых постели вообще нет, следует исключить с ходу. Из оставшихся отбрасываешь владельцев грязных и неряшливых постелей. А когда останутся только те, у которых постели чистые и опрятные, выбираешь того, который тебе приглянулся больше других. К сожалению, способ этот не гарантирует стопроцентной уверенности. Можно чертовски ошибиться.
– Шутишь?
– Нет, не шучу. Цири, со следующей ночи будешь спать здесь, со мной. Перенесешь ко мне свои вещи. В опочивальне послушниц, похоже, на болтовню уходит слишком много времени, которое должно быть отдано отдыху и сну.

 

Освоив основные позиции рук, движения и жесты, Цири начала изучать заклинания и формулы. Формулы были легче. Записанные Старшей Речью, которой девочка пользовалась свободно, они легко запоминались. Применять иногда при их произношении достаточно сложную интонацию не составляло большого труда. Йеннифэр была явно довольна, со дня на день становилась все милее и симпатичнее. Все чаще делая перерывы в учебе, они болтали бог знает о чем, шутили, даже стали находить удовольствие в тонком подтрунивании над Нэннеке, которая частенько «забегала» на лекции и тренировки, колкая и распушившаяся как квочка, готовая в любой момент взять Цири под покровительственное крыло, защитить и спасти от ею же самою придуманной суровости чародейки и «нечеловеческих пыток» обучения.
Выполняя указания Йеннифэр, Цири перебралась в ее комнату. Теперь они были рядом не только днем, но и ночью. Иногда учеба проходила и по ночам: некоторые жесты, формулы и заклинания нельзя было применять при дневном свете.
Довольная успехами девочки чародейка сбавила темпы обучения. У них появилось больше свободного времени. Вечера они проводили за чтением книг. Цири продралась сквозь «Диалоги о природе магии» Стаммельфорда, «Державы стихий» Джамбаттисты, «Естественную магию» Рихтера и Монка. Посмотрела – прочесть полностью она была не в состоянии! – такие произведения, как «Невидимый мир» Йана Беккера или «Тайна тайн» Агнесс из Гланвилля. Заглядывала в древнейший пожелтевший «Codex Mirthe» и в «Ard Aercane» и даже в знаменитую, страшную «Dhu Dwimmermorc», полную наводящих ужас гравюр.
Бралась и за другие, не относящиеся к магии труды. Почитывала «Историю мира» и «Трактат о жизни». Не упустила и более легких книжек из храмовой библиотеки. С румянцем на щеках проглотила «Забавы» маркиза Ла Креахма и «Королевские дамы» Анны Тиллер. Читала «Невзгоды любви» и «Час Луны» – сборники поэтических произведений известного трубадура Лютика. Пустила слезу над нежными, с поволокой тайны балладами Эсси Давен, собранными в небольшой, изящно переплетенный томик, носящий название «Голубая жемчужина».
Частенько пользовалась предоставленным ей правом и задавала вопросы. И получала ответы. Однако все чаще ей доводилось отвечать на вопросы самой. Вначале Йеннифэр, казалось, вообще не интересовала ее судьба: ни детство в Цинтре, ни события более поздних, военных лет. Но потом вопросы становились все конкретнее. Цири вынуждена была отвечать – делала она это с большой неохотой, потому что каждый вопрос чародейки приоткрывал в ее памяти дверцы, которые она обещала себе никогда не отворять, хотела бы оставить запертыми раз и навсегда. После встречи с Геральтом в Соддене она считала, что начала «новую жизнь» и все, что было в Цинтре, перечеркнуто окончательно и бесповоротно.
Ведьмаки в Каэр Морхене никогда ни о чем не спрашивали, а перед приездом в храм Геральт даже потребовал, чтобы она ни словечком не обмолвилась, кем была. Нэннеке, которая, конечно же, все знала, постаралась, чтобы для других жриц и послушниц Цири была самой обыкновенной внебрачной дочерью рыцаря и кметки, ребенком, которому не нашлось места ни в замке отца, ни в халупе матери. Половина послушниц в храме Мелитэле были именно такими детьми.
Йеннифэр тоже знала тайну. Она была из числа тех, кому можно доверять. Йеннифэр спрашивала. О том. О Цинтре.
– Как ты выбралась из города, Цири? Каким образом тебе удалось скрыться от нильфгаардцев?
Этого Цири не помнила. Все обрывалось, терялось во мраке и дыме. Она помнила осаду, прощание с королевой Калантэ, бабкой, помнила баронов и рыцарей, силой отрывающих ее от ложа, на котором лежала раненая, умирающая Львица из Цинтры. Помнила головокружительную скачку по пылающим улочкам, кровавый бой и падение с коня. Помнила черного наездника в шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.
И ничего больше.
– Не помню. Я действительно не помню, госпожа Йеннифэр.
Йеннифэр не настаивала. Задавала другие вопросы. Делала это деликатно и тактично, а Цири становилась все раскованнее. Наконец начала говорить сама. Не ожидая вопросов, рассказывала о своих детских годах в Цинтре и на Островах Скеллиге. О том, как узнала о Праве Неожиданности и о том, что приговор судьбы предназначил ее Геральту из Ривии, ведьмаку с белыми волосами. Рассказывала о войне. О бродяжничестве по лесам Заречья, о пребывании в деревне. О том, как Геральт нашел ее там и забрал в Каэр Морхен, в Пристанище ведьмаков, открыв тем самым новую главу в ее короткой жизни.
Однажды вечером она по собственному почину, без всяких вопросов, свободно, весело и здорово приукрашивая, рассказала чародейке о своей первой встрече с ведьмаком в лесу Брокилон, среди дриад, которые похитили ее и хотели силой задержать, переделать в одну из своих.
– Да! – сказала Йеннифэр, выслушав рассказ. – Много бы дала, чтобы видеть это. Я говорю о Геральте. Пытаюсь представить себе его мину, тогда, в Брокилоне, когда он увидел, какую Неожиданность подсунуло ему Предназначение! Думаю, у него было чудненькое выражение лица, когда он узнал, кто ты такая!
Цири расхохоталась, в ее изумрудных глазах заплясали дьявольские огоньки.
– Уж да! – прыснула она. – Мина была та еще! Еще какая! Хочешь взглянуть? Я тебе покажу. Глянь на меня.
Йеннифэр расхохоталась.

 

«Этот смех, – подумала Цири, глядя на летящие на восток тучи черных птиц, – этот смех по-настоящему сблизил нас. Ее и меня. Мы поняли, и она, и я, что можем вместе смеяться, говорить о нем, о Геральте. Мы вдруг стали близки друг другу, хотя я прекрасно знаю, что Геральт одновременно связывает нас и разделяет. И что так будет всегда.
Нас связал этот общий смех.
И то, что случилось двумя днями позже. В лесу, на холме. Тогда она показала мне, как отыскивать…»

 

– Не понимаю, зачем мне искать эти… Опять забыла, как они называются…
– Интерсекции, – подсказала Йеннифэр, выбирая репьи, вцепившиеся в рукав, пока они продирались сквозь заросли. – Я тебе покажу, как их обнаруживать. Это места, из которых можно черпать Силу.
– Но я уже умею черпать Силу. А ты сама учила меня, что Сила – везде. Так зачем же мы лазаем по кустам? Ведь в храме полно энергии!
– Верно, ее там немало. Именно поэтому храм и построили в том, а не в каком-то другом месте. И потому же на территории храма тебе кажется, будто черпать энергию так легко.
– У меня уже ноги болят! Присядем на минутку, ладно?
– Ладно, утенок.
– Госпожа Йеннифэр?
– Да?
– Почему мы всегда черпаем Силу из водных жил? Ведь магическая энергия – везде. Есть в земле, правда? В воздухе, в огне?
– Правда.
– А земля… О, здесь вокруг полно земли. Под ногами. И всюду есть воздух! А если нам захочется огня, то ведь достаточно разжечь костер и…
– Ты еще слишком слаба, чтобы вытягивать энергию из земли. Еще слишком мало знаешь, чтобы тебе удалось добыть что-либо из воздуха. А играть с огнем я тебе категорически запрещаю! Я уже говорила: ни в коем случае нельзя касаться энергии огня!
– Не кричи. Я помню.
Они молча сидели на поваленном сухом стволе, слушая ветер, шумящий в кронах деревьев, и дятла, заядло долбившего где-то неподалеку. Цири хотелось есть, и слюна густела у нее от голода, но она знала, что жалобы ничего не дадут. Раньше, месяц назад, Йеннифэр реагировала на такое нытье сухой проповедью об искусстве обуздывать примитивные инстинкты, а позже просто отделывалась пренебрежительным молчанием. Протестовать было так же бессмысленно, как и обижаться на прозвище «утенок». Результаты были одинаковыми. Никакими.
Чародейка выдернула из рукава последний репей.
«Сейчас она о чем-то спросит, – подумала Цири. – Я слышу, как она думает. Снова спросит о чем-то, чего я не помню. Либо помнить не хочу. И напрасно спросит! Я ей не отвечу. Все это – в прошлом, а в прошлое нет возврата. Она сама когда-то так сказала…»
– Расскажи о своих родителях, Цири.
– Я их не помню, госпожа Йеннифэр.
– Так вспомни, пожалуйста.
– Папы я действительно не помню, – сказала Цири тихо, подчиняясь приказу. – Ну… Почти совсем… Маму… Маму – да. У нее были длинные волосы, вот такие… И она всегда была грустной… Я помню… Нет, ничего не помню…
– Пожалуйста, припомни.
– Не помню!
– Посмотри на мою звезду.

 

…Кричали чайки, пикирующие в пробелы между рыбачьими лодками, где они хватали отходы и выбрасываемую из ящиков рыбью мелочь. Слабо полоскались на ветру паруса драккаров, над пристанью стелился пригнетаемый туманом дым. В порт входили триремы из Цинтры, блестели желтые львы на голубых стягах. Дядя Крах, который стоял рядом и держал на ее плече огромную, как у медведя, лапу, вдруг опустился на одно колено. Выстроившиеся в ряд воины принялись ритмично бить мечами по щитам.
По помосту шла королева Калантэ. Ее бабушка. Та, которую на Островах Скеллиге официально именовали Ard Rhena, Верховная Королева. Но дядя Крах ан Крайт, ярл Скеллиге, продолжая стоять на одном колене и опустив голову, приветствовал Львицу из Цинтры титулом менее официальным, однако считавшимся у островитян более почтительным:
– Будь здорова, Модрон.
– Княжна, – сказала Калантэ холодно и властно, вообще не глядя на ярла. – Иди сюда. Иди ко мне, Цири.
Рука бабушки была сильная и твердая, как рука мужчины, перстни на ней ледяные.
– Где Эйст?
– Король… – не сразу ответил Крах, – в море, Модрон. Ищет обломки… И тела. Со вчерашнего дня.
– Как ты позволил? – крикнула королева. – Как мог допустить? Как ты мог это допустить, Крах? Ты, ярл Скеллиге! Ни один драккар не имеет права выйти в море без твоего разрешения! Почему ты позволил, Крах?!
Дядя еще ниже опустил рыжую голову.
– Коней! – бросила Калантэ. – Мы едем в форт. А завтра на рассвете я отплываю. Забираю княжну в Цинтру. Никогда не разрешу ей сюда вернуться. А ты… У тебя передо мной крупный долг, Крах. Когда-нибудь я пожелаю, чтобы ты его вернул.
– Знаю, Модрон.
– Если я не сумею тебе напомнить, это сделает она. – Калантэ взглянула на Цири. – Ей вернешь свой долг, ярл. Ты знаешь как.
Крах ан Крайт встал, выпрямился, черты его загорелого лица ожесточились. Быстрым движением он выхватил из ничем не украшенных ножен прямой стальной меч, обнажил левое предплечье, покрытое толстыми белесыми шрамами.
– Только без театральных жестов, – фыркнула королева. – Экономь кровь. Я сказала: когда-нибудь! Помни!
– Aen me Glaeddyv, zvaere a’Bloedgeas, Ard Rhena, Lions aep Xin’trea! – Крах ан Крайт, ярл Островов Скеллиге, поднял руку, потряс мечом. Воины рявкнули, колотя оружием по щитам.
– Клятву приняла. Проводи до форта, ярл.
Цири помнила возвращение короля Эйста, его окаменевшее, бледное лицо и молчание королевы. Помнила мрачный, страшный пир, на котором дикие бородатые морские волки из Скеллиге медленно упивались в мучительной тишине. Помнила шепоты. Geas Muire… Geas Muire!
Она помнила реки темного пива, выливаемые на пол, рога, растрескиваемые о каменные стены залы под взрывы отчаянного, бессильного, бессмысленного гнева. Geas Muire! Паветта!
Паветта, принцесса Цинтры, и ее муж, князь Дани. Родители Цири. Они пропали. Погибли. Их убило Geas Muire… Проклятие Моря. Их поглотил шторм, которого никто не предвидел. Шторм, которого не должно было быть…

 

Цири отвернулась, чтобы Йеннифэр не увидела слез, заполняющих ее глаза. «Зачем все это, – подумала она. – Зачем эти вопросы, эти воспоминания? В прошлое возврата нет. У меня уже не осталось никого. Ни папы, ни мамы, ни бабушки, той, которая была Ard Rhena, Львицей из Цинтры. Дядя Крах ан Крайт, вероятно, тоже погиб. У меня уже нет никого, и сама я – тоже другая. Возврата нет!..»
Чародейка молчала, задумавшись.
– Именно тогда начались твои сны? – неожиданно спросила она.
– Нет, – задумалась Цири. – Нет, не тогда. Позже.
– Когда?
Девочка поморщилась.
– Летом… За год до войны…
– Так. Значит, сны начались после встречи с Геральтом в Брокилоне?
Цири кивнула. «На следующие вопросы не отвечу», – решила она.
Но Йеннифэр больше вопросов не задавала. Быстро встала, глянула на солнце.
– Ну что ж. Хватит рассиживаться, утенок. Время уходит. Будем продолжать поиски. Руку свободно вперед, не напрягай пальцев. Вперед.
– Куда идти?
– Безразлично.
– Жилы есть всюду?
– Почти. Ты научишься их обнаруживать, находить на местности, распознавать такие точки. Их помечают высохшие деревья, карликовые растения, эти места обходят стороной все животные. Кроме кошек.
– Кошек?
– Кошки любят спать и отдыхать на интерсекциях. Ходит масса рассказов о магических зверушках, но по правде-то кошка, если не считать дракона, единственное существо, умеющее поглощать Силу. Никто не знает, зачем кошке Сила и как она ею пользуется… Что с тобой?
– О-о-о! Там, в той стороне! Там, кажется, что-то есть! За тем вон деревом!
– Не фантазируй, Цири. Интерсекции можно почувствовать, стоя над ними… Хм… Интересно. Я бы сказала – невероятно. Ты действительно чувствуешь, как тянет?
– Да!
– Значит, пошли. Интересно, интересно… Ну, уточняй. Покажи где.
– Здесь! В этом месте!
– Браво! Изумительно. Ты чувствуешь, как сводит безымянный палец? Видишь, как он изгибается вниз? Запомни, это сигнал.
– Можно зачерпнуть?
– Погоди, я проверю.
– Госпожа Йеннифэр! Как оно получается, ну, с этим черпанием? Если я наберу в себя Силу, то ведь ее может недостать там, внизу. Разве так можно? Мать Нэннеке учила нас, что ничего нельзя брать просто так, ради каприза. Даже вишни следует оставлять на деревьях для птиц, и пусть ягоды сами упадут, если придет время.
Йеннифэр обняла ее, нежно поцеловала в волосы на виске.
– Хотелось бы, – промурлыкала она, – чтобы твои слова услышали другие. Вильгефорц, Францеска, Терранова… Те, кто считает, что обладает исключительными правами на Силу и может пользоваться ею без ограничений. Хотелось бы, чтобы они послушали маленького утенка из храма Мелитэле. Не бойся, Цири. Хорошо, что ты об этом думаешь, но поверь мне, Силы в природе предостаточно. Ты ей урона не нанесешь. Это все равно как сорвать в саду одну-единственную вишенку.
– Уже можно черпать?
– Погоди. Ого, это чертовски сильное гнездо. Мощная пульсация! Осторожнее, утенок, очень осторожно, очень медленно.
– Я не боюсь! Па-па! Я ведьмачка! Ха! Я чувствую ее! Чувствую! О-о-о!!! Госпожа Йеннифэр… Йен… ни… фэ-е-е-ер…
– А, дьявольщина! Я же предупреждала! Голову выше! Выше, говорю! На, приложи к носу, иначе захлебнешься кровью! Спокойнее, спокойнее, малышка, только не теряй сознания. Я рядом. Я рядом… Дочурка. Держи платочек. Сейчас я начарую льда…

 

Из-за такой малой крови был колоссальный скандал. Йеннифэр и Нэннеке не разговаривали целую неделю.
Целую неделю Цири бездельничала, читала книги и скучала, потому что чародейка объявила перерыв в учебе. Девочка не видела ее круглыми днями – на рассвете Йеннифэр куда-то исчезала, возвращалась под вечер, глядела на нее странно и была странно неразговорчива.
Через неделю Цири не выдержала. Вечером, когда чародейка вернулась, она молча подошла к ней, крепко прижалась.
Йеннифэр молчала. Очень долго. Ей не надо было говорить. Ее пальцы, сжатые на плечах девочки, говорили за нее.
А еще через день после долгого многочасового разговора первосвященница и чародейка помирились.
И тогда, к огромной радости Цири, все вернулось на свои места.

 

– Гляди мне в глаза, Цири. Маленький огонек. Формула!
– Aine verseos!
– Хорошо. Смотри на мою руку. Такой же жест и распыли огонек в воздухе.
– Aine aen aenye!
– Прекрасно. А теперь какой жест? Да, именно такой. Очень хорошо. Усиль жест и зачерпни. Больше, больше, не прерывай!
– О-о-о-х…
– Спину прямо! Руки вдоль тела! Кисти расслабь, никаких ненужных движений пальцами, любое движение может во много раз усилить эффект, ты хочешь, чтобы здесь разгорелся пожар? Усиливай, чего ты ждешь?
– О-о-о-х, не могу… не могу…
– Расслабься и перестань трястись! Черпай! Что ты делаешь? Ну, теперь лучше… Не ослабляй воли! Слишком быстро. Слишком резко прерываешь… И излишне разогреваешься! Медленнее, утенок, спокойнее. Я знаю, это неприятно. Привыкнешь.
– Больно… В животе… Вот тут…
– Ты женщина, это типичная реакция. Со временем закалишься. Но чтобы иммунизироваться, тебе надо будет тренироваться без противоболевой блокады. Это совершенно необходимо. Ничего не бойся, я слежу, экранирую тебя. Ничего с тобой случиться не может. Но боль ты должна перетерпеть. Дыши спокойнее. Соберись. Жест! Прекрасно. И бери Силу, черпай, втягивай… Хорошо, хорошо. Еще немного…
– О… о-о-ох!
– Ну, видишь? Можешь, если захочешь. Теперь смотри на мою руку. Внимательно. Сделай точно такой же жест. Пальцы! Пальцы, Цири! Гляди на мою руку, а не на потолок. Теперь хорошо, да, очень хорошо. Связывай! А теперь разверни, обрати жест и выдай Силу в виде яркого света.
– И-и-и! И-и-и…
– Перестань выть! Возьми себя в руки! Это спазм! Сейчас пройдет. Пальцы шире, пригаси, выдай это из себя! Медленнее, черт побери, не то лопнут кровеносные сосуды!
– И-и-и-к!
– Слишком бурно, утенок, все еще слишком бурно. Знаю, Сила вырывается наружу, но ты должна научиться ею управлять. Нельзя допускать таких взрывов, как только что. Если б я тебя не экранировала, ты натворила бы тут черт знает что… Ну, еще разок. С самого начала. Жест и формула!
– Нет! Хватит! Я больше не могу!
– Дыши медленнее, перестань дрожать, сконцентрируйся и начинай.
– Нет, ну пожалуйста, госпожа Йеннифэр… Мне больно… Мне нехорошо…
– Только без слез, Цири. Нет ничего отвратительнее, чем ревущая чародейка. Ничто не вызывает большей жалости. Запомни! Никогда об этом не забывай. Еще раз, сначала. Заклинание и жест. Нет, нет, теперь без подсказки. Сделай сама. Ну, напряги память!
– Aine verseos… Aine aen aenye… О-о-о-х!
– Скверно! Слишком быстро.

 

Магия, словно железный дротик с крюком, засела в ней. Ранила глубоко. Болела. И причиняла боль. Ту странную боль, которая удивительным образом сочетается с блаженством.

 

Для разрядки они снова бегали по парку. Йеннифэр убедила Нэннеке выдать из хранилища меч Цири, разрешила девочке тренироваться в выпадах, вольтах и финтах. Разумеется, так, чтобы другие жрицы и послушницы этого не видели. Но магия присутствовала во всем и всегда. Цири училась простыми заклинаниями и концентрацией воли расслаблять мускулы, снимать спазмы, контролировать адреналин, управлять лабиринтом внутреннего уха и блуждающим нервом, ускорять либо замедлять пульс, недолго обходиться без кислорода.
Чародейка удивительно много знала о мече и ведьмачьем «танце». Знала массу всякой всячины о секретах Каэр Морхена. Она, несомненно, бывала в замке. Знала Весемира и Эскеля. Ламберта и Койона не знала.
Йеннифэр бывала в Каэр Морхене, Цири догадывалась о причинах того, почему во время бесед о замке глаза чародейки становились теплее, утрачивали злой блеск и холодную, равнодушную, мудрую глубину. Если б эти слова годились для Йеннифэр, Цири назвала бы ее в такие минуты размечтавшейся, вслушивающейся в воспоминания.
О причинах Цири догадывалась. Да.
Была тема, затрагивать которую девочка интуитивно и старательно избегала. Но однажды разогналась и разболталась. О Трисс Меригольд. Йеннифэр как бы неохотно, как бы равнодушно, как бы банальными, тщательно дозируемыми вопросами вытянула из Цири все до конца. Глаза у нее при этом были жесткие и непроницаемые.
О причинах Цири догадывалась. Но, о диво, уже не чувствовала раздражения. Магия успокаивала.

 

– Так называемый знак Аард, Цири, это очень простое заклинание из разряда психокинетических чар, основывающееся на направлении энергии в требуемую сторону. Мощность броска зависит от концентрации воли излучающего и выданной им Силы. Она может быть значительной. Ведьмаки освоили это заклинание, воспользовавшись тем, что оно не требует знания магической формулы – достаточно концентрации и жеста. Поэтому они назвали его знаком. Откуда они взяли название, не знаю, возможно, из Старшей Речи. Слово «ard» означает, как известно, «верх», «верхний», «высочайший». Если так, то название это очень обманчиво, потому что трудно найти более легкое психокинетическое заклинание. Мы, разумеется, не станем терять времени и энергии на такой примитив, как ведьмачий знак. Мы будем изучать истинный психокинез. Ну-ка потренируемся. На той вон корзинке, что лежит под яблоней. Сконцентрируйся.
– Готово.
– Слишком быстро. Напоминаю: контролируй истечение Силы. Выдать ты можешь лишь столько, сколько взяла. Если выдашь хотя бы на малую толику больше, то это пойдет за счет твоего собственного организма. Такое усилие может лишить тебя сознания и даже убить. Если же ты выдашь все, что взяла, то потеряешь возможность повторить, придется черпать еще раз, а ты уже знаешь, как это трудно и небезболезненно.
– О, знаю!
– Нельзя ослаблять концентрацию и позволять энергии вырываться из тебя самой. Моя учительница любила говорить, что выдавать Силу следует так, как будто ты – прости! – пукаешь в бальном зале: нежно, экономно и под контролем. И так, чтобы посторонние не догадались, что это твоя работа. Понимаешь?
– Понимаю!
– Выпрямись и перестань хихикать. Напоминаю: заклинание – дело серьезное. Его бросают в грациозной, но и гордой в то же время позе. Жесты проделывают плавно, сдержанно. С достоинством. Не строят глупых мин, не морщатся, не высовывают языка. Ты оперируешь силами природы, так прояви к природе уважение.
– Хорошо, госпожа Йеннифэр.
– Будь внимательнее, на этот раз я тебя не экранирую. Ты самостоятельная чародейка. Это твой дебют, утенок. Видела бутыль с вином на шкафчике? Если дебют пройдет хорошо, твоя учительница выпьет сегодня вечером.
– Одна?
– Ученикам пить вино разрешают только после сдачи экзаменов на подмастерье. Придется подождать. Ты понятливая, так что осталось всего годков десять, не больше. Ну, начинаем. Сложи пальцы. А левая рука? Ишь размахалась! Опусти свободно или упрись в бок. Пальцы! Хорошо. Ну, выдавай!
– А-а-а-х!
– Я не просила издавать звуки! Выдай энергию. Молча.
– Ха-а-а! Ха! Подскочила! Корзинка подскочила! Ты видела?
– Едва-едва дрогнула. Цири, экономно не значит слабо. Психокинез используют с определенной целью. Ведьмаки применяют знак Аард, чтобы сбить противника с ног. Энергия, которую ты выдала, не собьет у противника даже шапки! Еще раз! Немного сильнее. Смелее!
– Ха! Поплыла! Теперь было хорошо? Правда? Госпожа Йеннифэр?
– Хм… Потом сбегаешь на кухню, стащишь немного сыра к нашему вину… Было почти хорошо. Почти. Еще сильнее, утенок, не бойся. Подними корзинку с земли и как следует ударь ею о стену вон того сарайчика, так, чтобы перья полетели. Не сутулься. Голову выше! Грациозно, но гордо! Смелее, смелее! О черт!
– Ой-ёй! Прости, госпожа Йеннифэр… Кажется… я выдала чуточку многовато…
– Совсем капельку. Не нервничай. Иди сюда. Ну, маленькая…
– А сарайчик?
– Это случается. Не переживай. Дебют в принципе следует оценить положительно. А сарайчик? Это был не такой уж красивый сарайчик. Так, сараюшка какая-то. Не думаю, чтобы кому-то его очень уж недоставало в ландшафте. Но-но, милые дамы! Спокойно, спокойно, к чему такой шум и гам, ничего же не случилось! Без нервов, Нэннеке! Ничего не случилось, повторяю. Просто надо собрать доски. Пригодятся для печки.

 

 

В теплые безветренные вечера воздух густел от аромата цветов и трав, дышал покоем и тишиной, прерываемой бренчанием пчел и жужжанием больших жуков. В такие часы Йеннифэр выносила в сад ивовое кресло Нэннеке, усаживалась, вытянув ноги далеко вперед. Она часами изучала книги, часами читала письма, которые получала через странных посланцев, в основном – птиц. Иногда просто сидела, уставившись вдаль. Одной рукой задумчиво теребила свои черные блестящие локоны, другой гладила по голове Цири, которая сидела на траве, пристроившись к теплому упругому бедру чародейки.
– Госпожа Йеннифэр?
– Я здесь, утенок.
– Скажи, с помощью магии можно сделать все-все?
– Нет.
– Но многое, верно?
– Верно. – Чародейка на минуту прикрыла глаза, коснулась пальцами век. – Очень многое.
– Что-нибудь действительно огромное… Что-то страшное! Очень страшное?
– Порой значительно более страшное, чем хотелось бы.
– Хм… А я… Когда-нибудь я сумею сделать что-нибудь такое?
– Не знаю. Может быть, никогда. Лучше б никогда.
Тишина. Молчание. Жара. Аромат цветов и трав.
– Госпожа Йеннифэр?
– Что еще, утенок?
– Сколько тебе было лет, когда ты стала чародейкой?
– Хм… Когда сдала вступительные экзамены? Тринадцать.
– О! Как и мне! А сколько… сколько тебе было лет, когда… Ну, об этом не спрошу…
– Шестнадцать.
– Ага… – Цири слегка покраснела, изобразила неожиданный интерес к облаку удивительной формы, висящему высоко над храмовыми башнями. – А сколько тебе было лет… когда ты познакомилась с Геральтом?
– Больше, утенок, намного больше.
– Ты все время называешь меня утенком! Ведь знаешь же, как я этого не люблю. Почему ты так делаешь?
– Потому что я ехидная. Чародейки всегда бывают ехидными.
– Но я не хочу быть утенком… гадким, как в той сказке. Хочу стать красивой. По-настоящему красивой, как ты, госпожа Йеннифэр. Благодаря магии я когда-нибудь смогу быть такой же красивой?
– Ты… К счастью, тебе этого делать не надо… Тебе для этого магия не нужна. Ты сама не знаешь, какое это счастье.
– Но я хочу быть действительно красивой!
– Ты действительно красива. Ты действительно красивый… утенок. Мой красивый утенок. Мой прекрасный лебеденок… Лебеденок…
– О, госпожа Йеннифэр!
– Цири, ты наделаешь мне синяков.
– Госпожа Йеннифэр?
– Слушаю.
– На что ты так смотришь?
– На то вон дерево. Это липа.
– А что в ней такого интересного?
– Ничего. Просто мне приятно ее видеть. Меня радует, что я… я могу ее видеть.
– Не понимаю.
– Это хорошо.
Тишина. Молчание. Душно.
– Госпожа Йеннифэр?
– Что еще?
– К твоей ноге ползет паук. Смотри, какой противный.
– Паук как паук.
– Убей его!
– Мне не хочется наклоняться.
– Тогда убей заклинанием!
– На территории храма Мелитэле? Чтобы Нэннеке вытурила нас в шею? Нет уж, благодарю. А теперь сиди смирно. Мне надо подумать.
– А над чем ты так раздумываешь? Ну, ну, все. Молчу.
– Не нахожу слов от радости. А я уже начала было опасаться, что ты задашь один из своих несравненных вопросов.
– Почему бы и нет? Я люблю твои несравненные ответы!
– Наглеешь, утенок.
– Я – чародейка. А чародейки ехидны и наглы.
Молчание. В воздухе неподвижность. Душно, как перед грозой. И тишина. На этот раз прерываемая только далеким карканьем воронья.
– Их все больше, – задрала Цири голову. – Летят и летят… Как осенью. Отвратные птицы… Жрицы говорят, что это плохой знак… Знамя… Нет. Знамение или как-то так. Что такое знамение, госпожа Йеннифэр?
– Прочитай в Dhu Dwimmermorc. Там целая глава посвящена этому.
Молчание.
– Госпожа Йеннифэр?
– А, черт! Ну что там еще?
– Почему Геральт так долго… Почему он не приезжает?
– Наверно, забыл о тебе, утенок. Нашел себе девочку покрасивее.
– Ох, нет! Знаю, что не забыл! Не мог! Знаю, знаю наверняка, госпожа Йеннифэр!
– Прекрасно, что знаешь. Счастливый ты… утенок.

 

– Я тебя не любила, – повторила Цири.
Йеннифэр не взглянула на нее, по-прежнему стояла, отвернувшись, у окна и глядела в сторону темнеющих на востоке холмов. Над холмами небо было черным от воронья.
«Сейчас спросит, – подумала Цири, – почему я ее не любила. Нет, она слишком умна для таких вопросов. Сухо обратит внимание на грамматическую форму и спросит, с каких пор я начала употреблять прошедшее время. И я скажу. Я буду такая же сухая, как она, повторю ее тон, пусть знает, что я тоже умею притворяться холодной, бесчувственной и равнодушной, стыдящейся чувств и эмоций. Я ей все скажу. Хочу, должна все сказать. Хочу, чтобы она обо всем знала, прежде чем мы покинем храм Мелитэле. Прежде чем выедем, чтобы наконец встретиться с тем, по которому я тоскую. С тем, по которому тоскует она. С тем, кто наверняка тоскует по нам обеим. Хочу сказать ей, что…
Я скажу ей это. Только бы она спросила».
Чародейка отвернулась от окна, улыбнулась. И не спросила ни о чем.

 

Они выехали на следующее утро на заре. В мужских дорожных одеждах, в плащах, шапочках и капюшонах, прикрывающих волосы. Обе вооруженные.
Провожала их только Нэннеке. Они с Йеннифэр долго и тихо разговаривали, потом обе, чародейка и первосвященница, крепко, по-мужски пожали друг другу руки. Цири, держа поводья своей серой в яблоках лошади, хотела попрощаться так же, но Нэннеке не позволила. Обняла ее, прижала, поцеловала. В глазах у нее стояли слезы. У Цири тоже.
– Ну, – наконец сказала первосвященница, вытирая глаза рукавом. – Отправляйтесь. Пусть Великая Мелитэле хранит вас в пути, дорогие мои. Но у богини и без вас множество дел, так что сами тоже не плошайте. Смотри за ней, Йеннифэр. Береги ее как зеницу ока.
– Надеюсь, – едва заметно усмехнулась чародейка, – что смогу уберечь гораздо лучше.
По небу в сторону Долины Понтара летели стаи ворон, громко каркая. Нэннеке не смотрела на них.
– Берегите себя, – повторила она. – Грядут тяжелые времена. Может оказаться, что Ithlinne aep Aevenien знала, что предрекает. Грядет Час Меча и Топора. Час Презрения и Волчьей Пурги. Береги ее, Йеннифэр. Не позволяй никому обижать ее.
– Я вернусь сюда, матушка, – сказала Цири, запрыгивая в седло. – Обязательно вернусь! Скоро!
Ей было невдомек, как сильно она ошибалась.
Назад: Глава шестая
На главную: Предисловие