Я была зла, напугана и страшно недовольна собой. Не успели Микеле и Джильола скрыться из виду, я сказала Лиле, но так, чтобы слышал и Нино:

— Он все видел.

— Кто это такой? — раздраженно спросил Нино.

— Подонок на побегушках у каморры, — с презрением ответила Лила. — Хоть и строит из себя невесть что.

Я поспешила добавить, чтобы Нино понял, с кем имеет дело:

— Они со Стефано партнеры. Он все ему расскажет.

— Что — все? — фыркнула Лила. — Тут и рассказывать нечего.

— Ты прекрасно знаешь, что они станут о тебе говорить.

— Ну и пусть говорят. Мне плевать.

— Зато мне не плевать.

— Не бойся. Все будет как надо. Даже без твоей помощи. И они с Нино, забыв о моем присутствии, погрузились в обсуждение завтрашних планов. После встречи с Микеле Соларой решимость Лилы как будто удвоилась; Нино казался безвольной игрушкой в ее руках.

— Ты уверена, что не наживешь из-за меня неприятностей? — пробормотал он.

— Ты что, передумал? — спросила Лила, погладив его по щеке.

— Я беспокоюсь за тебя, — ответил он, немного успокоенный.

Мы простились с Нино и пошли домой. По дороге я рисовала перед Лилой мрачные картины будущего: «Сегодня вечером Микеле обо всем расскажет Стефано, завтра утром тот примчится сюда и увидит, что тебя нет дома, Нунция скажет ему, что ты в Барано, он поедет в Барано и не найдет тебя там. Лила, ты потеряешь все! Умоляю, послушай меня! Ты разрушишь не только свою жизнь, но и мою! Мать меня убьет!» Лила в ответ лишь рассеянно улыбалась и повторяла: «Ты знаешь, Лену, как я тебя люблю, Лену, и всегда буду тебя любить, поэтому надеюсь, что когда-нибудь с тобой тоже произойдет то, что сейчас происходит со мной».

Ну что же, тем хуже для тебя, думала я про себя. В тот вечер мы никуда не пошли. Лила всячески подлизывалась к матери: помогала готовить ужин и накрывать на стол, сама вымыла посуду, а потом села к ней на колени, обняла ее за шею и замерла так, напустив на себя грустный вид. Нунция, не привыкшая к подобным нежностям, смутилась; из глаз у нее потекли слезы, и она, всхлипывая, сказала: «Ох, Лина, Лина! Ни у кого нет такой дочери, как у меня. Ты уж меня не огорчай, милая».

Лила продолжала к ней ластиться и проводила ее в спальню. Утром она разбудила меня. Мне было так тревожно, что не хотелось верить, что этот день все-таки настал. Пока мы на такси ехали в Форио, я продолжала строить кошмарные предположения, оставившие Лилу равнодушной: «А что, если Неллы не будет дома?», «А что, если к ней и правда кто-нибудь приехал и у нее не окажется для меня места?», «А что, если родители Нино вдруг решат проведать сына и нагрянут в Форио?». Но она с легкостью отметала все мои страхи: «Если не будет Неллы, тебя примет мать Нино», «Если тебе не хватит места, приедешь к нам и переночуешь у нас», «Если даже все семейство Сарраторе будет ломиться в дом Бруно, мы им не откроем». Так, продолжая препираться, мы добрались до места. Было около девяти утра. Нино ждал нас, стоя у окна, и сразу бросился открывать двери. Небрежно кивнув мне, он увлек Лилу внутрь.

Едва дверь за ними захлопнулась, как мне стало ясно: все то, чего я так боялась, стало неизбежным. На том же такси я поехала в Барано — Лила оставила мне деньги. Пока мы ехали, мне открылась еще одна истина: я не могла возненавидеть этих двоих. Я с горечью думала о Нино, злилась на Лилу, я даже желала им обоим смерти, но одновременно всей душой надеялась, что какая-то добрая магия спасет всех нас. Себя я ненавидела и презирала гораздо больше, чем их. Я была здесь, на острове, и легкий ветерок, врываясь в окно машины, доносил до меня ароматы цветущих растений. Но я не могла ими наслаждаться. Мыслями я была там, где остались Лила и Нино. Я представляла себе, что сейчас, в эту самую минуту, они обнимают и целуют друг друга, и их любовь захватывала меня, лишая покоя. Пока я буду любить их обоих, я не смогу полюбить себя, почувствовать себя собой, зажить своей собственной жизнью и изведать ту же слепую всепоглощающую страсть, что охватила их двоих. Так мне тогда казалось.