Испуганная Кармен то и дело принималась плакать: ей казалось, что преследователи вот-вот вернутся. А я никак не могла выкинуть из головы пустую площадь, на которую выходила аптека, и саму аптеку, которую так любила за запах пастилок и сиропа от кашля, за мебель темного дерева, украшенную яркими вазами… Особенно мне нравились ее владельцы — родители Джино, всегда вежливые, выглядывающие, ссутулившись, из-за стойки, как с балкона: они точно были там, когда это случилось, подскочили от звука выстрелов и, возможно, в ужасе наблюдали, как тело их сына оседает у порога в лужу крови. Мне надо было выговориться, и я позвонила Лиле, но она встретила известие с полным безразличием, сказала только: «А ведь карабинеры, наверное, не в обиде на Паскуале». И добавила, что, если бы даже убийцей оказался Паскуале (что она исключала), на месте карабинеров она встала бы на его сторону, потому что наш друг, строитель и коммунист, всяко лучше убитого, со всеми его темными делишками. После этого голос ее изменился, будто у нее ко мне было более важное дело, и она спросила, не смогу ли я взять к себе ее сына до начала нового учебного года. Дженнаро? Что я с ним буду делать? Я и от Деде с Эльзой уставала до смерти.

— Зачем? — спросила я.

— Мне надо работать.

— Мы с девочками едем на море.

— Возьмите его с собой.

— Мы едем в Виареджо, пробудем там до конца августа. Мальчик плохо меня знает, будет рваться к тебе. Если ты тоже поедешь с нами, — тогда пожалуйста, а так — даже не знаю.

— Ты клялась, что позаботишься о нем.

— Да, если с тобой что-то случится.

— А с чего ты взяла, что со мной ничего не случилось?

— А что, что-то не так?

— Нет.

— Так может, тогда лучше оставить его твоей маме или Стефано?

Она чуть помолчала, а потом напрямик спросила:

— Так сделаешь ты мне такое одолжение, да или нет?

— Ладно, привози, — уступила я.

— Энцо привезет.

В субботу к нам приехал Энцо на недавно взятом в аренду белоснежном «чинквеченто». Я увидела его еще из окна — он что-то говорил на диалекте мальчику, сидевшему в машине, — и сразу узнала: такой же крепкий, как раньше, та же скупость в движениях — я как будто снова оказалась в Неаполе, в нашем квартале. Я открыла дверь, Деде вцепилась в подол моего платья. Мне хватило одного взгляда на мальчика, чтобы признать, что сумасшедшая Мелина была права: теперь, когда мальчику исполнилось десять, не осталось никаких сомнений, что в нем нет ничего не только от Нино, но и от Лилы — передо мной стояла точная копия Стефано.

Чувство от этого было двойственное: я одновременно была и разочарована, и довольна. С одной стороны, раз уж мне предстояло так долго прожить с чужим ребенком, мне было бы приятней вместе со своими дочерьми воспитывать сына Нино, с другой — я была рада узнать, что Нино ничего не оставил Лиле.