Я бросила трубку, как будто она жгла мне руку. «Она ревнивая и завистливая, теперь она меня ненавидит», — сказала я себе. Это была правда. Проходили долгие секунды, я ни разу не вспомнила о мамаше Солара; ее убийство испарилось у меня из головы. Вместо этого я в тревоге думала: «Почему не звонит Нино?» А вдруг именно сейчас, когда я все рассказала Лиле, он передумает и выставит меня посмешищем? На мгновение я представила, как стою перед ней воплощением ничтожества — дурочка, погубившая себя ради миража. Зазвонил телефон. Два или три долгих гудка я сидела и смотрела на аппарат. Когда я взяла трубку, на языке вертелись слова, заготовленные для Лилы: «Не думай больше обо мне. На Нино ты не имеешь никаких прав, дай мне самой совершать ошибки какие хочу». Но это оказалась не она. Это был Нино. Я была счастлива слышать его и сыпала восклицаниями и обрывками восторженных фраз. Я рассказала, что поговорила с Пьетро и дочками; достичь разумного согласия не удалось; я собрала чемодан и жду не дождусь, когда обниму его. Он доложил о яростных ссорах с женой — последние часы были особенно невыносимыми. «Мне очень страшно, — прошептал он, — но я не могу представить себе жизнь без тебя».

На следующий день, когда Пьетро был в университете, я попросила соседку несколько часов присмотреть за Деде и Эльзой, оставила на кухонном столе заготовленные письма и ушла. Я думала: «Происходит нечто великое, от чего распадается весь мир, в котором мы живем, и я сама часть этого распада». Я поехала к Нино в Рим, мы встретились в гостинице в паре шагов от вокзала. Я прижимала его к себе и думала: «Я никогда не привыкну к этому сильному телу, для меня всегда будут сюрпризом это долговязое тело, будоражащий запах кожи, твердость, сила, подвижность — он ни в чем не похож на Пьетро».

На следующее утро я в первый раз в жизни села в самолет. Я даже пристегиваться не умела — Нино мне помог. Как я волновалась, с какой силой сжимала его руку, когда шум моторов, нарастая, достиг пика и самолет начал двигаться. У меня захватило дух, когда мы одним толчком оторвались от земли и дома внизу на глазах превращались в кубики, улицы становились ниточками, поля сжимались в зеленые пятна, море изгибалось, как тонкая пластинка, а облака опускались вниз, похожие на оползни рыхлых гор. Страх, боль и счастье сливались воедино, делались частью единого порыва к свету. Мне казалось, что в полете мир упрощается; я вздохнула и постаралась забыться. Время от времени я спрашивала Нино: «Ты доволен?» Он кивал в ответ и целовал меня. Иногда я чувствовала, как вибрирует под ногами пол — единственная поверхность, на которую можно было опереться.