Дети Локи

Локи был хорош собой и прекрасно это знал. Люди хотели любить его, верить ему, но он был ненадежен и эгоистичен – и это еще в лучшем случае. В худшем он был попросту вредный или даже злой. Он женился на женщине по имени Сигюн – она была весела и прекрасна, когда он еще только ухаживал за ней и недолго после свадьбы, но сейчас выглядела так, будто все время ждет худых новостей. Она родила Локи сына Нарви, а вслед за ним еще одного, Вали.

Бывало, что Локи пропадал надолго и не возвращался, и тогда Сигюн выглядела так, словно ждет уже не просто дурных, а самых скверных новостей на свете… но рано или поздно Локи все равно приходил и вид при этом имел продувной и виноватый – а еще донельзя гордый собой.

Трижды он пропадал и трижды, в конце концов, возвращался. Когда Локи в третий раз заявился в Асгард, Один призвал его к себе.

– Мне тут сон приснился, – сообщил ему старый, мудрый одноглазый бог. – Что у тебя дети есть.

– У меня есть сын Нарви. Хороший мальчик, но, должен признать, не всегда слушается папу… и еще один, Вали, – этот послушный и сдержанный.

– Нет, не эти. У тебя имеется и трое других, Локи. Ты убегаешь из Асгарда и проводишь дни и ночи в земле инеистых великанов, с одной из их племени, Ангрбодой. Она родила тебе троих детей. Я видел их оком разума, пока спал, и видения сказали мне, что дети эти станут величайшими врагами богов в те времена, что еще только грядут.

Локи на это ничего не сказал. Он попытался состроить пристыженную физиономию, но преуспел только в состраивании страшно довольной.

Один призвал к себе всех богов во главе с Тюром и Тором и сообщил, что им предстоит далекое путешествие в Йотунхейм, страну великанов, с целью доставить детей Локи в Асгард.

Боги и вправду отправились в страну великанов и после многих опасностей достигли, наконец, жилища Ангрбоды. Она их не ждала и оставила детей играть одних в большом зале. Богов совершенно потряс облик потомства Локи и Ангрбоды – потряс, но не остановил. Они захватили детей и связали. Старшего они понесли промеж собой, привязав к ободранному сосновому стволу, а второму надели намордник из ивовой лозы и веревку на шею вместо поводка. Третье дитя шло рядом само, мрачное и пугающее.

Те, что были справа от него, видели прекрасную юную деву, а те, что слева, вовсе старались в ту сторону не смотреть, ибо видели деву, что давно умерла, и кожа ее с плотью почернели от гнили. Такой она шла промеж них.

– Ты ничего не заметил? – спросил Тор у Тюра на третий день пути домой через земли инеистых великанов.

Они как раз встали на ночь лагерем на небольшой полянке, и Тюр рассеянно скреб второму дитяти Локи мохнатую шею своей огромной правой рукой.

– А что?

– Великаны. Они следуют за нами. И это не мать кинулась в погоню – они все как будто сами хотят, чтобы мы увели отпрысков Локи подальше от Йотунхейма.

– Глупости, – отрезал Тюр, но невольно поежился, хотя костер горел жарко.

А еще через два дня нелегкого пути они уже входили в пиршественный чертог Одина.

– Вот дети Локи, – коротко представил их Тюр.

Первый из детей Локи был привязан к сосне – и был длиннее сосны, к которой его привязали. Звали его Йормунганд, и был он змеем.

– Пока мы несли его в Асгард, он успел вырасти на много футов, – пояснил Тюр.

А Тор добавил:

– Осторожнее. Он плюется жгучим черным ядом. В меня тоже плюнул, но не попал. Вот поэтому мы и привязали его голову к сосне. Вот к этой.

– Это просто ребенок, – сказал Один. – Он растет. Мы пошлем его туда, где он никому не причинит вреда.

Он отнес змея на морской берег – к тем морям, что лежат за пределами суши и опоясывают Мидгард, – и там отпустил Йормунганда, а потом стоял и смотрел, как тот уползает прочь, и ныряет в волны, и, завиваясь в кольца и петли, устремляется вдаль.

Единственным глазом своим смотрел вслед ему Один, пока змей не скрылся за горизонтом, и гадал, правильно ли он поступил. Он не знал. Он сделал так, как подсказали ему сны, но сны знают куда больше, чем открывают – даже самому мудрому из богов.

Змею этому суждено расти под серыми волнами океана – расти, пока он не опояшет собою весь мир. Люди станут звать Йормунганда Змеем Мидгарда.

После этого Один вернулся в чертог и велел дочери Локи выйти вперед.

Он внимательно поглядел на девочку: с правой стороны щека ее была белой и розовой, а глаз – зеленым, как у отца, губы же – полными и цвета кармина. С левой стороны кожа вся шла пятнами и бороздами – распухшая, мятая маска смерти; незрячий глаз был белес и гнил, а безгубый рот высох, обнажая коричневые зубы.

– Как тебя зовут, девочка? – спросил Всеотец.

– Меня зовут Хель, с твоего позволения, о Всеотец, – отвечала она.

– Ты вежливый ребенок, – заметил Один. – Этого у тебя не отнять.

Ничего не ответила Хель и только посмотрела на него своим изумрудным глазом, острым, как осколок льда, и белым – тусклым, испорченным, мертвым. И не увидел Один страха ни в одном из них.

– Ты жива? – спросил он ее. – Или ты труп?

– Я – просто я, Хель, дочь Ангрбоды и Локи, – сказала она. – И мертвые мне любезней всего. Они такие простые и говорят со мной уважительно. Живые глядят на меня с отвращением.

Один долго смотрел на нее и вспоминал свои сны. Затем он сказал:

– Это дитя будет правительницей темнейшего и глубочайшего из мест. Мертвые всех девяти миров соберутся под руку ее. Она станет владычицей тех несчастных душ, что умерли недостойно – от болезни и старости, в родах или от недоброго случая. Воины, павшие в битве придут к нам сюда, в Вальгаллу. Но умершие иным способом станут ее народом и будут служить ей во тьме.

И впервые с тех пор, как ее забрали у матери, Хель улыбнулась – половиною рта.

Один отвел ее вниз, в бессветный мир, и показал чертоги без конца и края, где станет она принимать своих подданных. А дальше стоял и смотрел, как она дает имена своему имуществу.

– Чашу эту я назову Жаждой, – сказала Хель. Потом она взяла нож и добавила: – А его – Голодом. А мою постель – Одром Болезни.

Так разобрались боги с двумя детьми Локи от Ангрбоды: одного отослали в океан, а другую – в подземную тьму. Но что же делать с третьим?

Когда третьего и младшего из детей Локи привели из страны великанов, он был размером со щенка, и Тюр чесал ему шейку и за ушами и играл с ним – конечно, сняв предварительно ивовый намордник. То был волчонок, серо-черный, с глазами цвета темного янтаря.

Мясо он ел сырым, но говорил, подобно человеку, на языке богов и людей, и тем был очень горд. Звали маленького зверя Фенрир.

Он тоже очень быстро рос. Вчера он был размером с волка, сегодня – с пещерного медведя, а завтра – с крупного лося.

Боги очень его испугались – все, кроме Тюра. Он один играл с ним, и возился, и каждый день кормил его мясом. И каждый день волк съедал больше мяса, чем накануне, и каждый день рос и становился все сильнее и свирепее.

С недобрым предчувствием взирал Один на волчье дитя, ибо встречал его в видениях – там, в самом конце времен. И последним, что видел Один в снах о будущем, были топазовые глаза и острые белые зубы Фенрира-Волка.

И устроили боги совет, и решили, что Фенрира надобно связать.

Они выковали тяжелые цепи и кандалы в кузницах Асгарда и принесли их Фенриру.

– Гляди! – сказали они, будто предлагая новую игру. – Ты у нас уже совсем большой, Фенрир, – самое время проверить твою силу. Мы сделали для тебя самые тяжелые цепи и кандалы – как думаешь, сможешь ты их порвать?

– Думаю, что смогу, – сказал Фенрир-Волк. – Давайте, свяжите меня.

И боги обмотали его огромными цепями и сковали лапы. Он все это время смирно ждал и не шевелился, боги же, закончив свое дело, хитро улыбнулись друг другу.

– Давай! – прокричал Тор.

Фенрир потянулся и напряг мускулы лап, и цепи полопались на нем, будто сухие прутики.

Огромный волк поднял морду и завыл на луну – песней восторга и победы.

– Я разорвал ваши цепи, – сказал он богам. – Не забывайте об этом.

– Будь спокоен, не забудем, – заверили его боги.

На следующий день Тюр пришел задать волку корма.

– Я разорвал все путы, – похвастался ему Фенрир. – Это было совсем нетрудно.

– Это правда, – согласился Тюр.

– Как думаешь, они будут еще меня проверять? Я ведь расту и становлюсь сильнее с каждым днем.

– Да, они проверят тебя снова. Готов правую руку прозакласть, – сказал Тюр.

Волк рос, а боги день-деньской пропадали в кузнях – ковали ему новые цепи. Даже одно звено было таким тяжелым, что его не поднял бы и взрослый мужчина. А металл они взяли самый прочный, какой только смогли найти: железо из недр земных пополам с железом, упавшим с небес. Этой цепи они дали имя Дроми.

И вот принесли они плоды своих трудов туда, где спал Фенрир. Волк открыл глаза.

– Что, опять? – сонно спросил он.

– Если ты одолеешь и эти цепи, – сказали ему боги, – то воистину будешь славен, и все миры узнают о мощи твоей. Если и такие оковы тебя не удержат, значит, сила твоя превосходит силу любого из богов и великанов.

Фенрир кивнул в ответ и поглядел на цепь по имени Дроми, что была больше всех цепей на свете и крепче всех пут.

– Не бывает славы без риска, – молвил волк, немного подумав. – Полагаю, и эти узы мне по плечу. Давайте, сковывайте.

Так боги и поступили.

Великий волк тянулся и напрягался, но цепи были нерушимы. Боги смотрели друг на друга, и в глазах их уже разгоралась заря победы, но тут огромный зверь принялся корчиться и извиваться, и брыкать ногами, и напрягать каждый мускул и каждую жилу. Глаза его сверкали и зубы не отставали от них, а с челюстей закапала пена.

Волк рычал, извиваясь, и боролся изо всех своих сил.

Боги непроизвольно попятились, и хорошо, что они так сделали, ибо цепи потрескались и затем лопнули с такой силой и яростью, что куски полетели высоко в воздух. Долгие годы боги потом находили осколки разбитых оков в стволах громадных деревьев и на склонах гор вокруг Асгарда.

– Да! – в восторге завопил Фенрир и провыл свой триумф небесам по-волчьи и по-человечьи.

Он, однако, заметил, что боги, созерцавшие его упражнения, как-то не слишком обрадовались одержанной победе. Даже Тюр. И крепко призадумался Фенрир, сын Локи – об этом и о всяком другом заодно.

Тут надобно сказать, что аппетит его тоже рос с каждым днем.

Один в это время тоже думал, и размышлял, и взвешивал то и это. Вся мудрость Мимира была в его распоряжении, а с нею и вся мудрость, обретенная, когда повесился он на мировом древе, принеся себя в жертву себе самому. Наконец, призвал он светлого альва Скирнира, посланника Фрейра, и подробно описал ему цепь под названием Глейпнир. Скирнир вскочил на коня и помчался по радужному мосту в Свартальвхейм, с указаниями карликам, как сковать цепь, какой еще свет не видывал.

Карлики выслушали заказ и поежились. А потом назвали свою цену. Скирнир на то согласился, как его уполномочил Один, хоть и была цена высока. А карлики приступили к сбору ингредиентов, необходимых для изготовления Глейпнир.

Всего их понадобилось шесть, и вот, каковы они были:

Каждый из них пошел в ход при создании Глейпнир. (Скажете, вы ничего этого отродясь не видали? Еще бы! Ведь карлики все употребили на цепь.)

Закончив труды, карлики выдали Скирниру деревянный ящик. Внутри оказалось что-то похожее на длинную шелковую ленту, гладкую и мягкую на ощупь. Почти прозрачную и почти невесомую.

Скирнир взял ящик и поехал обратно, в Асгард. Поздно вечером прибыл он, когда солнце уже закатилось. Он показал богам, что привез из мастерских Свартальвхейма, и поразились они.

Вместе отправились боги к берегам Черного Озера и кликнули Фенрира. Бегом примчался он, как собака, когда ее зовут, и все подивились, каким большим и могучим он вырос.

– Чего тут у вас происходит? – с интересом спросил волк.

– Мы добыли самые прочные путы на свете, – сообщили ему боги. – И даже тебе не порвать их.

Волк аж фыркнул.

– Я смогу порвать любые цепи, – с гордостью заявил он.

Один разжал ладонь и показал ему Глейпнир – она замерцала в лунном свете.

– Вот это? – молвил презрительно волк. – Что за чушь.

Боги взяли ее за концы и потянули, чтобы показать, какая она прочная.

– Видишь, мы не можем ее разорвать, – сказали они.

Волк прищурился на шелковую ленту у них в руках, переливающуюся, будто след улитки или отраженье луны на воде, и отвернулся, явно не заинтересовавшись.

– Да ну, – сказал он. – Принесите лучше настоящие цепи, настоящие кандалы, тяжелые, большие, и я покажу вам мою силу.

– Это Глейпнир, – сказал ему Один, – и она крепче всех цепей и всех пут на свете. Ты боишься, Фенрир?

– Боюсь? Я? Вот еще. И зачем мне рвать такую тонкую ленточку? Что мне с этого будет – слава, известность? Чтобы люди собирались и судачили: «Вы слыхали? Фенрир-Волк так могуч, так силен! Он столь могуч, что сумел порвать шелковую ленточку!» Нет, не будет мне славы, если порву я Глейпнир.

– Вижу, ты боишься, – подытожил Один.

Великий зверь втянул носом воздух.

– Пахнет хитростью и предательством, – сказал он, и его янтарные глаза полыхнули в свете луны. – И хоть ваша Глейпнир может и правда оказаться всего лишь ленточкой, я не соглашусь, чтобы меня ею вязали.

– Тебя ли я слышу? Тебя, кто разорвал самые крепкие, самые большие цепи на свете? И ты испугался этой ленты? – вмешался Тор.

– Я ничего не боюсь, – прорычал волк. – Уж скорее вы, мелкие твари, боитесь меня.

Один поскреб в бороде.

– А ты, я смотрю, не дурак, Фенрир. Нет здесь никакого обмана. Но я понимаю твои колебания. Нужно быть поистине отважным воином, чтобы согласиться на узы, которые ты, возможно, не сможешь разорвать. И я уверяю тебя на правах отца богов, что если ты не сумеешь разорвать эту, как ты говоришь, шелковую ленточку, значит, нам, богам, и вправду нечего тебя бояться. И тогда мы освободим тебя и дадим уйти своей дорогой, какой пожелаешь.

Долгим рыком ответил ему волк.

– Ты лжешь, Всеотец. Ты лжешь, как другие дышат. Если ты закуешь меня в цепи, которых мне не одолеть, то с какой стати мне верить, что ты меня потом освободишь? Нет, я думаю, ты оставишь меня здесь. Ты замыслил бросить меня и предать. Нет, я не дам согласия, чтобы меня связали этой лентой.

– Прекрасные слова и храбрые, – сказал на это Один. – Хорошие слова, чтобы спрятать страх прослыть трусом, Фенрир-Волк. Да, ты боишься этой шелковой ленты. Все просто и не нужно больше никаких объяснений.

Зверь выкатил язык из пасти и расхохотался, показав острые зубы, величиной с человеческую руку каждый.

– Вместо того, чтобы сомневаться в моей храбрости, лучше докажи, что не задумал никакого подвоха. Можете смело вязать меня, если один из вас положит руку мне в пасть. Я сомкну на ней зубы, но кусать не стану. Если никакого обмана не будет, я открою пасть, как только освобожусь от пут или как только их с меня снимут, так что руке ничего не грозит. Вот так вот. Клянусь, я дам себя связать вашей лентой – но только с рукой бога во рту. Итак… чья она будет?

Боги переглянулись. Бальдр посмотрел на Тора, Хеймдалль посмотрел на Одина, Хёнир посмотрел на Фрейра, но никто не двинулся с места. Тогда Тюр, Одинов сын, вздохнул и, выступив вперед, поднял правую руку.

– Я положу руку тебе в пасть, Фенрир, – сказал он.

Волк улегся на бок, и Тюр вложил правую руку ему в пасть – совсем как раньше, когда Фенрир был еще щенком, и они вместе играли. Фенрир нежно сомкнул зубы, сжав ими руку бога в запястье и не проколов даже кожи, а потом закрыл глаза.

Боги связали его с помощью Глейпнир. Мерцающий улиточий след обнял великого волка, обвил ему лапы и сделал недвижным.

– Вот так, – сказал Один. – А теперь, Фенрир-Волк, разорви эти путы. Покажи нам, насколько ты силен.

И принялся волк тянуть и бороться; и толкал он, и напрягал каждый нерв и каждый мускул, чтобы разорвать проклятую ленту. Но с каждой потугой все трудней становилось ему, и все прочней становилась обуза.

Сначала боги лишь тихо прыскали. Потом захихикали. И, наконец, убедившись, что зверь обездвижен и опасности нет, откровенно захохотали.

Один лишь Тюр молчал и не смеялся. Он чувствовал, как остры зубы Фенрира у него на коже, как влажен и тепл язык, лижущий ладонь и пальцы.

Но вот Фенрир перестал бороться и лег недвижим. Если боги и вправду намерены его освободить, сейчас самое время.

Но боги лишь пуще смеялись. Тор гоготал громче ударов грома, Один смеялся сухо и сдержанно, Бальдр звенел колокольчиком…

Фенрир поглядел на Тюра. Тот храбро встретил его взгляд. Потом закрыл глаза и кивнул.

– Давай, – прошептал он.

И Фенрир сжал челюсти у него на запястье.

Ни звука не издал Тюр, лишь ухватил левой рукой за обрубок правой и сжал со всей силы, чтобы фонтан крови превратился в слабую струйку.

А дальше Фенрир смотрел, как боги берут один конец Глейпнир и пропускают его через камень, огромный, как гора, и хоронят его под землей. И как они берут другую гору и забивают камень еще глубже в землю – глубже самого глубокого океана.

– Один-предатель! – возопил тогда волк. – Если бы ты мне не солгал, я остался бы другом богам. Но страх твой тебя же и предал. Теперь я убью тебя, Отец Всех Богов. О, я подожду – подожду конца всего, и тогда я съем солнце и луну тоже съем. Но больше всего радости мне доставит твоя гибель.

Боги тщательно старались не подходить на опасное расстояние. Глубже и глубже вгоняли они камень, а Фенрир извивался и щелкал зубами. Ближайший к нему бог, сохранивший присутствие духа, всадил ему меч прямо в нёбо, да так, что рукоять застряла в нижней челюсти, встав в упор и оставив пасть навеки открытой.

Волк нечленораздельно зарычал, и слюна рекой полилась у него изо рта. Если бы вы не знали, что это зверь, то, пожалуй, решили, что перед вами – небольшая гора и река, текущая из устья пещеры.

И отвернулись боги, и молча пошли прочь от места, где река слюны бежала в черное озеро, но отойдя достаточно далеко, снова принялись хохотать и хлопать друг друга по спине, и ухмыляться – широко, как те, кто только что сделал что-то ужасно умное.

Тюр, впрочем, не смеялся и даже не улыбался. Он туго обвязал обрубок запястья тряпицей и шел вместе с богами в Асгард, держа совет сам с собою.

Такова история о детях Локи.