Санфиров Александр Юрьевич
За наших воюют не только люди
Еще в детстве, когда я читал книги о войне, мне всегда они казались в чем то ущербными. Долго не удалось понять в чем же дело. Но однажды во время просмотра фильма о войне, не помню его названия, я услышал, как его герой в лице Шукшина, сказал фразу " Говно не тонет". В те времена было удивительно, как такие слова пропустила цензура. Зал отреагировал ожидаемо. А мальчишки, мои сверстники, которых было не удивить ругательствами, после фильма все вспоминали эти слова.
И тогда меня осенило, чего не хватает в книгах. Жизни в них не хватает, представления о главных героях. Мы сознательно кастрируем свои произведения. Когда я в семидесятых годах начал читать англо-американскую литературу в подлинниках, то был поражен, что там все описывается своими словами. Считаю, что боязнь вставить в книгу матерное слово идет из тех лет, когда у нас была двойная мораль на работе, где мы были примерными строителями социализма, и на кухне, где мы этот социализм, извиняюсь, обсирали.
* * *
- Ивашов!- раздался голос старшины,- мать твою, ты, где ползаешь, боезапас кто за тебя получать будет?
Игорь Ивашов, плотный коренастый парень вылез из пулеметного гнезда, где он присев на корточки досмаливал самокрутку. И сейчас проходя, пригнувшись по залитому водой окопу, он лихорадочно делал затяжку за затяжкой, одновременно пытаясь держаться подальше от края, чтобы ему не завалился кусок грязного дерна за шиворот. Не аккуратно пристроенная саперная лопатка хлопала его по бедру, но помощник пулеметчика не замечал таких проблем.
Он молча подошел к старшине, и тот, глядя на равнодушное лицо красноармейца, махнул рукой и указал на четыре коробки патронных лент.
Когда также молча, он взял под мышки все четыре и ушел, старшина повернулся к командиру отделения.
- Видал, пополнение, вот как с таким разговаривать. Никак понять не могу, почему он вторым номером поставлен.
- А чо тут понимать Никифорыч, ты заметил, как он пулемет разбирает, у нас тут ни одного умельца такого нет. А вчера станину от максима, на себе весь переход тащил. А попробуй, унеси четыре коробки лент сразу.
- Точно,- сплюнул старшина,- силушки ему бог дал немало. Ладно, Ванюшка отсыпь табачка, а то я что-то скурился сегодня.
- Ох, Никифорыч доведет тебя жадность до беды, - вздохнул сержант, но вытащил из кармана галифе матерчатый кисет, с вышивкой и скупо отсыпал порцию махорки в небольшой квадратик газетной бумаги. Старшина осторожно скрутил его в трубочку и приклеил край, проведя по нему языком. Неожиданно со стороны немцев завыл воздух, и оба красноармейца одновременно присели, провожая головой пролетевшую смерть. За их спинами ухнул взрыв, а через минуту все поглотила какофония разрывов снарядов. Пришедший в себя старшина, шарил пальцами в окопной грязи, пытаясь найти выпавшую из рук самокрутку. Не найдя ее, поднял перепачканное лицо и крикнул:
- Немец артподготовку начал, через час наступление пойдет.
Его собеседник, оглушенный близким разрывом, непонимающе смотрел на него и показывал на уши.
- А, ни хер, - про себя сказал старшина и, схватив винтовку, выбрался из окопа и ловко пополз ко второй линии обороны.
- Вот пи..юк,- неприязненно прохрипел оглохший сержант, - полез богатства свои охранять. Ну, да ладно, если живыми сегодня останемся, то хоть пожрем от души.
Он вскочил и побежал по окопу. Его отделение занимало отдельную небольшую высотку, с которой неплохо просматривалась линия фронта, и пулеметный расчет, который он командовал, мог вести фланговый огонь почти на километр. А перед высоткой было приличное болото, через которое не пройдет ни один танк. И, видимо по этому, артиллерийский дивизион противника, лупил по высоте, чем только мог.
Сейчас все попрятались по двум блиндажам и молились про себя, чтобы не было прямого попадания. Разрывы ложились все ближе, в блиндаже, в который пробежал сержант, даже потемнело, когда в воздухе повисли пыльные облака, от удачного попадания в соседнее укрытие, одно из бревен наката, даже влетело в проход , к счастью, никого не задев Неожиданно наступила тишина.
- Неужели все?- удивленно подумал сержант, и поглядел на часы, артподготовка длилась всего двадцать минут.
- Интересно,- они там за кого нас держат, возмутился фронтовик, второй год, не выпускающий винтовку из рук.
Он вылез из полузаваленного входа в блиндаж. Увы соседнего блиндажа не было, также, как и тех кто там находился, три прямых попадания не оставили его боевым товарищам шансов на жизнь. За ним из блиндажа вышли трое красноармейцев и побежали на свои места. Сержант, задыхаясь и кашляя от пыли, пополз по окопу, который был разделен воронкой быстро заполнявшейся мутной водой. С трудом он пробрался по крутой осыпи и. зло выругался, когда левой рукой попал на еще горячий, острый осколок. И тут он услышал звуки работы шанцевым инструментом, то бишь лопатой. Он прошел по сохранившемуся переходу к пулеметному расчету. Старший пулеметчик Ваня Дегтярев лежал на земле, запрокинув голову со светлыми отросшими волосами, на его шее был небольшой осколочный разрез и рядом лужа крови.
А Ивашов, как ни в чем не бывало, работал над разбитым бруствером, стараясь укрепить его, как можно лучше. Его блестящая лопатка врезалась в каменистую почву, как в масло.
- Придурок!- завопил сержант,- что не маскируешься,- сейчас снайпер тебя снимет и пи...дец котенку.
- Товарищ сержант, так нету, там никаких снайперов.
- Откуда ты это знаешь, мудак, они, что тебе докладывали.
- Нет, товарищ командир, не докладывали, но я просто знаю, - упрямо наклонив голову, ответил Ивашов, продолжая свою работу.
Сергей Трофимов служил в армии уже пять лет. За плечами была Финская война, где он успешно провоевав почти все три месяца, получил ранение и после окончания конфликта еще месяц провалялся в госпитале в Ленинграде. Ему оставалось совсем немного до дембеля, когда началась война с фашистами. Прошло полтора года, ефрейтор Трофимов стал сержантом, добавил второй треугольник на эмалевой эмблеме, и приобрел немалый боевой опыт. Но, потерял всех сослуживцев, с которыми начинал воевать. В роте он оставался единственным старожилом, но зато отношение к нему было очень уважительное, даже капитан, командир батальона, не считал зазорным посоветоваться при подготовке позиции. Комиссар полка, несколько раз заводил разговор о приеме в партию, и Сергей был не против этого, но все, как-то не складывалось. Тем не менее, все шло к тому, что вскоре он станет младшим лейтенантом. Несколько лет службы дали большой опыт, и практически с первого взгляда он мог понять, как будет воевать молодой солдат, и сколько примерно суждено ему прожить.
Но вот с Ивашовым у него ничего не получилось. Когда две недели назад он увидел этого плотно сбитого плечистого парня с курносым мрачноватым лицом, то, глядя, на его неуклюжие движения подумал,
-Да, это не жилец, шлепнут тебя парень в ближайший день, два.
Но, когда он гаркнул ему в ухо:
-Красноармеец Ивашов упор для стрельбы лежа принять,- то не увидел даже движения, а тот уже лежал на земле, с винтовкой изготовленной к стрельбе.
К его недоумению, никто из товарищей Ивашова не удивился такому скоростному исполнению приказа. Ближе к вечеру он узнал почему. Оказывается, этот деревенский парень во время короткой учебы в тылу поразил всех командиров. Призванный из глухой вологодской деревушки парень, за несколько дней стал образцовым красноармейцем и с успехом овладевал всей нехитрой премудростью рядового бойца. И, скорее всего, поехал бы он на учебу в офицерское училище, клепавшее младших лейтенантов, как пирожки, если бы не его странности. Всем кто с ним общался, было не по себе от взгляда внимательных спокойных серых глаз. Казалось, что эта деревенщина видит всех насквозь. Через пару дней в учебном взводе стала ходить байка, пущенная рыжим Фомой Веревкиным из Архангельска, что Игорь сын колдуна, ушедшего в тайгу от советской власти, и отец передал ему часть своих приемов. Этому легко поверили, потому, что как-то вечером Игорь мимоходом притронувшись к ноге тощего москвича, художника по профессии, вылечил того от мозолей, натертых тяжелыми яловыми сапогами. Об этом утром рассказал сам москвич, охотно показывая желающим свои ноги без единой мозоли.
На следующий день к ним в расположение пришел лейтенант из спецотдела и поговорил с Ивашовым, к всеобщему удивлению беседа, протекавшая в старшинской каптерке, прошла спокойно, и собеседники разошлись, довольные друг другом. А лейтенант, идя в штаб учебной части, думал,
- Ну, бля, я этому ебнутому пи ..юку вломлю. Блядь, два часа потерял, с деревенским придурком, это же надо пустить слух про колдуна. Пи ..ец Веревкину, из нарядов сукин сын не выйдет, все сральники языком вылижет.
Но на следующий день лейтенанту позвонил непосредственный начальник и спросил:
- Ну, как Володя, раскрутил этого врага народа?
Лейтенант смущенно кашлянул,- понимаете, товарищ майор, меня несколько дезинформировали, но я уже разобрался.
Голос майора построжел:
- Товарищ лейтенант, вы, что не понимаете специфики нашей службы, был сигнал, а дыма без огня не бывает. Давайте берите этого Ивашова и ко мне.
Лейтенант тяжело вздохнул и отправился к командиру части. Тот мрачно оглядывая безопасника, подписал рапорт, и лейтенант с двумя бойцами отправился за Ивашовым.
Лейтенант сидел на жестком сиденье полуторки, в открытое окно фанерной двери свистел морозный воздух. В начала из-за рева мотора из кузова доносился разговор конвоиров, но потом не было слышно ни слова. Когда они остановились перед железнодорожным переездом, ожидая прохода воинского эшелона, встревоженный лейтенант выскочил из кабины и глянул в кузов, а там, на копне сена накрытой плащ-палаткой мирно спали Ивашов и его охрана. Но винтовка была у каждого под рукой, и только он открыл рот, чтобы выразить свое возмущение, один из конвоиров открыл глаза и внимательно бодрствующим взглядом посмотрел на командира. Растерявшийся лейтенант пробурчал:
- Вы, на какой хер тут посажены, охранять подследственного надо, а не спать вповалку вместе с ним.
На что оба конвоира уселись и с недоумением огляделись по сторонам.
- Так мы тащ лейтенант не спим, глаз еще не смыкали. А этот Ивашов, сразу, как мы выехали, захрапел.
Лейтенант сказал водителю, что остается в кузове и машина, задергавшись, поехала дальше.
В большом штабном здании дивизии спецотдел занимал всего несколько комнат вот туда, и двинулись приехавшие военные. Когда лейтенант зашел в кабинет начальника майора Синева, то громко доложил, что подозреваемый Ивашов доставлен по его приказанию.
Поморщившись от командного голоса, который лейтенант усиленно развивал уже месяц, майор распорядился привести Ивашова к нему.
- Я лейтенант, таких салаг на раз раскалываю, понял, сейчас посмотришь, как работать надо,- добавил он в конце своей речи.
Вскоре Ивашова завели в кабинет. Майор, сидя за громадным письменным столом, ласково предложил:
- Боец бери стул, садись, в ногах правды нет.
Ивашов спокойно уселся на стул и уставился своим бычьим взглядом на майора. Тот под этим взглядом беспокойно заерзал на стуле и встал.
- Ну, расскажи голубчик, кто у тебя батя был, откуда мобилизовали.
На это Ивашов спокойно ответил:
- Так в сопроводиловке все указано товарищ майор.
Тот встал и навис над допрашиваемым.
- Так, ты что, сука! Учить меня вздумал!- внезапно заорал он, и хотел выбить стул из-под Ивашова. Но к удивлению лейтенанта, уже не раз наблюдавшего этот трюк, майор промахнулся мимо ножки стула и грузно упал носом прямо в грязный пол.
Ивашов без выражения смотрел на шевелящегося перед ним на полу человека.
- Интересно, - подумал лейтенант, - он на него, как на муравья смотрит, - и ринулся помочь встать своему начальнику. Но тот с матами уже поднялся с пола и повернулся к Ивашову с явным желанием продолжить интенсивный допрос.
Неожиданно тот моргнул, и майор резко повернулся и вновь уселся за стол.
- Ну что же красноармеец, я все понял, можешь быть свободным. Лейтенант, давайте обратно в часть, дело не будет заводиться.
Лейтенант секунду смотрел с удивлением на командира, но затем его лицо разгладилось, он спокойно встал и вместе с Ивашовым покинул кабинет, из которого в этом году еще никого после допроса не выводили без конвоя. Два красноармейца, уже неоднократно возившие подозреваемых, с открытым ртом смотрели на это зрелище.
- Ты видел? - ткнул один другого,- точняк, парень с нечистой силой попутан, Витька, я седня выспорил махру у тебя. Сразу сказал, что ни хера Ивашке не будет, а ты - посадят, посадят, а вот и не посадили.
Второй только согласно мотнул головой, соглашаясь с проигрышем.
После этого события случилось еще одно, Полковник, командир тыловой части, где проходило формирование подразделений для отправки на фронт, лично явился в казарму, чтобы посмотреть на так неожиданно вернувшего красноармейца. Он до этого никогда не интересовался личным составом, который находился здесь одну две недели, чтобы хоть немного научиться выполнять команды и держать в руках винтовку.
Но до сего дня и таких событий, как вчера здесь не происходило.
Вечером, когда после ужина красноармейцы сидели около теплых печей, намерзнувшись за день, и вдыхали аромат портянок висевших на веревках, раздался вопль дневального
- Рота смирна!
Сидевшие особо не прониклись, думая, что просто пришел их старшина. Поэтому вставали с ленцой, а несколько мужиков в возрасте даже не повернули головы в ту сторону. Но тут раздался грохот опрокинутой табуретки и все услышали громкий рапорт сержанта:
- Товарищ полковник, рота отдыхает в личное время, больных и отсутствующих нет. Дежурный по роте сержант Нифонтов.
За спиной полкана стоял лейтенант Сидоров, командир учебной роты и аж приплясывал от волнения, грозя кулаками своему воинству.
Полковник покивал головой, и доброжелательно сказал:
- Вольно, товарищи, отдыхайте,- повернувшись к лейтенанту, он добавил, - Владимир Петрович пройдемте в канцелярию.
Там он уселся за обшарпанный стол с выломанными ящиками, усеянный чернильными пятнами и обвел тоскливым взглядом стены, оклеенные потускневшими обоями и единственной полочкой на которой стояли немногочисленные уставы.
- Неужели, придется, отсюда уходить, - в который раз подумал он,- фронт все ближе подходит. Полтора года воюем, и вновь отступать начали.
- Лейтенант, я хотел бы с вашим эскулапом поговорить,- повернулся он к Сидорову, который навытяжку продолжал стоять у стола. Видя, что подчиненный его не понял, он с досадой пояснил,- ну, с этим вологодским, которого спецотдел загреб вчера.
Озадаченное лицо лейтенанта прояснилось, он выглянул из канцелярии и заорал:
- Дневальный, Ивашова ко мне, мигом!
Спустя полминуты в канцелярию зашел полуодетый взъерошенный боец, он был бос, и завязки от галифе и кальсон путались у него под ногами. Невысокий очень широкий в плечах, он производил впечатление неимоверной силы. Когда он неуклюже кинул свою кисть, больше напоминающую лопату куда-то за ухо и доложил полковнику, что красноармеец Ивашов по приказанию командира роты прибыл, тот раздраженно произнес:
- К пустой голове руку не прикладывают, - и укоризненно посмотрел на Сидорова.
Потом спросил,- боец ты, почему босиком? Что тапочек не хватило?
- Товарищ полковник, тапочек хватает, но мне больше босиком нравится ходить,- с типичным вологодским говорком, степенно ответил Ивашов.
- Понятно,- медленно протянул полковник,- закаляешься, значит, это хорошо, а вот форму одежды нарушать нельзя. Ты должен был придти в кабинет в тапочках, и, кроме того, постучать в дверь и попросить разрешения войти.
И он вновь с укоризной посмотрел на по-прежнему стоявшего по стойке смирно Сидорова.
- Товарищ полковник, - не выдержал, наконец, лейтенант, - они же с эшелона всего четыре дня. До отправки на фронт им еще больше недели.
Полковник нахмурился:
- Товарищ лейтенант, вы же знаете, что в связи со сложившейся обстановкой у нас нет этих дней. Может, быть, это будет уже послезавтра. Все сформированные подразделения будут отправляться на юг. Там они надолго забудут, что такое тапочки, а вот честь им отдавать придется.
Лейтенант напрягся и с надеждой спросил:
- Товарищ полковник, а моему рапорту ход дадите? Я ведь еще месяц назад на фронт просился? Как раз с маршевой ротой и отправлюсь.
Полковник, до этого момента, разговаривающий тоном учителя побагровел:
-Блядь! заебали вы меня своими рапортами! Все пишут и пишут, бумагомараки херовы. А кто будет здесь служить, Пушкин? Думаешь, мне здесь нравится, я может быть еще больше тебя на фронт хочу, так, что выкинул я на х..й твой рапорт, не ссы, время придет еще навоюешься.
Лейтенант молча слушал излияния командира части и думал:
" Конечно, знаю чего ты распизделся, вчера писарь шепнул, что тебя самого генерал на х. й послал вместе с рапортом. Черт, не вовремя я тоже влез, надо было попозже напомнить."
- Ладно, - сказал успокаивающийся командир, - пройди в роту посмотри, чем у тебя бойцы заняты, поговори, беседу проведи, информацию с фронта расскажи.
Лейтенант повернулся и вышел из кабинета.
Полковник между тем с любопытством оглядывал красноармейца.
"В классическую бы борьбу ему пойти,- подумал он,- цены бы там ему не было."
- Игорь,- неожиданно обратился он к спокойно сидящему красноармейцу, который во время бурной реакции полковника на напоминание лейтенанта, даже не сменил позы и безразлично смотрел на боевой листок, прикрепленный на стене у дверей,- скажи, ты действительно вылечил мозоли у бойца, или это все байки ваши?
- Почему же, действительно убрал я его мозоли, а то он все отделение тормозил.
Полковник глубоко вздохнул и спросил:
- А можешь ты геморрой вылечить?
В серых равнодушных глазах появилась искра интереса.
- Товарищ полковник, а что такое геморрой? Я этой болезни не знаю.
Полковник вновь вздохнул:
- Игорь, можешь назвать меня Александр Николаевич, а геморрой ну, это короче когда задница болит и из нее кровь временами идет.
В глазах красноармейца зажглось понимание:
- Слыхал я про такую болезнь, у людей она часто бывает.
Александр Николаевич с удивлением посмотрел на бойца:
- А ты, кто не человек, что ли?
Ивашов смотрел на него своим загадочным взглядом, и полковник почувствовал, как у него по спине поползли мурашки.
Но они вдруг исчезли, когда огромные ладони Ивашова легли ему на колени. Это продолжалось всего несколько секунд.
Когда злой лейтенант, нанюхавшийся до одурения портяночной вони, зашел в канцелярию, Ивашов по-прежнему сидел около стола. А полковник с интересом, стоя у стены, разглядывал боевой листок.
- Лейтенант, а кто это у тебя за талант появился, ты посмотри, как фрицев обрисовал.
- Из новобранцев товарищ полковник, москвич, художником оформителем работал, это ему говорят мозоли, Ивашов убрал, так ведь было дело? - повернулся он к красноармейцу?
Тот ничего не успел ответить, как полковник зло бросил:
- Лейтенант, перестань дурью маяться, что доктора себе нашел? Игорь, дуй в расположение и не отсвечивай. И чтобы я этих дурацких разговоров про мозоли больше не слышал.
А вот паренька художника с маршрутного листа вычеркни. Такие кадры нам самим нужны, чтобы завтра он уже был переведен в штаб, будет теперь, кому боевые листки оформлять, да и другую наглядную агитацию.
Полковник бодро вышел из дверей казармы и, посвистывая, пошел в сторону офицерского общежития.
Лейтенант с удивлением глядел вслед исчезающему в темноте силуэту, светомаскировка соблюдалась строжайшим образом, и ни единого лучика света не пробивалось сквозь занавешенные окна.
- Хм, что это с нашим полканом стало, старик ведь уже, сорок один год исполнился, а вон, побежал, как молодой, - оценил он прыть командира.
На следующий день, после построения, когда два сержанта уже собирались развести взвода на учебу, к лейтенанту торопливо подошел начальник ремонтных мастерских, капитан Терехов. Капитан был очень интересной личностью, начало его службы терялось где-то в дореволюционном прошлом, где он был то ли водителем, то ли пилотом, точно никто не знал, но все его командиры, сменявшие друг друга в этой части в течение прошедших лет были уверены в одном, что без Терехова они не обойдутся, ведь механиком и слесарем он был великолепным и мог оживить почти всю чего касалась его рука. Поэтому Илларион Илларионович, без особых проблем, дослужился до этих времен, ни одна кампания по чистке рядов Красной армии его не коснулась. За годы службы в званиях он повышался редко и пребывал в своем последнем звании уже почти тринадцать лет, но о том, чтобы его отправить на гражданку за выслугой лет и преклонном возрасте, речи никто не заводил.
Терехов с озабоченным видом что-то внушал командиру роты, тот слушал его с большим скепсисом. Но в итоге он снова вышел перед строем недавних гражданских, а сейчас чуть-чуть похожих на военных, мужчин.
- Товарищи бойцы, - начал он с безнадегой в голосе, - есть ли среди вас слесаря, которые могут поработать на ремонте оружия, те, кто считает, что справится, два шага вперед из строя.
Строй безмолвствовал, в основном в нем сегодня стояли сельские ребята с северо-запада России, которые чаще держали в руках косы, да лопаты, чем напильники и пилы по металлу, да и на еще достаточно редких тракторах, посидеть довелось далеко не каждому.
Два командира обводили строй глазами и их взгляды скрестились на самой последней в этом строю фигуре красноармейца, который сейчас один стоял на два шага впереди всех.
- Ивашов, - с удивлением воскликнул лейтенант,- ты же вроде в глухой деревне жил, - что ты про ремонт оружия можешь знать?
Но Терехов успокаивающе положил ему руку на плечо.
- Не время сейчас Володя, выяснять, что да, как. Раз парень говорит, значит хоть, что-то умеет, пусть работает, мне только взгляд кинуть на его работу и все пойму.
- Ну что боец, - обратился он к недвижимому Ивашову, - пошли, но смотри, если спиздел, плакать будешь горючими слезами.
Пока они шли до мастерских находящихся не очень далеко от казарм, капитан забросал своего спутника десятком вопросов, но, получая скупые односложные ответы, растерял все свое красноречие, и когда они вошли в старое одноэтажное кирпичное здание до революции бывшее спичечной фабрикой, находился в прескверном расположении духа, поэтому для начала отматерил, всех своих подчиненных в количестве двух человек.
Те уныло копались в груде ржавого железа, выискивая что-нибудь сохранное.
И тут его взгляд упал на Ивашова, тот как раз подошел к верстаку, и, взяв в руки напильник, провел им по детали, зажатой в тисках. Для старого механика сразу стало все ясно, перед ним мастер, для которого работа с металлом привычное дело, да еще, похоже, и любимое, если учесть, какие взгляды он кидал на пару убогих станков, стоявших в цеху.
Ну, что думаешь про этот пулемет, - сказал он молодому красноармейцу, подведя его к Максиму, из которого, наверно, еще Анка-пулеметчица стреляла по белым.
До этого капитан не видел Ивашова, и поэтому до него не доходило, что тот находится в крайнем волнении, и его обычное безразличие полностью исчезло. Он суетливо осмотрел пулемет, быстро разобрал его, аккуратно простукивая молотком приржавевшие части.
Затем он начал разглядывать все по отдельности, а некоторые детали даже лизнул.
- Я понял! Понял, как это работает!- возбужденно сообщил он капитану, - оказывается все так просто.
- Хе-хе, - крякнул довольный Терехов,- ну раз понял, давай работай, так, где ты говоришь, с железом дело имел?
- Товарищ капитан, мой отец кузнецом был, и дед кузнецом, и прадед тоже.
- Да, вот такие дела, значит,- пробормотал Терехов,- а я тут байку про знахаря слыхал. Ну, хватит болтать, давайте за дело, у тебя на сегодня командир ефрейтор Горелов, он наш водитель и, кроме того, до армии работал на оружейном заводе, видишь, от брони человек отказался, чтобы на фронт попасть, а получилось, что теперь тут хламье разбирает.
Было видно, что Ивашов находится в большом раздумье, хочет спросить и не решается.
- Ну, давай, давай, телись, спроси, чего хочешь, - добродушно сказал Терехов довольный, что заимел еще одного работника.
- Товарищ капитан, а почему он от брони отказался, на фронте она бы еще как пригодилась,- выдал Игорь.
Капитан и оба красноармейца схватились за животы.
- Ну, ты деревня, - задыхаясь от смеха, выдал Горелов, - это же не настоящая броня, это просто бумага, что меня нельзя в армию призвать, ха-ха-ха, ой уморил, может, ты специально пошутил?
Но Ивашов глядел так серьезно, что смех вояк скоро закончился.
- Ладно, посмеялись, и хватит,- приказал Терехов,- твое дело Ивашов- разборка, всего, что тебе Горелов отыщет, разбирать и в ту бочку с керосином, а потом чистить, блистить, и до ума доводить, но тебе это пока не грозит. Так я ушел, и смотрите мне, к обеду приду, проверю.
В начале, Сашка Горелов, увидев вошедшего квадратного парня, решил про себя,
- Пацан от занятий решил откосить, неохота по снегу с винтовкой бегать. А так, как такого опыта, как у Терехова у него не было, то и навыков Ивашова сразу оценить он не мог. Но когда к обеду, на верстаках выросла груда, вычищенных блестящих прибамбасов, он не поверил своим глазам. Он с удивлением глядел, как моментально разваливается на части все, что попадает в клешни Игоря, маленькая отвертка в его руках была почти не видна, но он, тем не менее, вполне успешно орудовал ей.
Горелов шепнул напарнику:
- Ашот ты когда-нибудь такое чудо видел?
Тот помотал головой и также тихо спросил:
- Слюшай, как у нэго палучается, инструмэнт в таких руках держат?
- Понятия не имею - ответил его собеседник.
Ашот подошел к не разгибающему головы Ивашову.
- Паслушай друг, вот мой дед багатыром был, он мог мэдный пятак в трубку скатать, мне кажэтца, что ты тоже можешь этот подвиг павтарыть.
Ивашов поднял потное грязное лицо:
- А что такое мэдный пятак, - без улыбки спросил он.
На этот раз парни не смеялись.
- Слушай, Игорюха, за дураков нас не держи, все ты знаешь. Деньги это медные, объясняем для тупых.
Игорь протянул руку:
-Давайте вашу деньгу.
Сашка засуетился:
-Этот пятак еще найти надо, где-то на верстаке один завалялся.
После чего начал раскидывать инструмент лежащий на отдельном верстаке. Он все же нашел грязный зазеленевший пятак под стеклянной бутылкой с паяльной кислотой.
Ивашов взял монету и долго разглядывал ее со всех сторон, под недоумевающие взгляды товарищей, затем взял ее между указательным и большим пальцем правой руки и легко скрутил в трубку.
Ашот вскочил и, попросив у Игоря изуродованную монету, начал ее разглядывать со всех сторон.
- Ну, ты и силен!- наконец пришел в себя Горелов, слышал, конечно, о таком, но видеть, никогда не видел.
- Ашот,- обратился он к приятелю,- а твой дед так пятак скручивал?
- Нэт, -признался тот,- дэдушка мог только согнуть пополам, и все.
Сашка засмеялся:
- Видишь, какие у нас в Вологде богатыри, сильнее ваших. Ну, ладно,- засуетился он,- обед уже скоро, я сейчас котелки возьму и за шамовкой сбегаю.
Ашот поморщился:
- Саша, ты ведь не сидэл, зачем такие плохие слова говоришь. Игорь подумает, что ты в турьме был.
Горелов махнул рукой:
- Да никак не могу отстать, сосед по дому у нас был, он все время так говорил, вот к языку и пристало.
Ашот повернулся к Ивашову, - вот видишь это он просто по привычке, а вообще он активный комсомолец. Ты ведь наверно тоже в комсомоле?
Игорь, который без эмоций слушал похвалы в свой адрес, с минуту явно раздумывал, а потом спросил:
- А что такое комсомол, и почему туда надо вступать? Меня в военкомате тоже спрашивали комсомолец ли я. Но там почему-то, когда я тоже спросил, что это такое, капитан начал смеяться и спрашивать из какого медвежьего угла я вылез.
Оба красноармейца посмотрели друг на друга и Горелов решительно сказал:
- Ну, это никуда не годится, может ты еще и читать и писать не умеешь?
-Умею,- сказал Игорь,- но только очень плохо и читаю по складам.
- по слогам,- автоматически поправил ефрейтор,- ну хоть это радует, ты в школе то учился?
- Нет, я с отцом в лесу жил, не было у нас школы, он сам меня немного учил, но мне это не нравилось. Я больше охотиться любил и в кузнице работать,- неохотно сообщил Ивашов.
- Понятно, наверно твой отец был кулацким элементом,- задумчиво протянул Горелов, от последних новостей, забывший, что собирался бежать за едой.
Ивашов в ответ сообщил:
- Вот и капитан в военкомате меня все допрашивал, кто я и что, документы просил. А я тогда даже не знал, что такое документы. У меня отец умер, стало совсем скучно, и я решил пойти к людям. И тут только узнал, что война идет, и решил, что надо идти воевать. А про кулацкий элемент я ничего не знаю, сколько себя помню, мы все время в лесу жили. К нам, правда, приходили иногда люди, железо старое приносили, отец перековывал, а потом я начал ему помогать.
Ефрейтор глубокомысленно заявил:
- Теперь понятно, почему ты такой нелюдимый, привык в лесу к одиночеству. Эх, жаль, что вам на фронт вскоре, я бы тебе помог, про комсомол рассказал. А у вас в роте комсорг есть?
Ивашов пожал плечами.
- Я слышал, что кого-то выбрали комсоргом, но мне это неинтересно. Он все собирается комсомольское собрание устроить. Вроде бы на завтра хотел. Разговаривал со всеми. Ко мне тоже подходил, но мне не понравился - плохой человек, мысли у него нехорошие.
Ашот скептически хмыкнул:
- Как это ты узнал, что мысли у нэго нехорошия, нельзя так про людэй говорить, ты ведь эти мысли нэ читаишь.
Ивашов посмотрел на него и ничего не сказал, отчего Ашот почувствовал себя неловко, как будто он сделал большую глупость.
Они сидели и энергично уничтожали макароны по-флотски, стуча ложками по днищу котелков, когда в мастерскую зашел Терехов.
- О, так и знал, мать вашу, опять жрете, небось, пропиздели три часа, а теперь можно и поесть.
- Товарищи капитан,- воскликнул вскочивший ефрейтор, лихорадочно, стараясь прожевать твердую горбушку,- мы только, что приступили к приему пищи, а до этого работали, посмотрите, сколько сделали.
Терехов кинул скучающий взгляд в сторону, куда показал Горелов и открыл рот от удивления.
- Ни хера себе! Ну, вы парни молодцы, Я смотрю, Ивашов вам к месту пришелся. Вчера у вас такой результативности не было.
- Так точно товарищ капитан, не было,- радостно согласился Горелов.
- Товарищи красноармейцы,- бодро продолжил капитан,- объявляю вам благодарность за ударную работу, надеюсь, что до вечера вы разберетесь со всем этим хламом. Что касается тебя, Ивашов, я сегодня же подам рапорт командиру полка, чтобы он тебя перевел в мое распоряжение, такими кадрами разбрасываться не след. Усек? - Спросил капитан и, не дожидаясь ответа, покинул мастерские.
- Ну, что сынку, - с отеческими интонациями обратился Горелов к Ивашову, - не получится теперь на фронт попасть, будешь вместе с нами в мастерских работать. Вот завтра эмку полкана пригоню, будем мотор перебирать. А чего ты такой смурной, сидишь, тебе же нравится слесарная работа?
- Я должен попасть на фронт,- упрямо мотнул головой Игорь, - да, мне нравится здесь, но мое место в бою.
- Послушай Игорек,- вновь обратился к нему Горелов,- ты ведь уже знаешь, что такое воинская дисциплина?
Ивашов мрачно кивнул головой.
- Наверно ты уже понял, что, мы в армии себе не принадлежим, и живем по приказу вышестоящего начальника, так, что чего хочешь ты или не хочешь, никого не интересует. Я ведь тоже думал, что поеду на фронт, а вот видишь, сглупил, надо было в анкете написать мое первое место работы, а не "почтовый ящик" и видишь, где оказался.
На этом разговор оборвался, до конца дня Ивашов оставался молчаливым и задумчивым, глядя на него, оба приятеля тоже большей частью молчали, но когда перед ужином Игорь ушел в роту, они оба, всласть поговорили про странного человека, с которым им довелось работать.
- Ничего,- сказал Горелов,- парень с головой, перебесится, все равно ничего сделать нельзя
- Не знаю,- покачал головой Ашот,- мнэ кажэтся, что этот сделает.
Но, увы, ночью учебный полк подняли по тревоге и заспанные красноармейцы одевались, пытаясь понять, что случилось.
Но тут в роту ворвался озабоченный Сидоров, и с ходу с криком:
- А, бля, что это за чмо рыжее по койке ползает!!! - и метнул в ползающее чмо табуретку. Чмо моментально нырнуло под койку, а табуретка попало в то место, где это чмо только что было. Очевидцы этого события дико заржали, и сборы приняли еще более быстрый характер. (реальный факт моей службы)
По торопливости лейтенанта все окончательно решили, что пришел тот момент, когда они отправятся на фронт
И действительно, когда началась раздача сухого пайка, у самых неверующих исчезли последние сомнения. На улице уже слышались крики и команды, подразделения строились в походные колонны и медленно исчезали, двигаясь в сторону железнодорожной станции.
В штабе, тем временем также царила суета.
Сегодня ночью пришел приказ, и по этому приказу, учебная часть переформировалась в отдельную стрелковую бригаду, к которой придавался артиллерийский дивизион. И через две недели новая бригада должна была быть на фронте. Но полковник Гаврилов, которого в последние два дня совершенно не беспокоил внезапно прошедший геморрой, тяжести новой задачи не испугался и бодро восседал в штабе, поливал матом всех подряд. В своих мыслях он был уже, там, на фронте, шел в наступление, и конечно в итоге получал воинское звание, более соответствующее командиру бригады.
Его мысли прервал, так не вовремя появившийся, комиссар полка. У подполковника Наума Соломоновича Берлинера было такое свойство, появляться тогда, когда его никто не ждал, и влезать во все дела со своими советами.
Вот и сейчас он не к месту, стал сыпать лозунгами и что, как здорово, что они понесут "смерть фашистской гадине".
И поэтому интеллигентный Гаврилов думал следующее:
- Вот козел! Уебать бы тебя по еблищу, чтобы не путался под ногами, так ведь хер знает, что из этого получится, да еще и в звании понизят. А этот сучара все еще себя ведет, так как будто он теперь не мой замполит, а хуй знает кто.
Но вслух он вежливо предложил:
- Товарищ полковой комиссар, Наум Соломонович, может, вы проверите, как проходят сборы в подразделениях, где, что-то не так, надавите своим авторитетом. Пройдитесь, будьте добры.
Лицо Берлинера скривилось, в теплом штабе было гораздо удобней произносить лозунги, но повода к отказу у него не нашлось, и он еще раз сообщив о готовности отдать жизнь за Родину и Сталина, вышел из кабинета командира части.
Полковник облегченно вздохнул, и почувствовал некую неловкость перед командирами подразделений, к которым заявится полковой комиссар.
Ивашов лежал на втором ярусе нар и под монотонный стук колес, разглядывал однотонный степной пейзаж, припорошенные снегом поля и редкие перелески. Видно было плохо, потому, что, облокотившись на брус шедший поперек открытых дверей, без конца стояли красноармейцы и смолили самокрутки. Фома Веревкин, достав свою драгоценную тальянку, сидел на нарах и писклявым голосом копировал Клавдию Шульженко.
Но неизбалованным слушателям, казалось, что Фома поет очень хорошо.
На круглой чугунной печке стоял почерневший чайник, из его носика шел пар, чайник кипел почти все время, потому, что пили чай постоянно. Перепившие чаю, удалялись за занавеску, где была пропилена дырка в полу вагона, и, удалив лишнюю жидкость, вновь цедили в алюминиевые кружки жидкую заварку.
Фоме надоело играть и он, отложив гармонь, начал сплетничать. Он кинул взгляд на нары, Ивашов вроде бы спал, накрывшись шинелью с головой. Сапоги были подложены под голову вместе с остальными вещами. Но портянки оставались намотанными на ногах.
Фома, мотнул головой в сторону портянок.
- Мужики, вы внимание обращали на портянки Ивашова?
Сразу же на ноги Ивашова устремили взгляды все, кто услыхал Фому.
- Ну и че ты там углядел,- спросил Серега Федоров, здоровый парень, призванный из Череповца, - ты рыжий смотри, на земелю моего лишнего не говори, а то пизды быстро схлопочешь, Игорь свой пацан в доску, мы с ним в одной команде прибыли.
Фома слегка прибздел, но также бойко продолжил:
- Так я чо ребята, я ни чо, только вы гляньте, у нас у всех портянки от пота грязные с пятнами, а у Ивашова вон почти белые, я давно это заметил.
- Ну, и че с этого, - вновь вступился за земляка Федоров, - может он не потеет, это ты ссыкун и брехло вонючее лишнего пиздишь. Но тут в беседу вступил сержант, замкомвзвода, который громко подал команду
- Прекратить пиздеж! Так, красноармеец Веревкин на следующей станции за углем, красноармеец Федоров за водой, вам блядь, завтра в бой идти, а вы тут мозги всем ебете, всякой хуйней! Эх, плохо оружия у нас нет, сейчас бы вы у меня делом занялись,- закончил он с тоской в голосе, - раз бы двадцать собрали, разобрали, да еще и почистили, мозги то прояснели.
Неожиданно залязгали тормоза и состав начал замедлять ход, вот появились рельсы второго пути, и поезд остановился. Небольшой полустанок в степи, кроме двух небольших домиков ничего не было. Несколько минут все ожидали, что состав тронется, но вскоре по вагонам пронеслось, "встречный пропускаем". И тут из всех теплушек хором повалили бойцы, большая часть дружно начали обссывать вагонные колеса, другие трепались о жизни, и только на двух платформах сразу после локомотива и в конце состава, расчеты зенитных пушек зорко смотрели в голубое небо.
Ивашов тоже, как и все не удержался и выпрыгнул с вагона, Он наклонился и хотел взять снег в руки, но снег, запорошенный паровозным дымом, был грязен до невозможности.
Он выпрямился и глубоко вдохнул морозный воздух.
С юго-запада послышался гудок паровоза, и вскоре стал слышен шум идущего эшелона. Встречный состав тоже замедлял ход. Когда он остановился, из домика дежурного вышло несколько человек.
И тут из вагонов поезда начали подавать носилки с непонятным грузом. Но вскоре все, с замиранием, поняли, что это такое. Несколько санитаров и санитарок выносили трупы умерших бойцов из санитарного поезда. Из вагона, который остановился напротив Ивашова, выглянула пожилая женщина и закричала:
- Солдатики, помогите ради бога. Тут один раненый богу душу отдал, никак не можем вынести, очень тяжелый.
Только, что оживленно шумевшие парни, бодро курившие самокрутки, торопливо прятали глаза, а Фома, стал белым, как снег.
И только Ивашов без раздумья шагнул вперед и без разговоров полез в вагон.
Выносили умерших на другую сторону состава, поэтому увидели это только любопытные, которые присели, чтобы посмотреть на это зрелище под вагоном, Но и они не поняли, что за жест сделал Ивашов, когда один вынес умершего солдата и положил в ряд с остальными. А его тихий возглас при этом "Хазад галл" услышала только пожилая санитарка, которая медленно шла вдоль умерших и усердно крестила каждого.
Подполковник Берлинер, который, как всегда оказался в ненужное время в ненужном месте, сделал вид, что этого не замечает.
После нее вдоль ряда трупов прошло поездное начальство и прибывшие военные, трупы были приняты по описи, их документы отданы, и все живые начали разбегаться по вагонам.
Ловко запрыгнув в теплушку, Ивашов уселся на нары рядом с печкой и, скрутив себе огромную козью ножку, прикурил ее от раскаленной дверцы и запыхтел, выпуская в воздух большие кольца дыма. Окружающие с сочувствием смотрели на него.
- Переживает парень,- думали они,- ведь единственный из нас не испугался труп на руки взять.
Веревкин все же не смог удержать язык:
- Слышь, Ивашов, если такие самокрутки будешь крутить, никакой махры не хватит.
И тут же заткнулся, получив изрядного "леща" от Федорова, да такого, что лязгнули зубы.
- Серега, ты чего, я же, чуть язык себе не откусил! - завопил он, и с надеждой посмотрел на сержанта. Но тот равнодушно отвернулся в сторону. Федоров, увидев, куда поглядел Веревкин, злорадно улыбнулся и пару раз стукнул кулаком в свою открытую левую ладонь.
А Ивашов даже головы не повернул в ту сторону. Он был отстранен и задумчив. И еще долго сидел перед печкой, с потухшей самокруткой, и все держал слегка трясущиеся ладони почти у самой дверцы, которая светилась темно-вишневым светом от жара последних подброшенных кусков антрацита. Фома, внимательно наблюдающий за ним, хотел что-то сказать, но вдруг увидел внимательный взгляд Федорова и его немалый кулак, и слова, уже готовые необдуманно покинуть его рот, так и не были высказаны.
А на безымянном полустанке, который они покинули, царил переполох. Когда к лежащим на земле трупам красноармейцев подъехала полуторка с десятком кое-как сколоченных из горбыля гробов и похоронная команда начала свое печальное дело, самый огромный из лежащих мертвецов вдруг закашлял и сел, недоуменно оглядываясь по сторонам, и гулким басом сообщил окружающим:
- Ни хуя себе, а где это я? Эй, сынок, быстро ко мне, доложи командиру, что тут за блядство происходит!
Посидев около печки, Ивашов перебрался на нары, и ушел в свои мысли, в которых он вспоминал совсем недавние события
Конец октября для севера Вологодской области это уже серьезно, ночные заморозки, улетевшие перелетные птицы, облетевший голый лес. И только хмурые ели стоят в своем зеленом уборе, дожидаясь первого снега. В такую погоду на берег озера Воже, ближе к вечеру, вышел невысокий, очень плотный парень. Если бы его кто увидел сейчас из городских жителей, да и деревенских, то они подумали, перед ними ряженый. И действительно, путник был одет в офицерские галифе и длинную плотную свитку, перепоясанную толстой льняной веревкой, На свитку была накинута безрукавка из волчьей шкуры без пуговиц. За плечами у него на палке болтался небольшой, чем-то наполненный мешок. И самое главное на ногах у него были лапти.
И только большой нож в кожаном чехле давал понять, что парень не просто так вышел погулять. Он, выйдя на берег, уселся на, когда-то вывороченный корень сосны, отглаженный прибоем, и долго смотрел на теряющийся вдали берег и узенькие полоски дыма над далекими деревнями. Затем встал, достал из мешка небольшой топор вырубил несколько жердей, немного наклонно вбил их в мягкую почву и затем переплел еловыми ветками, с удовлетворением посмотрел на свою работу, приволок две упавшие лесины, между которыми запалил небольшой костерок. Разжег костер он огнивом, хотя коробок спичек, залитый воском, у него имелся. Хлопнув себя по лбу, вытащил из мешка несколько кистей калины, рябины и плетеную тонкую веревочку. Метрах в ста от места ночлега настроил несколько ловушек.
Вскоре над костерком висел небольшой котелок, в котором варился рябчик, несколько лисичек, которые еще попадались ему кое-где по дороге, и пригорошня муки.
Когда немудреная еда была съедена и даже птичьи косточки сгрызены крепкими зубами, котелок был вылизан дочиста и наполненный вновь поставлен на огонь. После того, как вода закипела, в ней был заварен высушенный иван-чай, горячий отвар крепыш отпивал мелкими глотками, перекатывая во рту кусочек пчелиного сота.
Пока шел ужин костерок понемногу распространялся по двум стволам, и когда он собрался спать, то нодья уже горела неярким пламенем, обещая тепло до полночи, а на следующую половину парень притащил еще два ствола, которые обычный человек вряд ли смог даже приподнять.
Закончив ужин, он сполоснул руки в ручейке, который, тихо журча, протекал рядом, через несколько метров встречаясь с озером. От костра шла волна тепла и отражалась от стенки из еловых веток, парню стало жарко, он снял безрукавку и уселся на нее. Он положил руки огромными натруженными кистями вверх на коленях и сосредоточился. На обеих ладонях начали появляться бледные светящиеся шарики, неожиданно они оба лопнули и парень шумно выдохнул и громко выругался с типичным вологодским оканием. После чего вытащил из мешка еще одну волчью шкуру, которая занимала большую его часть, и улегся спать.
Когда стало светать, место ночлега было очень хорошо заметно, к утру подморозило, и на траве и мхе лежал толстый слой инея. И только в круге радиусом метров пять инея не было. Дымились два догорающих бревна, и вдоль них на расстоянии около метра спокойно дрых наш герой. Но вот он проснулся, с недоумением осмотрелся, но тут же пришел в себя и встал. Первым делом он накинул безрукавку, с утра было достаточно холодно. А потом отправился смотреть ловушки.
К сожалению, на его калину и рябину не польстился ни один рябчик. Но зато в ременной петле, пристроенной на ветке ивы, болтался уже начинающий белеть заяц.
Заяц был тут же выпотрошен и зажарен. Притом парень даже не потрудился вновь разжечь костер, он провел рукой над покрытыми серым пеплом углями и они вспыхнули ярким пламенем, в которое он немедленно кинул несколько сучков. Вскоре зайчик, пахнущий костром, был почти полностью съеден, а юноша был готов к дальнейшему путешествию.
Он шел без остановки почти до полудня, утренние тучи разошлись, появилось солнце, немного потеплело. Постепенно лес редел и неожиданно оборвался, впереди до самого берега простирались многочисленные пожни, за которыми виднелись десяток почерневших домов. На самом берегу росли несколько высоких сосен, и проглядывала острая маковка деревянной колокольни. По натоптанной тропке скорость ходьбы сразу прибавилась, и через полчаса парень шел по грязной дороге с многочисленными лужами и глубокими колеями от тележных колес.
Увидев движение около одного из домиков, он подошел туда.
Рядом с домом суетилась пожилая женщина, платок на ее голове оставлял открытыми только глаза.
- Бабушка, позволь с твоего колодца воды попить,- попросил парень.
- Ой, сердешный, испей, испей, у меня водица чистая, сладкая. Дед мой еще колодец энтот копал. Откуда же ты идешь малый, да еще в лаптях, я ныне молодых в лаптях и не припомню, когда видела.
Парень вздохнул и сказал:
- Да сын я Вахромея кузнеца из Янчево, может, слыхала про него.
Бабка выпучила глаза:
- Да ты, что, ведь не было у него никакого сына! И жены не было, что ты паря плетешь!
- А вот и была, - непреклонно заявил хмурый крепыш, - она вроде даже с этой деревни, Мария Волкова это.
Бабка охнула:
- Так это же моя племянница, Катькина дочка была, она уж, двадцать лет тому, как пропала, то ли утопла, толи медведь задрал.
-А вот и не утопла,- мрачно сообщил парень, мать это моя была, отец ее в лесу нашел, она уже две недели бродила, изнемогла. Она с ним зиму зимовала в лесу, полюбились они, а когда я родился, в родах и умерла, меня батя один поднимал, и не показывал никому.
Бабка села на бревно и заплакала:
- Так, ты вроде бы мой племяш внучатый получается, кровиночка родная. А изверг то этот, отец твой, лесовик проклятый, что делает, пошто тебя одного отпустил, ты же не знаешь ничего, не понимаешь.
- Так бабушка, помер мой батя, вот под осень и помер. А что мне там, в лесу делать, весь инструмент я прикопал, да и пошел, он ведь перед смертью сказал сюда идти.
- Как хоть тебя назвал отец твой?- спросила, быстро приходящая в себя бабка
- Игорем меня кличут, бабушка.
- Что же ты Игорек делать ноне собираешься, время то сейчас тяжелое.
- Узнали мы с отцом только в этом году, что война с германцем вновь идет, и решил я, что должен идти на войну эту. Отец сказал, что мыслю я правильно. Хотя потом добавил, что лучше бы в лесу сидел, и нос не высовывал.
- Ох, что я же старая дура тебя в дверях держу. Проходи в избу, сейчас я олашки сгоношу, колхоз то у нас бедноватый, но молоко на ферме есть, потому, что увозить некуда. Пока везем, так скиснет все. А ты, значит, будешь Игорь Вахрамеевич Ивашов теперь
Они прошли в темную избу, в маленькие тусклые окошки дневной свет попадал с трудом. Но Ивашову темнота нисколько не мешала, он легко нашел лавку и уселся на нее, положив рядом свой мешок.
Бабка копошилась около плиты, стараясь ее быстрей растопить, но от волнения ломала спички одну, за одной.
- Бабушка, позволь я разожгу, а то ты все спички переломаешь,- подал голос нежданный гость. Встрепанная бабка, молча отошла, предоставив гостю это дело, не успела она моргнуть глазом, а в топке вспыхнуло пламя, а в трубе послышался неясный гул.
Старуха понятливо покачала головой, ей все стало ясно, не соврал парень, в точности Вахрамеевский сынок, недаром его отец вынужден был из деревни уйти, очень уж часто горели копушки сена у его недругов, и никто никогда не видел, чтобы он их поджигал.
- Унаследовал порчу Ивашевскую мой племяш,- подумала она с огорчением.
Но вслух только и сказала:
- Ой, милок, спасибо, а то бы последний коробок извела. А лавка у нас теперь не приезжает вообще. Надо в район за всем ехать.
Не прошло и полчаса, как на плите скворчали аппетитные блинчики.
- Нужно мучку пшеничную подобрать,- говорила словоохотливая бабка,- у меня, ее с прошлого года совсем мизер остался, так и в том червяк завелся. А теперь только ржаная мука, остается, да овес мы этим летом сажали, вот только медведи много его подъели. Но пока все же ничего, сосновую кору еще не едим, не знаю, правда, что Господь нам дальше пошлет. Рыбалят наши старики понемногу, рыбку подъедаем.
- Бабушка, а как тебя зовут?- спросил Игорь.
- Так,- Лизавета Петровна я, только ты меня бабушкой зови, какая я тебе Лизавета Петровна, считай бабка я твоя по матери. Катька то преставилась в прошлом году. Ты ешь, ешь, не дичись, отдохнешь, я тебе байну истоплю, ты наверно и не был никогда в байне то настоящей.
- Почему это не был,- оскорбился Игорь,- была у нас баня, да и сейчас стоит.
- Вот и ладненько, значит, и объяснять тебе ничего не надо, воды наносишь, протопишь, мыться будешь. Ежели ты воевать собрался тебе в район попадать надо, так хоть мытым поедешь, а то от тебя лешим прет. Через два дня к нам Прохор Палыч приедет, участковый наш, с ним и доберешься туда, на полуторке, - расписала все действия бабуля.
Действительно через день в деревню въехала уделанная в хлам полуторка, от которой неизвестным образом еще не отлетели колеса, исторгая клубы синего дыма, она остановилась у самого большого дома в деревне.
- Поп у нас там раньше жил, еще до революции, - пояснила Лизавета Петровна, - а потом молодежь клуб там сделала, но сейчас он не работает, некому туда ходить. Сейчас Прохор Палыч там прием вести будет, вот к нему пойдем с тобой и поклонимся.
Два дня, бабка не давала своему новоявленному родственнику покоя, выспрашивая все новые подробности его жизни в лесу. Она вполне уже поверила в то, о чем рассказывал Игорь, но когда слушала его слова, ей все время казалось, что разговаривает она не с молодым парнем, не видевшим ничего кроме леса, а с пожившим опытным человеком. О чем она не преминула сказать.
- Ты Игорек, что-то мудрено говоришь, я Вахромея то с восемнадцатого году не видала, как он с войны пришел, так в леса и подался. Его иначе, чем бирюком и не называли. Но мнится мне, в парнях он так заковыристо не говорил. Ты, когда с Палычем беседовать будешь, язык то свой укороти.
Бабка была подслеповата, и поэтому не заметила легкую краску смущения на лице коротыша, как она начала называть его про себя.
Когда они вдвоем прошли в накуренную комнату, на них с хитрецой уставился пожилой толстый милиционер.
Он конечно уже знал все, пришедшие раньше односельчане с удовольствием рассказали ему свежие новости, а какая новость интересней, чем эта? И к тому же была она рассказана в десятке вариантов. Поэтому Прохор Павлович с нетерпением ждал Лизавету Петровну с племянником, чтобы выслушать наиболее приближенный к правде вариант.
Бабушка с удовольствием взяла на себя обязанность доложить все самой. И вскоре участковый Кремнев чесал затылок, думая, что делать с парнем, вышедшим из леса, не имевшим ни документов, ни образования.
Он сразу откинул все другие варианты появления Игоря в деревне, потому, что такую историю мог рассказать только человек, хорошо знающий кузнеца и место где он жил. Но все равно что-то ему не нравилось в рассказе, и он задавал новые и новые вопросы, стараясь подловить паренька на чем-нибудь.
Неожиданно он подумал:
- Да что я пристал к человеку, все у него нормально, вон воевать хочет, пусть служит, справку ему напишу, что метрика утеряна. Отвезу сегодня с двумя призывниками в район, а там уж, как получится.
Так он и сказал Ивашову и тот с бабкой торопливо пошли домой собирать вещички.
Ближе ко второй половине дня к дому, где сидел участковый начал стекаться пожилой деревенский народ. Двух молодых парней провожало все село. Их матери стояли с мокрыми глазами и старались не плакать, отцы, уже слегка принявшие местного самогона, также старались за бравадой скрыть свое горе. И Лизавета Петровна в этом не отставала, уже наверно всем она на десятый раз рассказала, что провожает на войну своего племяша Игоря, внука умершей сестры Катьки.
Прощание было недолгим, Палыч вышел на крыльцо, произнес с него краткую речь из десяти слов, что надо бить фашистов, наше дело правое мы победим, и на этом прощание закончилось. И машина, стреляя холостыми выхлопами, медленно закачалась на колдобинах вологодской дороги. Бабка Лизавета долго махала платочком вслед машине, потом, убедившись, что все заметили ее старание, медленно ушла в дом
Игорь сидел в кузове, вместе с двумя парнями которым исполнилось восемнадцать лет. Но разговор у них не клеился, после пары вопросов, парни начали общаться между собой, полностью забыв про Ивашова. Тот такому повороту событий нисколько не огорчился и лежал на мягком сене, еще не потерявшем аромат лета и, не обращая внимания на окружающее и на подбрасывание машины на особо больших ухабах сельской дороги, спал сном младенца.
Поездка заняла неожиданно много времени. Пару раз машина останавливалась и водитель, под маты участкового копался под капотом. А потом с ведром безуспешно пытался найти какую-нибудь лужу.
Наконец, участковому это надоело, и он обратился к Ивашову.
-Эй, парень, ты же жизнь в лесу провел, может, ты воду отыщешь, а то Леха до вечера ее будет искать.
Игорь послушно взял ведро из рук вспотевшего грязного водителя и исчез в лесу.
-Хер он воду найдет, - пробурчал уставший шофер, - тут на три километра грива песчаная идет, одни сосняки растут.
-Ладно, не суетись, - сказал участковый,- может и найдет, все-таки лесовик природный.
И действительно через двадцать минут появился Ивашов, он нес в руке полное ведро чистой воды, и если не запах солярки, ее можно было бы вполне пить.
- Нашел! Ты подумай, - восхитился Леха, - я тут всю жизнь, сорок лет езжу, сначала на телеге, потом на машине, а про воду здесь и не знал. Покажешь парень, где родник то?
- Отвянь Алексей Иваныч от парня, - раздраженно сказал участковый, - давай поехали, потом будешь искать, мы и так к темноте приедем.
Приехали они в райцентр все-таки до закрытия военкомата и сборного пункта. Прохор Павлович привел трех будущих воинов на сборный пункт и, пообещав, что завтра принесет справку Ивашову, попытался уйти домой, но был перехвачен пожилой медсестрой, которая сразу завопила:
Прохор Палыч, ты чего, привел парней этих, и думаешь, все. Нет уж быстро рассказывай, что там у них в деревне карантина какого нету? Здоровы ли ребята?
Палыч растерялся,
- Так навроде, нет там болящих, да и парни здоровые все, не кашляют. Вот держи Галина Николаевна бумагу на них, а завтра я тому невысокому еще справку принесу.
- Ну, ладно,- снизошла медсестра,- все едино, я их в блок для дожидающихся санобработки, определю. Там сегодня никого нет. Вчера последних мобилизованных в Вологду отправили.
Она привела троицу к длинному бараку, и завела в него с дальней стороны. Внутри было две комнаты, в которых стояли железные кровати со старыми матрацами и желтыми старыми подушками, в воздухе стоял резкий запах карболки, от которого у парней выступили слезы.
- А вы, что думали,- сказала Галина Николаевна, увидев их реакцию, тут каждый день вшивых да чесоточных привозят, поэтому и белья нет. И так матрацы да подушки каждый день прожариваем.
- Мы не чесоточные!- возмутился один из парней, второй его поддержал, и только Ивашов с любопытством оглядывал окружающее.
Галина Николаевна, не слушая возражений, продолжила:
- Ну-ка быстро раздевайтесь, и одежку не разбрасывайте, а вон на те табуретки складывайте. И побыстрей шевелитесь мне домой еще идти.
Парни начали раздеваться. Игорь последовал их примеру, и вскоре они стояли в одних сатиновых трусах. Больше всего они были у Игоря, Лизавета Петровна выдала ему после бани трусы своего покойного мужа, которые были ему очень велики.
- Я же сказала,- прошипела медсестра, совсем раздевайтесь!
Парни, залившись краской, нехотя начали стягивать трусы.
Галина Николаевна, равнодушно смотрела, на покрывшихся гусиной кожей мальчишек, они все сливались у нее в одну большую толпу, прошедшую за последний год.
Два парня стояли и робко пытались прикрыть свой пах, а третий на голову ниже их и чуть ли не полтора раза шире, стоял, опустив руки с непропорционально большими кистями, и спокойно смотрел на нее.
Она опустила глаза ниже и непроизвольно вздрогнула и почувствовала, что краснеет.
- Вот это елда!- подумала она.
И пока она машинально осматривала призывников, ее мысли непроизвольно крутились вокруг зрелища, которое она увидела.
После осмотра она скомандовала,
- Все кожных заболеваний нет, в изолятор не отправлю, одевайтесь. Вон там умывальник, можете помыться, ужина сегодня нет. Никто не знал, что вы появитесь. Завтрак с утра, потом медкомиссия, потом если признают годными санобработка, форма, и будете ждать, уже в казарме, пока команду не соберется, все понятно?
Услышав нестройное " понятно", она повернулась и вышла из комнаты.
Пока она шла домой в свою пустую комнату, перед ее глазами все вставала картина обнаженного парня и она успокаивала свое разошедшееся воображение словами:
-Да перестань Галька думать, таким хером разорвет только все, и больше ничего.
Но, тем не менее, почти до полночи она крутилась в постели, и только после порции брома ей удалось уснуть.
Утром заспавших призывников разбудил дежурный по военкомату.
- Паадъем! Быстро, одеваться умываться и на завтрак, из-за вас пришлось повариху вызвать. Ну, Палыч, вечно что-нибудь сотворит.
После скудного завтрака из овсянки и жидкого чая с куском черного хлеба, парней, появившийся сердитый старшина, с нашивками о ранениях, прихрамывая, отвел на комиссию. Там уже сидели несколько призывников, спутники Ивашова, быстро нашли с ними общих знакомых и начали болтать. Игорь сидел немного поодаль и только поглядывал на проходивших мимо врачей и сотрудников военкомата.
И тут из ближайшей двери высунулся какой-то старичок в белом халате и скомандовал:
- Молодой человек! Да, да именно ты давай заходи, начнем с тебя.
В комнате ему вновь пришлось раздеться и снять трусы, после того, как записали его данные, начался осмотр. Он быстро прошел врача ухогорлонос, и окулиста, Но потом он попал к старичку, который вызывал его в кабинет.
Тот разглядывая его, громко сказал:
- Товарищи доктора, обратите внимание, какой интересный тип телосложения. Я могу сказать, что до сегодняшнего дня такого не видел. Выраженный до безобразия гиперстеничный тип.
Молодой человек, возьмите силомер, вот так, правильно, а теперь сожмите.
Ивашов осторожно сжал блестящую штучку.
Старичок побагровел:
-Ты что придуряешься, жми как следует! Тоже мне симулянт нашелся!
Игорь тихо сказал:
- Я просто боюсь сломать этот механизм.
Окружающие засмеялись
- Давай, жми, тут таких осторожных много было, а силомер до сих пор целый.
Ивашов вздохнул и сжал силомер, который утонул в его ладони. Там что-то заскрежетало. Когда он разжал руку, то в ладони лежал исковерканный прибор.
- Ты зачем силомер сломал! - закричал врач.
- Так вы сами сказали, что можно,- извиняющимся тоном сказал Игорь.
- Ну, и дела, богатырь у нас сегодня на комиссии, воскликнул доктор,- так, становую силу проверять не будем, а то ты, пожалуй, силомер из пола выдернешь.
Дальше все прошло без проблем, и вскоре Игорь сидел в компании своих сверстников и ожидал вызова на комиссию. Когда он вошел в трусах в большую комнату, там сидело несколько человек. Среди них единственными, кого он знал, был участковый Прохор Павлович, и доктор старичок, у которого он сломал силомер.
Сидевший в центре военный воскликнул:
- Это ты, что ли силомер сломал, силен, парень! Такие богатыри нашей армии нужны. Скажи ты комсомолец?
Ивашов немного замешкался, потом, спросил
- А кто такой комсомолец?
Наступила тишина, которая прервалась вопросом военного
- Парень, ты из какого медвежьего угла вылез, ты откуда будешь?
Тут в беседу вступил участковый, который стал объяснять членам комиссии сложившуюся ситуацию.
- Игорь, Игорь, - разочарованно сказал военный, -у тебя даже четырех классов образования нет, а я то хотел тебя на флот определить. Ты хоть писать умеешь.
- Да, - сказал Ивашов, - только очень плохо, но я быстро учусь.
Другой военный с гладко зачесанными назад волосами и нехорошим прищуром сказал:
- Товарищи, считаю, что этот призывник нуждается в дополнительной проверке. Предлагаю его пока оставить на сборном пункте и собрать всю информацию о нем.
Участковый сидел и злился:
- Вот блядь, как всегда начальство, встревает. Интересно где и у кого он информацию соберет. До жилья Вахрамея неделю по лесам добираться, и что там, мертвеца допрашивать?
Видимо, такие же мысли были и у других членов комиссии. Но они ничего не предлагали и смотрели на председателя.
В это время старый врач что-то шепнул на ухо соседу, тот удивленно поднял брови и тихо переспросил, но тонкий слух Ивашова вполне уловил слова:
-Что, серьезно, до колена?
-Ну не до колена, конечно, но я такого за годы работы еще не видел,- последовал ответ.
Через минуту комиссия потеряла всякую серьезность, и даже представитель НКВД, заулыбался.
- Гм, Игорь, ну-ка опусти трусы, - скомандовал председатель комиссии.
После чего вся мужская компания уставилась в пах призывника.
Мужики, улыбаясь, переглядывались, но по их глазам было видно, что ни один из них не отказался бы иметь такой же аппарат.
- Да, - наконец, высказал общее мнение Прохор Павлович, действительно, как в поговорке весь рост в корень ушел.
- Ну, что товарищи, - продолжил председатель комиссии,- учитывая, все услышанное и увиденное,- тут он усмехнулся, мы мобилизуем гражданина Ивашова Игоря Вахрамеевича 1922 года рождения в ряды Красной Армии. Будешь ты Игорь служить в пехоте, - обратился он к Ивашову и потом вопросительно поглядел на сотрудника НКВД.
Тот пожал плечами:
- У органов данных об антисоветской деятельности отца призывника нет. По сведениям из милиции сам он в политических и уголовных делах не замешан. Я не против, хотя запрос по инстанциям все же отправлю.
И вот недружным строем все, уже красноармейцы, в количестве четырнадцати человек недружным строем идут в баню райцентра, потому, как на скромном сборном пункте своего санпропускника нет. У каждого подмышкой сверток с бельем, все остальное, как сказал старшина, они получат после бани.
В бане первым делом все уселись в очередь в парикмахерскую. Когда очередь дошла до Ивашова, он спокойно уселся в кресло, вокруг которого обильно валялись состриженные волосы, и внимательно наблюдал, как преображается его лицо. После парикмахерской, сверкая лысыми головами, все отправились в мыльный зал, несмотря на робкие возражения, что они еще вчера мылись у себя дома.
Каждому был выдан кусочек хозяйственного мыла и лыковая мочалка, воняющая хлоркой.
Парни остаются парнями, поэтому в мыльне скоро было шумно, все болтали, терли друг другу спины, и только Ивашов оставался в одиночестве. Хотя ему тоже задавали вопросы, в основном, как он чувствует себя в людях, после того, как вышел из леса. Но он отвечал нехотя, и скоро его оставили в покое, хотя периодически с завистью косились на его достоинство.
Когда распаренные воины вышли из мыльного отделения, в раздевалке уже лежали тюки амуниции, со специфическим запахом, и стояли ряды сапог.
Старшина, сидевший рядом с этим добром, внимательно глядя на очередного красноармейца, говорил своему помощнику в застиранной до бела гимнастерке.
Так этому второй рост, этому третий. Когда же очередь дошла до Ивашова, старшина открыл рот, и ничего не сказал, так и несколько секунд держал его открытым.
- Ни хуя себе, так ты парень поперек себя шире! Где же я тебе форму подберу. Тебе первый рост полагается, а размер пятьдесят шестой. Вот японский городовой, заковыка!
В итоге, когда уже подстриженные налысо, отмывшиеся до блеска красноармейцы гордо шли по улице в своей еще непримятой форме, Ивашов также шел в форменных шароварах, сантиметров на пятнадцать снизу отрезанных бритвой. А вот гимнастерку он так и не надел и единственный шел в своей свитке, потому, как старшина, посмотрев на него в гимнастерке пятого роста, пробурчал:
- Ладно, до казармы иди в гражданке, там попросим тетку Варю, она гимнастерку перешьет. Не хуй народ на улице смешить.
И действительно, когда красноармейцы устраивались в казарме, небольшом одноэтажном здании с двумя десятками кроватей, в расположение вновь зашел старшина и вручил Ивашову перешитую гимнастерку.
- Однако с тобой будет хлопот, - сказал он,- что сапоги сорок шестого размера, что хэбэшка, хорошо у меня хоть такая нашлась, а вот шинель, не знаю, что и предпринять. Придется опять Варю уговаривать, - и старшина подкрутил рыжий с проседью ус.
Его зоркий глаз обратил вновь внимание на Ивашова уже на следующий день, утром, когда тот смолил здоровую самокрутку в курилке у входа в помещение.
- Послушай парень, у меня чувство, что для тебя казарма, как мать родная, такое ощущение, как будто ты в ней родился.
- Товарищ старшина, так у меня отец всю германскую войну прошел, он меня без матери, как солдата учил.
- А эвона что, - протянул старшина, - ты же без матери рос, а батя твой мог, мог, я кое-что я слыхал о нем. Хотя и лично не знал. Наверняка дня без лупцовки не проходило?
-Да, нет, он больше словами действовал, но иногда доставалось,- признался Игорь.
- Ну и хорошо, зато у тебя со службой проблем не будет.
Два дня продолжалась рутинная жизнь, строевая, изучение уставов, в ожидании, когда соберется достаточная команда, для отправки. На третий день сорок человек загрузились в теплушку, прицепленную к воинскому эшелону, следующему из Архангельска.
Лязг тормозов и резкое торможение заставило задумавшегося Игоря оторваться от своих мыслей. А его сослуживцы с криками "Воздух" выскакивали из вагонов. Когда он также выскочил на железнодорожную насыпь, большинство красноармейцев уже залегли в снегу, надеясь, что вражеская пуля их не достанет.
На платформах зенитчики лихорадочно вели огонь по двум пикирующим на состав самолетам.
- Мессеры, - крикнул кто-то из соседей. Один из приближающихся истребителей открыл огонь из пушки и по земле прошлись фонтанчики попаданий. Где-то раздался короткий вскрик.
Мессершмитт пролетел вдоль состава и взмыл вверх, готовясь зайти на второй круг. Зенитчики продолжали стрелять, но все также безуспешно.
Еще пару раз самолеты возвращались, и потом, видимо прикончив боезапас, улетели на запад.
Погибших было несколько человек и с десяток раненых. Под маты начальника эшелона убитые были похоронены тут же около насыпи, а раненых после оказании помощи перенесли в вагон, где ехал фельдшер.
Когда Ивашов с товарищами влезли в свою теплушку, то увидели в ее крыше несколько пробоин, а их чайник валялся на грязном полу с двумя сквозными дырками.
- Да, вовремя мы выпрыгнули,- громко произнес Фома, - еще чуть чуть-чуть и все.
- Чуть-чуть не считается,- мрачно ответил сержант, и улегся на нары, поезд уже набирал ход, и бегать по составу и искать целый чайник не представлялось возможным. Но емкость с водой осталась цела, поэтому на раскочегаренной печке скоро стояло несколько котелков, за которыми, в отличие от чайника, нужно было приглядывать. От резкого движения паровоза они могли запросто свалиться.
Игорь не пил чай. Он тоже улегся на нары, но сон не шел и он опять уплыл в воспоминания.
- Ингер, Ингер, пора домой, - раздавался крик мамы, в небольшом горном распадке. Но подросток не слышал, всего внимание было направлено на ящерицу. Огромная голубовато-серая тварь лежала на плоском камне и грелась в последних лучах закатного солнца. Его приятель Френцио осторожно заходил с другой стороны. Они медленно начали поднимать тяжелую сеть.
- Ах, вот вы где!- совсем близко раздался мамин голос,- спрятались бездельники!
Ящерица подняла голову и вмиг исчезла.
- Мама, ну зачем ты кричала, вот опять кроана убежала. Мы ее уже месяц поймать не можем,- обиженно завопил Ингер.
- Ничего с вашей кроаной не сделается, не поймаете сейчас, поймаете позже, все равно толку от нее нет. Даже есть их нельзя,- сказала мама,- давай руку, поднимайся, замерз вон весь, пока караулил свою ящерицу. пошли домой.
Они втроем пошли по узкой тропке, почти незаметной на каменистой почве, которая привела их к каменной стене. Мама сказала несколько слов и половина стены бесшумно открылась, оттуда пошел поток теплого воздуха, пахнущего йодом. Троица шагнула внутрь, и дверь также бесшумно закрылась. Но темноты в длинном узком тоннеле не было. Со всех сторон путь освещал фосфоресцирующий мох, от которого собственно и пахло йодом. И только под ногами оставалась темная полоса тропинки.
Френцио попрощался с приятелем и бегом отправился в сторону дома, его сегодня точно ждали колотушки.
Ингер с мамой продолжили свой путь, медленно спускаясь по каменным ступеням. И вскоре перед ними открылась большая пещера, освещенная тем же мхом, В неясном свете были видны постройки вокруг небольшого озера. Он спустились к озеру, и пошли вдоль берега, пока не подошли к небольшому домику. Когда они зашли в дом, на Ингера вихрем налетели две младшие сестренки.
- Ингер, а что ты нам принес, расскажи, что ты делал сегодня? Как тебе хорошо, можешь выходить наверх!
Мальчик погладил сестренок по роскошным косам и достал из кармана коробочку, когда он открыл ее, там сидела большая красивая бабочка, она медленно открывала и закрывала крылья.
- Какая красивая, - восхищенно сказала Анта, самая младшая сестричка,- Ингер, мне ее жалко давайте ее отпустим, у нее наверно детки есть.
Тот засмеялся:
- Нет, деток у нее сейчас не имеется, но бабочку мы завтра отпустим, а то она у нас быстро умрет. А пока можете ее разглядеть, только не поломайте крылья.
Девчонки унеслись с коробкой в соседнюю комнату, а мальчик сел за накрытый стол.
- Да,- вздохнула мама,- и не заметила, как ты вырос, совсем большой. Скоро в ученики пойдешь. Позавчера опять Магрион приходил, интересовался, не передумал ли ты, может, все же пойдешь к нему в ученики, псионов, у нас почти не осталось, а кузнецов каждый второй. Он ведь с рождения твоего твердит, что дар у тебя .
- Мама,- рассудительно начал разговор четырнадцатилетний мальчишка,- ты же знаешь, что я хочу стать кузнецом, хорошим кузнецом, а если серьезно заниматься наукой, я никогда не смогу научиться работать с железом, как все наши родичи.
Ну, ладно, ладно, вот скоро отец поднимется из забоя, он и решить, что тебе делать. Давай лучше ешь, а то худой совсем стал со своей беготней по скалам.
Ингер склонился над тарелкой и принялся за еду. Да так, что его уши интенсивно шевелились, выдавая каждое движение челюстей.
После ужина, он дождался пока мама уложить спать дочек и уселся рядом с ней перед камином.
- Мама, а почитай, пожалуйста, историю про легенду, про Торгина великого.
Мама улыбнулась и достала большую толстую книгу с полки.
- Ингер, ты же умеешь читать, может, сам почитаешь.
- Не, мама, я мне очень нравится, когда ты это делаешь..
Он слушал такой родной мамин голос, и шел вместе с доблестным Торгрином по джунглям, крушил ряды имперской пехоты, защищал свой город от вражеских войск.
За стенами дома послышался какой то шум, Ингер вскочил и, сказав,- Я погляжу, что там случилось,- выскочил наружу. И тут он обомлел. По широким каменным ступеням вниз бежали десятки воинов с факелами, Первые дома уже стояли в огне и оттуда начали доноситься крики и звон мечей.
Он ринулся внутрь:
- Мама на нас напали, надо бежать!
Мама засуетилась:
- Ох, что же делать, Натиса нет, Ингер давай собирай что-нибудь, я подниму девочек.
Но когда они уже одетые выскочили во двор им навстречу уже бежали высокие бородатые воины.
- Наемники герцога! - прошептала мама,- как они смогли пройти ворота?
И в этот момент ей в грудь ударил арбалетный болт.
- Мама, - закричали девочки и кинулись к ней, а Ингер, схватив камень побежал навстречу бородачам, те загоготали, а один из них ударил его мечом, но неудачно, меч плашмя скользнул по голове и последнее, что слышал Ингер- это дикий крик его сестер.
Сознание возвращалось медленно, жутко болела голова, во рту был привкус крови.
Ингер повернулся и замычал от боли прострелившей спину.
Он попытался открыть глаза, но не смог, видимо они были заклеены запекшейся кровью. Он с трудом поднял руку и попытался открыть веки. Один глаз открылся, и стало видно окружающее. Он, по-прежнему, лежал в своем дворе, неподалеку от него лежала мама, вся одежда с нее была сорвана и валялась рядом, недалеко от нее он увидел изломанные голые фигурки своих сестер.
Он перевернулся и попробовал встать на четвереньки, попытка не удалась, и он, лежа на земле, глухо завыл от невыносимой боли и ненависти.
Он задыхался от этого чувства, и ему казалось, что сейчас он тоже умрет.
Неожиданно невдалеке послышались легкие осторожные шаги. Он замер. Но шаги становились все слышней, и вскоре кто-то остановился прямо над ним. Ингер собрал все силы для последнего броска, хотя бы укусить за ногу, оторвать у проклятого грабителя и убийцы кусок плоти.
- Постой, постой,- послышался негромкий голос,- Ингер, это я Магрион. Сейчас я тебе помогу.
Услышав голос псиона целителя, Ингер опять потерял сознание.
Он пришел в себя в небольшой почти совсем темной пещере, под ним было толстое одеяло, рядом тихо сопел Магрион.
На главную: Предисловие
