— Капитан Аэро Райт. — Сестра заглянула в электронную медицинскую карту.

Глазами серо–стального цвета она осмотрела стерильную приемную. На рукаве у нее была эмблема — красный крест, обозначавшая принадлежность к корпусу медиков. Когда ни один из солдат не поднялся с жесткой металлической скамьи, сестра снова посмотрела в список: — Капитан Райт?

На сей раз Аэро встал и отдал честь. Если бы его спросили, почему он не встал в первый раз, он ответил бы, что не расслышал. Хотя на самом деле медсестру он слышал прекрасно: ее тон, убийственно серьезный, ножом резал ухо. Будь воля Аэро, то, услышав собственное имя второй раз, он пулей вылетел бы в дверь и больше никогда не вернулся в это унылое место.

Клиники воспроизведения он просто ненавидел. Ненавидел, как с ним обращаются врачи и медсестры — будто с куском мяса; ненавидел, как в него тычут железками, берут анализы и при этом даже не смотрят в глаза; ненавидел за то, что скоро ему предстояло явиться сюда и перед лицом Магистрата заключить брачный союз. Повестку он еще не получал, но теперь, когда он окончил школу и ему исполнилось шестнадцать лет, это был лишь вопрос времени. Нескольким солдатам из отряда уже пришли официальные письма.

— Предполетный медосмотр, — прочитала с экрана сестра. — Все верно, капитан?

— Да, все верно.

Она повела его стерильно чистыми коридорами — молча, как автомат. Аэро разглядывал двери по обе стороны: в одной из этих палат родился он, хотя фотографий его в младенчестве, да и в раннем детстве, не сохранилось. В мире Второго ковчега не было места подобным сантиментам; Аэро оставалось полагаться на силу воображения и мамины рассказы. Образ в лучшем случае получался туманным.

Сестра наконец провела его в небольшую смотровую и велела переодеться. При этом она не вышла и не стала отворачиваться. Аэро разделся и под ее строгим взглядом облачился в неудобную полиэтиленовую пижаму. Спина и все, что ниже, осталось совершенно неприкрытым, однако стеснение — это эмоция, а значит, нечто запретное. Аэро присел на холодный смотровой стол. Кожа сразу покрылась мурашками. Пахло спиртом, уксусом и чем–то еще, сладковатым… Отработанными движениями сестра принялась снимать у него показатели жизнедеятельности: колола иголками, тыкала в него холодными металлическими датчиками, которые загорались и передавали данные в электронную карту. Сестра не смотрела Аэро в глаза, не спрашивала, больно ему или нет. В общем, ей было все равно. Однако Аэро не ерзал и не морщился — нет, он стойко переносил тяготы медосмотра, чтобы максимально облегчить сестре работу. Так его учили.

— Доктор Хендрикс скоро придет, — сказала она, закончив. Забрала карту и вышла.

Руки Аэро не находили себе места, выдавая его волнение, и, чтобы отвлечься, он стал думать о предстоящей высадке на Землю. Серые бури все еще не унялись, и спускаться было бы равносильно самоубийству. Поэтому вчера от Верховного командующего поступило распоряжение: отложить миссию до тех пор, пока не позволят условия. Сколько ждать — никто не знал: дни, недели и даже месяцы… Аэро прошелся по списку того, что ему нужно сделать, чтобы приготовить отряд к миссии. Он учел все малейшие детали. Затем прошелся по нему снова: рисковать было нельзя. Хотелось одного — чтобы буря поскорей успокоилась, чтобы закончилось наконец ожидание и отряд Аэро смог бы приступить к работе. Только в действии — сражаясь, командуя — Аэро чувствовал себя живым.

Аэро не знал, сколько он ждал доктора: в Лазарете время как будто искажалось, то растягиваясь, то сокращаясь. Прошли минуты? Полчаса? Больше? Наконец дверь в смотровую открылась, впуская поток холодного воздуха. Вошел мужчина в форме с эмблемой медика: строгий взгляд, седеющие волосы, очки. Аэро хотел было вскочить на ноги и отдать честь, но доктор остановил его:

— Вольно, капитан, — сказал он, глядя в карту. Как и сестра, в глаза пациенту он не смотрел. — Показатели в норме, — пробормотал он себе под нос. — Я бы сказал, даже лучше, чем в норме… Здоровье у вас безупречное, капитан, все работает как часы. А как у вас с обратной связью фальшиона?.. О, время реакции впечатляет.

— Благодарю, сэр, — бодро ответил Аэро, хотя вряд ли он мог поставить эти достижения себе в заслугу. Да, он упорно тренировался, но и в Лазарете с его генетикой успели поработать.

Врач не ответил. Он сел за стол и принялся вбивать данные в карту. Длилось это, наверное, вечность. Наконец доктор закончил и обернулся.

— Капитан, вы прошли предполетное освидетельствование.

Вот и славно. Аэро, конечно, знал, что здоровье у него идеальное, однако в глубине души опасался, вдруг медосмотр выявит некий скрытый недостаток, который все это время никак себя не обнаруживал, затаился ядовитым змеем и в самый ответственный момент мог бы поднять свою уродливую голову. Вдруг в его усовершенствованной генетике есть изъян, не позволяющий отправиться на задание? Или — еще хуже — служить в боевом отряде.

— Спасибо, сэр, — ответил Аэро.

Доктор кивнул и пролистал карту.

— Я смотрю, вы достигли брачного возраста. — Он вчитался в строчки на экране. — Правда, еще не получали повестки… Если хотите сделать вклад в поддержание популяции перед отбытием на задание, я попрошу Магистрат ускорить ваш брачный процесс. Если вы погибнете, не оставив потомков, капитан, для колонии это станет существенной потерей.

Доктор Хендрикс выжидающе посмотрел на Аэро. Капитан не спешил с ответом. Он знал: ему положено стремиться исполнить долг или, как выразился доктор, внести вклад в поддержание популяции. Однако что–то его сдерживало. О сохранности его жизни врач беспокоился исключительно по прагматическим соображениям: Аэро — первоклассный воин, и его гены надлежит передать потомкам. Вот и все.

— Кто она? — спросил Аэро.

Доктор нахмурился.

— Вы же знаете, мне нельзя выдавать имя нареченной, — холодно произнес он. — Правила запрещают. Для вашей же пользы, смею добавить. Нельзя завязывать эмоциональных отношений, ведь они грозят…

Тук–тук! От неожиданности оба вздрогнули. Доктор поспешил открыть дверь — на пороге смотровой стояла медсестра. Она что–то зашептала доктору на ухо, и тот встревоженно обернулся к Аэро. Пробормотал нечто о преждевременных родах и убежал. Медсестра — следом за ним. Дверь закрылась.

Оставшись один, Аэро стрельнул взглядом в сторону камеры наблюдения, потом взглянул на стол и карту, оставленную доктором по случайности. Да, Аэро положено было сидеть на месте и не трогать записи. Даже узнав имя нареченной, он никак не изменил бы свою судьбу, однако он сам не заметил, как подошел к столу. Встал так, чтобы закрыть собой стол от камеры, и сделал вид, будто переодевается, а сам тем временем принялся быстро–быстро листать свою карту Используя полученные в Агогэ навыки, он запоминал каждую деталь. Наконец нашел нужную страницу — имя нареченной было вписано жирным шрифтом прямо под его именем: «Обручен с Даникой Ротман». Внизу стояла подпись Верховного командующего Бриллштейна.

«Даника Ротман, — подумал Аэро. — Кто ты?» Этого имени он прежде не слышал. Эта девушка была незнакомкой. Еще одним солдатом, обреченным на жизнь без любви. Однако все это было не случайно. Аэро принялся жадно вчитываться в сведения о нареченной, хотя их было не слишком–то много: обучалась в другой группе — ничего удивительного, нареченные никогда не учатся вместе и не служат в одном отряде, даже заключив брак. Потому–то Аэро и записали в пару с Даникой еще при рождении — так было проще удерживать их на расстоянии. Даника Ротман тоже с отличием окончила Агогэ и служила в боевом отряде. Статистика ее впечатляла, как и статистика самого Аэро. Окажись они в одном классе, Даника окончила бы Агогэ второй по отметкам.

Если верить записям, то Аэро и Данику объединили в пару, потому что родились они с разницей всего в несколько дней, а еще у них идеально сходились генетические данные. Нареченные, впрочем, могли отменить союз, если попытки зачать потомков не увенчались бы успехом, или же по болезни, или из–за смерти. Такое, конечно, редко случалось: за тысячу лет наука воспроизводства достигла совершенства.

Церемония бракосочетания была чисто административной процедурой: нареченные встречались тогда в первый раз и подписывали необходимые документы. Вскоре медики назначали им дату первого соития: рутинное дело на час, втиснутое в и без того плотный график. Аэро придет в определенное время — как и на обычный прием, — и его направят в смотровую. Сестра замерит у него давление, возьмет анализы (совсем как сегодня) и проводит в другое крыло Лазарета. Там его будут ждать кровать и Даника, которая точно так же явится исполнять долг. Наверное, она будет ждать, сидя на краю койки. Наверное, даже разденется (Аэро рассчитывал на это: неловко было бы самому снимать с нее форму). Может быть, она даже будет слегка волноваться: ее предупредят, что первый раз будет немного крови — и что это нормально. Может, испытает физическое удовольствие — и это тоже совершенно нормально.

Аэро всегда было интересно: свет оставят включенным? С одной стороны, со светом проще — сразу видно, что к чему. С другой — темнота облегчила бы контакт, Аэро было бы проще чувствовать то, что положено: пустоту в сердце. До сих пор Аэро так и не решился ни у кого спросить про свет. На занятиях, где объясняли сценарий и механику совокупления — акта зачатия потомков, — курсантам рассказывали несколько способов, как ускорить процесс, но никто никогда не упоминал о свете. Потом, если Даника сумеет зачать, Аэро не позволят видеться с потомками и участвовать в их воспитании. Не позволят ничего, что выходило бы за рамки отведенной ему роли.

Аэро еще немного полистал карту, фиксируя каждую деталь, даже зубодробильные медицинские термины, но выяснить больше о своей нареченной не сумел. Дух противоречия зашевелился в нем и креп с каждой секундой. Аэро внезапно понял, что не желает следовать приказам Верховного командующего и жениться на Данике Ротман. Ему бы сейчас самое время встревожиться, испугаться, но Аэро был совершенно спокоен. Собственная непокорность его нисколько не волновала. Напротив, он ощутил себя живым как никогда.

Одевшись, он выскользнул из смотровой и вернулся в Казармы к отряду. Кивнул Рен и остальным бойцам. Согласовал с помощницей расписание тренировок и заверил ее, что прошел освидетельствование перед отправкой. Аэро на автомате исполнял свои обязанности, и все это время у него из головы не шли мысли о нареченной.