5

— Он говорил тебе? — Ружена уткнулась лицом в мое плечо.

— Что?

— Ну-у…

— Да.

— Ты не будешь меня из-за этого меньше любить?

— Нет.

— Скажи мне.

— Что?

— Что ты любишь меня. Ты никогда не говорил мне этого, Нерт.

— Я люблю тебя, Ружена, — сказал я, стараясь разобраться в своих чувствах.

Углубленное исследование, со слов Спаргинса, выявило у Ружены двойной генотип: человека и пребывающий в латентном состоянии генотип птицы.

Есть такое понятие — атавизм, когда в хромосомах человека присутствуют гены далеких предков. В большинстве случаев эти гены пребывают на рецессивных аллеях, забытые и невостребованные до конца жизни, но иногда, в редких случаях, начинают работать, и тогда внешность человека может неузнаваемо измениться: ребенок рождается с трехкамерным сердцем лягушки, или с хвостом, или обрастает шерстью с ног до головы, как далекие пращуры.

Но история медицины не помнит, чтобы хромосомы человека содержали законченный набор генов одного из предков. Как это отразится на здоровье Ружены в дальнейшем, никто из специалистов не брался предсказать. Ружена ежегодно проходила обследование в Институте Физиологии Человека, и почти все там относились к ней, как к мутанту, с некоторым недоверием и опаской. А кое-кто и с брезгливостью.

— Скажи мне, Нерт.

— Я люблю тебя.

— Еще.

Вечер. За короткими ресницами света, падающего из окна, темнота сгущается и становится плотной, осязаемой.

— Возьми меня с собой, Нерт.

— С собой?

— Да. Ты улетаешь двадцатого? Возьми меня с собой, Нерт. — Ружена ищет мой взгляд. — Хочешь, я попрошу дядю…

— Нет.

— Нет?

— Это работа, Ружена.

— Да, — Ружена склонила голову. — Ты так и ответил.

— Что?

— Знаешь, Нерт, я помнила тебя раньше, еще до того как мы с тобой встретились. Я тебе этого никогда не рассказывала. Иногда мне снятся очень странные сны. Полеты среди звезд или охота на ночных хищников, похожих на волков. А ты, как полузабытое воспоминание детства. Я знала твое лицо и твои руки еще до того, как впервые увидела тебя и прикоснулась к тебе. Я помню тебя до этого вечера. И все. Дальше чернота.

Ружена замолчала и прикоснулась губами к моей переносице.

— У меня такое чувство, Нерт, что мы не встретимся больше в этом мире. Никогда.

— Через месяц я вернусь.

— Мне было хорошо с тобой, Нерт. — Ружена снова поцеловала меня между бровей. — Как в сказке. Но все сказки… когда-нибудь кончаются.

— Все будет в порядке, — сказал я.

— Я буду сердцем с тобой, Нерт. Не смейся. Я знаю, где альфа Эридана. Мой отец был там. Я нашла ее среди других звезд еще в детстве. Мне часто снилось, что я лечу туда. Но сама. Сама. Рядом никого нет. Лечу, потому что меня зовут…

Необычная это была ночь. Не было еще у меня таких ночей, когда любовь — это не только любовь… слова, касание рук, ласки — все это словно имело еще какое-то двойное и тройное значение, обрело еще какую-то глубину, в которую вглядывайся не вглядывайся — все равно ничего не видно, только голова начинает кружиться и оторопь берет. Словно ты не просто произносишь слова, двигаешь губами, вдыхаешь воздух, касаешься пальцами теплой кожи, а еще и наблюдаешь за собой со стороны, а какая-то третья твоя часть пытается осмыслить все с тобой происходящее и еще получить при этом непротиворечивую картину, которая упорно не желает складываться.

Опьянение? Нет, пожалуй. Возможно, профессиональный психолог и подобрал бы более подходящий термин: расщепление, вытеснение, да мало ли у профессионалов терминов, за которые можно спрятаться, как за каменной стеной, и с многозначительным видом пуститься в рассуждения, сквозь которые продраться нормальному человеку — все равно что верблюду пройти сквозь игольное ушко.

И даже непонятно, чем вызвано это состояние. Любовь к девушке, которая на самом деле то ли монстр, то ли ангел? Нет, пожалуй. А впрочем… Не мог я в себе разобраться, а потому, в конце концов, бросил вслушиваться и вглядываться в теневые глубины сознания, нечего ломать голову — себе же дороже.

Под утро Ружена заснула. А мне не спалось. И снова, рассматривая ее лицо, почувствовал я, как оживают и поднимаются во мне противоречивые чувства, как варево в ведьмином горшке. «Бог создал ее в минуту вдохновения», — вспомнил я. Это я мог бы повторить и сейчас. Так в чем же дело? Что же изменилось? Она прекрасна — так люби ее! Вот она вся перед тобой, более чем совершенство. Более чем… Действительно, что такое совершенство, я знаю, но более чем… Так все-таки ангел?

После завтрака мы простились с Руженой. Последнее слово, которое она произнесла, было «никогда».