5

На третий или четвертый день, после выпуска, одним прекрасным утром перед самым завтраком, когда мама и сестренка накрывали на стол, зазвонил видеофон.

— Васич! — окликнул меня отец. — С тобой хочет поговорить Алексей.

— Минутку!

— Хватит бриться. Дырку протрешь в подбородке.

— Счас. Все! Иду… Привет, Алексей. Как отдыхается?

— Говорят, зачет собираются отменить, — выпалил Алексей без всяких предисловий.

Я уставился на экран.

— …Возможно, в самое ближайшее время, — уже не так уверенно добавил Алексей.

— Откуда такие слухи?

— Да-а… — Алексей загреб над головой растопыренными пальцами, словно собирался выхватить из воздуха вещественное подтверждение своих слов.

— И что?

— Возможно, наш выпуск уже не будет сдавать зачет. Останется курс по выживаемости, но зачет в Астрошколе как будто отменяют. — Алексей пристально посмотрел на меня. Зрачки его начали сужаться, словно фокусирующийся луч лазера.

— Так откуда такие сведения?

— На следующей неделе намечено заседание ректората, им будет рассматриваться этот вопрос.

— С чего бы это?

Алексей пожал плечами.

— Я так полагаю, что это удовольствие обходится слишком дорого. Поломки кораблей, травмы… ну, сам понимаешь. Кроме того…

— Что?

— Говорят, что космические программы в недалекой перспективе будут сокращаться. Я имею в виду разведывательные программы в новых звездных системах.

— Почему?

Алексей хмыкнул.

— Тебе не кажется, что человечество накопило достаточный потенциал новых планет, которые необходимо освоить? Понимаешь, просто освоить. Поселения, линии связи, доставки, разработка полезных ресурсов, — когда Алексей хотел, он мог говорить чрезвычайно убедительно. — Одних кислородных миров к сегодняшнему дню открыто больше сорока. Зачем переться к черту на рога, когда…

— Понял, понял. Все. Не волнуйся. По-моему, у тебя просто предзачетный мандраж.

Алексей замолчал и снова впился в мое лицо глазами. Зрачки его сузились и стали похожими на булавочные головки.

— Не надо на меня так смотреть. Я понял. Никто не против, если зачет отменят. Но, Алексей, что касается космических программ, ведь мы с тобой поступали в Астрошколу не затем, чтобы работать на линиях доставки, а?

— Да, — кивнул Алексей, — но это теперь от нас с тобой не зависит.

— Ну, что там? — спрашивает отец, когда я возвращаюсь в гостиную.

Идиллия. Распахнутое в сад окно. Солнечные блики на белоснежной скатерти. На столе свежая клубника, черешни в капельках воды, оладьи со сметаной, печенье, сливки. Одуряющий аромат кофе смешивается с запахами майского утра. Так было вчера и позавчера, и я знаю, что так будет завтра и еще много дней подряд, как в старых добрых книжках: «К завтраку вся семья собралась за столом». А вечером неспешный разговор, за окном жужжание майских жуков в кронах деревьев, ночные бабочки, комары — деловая суета насекомых в саду…

— Что молчишь? — повторяет отец, когда я усаживаюсь на свое место.

— Кофе со сливками? — спрашивает мама.

— Только не говори, что тебе надо срочно куда-то бежать, — насмешливо щурится сестренка. Она сидит против окна, и солнечные блики падают ей прямо на веснушчатый нос и щеки.

— Не надо мне никуда бежать. Спасибо, ма. Я сам возьму. Счас… М-м-м, прелесть. Это звонил Алексей по поводу зачета.

— Зачета? — Отец складывает газету, которую намеревался просмотреть.

— Да, есть слух, что зачет собираются отменить.

— Ох, дай бог, — вздыхает мама. — Дай бог им ума.

— Ну, мама!

— Что мама? Это же смертоубийство, а не зачет! Все пять лет, что ты проучился, в этой своей ужасной Астрошколе, я бога молила, чтобы отменили этот зачет. Это же надо, пацанов, которые только-только разобрались, на какие кнопки надо нажимать, чтобы посадить корабль, бросают их, заставляют их…

— Ну, мама!

— Что?

— Ничего. Все проходят через это и, как видишь, ничего. Или ты думаешь, что я хуже других?

— Ох, — вздыхает мама.

— Хуже?

— Ты лучше других, — щурится сестренка. — Ты самый, самый, самый!

Я поперхнулся горячим кофе и не успеваю возразить, потому что я знаю, какое будет продолжение.

— Ты самый хвастливый, — загибает палец сестренка, — Самый самовлюбленный…

— Сейчас получишь, — тихо сообщаю я.

— Но я тебя все равно люблю. — Она морщит нос и, метнув взгляд на маму — не смотрит ли, — показывает мне кончик языка.

— Сколько раз тебе повторять про язык, — вздыхает мама и, подперев щеку ладонью, отворачивается к окну.

— Я больше не буду, ма, — сопит сестренка и, потянувшись, за клубникой, неожиданно роняет большую спелую ягоду прямо в миску со сметаной. Брызги сметаны летят на белоснежную скатерть.

— Выдумщик твой Алексей, — говорит отец и разворачивает газету.