Глава 5.
И потянулись нудные будни окопной войны. Каждый день был похож на следующий. Мы с Еленой проходили все позиции полка, когда чавкая сапогами по густой грязи, когда же топча сухую землю. Я беседовал с командирами рот, расспрашивал обо всем, что приходило в голову на тот момент, что-то забывал и переспрашивал в следующий раз.
Ничего нового не было изо дня в день. Лишь иногда наш быт разбавлял грохот артобстрела. То нашего, когда над головами свистят тяжелые снаряды, отправляясь нести смерть альбионцам, которых мы даже не видели. То вражеского, и тогда снаряды сыпались уже в наши траншеи, врезались в форты и бункеры. В такие часы казалось, земля уходит из-под ног, начиная содрогаться в жутких корчах пляски святого Витта. Но это не мешало мне совершать ежедневные обходы позиций, только Елену, не смотря на возражения, оставлял в блиндаже. Траншеи были вырыты основательные, и опасаться случайных осколков не стоило, а уж вероятность прямого попадания снаряда в траншею, защищенную щитом, была крайне мала. По тем же причинам, я практически не носил доспехов, ограничившись кирасой с наплечниками, поверх которых надевал тяжелый кожаный плащ, какие носили летчики и бронеавтомобилисты. Не совсем по уставу, но на фронте в некоторых моментах ему следовали не слишком жестко. Шлемом также пренебрегал, нося фуражку.
И так день за днем, день за днем.
Пока в одно утро, ко мне в блиндаж не ворвался рядовой в грязной форме 37-го Гессенского егерского. Третий день шли дожди, превратившие наши траншеи в почти непролазное болото, и егеря, наблюдавшие за действиями противника, были больше похожи на комки грязи, в которых с трудом угадывались люди.
- Ваше высокоблагородие, - выпалили с порога егерь, - альбионские солдаты собираются наверху траншей. На отдельных участках наведены бетонные настилы, значит, и технику подтягивать будут.
- Свободны, - невнятно из-за намыленного лица бросил я ему, начиная как можно быстрее прохаживаться станком по лицу, нечисто выбритым я теперь перед подчиненными появиться не могу. А пока тот не вышел, практически на публику обратился к Елене: - А вы, молодой человек, останетесь пока здесь, и чтобы ни единой щетинки я на вашем лице не заметил. Вы меня поняли?
- Так точно, - ответила Елена, которой еще меньше, чем мне нравился этот бессмысленный для нее утренний ритуал. Она начинала злиться каждый раз, когда я ставил на переносную печурку, стоящую в углу блиндажа, таз с водой для бритья.
В несколько проходов сняв и без того не слишком длинную щетину, я наскоро прошелся по лицу полотенцем и, надев фуражку, сделал шаг из блиндажа. Но все же, не сумел удержаться и обернулся к Елене, все еще послушно елозящей станком по лицу.
- Подбородок тщательнее, - бросил я, заработав в ответ злобный взгляд, и выскочил из блиндажа.
Я прошел в ближайшей лесенке, которой уже стоял капитан фон Ланцберг, чья рота стояла ближе всего к моему блиндажу.
- Смотрели уже, что там альбионцы творят? - поинтересовался я у него.
- Так точно, - кивнул тот. - Смотрел. Не иначе, как собираются ударить по нам.
- Это мы скоро узнаем, - сказал я, подхватывая левой рукой бинокль, который всегда висел у меня на шее, а правой берясь за перекладину лесенки.
Поднявшись на стрелковую ступеньку - банкет, я высунулся над краем бруствера, пожалев о том, что не снял фуражку - вражеские снайперы не дремлют. Бинокль у меня был отличный. Через его окуляры я видел позиции врага. Над бруствером, насыпанным альбионцами, виднелись шлемы пехотинцев и штыки их лучевых винтовок. Они залегли на банкете, и было их намного больше, чем надо для отражения возможной атаки. Неужели, действительно, готовятся к нападению. Или очередная провокация. И артобстрел был целых пять дней назад, и не столь уж сильный. А теперь все эти приготовления какие-то слишком уж картинные.
И тут один из альбионских солдат высунулся немного сильнее, и я разглядел противогазовую маску на его лице. Обычно солдаты и офицеры альбионской армии на лицах носили каски металлическими забралами, однако на лице неосторожного солдатика красовалась резиновая маска со стеклянными линзами и двумя небольшими баллонами по бокам.
Я спрыгнул с банкета и скомандовал:
- Маски приготовить!
- Газ? - без особой нужды спросил у меня фон Ланцберг.
- Скорее всего, - кивнул я, вынимая из сумки на поясе противогазовую маску, мало отличающуюся от альбионской.
- Передать по цепочке, - распорядился капитан четвертой роты, - приготовить маски.
Я вернулся к блиндажу, только засунув в него голову.
- Молодой человек, - бросил я ей, - приготовьте маску. Газ вполне может проникнуть и сюда.
- Есть, - коротко ответила она, мгновенно позабыв про злость на меня.
Не успел я вернуться к лесенке на банкет, как сверху донесся выкрик ближайшего егеря, залегшего на бруствере.
- Обстрел! - пронеслось над траншеями.
- Маски надеть! - тут же скомандовал я.
На фронте учишься быстро определять снаряды по свисту. Самые большие умельцы умудрялись безошибочно различать калибры орудий. Я не умел, да и особенно не стремился к такому. Я не мог понять, что же за снаряды летят к нам, издавая ни на что непохожий басовитый гул. Как оказалось через несколько секунд, этот звук принадлежал баллонам с газом.
Они обрушились на наши траншеи, окутывая их плотными облаками газа. Во рту появился металлический привкус.
- Стрелки, к брустверу, - начал раздавать приказы я, щелкая переключателем внутренней связи. - Корректировщики огня, на банкеты. Взводы тяжелого вооружения, огонь по готовности.
Драгуны с карабинами начали карабкаться на стрелковые ступени, залегая вместе с егерями. Взводы тяжелого вооружения готовили орудия к стрельбе. Расчехляли малые мортиры, легкие орудия, станковые пулеметы, установленные на банкетах. С минуты на минуту все они взорвутся огнем, швыряя в альбионцев тучи смертоносного свинца. На фоне этого вся суета казалась особенно зловещей.
Гул нарастал постепенно. Сначала он был на самом краю слышимости, но становился все громче и громче. Его я тоже не мог идентифицировать, оставалось только гадать, кого против нас отправили альбионцы.
- Гармы! - выпалил сверху самый глазастый егерь, первым увидевший противника.
Трициклы "Гарм" с широкими шипастыми колесами, украшенные волчьими шкурами, были отличительной особенностью берсерков с Нордгарда. Жестоких детей ледяного мира, где приходится драться за тепло и еду. Я только слышал об этих длинноволосых воителях, вооруженных пулевыми пистолетами-пулеметами, длинными мечами и секирами. Колеса их трициклов, благодаря шипам, проделывали проходы в проволочных заграждениях, позволяя берсеркам обрушиться на траншеи врага.
Значит, вместо танков на нас кинули жестоких нордвигов. Неплохая замена.
Первыми заговорили легкие орудия, выплевывая снаряды в невидимого мне пока врага. Следом их поддержали малые мортиры. Корректировщики огня передавали по внутренней связи координаты только первые несколько залпов. Потом уже мортиры стали палить без перерыва - куда упадут мины, было уже все равно. Они перелопачивали милю, разделяющую наши и альбионские траншеи.
Последними в чудовищную симфонию войны включились станковые пулеметы. Они загрохотали, швыряя свинец в наступающих альбионцев. Однако гул гармов не стихал. Берсерки стремительно неслись под огнем, минами и снарядами. Кроме трициклов у них, видимо, имелись и багги, оснащенные пулеметами, потому что очень скоро на засевших на банкете обрушились длинные очереди. Они могли нанести не так и много вреда, но заставляли пригнуть головы, не давая вести огонь из карабинов по приближающимся трициклам.
А ведь где-то за этой оравой бегут, пригибая головы, и простые альбионские солдаты, про которых тоже не стоило забывать.
Из бункера ко мне подбежала Елена, которую я узнал только по шеврону фенриха на рукаве.
- Молодой человек, - передал я ей по внутренней связи, - возвращайтесь в блиндаж!
- Я - ваш адъютант! - выкрикнула она, забыв включить микрофон.
Я показал ей, как сделать это, а затем развернул лицом в сторону блиндажа.
- Шагом марш, юноша, - добавил я к недвусмысленному жесту. - Держите связь со штабом дивизии. И первым делом, фенрих, запросите артиллерийскую поддержку на нашем участке фронта.
- Есть, - бросила Елена, обернувшись ко мне.
Даже через линзы противогаза я видел ее злые глаза. Елене ясно не нравилось то, что я отправляю ее прочь из траншей перед самой схваткой. Но ничего я не мог поделать с собой, следить еще и за ней в грядущей мясорубке у меня не было сил.
Я развернулся в противоположную сторону, перехватил карабин поудобней, готовясь к появлению в траншеях незваных гостей.
Этот звук я услышал даже через грохот орудий и стрекот пулеметов. Звонкое треньканье рвущейся проволоки и яростный перезвон висящих на ней колокольцев. Их не мог заглушить даже гулкий рев моторов трициклов "Гарм".
Я вскинул карабин, нацеливая его едва ли не в спины отстреливающимся с банкета драгунам и егерям. И вовремя. Расшвыривая парой шипастых передних колес бойцов со стрелковой ступени, гарм затормозил на краю траншеи. Громадный берсерк, выглядящий совершенно сюрреалистично из-за стилизованных под старину массивных доспехов, по оплечьям которых рассыпались длинные рыжие волосы, и противогазовой маски на лице. Вооружен нордвиг был длинным мечом, а обычный для всех них короткий пистолет-пулемет надежно покоился в поясной кобуре.
Именно эта глупость и самонадеянность, свойственная всем нордвигам, погубила его. Он сделал быстрый выпад в мою сторону. Я легко уклонился и выстрелил ему в лицо. Смертоносный луч легко прошил маску, превратив лицо и голову берсерка в уголья. Он рухнул навзничь, но на его месте из тумана словно соткался еще один.
Этот был намного умнее своего товарища. Он обеими руками сжимал топор с двумя жуткого вида лезвиями, судя по бурым потекам, я был не первым его противником. Я не успел опустить оружие, оставалось только на курок нажать. И все же, я опоздал. Берсерк опередил меня. Клянусь, он успел уклониться от луча моего карабина! Тот лишь оставил длинный подпаленный след на оплечье брони. Нордвиг в считанные мгновения оказался вплотную ко мне. Сделал быстрый выпад секирой, целя выступающими "рогами" ее лезвий мне в живот.
Я едва успел подставить карабин. Металл противно заскрежетал о металл. Берсерк был сильнее меня. Он легко потеснил меня обратно к бункеру. Мы несколько секунд месили ногами грязь, борясь друг с другом. Но тут мой противник сделал хитрое движение секирой. Карабин, словно сам собой, вывернулся из моих пальцев, улетел куда-то к стенке траншеи и шлепнулся в грязь.
Берсерк яростно взревел, что было слышно даже через маску, и вскинул над головой свою жуткую секиру. Хотел покончить с безоружным противником одним ударом. Самонадеянность была близка и этому нордвигу. Я шагнул врагу навстречу и схватил его за локти, не давая опустить секиру на мою незащищенную ничем кроме фуражки голову. И снова несколько недолгих мгновений борьбы. И снова нордвиг одерживает верх.
Я отлетел к стене блиндажа, срезался в нее спиной. И если бы не доспехи, часть которых я все же носил, наверное, уже валялся ничком, не в силах даже вдохнуть. А так только оттолкнулся от стенки, едва успев убрать голову с пути лезвия секиры. Оно с лязгом ударилось о бетон, оставив на нем глубокую зарубку, что заставило сжаться и похолодеть все мои внутренности. От такой секиры никакие доспехи не спасут.
Берсерк коротко взмахнул, обрушивая ее на меня в очередной раз. Но не успел сделать этого. Его выгнула корча, будто мой враг оказался эпилептиком. Он упал на колени, выронив секиру, которая с секунды на секунду должна была раскроить мне голову.
Капитан фон Ланцберг ударом ноги отбросил тело нордвига в сторону и отсалютовал мне.
- Берсерки своими гармами проделали проходы в проволочных заграждениях, - доложил он, - а их багги почти подавили наше тяжелое вооружение. Потери невелики, но пулеметов, орудий и малых мортир выведено из строя много. Почти все.
- Бой идет уже в траншеях? - коротко спросил я, поднимая карабин и несколькими быстрыми движениями очищая его от грязи.
- Вовсю, - кивнул фон Ланцберг. - Основной удар пришелся на позиции первой и второй рот. Там сейчас вслед за нордвигами прут простые солдаты.
- Держитесь здесь, - велел ему я, сам же с карабином наперевес ринулся по траншее на звуки боя.
На первых сражающихся я наткнулся буквально через несколько шагов. Берсерки и простые солдаты Альбиона, вооруженные лучевыми винтовками с примкнутыми штыками, отчаянно дрались с моими драгунами. Лучи сверкали редко, дело дошло до старой как мир рукопашной схватки, когда бывает просто некогда нажать на курок. Ведь тебе могут раньше снести голову секирой или вгонят штык в живот на всю длину.
А вот у меня было время стрелять, потому что я находился в стороне от общей свалки. Припав на колено, не обращая внимания на грязь, я надавил на курок. Лучевая винтовка стреляла достаточно медленно, и драгунский карабин в этом ничем не отличался от нее. Я успел срезать только двоих нордвигов, прежде чем меня заметили. И ко мне тут же бросились нордвиг и пара солдат в коричневатом хаки - альбионской полевой форме.
Стрелять в стремительного берсерка я не стал - слишком велика была вероятность не попасть в него. А вот одного солдатика я срезал лучом. Второй решил ответить мне тем же. Как и я, он припал на колено и выстрелил в ответ. Однако метким стрелком назвать его было нельзя. Луч прошипел где-то высоко над моим плечом. Охладитель моего карабина еще горел красным, оповещая меня о том, что оружие к бою не готово и, следовательно, жать на курок смысла нет. А берсерк был уже близко.
В руках он держал двулезвийный топор на короткой ручке и массивным автоматическим пистолетом. Однако стрелять в меня он не стал. Предпочтя приблизиться на расстояние шага и ударить топором. Я ушел от удара перекатом, стукнувшись наплечником о стенку траншеи, и вскинул карабин. Лампочка на его охладителе горела зеленым. Но выстрелить я не успел. Не учел того, что оружие противника была куда легче той секиры берсерка, которого застрелил фон Ланцберг. И контролировал он его отлично. Мне пришлось закрываться от лезвия топора карабином. Оно лязгнуло по нему, выбив тучу искр. Однако я сумел удержать оружие в руках, и тут же сделал выпад штыком, целя в живот берсерку. Мне не удалось попасть между пластин брони, штык скользнул по ней, никоим образом не повредив моему противнику.
Берсерк рассмеялся и снова врезал мне топором. На сей раз, я успел подставить карабин под короткое древко топора. Берсерк тут же упер ствол пистолета мне в бок - и надавил на курок. Мне случалось получать ранения из лучевого или холодного оружия, а вот из огнестрельного в первый раз.
Боль пронзила меня, внутренности как будто взорвались изнутри. За выстрелом последовал жуткий треск - в тот момент я не знал, что это трещит моя броня, и здорово перепугался. Я практически рухнул на колени, мне удалось только удержать в руках карабин. Нордвиг глянул на вставший на задержку пистолет и взмахнул своим топором. Он сделал только одно лишнее движение, ловко прокрутив топор, прежде чем нанести мне удар. И этого мгновения мне хватило, чтобы ударить первым.
Снизу вверх. Целя штыком в незащищенное горло и подбородок врага. Берсерк либо обманулся моей беспомощностью, либо был не столь ловок, как его товарищи. Штык вошел в его тело на всю длину. Я поднялся на ноги, не освобождая оружия, продолжая удерживать карабин обеими руками, не давая врагу упасть.
Вся наша схватка заняла считанные секунды, за это время охладитель винтовки альбионца еще не пришел в норму, давая ему возможность сделать выстрел. Однако он не сводил ее с меня. Вскочив на ноги, я подхватил мертвого берсерка за доспехи сзади и повернул, ставя между собой и альбионским солдатом. Как раз в тот момент, когда он нажал на курок. Луч вошел в тело нордвига, прожег тому доспехи, оставив внушительную исходящую противным дымом дыру. Я выдернул штык и отпустил мертвого врага, давая ему осесть к моим ногам.
Вскинув карабин, я выстрелил в альбионского солдата, так и не успевшего подняться с колена. Он так и рухнул ничком, продолжая цепляться за оружие.
Я отбросил отчаянно искрящий карабин, слишком уж он был ненадежен. Подхватил длинную винтовку альбионца и вскинул ее, наведя на ближайшего врага.
Но свалка в траншеях шла такая, что выбрать цель не получалось. Альбионцы прыгали сверху, прямо нам на головы, орудую штыками. Нордвигов почти не оставалось, видимо, им сильно досталось в первые минуты боя. Как-никак именно они приняли на себя всю мощь нашего тяжелого вооружения.
Альбионский солдат взбежал на бруствер, заученным движением вскинул винтовку, опустив ее штыком вниз. Так и ринулся на меня, прыгнув прямо в траншею, минуя банкет и лесенку. Я отскочил в сторону, а когда тот приземлился, впечатавшись ботинками в грязь, вонзил штык ему в грудь. Выдернул, поднял винтовку, прицелился в следующего альбионца, показавшегося на бруствере, срезал его смертоносным лучом. Пока этот скатывается на стрелковую ступень, новый успевает заскочить в траншею. Лесенкой давит какого-то драгуна. Охладитель еще горит красным, и я просто ударил альбионца прикладом, отталкивая врага прочь. Освободившийся драгун выдергивает из поясных ножен нож. Вгоняет его под вздох альбионцу по самую рукоять. Как и я, драгун подбирает оружие только что убитого противника.
Пожилой вахмистр, такой же крупный, как и Быковский, только с внушительным брюхом, кажется, я видел его в рядах 3-й роты, орудует саперной лопаткой. И весьма ловко управляется с ней, раскраивая черепа альбионцам. Шлемы их не спасают. Удары слишком сильны. Он движется мне навстречу, словно танк "Бобер", прокладывая себе дорогу ударами лопатки. Остановить его не может никто.
На пути ему попадается громадный берсерк с длинным мечом. Остро отточенный клинок перерубает дерево лопатки и впивается в плечо вахмистра. Доспехи не в силах остановить его. В два прыжка я оказался рядом с ними, не обращая внимания на других врагов. Даже не глянув на огонек охладителя, я с размаха всадил штык в спину и когда он вошел на всю длину, нажал на курок. Луч пробил берсерка насквозь, вырвался из его груди и едва не задел стоящего тут же вахмистра. Тот кашлянул кровью, она обильно хлынула из-под его маски.
Ничтоже сумняшеся вахмистр подхватывает выпадающий из слабеющих рук меч берсерка. Салютует мне.
Мы обернулись, ища новых врагов, но в газовом тумане никого не видно. Кругом только свои, драгуны, также вертящие головами.
- Враг отступает по всему фронту, - доложил мне по внутренней связи майор Штайнметц. - Часть наших бойцов преследует его.
- Прекратить преследование! - тут же выпалил я, нащупывая кнопку перехода на циркулярную связь. - Всем офицерам, остановить людей! Вернуть в траншеи! Дать красные ракеты!
Красные ракеты означали возврат в траншеи. Они давались для тех, кто лишен связи и с ним имеется только визуальный контакт.
Я вернулся к своему блиндажу, переступая через тела убитых, уступая дорогу похоронным командам и медикам, несущим раненных на носилках. Из-за этого дорога обратно заняла куда больше времени. У стенки блиндажа все еще валялись тела обоих берсерков, убитых мной, похоронщики еще не добрались до них.
Очень кстати поднялся ветер, который раздул газ. Уже на подходе к блиндажу я встретил медика без маски. Он глянул на меня и поднял вверх большой палец. Значит, воздух чист, тем более что "химиков" - бойцов войск химзащиты - в траншеях до сих пор нет. Раз они не явились до сих пор, то и опасности большой газ не представлял.
Я сунулся в блиндаж. Елена послушно сидела у трубки. Маску она тоже сняла, наверное, медики заходили и сюда, чтобы сообщить об отбое газовой тревоги.
- Ну как там? - спросила она.
Елена явно еще злилась на меня, но не стала показывать это, просто я уже достаточно хорошо знал ее, чтобы видеть несколько больше, чем мой адъютант хотела показать.
- Нормально, - устало сказал я. - Отбились от альбионцев.
Я подошел к трубке и опустился на стул рядом с ней.
- Дай мне связь с командованием, - протянул я руку к эбонитовой трубке. - Отбой артподдержки.
Елена перехватила трубку и сама велела связистам дать командование дивизией. И когда на том конце ответили, буквально вложила ее в мою руку.
- Докладывайте, полковник, - услышал я несколько искаженный голос фон Штрайта.
- Атака отбита, - ответил я. - О потерях в людях и технике доложу через десять минут.
- Отлично! - бросил фон Штрайт. - Артиллерия сейчас протрясет ничью землю, чтоб альбионцам неповадно было лезть к нам. Ты людей остановил, мне уже доложили, молодец и тут. Не поддался азарту. Сверли дырочку, буду тебя представлять к ордену. Корону или Владимира. А может, Георгия, видно будет. Но дырку сверли-сверли! И составь списки отличившихся.
- Так точно, - устало ответил я.
В трубке послышался гудок, а затем голос радиста сообщил о разъединении связи. Я вернул трубку Елене и медленно поднялся на ноги.
Адреналин схлынул. Навалилась усталость, боль, тяжестью легли на плечи, заставляя их согнуться. На то, чтобы подняться, ушли, наверное, последние силы.
- Так! - совершенно неожиданно заявила Елена, тоже поднимаясь, подходя ко мне и усаживая обратно на стул. - Садись!
Она сняла с моей головы фуражку.
- У тебя на лице полно мелких порезов, - незнакомым мне прежде тоном произнесла Елена, - и если в них попадут отравляющие вещества, которыми нас закидывал враг, я даже представить себе не могу, какие будут проблемы. Про всю грязь и кровь, которой твое лицо тоже перемазано, я вообще молчу.
Она подвинула ближе к себе таз с давно остывшей водой, вынула из него полотенце, которым мы вытирали лица после бритья, отжала, как следует, и принялась тщательно вытирать мне лицо. От грязи, крови и тех самых отравляющих веществ. И только тут я припомнил, что Елена - дочь врача, а это кое-что, да значит. Отношение к людям у нее из-за этого несколько иное, нежели могло быть у моего адъютанта или любого другого офицера.
Елена тщательно, можно сказать, скрупулезно вытирала мне лицо, а я ловил себя на мысли, что касания ее пальцев весьма приятны. Хотя с чего бы быть иначе? Ничего странного в этом нет. Ни на грамм. Елена периодически бесцеремонно поворачивала мою голову, что навевало глупые мысли, и я непроизвольно усмехнулся.
- Что такое? - тут же осведомилась Елена.
- Вспомнилось, как меня однажды цирюльник брил, - ответил я. - Очень похоже.
Елена ничего не ответила, молча продолжила вытирать мне лицо. А я старался не морщиться и не сцеплять зубы от нарастающей с каждым мигом боли в боку.
- Где тебя ранили? - неожиданно спросила у меня Елена, заглянув мне в глаза.
- Вроде ни где, - с самым честным видом солгал я.
- Тогда почему ты то и дело руку пытаешься к боку приложить? - ехидно улыбнулась она. - Ты одергиваешь себя, но это заметно. Плюс ты сильно побледнел. У тебя в лице ни кровинки не осталось. - Она помолчала и прибавила наставительным тоном: - Не забывай, что я из семьи врача, и обмануть меня тебе не удастся.
- Помоги мне снять плащ и броню, - попросил я. - Поглядим, сильно ли мне досталось.
- Давай-давай, - кивнула Елена.
С ее помощью я освободиться от тяжелого плаща. Я поглядел на простреленный бок. Оказывается, пуля не смогла пробить броню и застряла в глубокой вмятине, от которой еще во все стороны лучиками бежали трещины. Когда мы снимали с меня доспехи, я до хруста сжимал зубы, чтобы не закричать от боли. По лбу градинами катился противный пот.
- Ничего страшного, - резюмировала Елена, поглядев на неповрежденную форму под броней, быстро прощупала бок пальцами. В это время я снова скрипел зубами от боли, не позволяя себе издать ни стона. - Ребра целы. Скорее всего, сильный ушиб внутренних органов. Это конечно, если нет внутреннего кровотечения. А его я диагностировать сейчас не смогу никак. - И добавила: - Тебе надо немедленно обратиться в госпиталь.
- Не раньше, чем выслушаю доклады командиров рот, - отрезал я, - и пройдусь по траншеям. Мне надо увидеть все своими глазами.
Я начал подниматься снова, но это оказалось для меня слишком тяжело. Во рту появился привкус крови. Я скривился от боли, оперся рукой о стол и, помогая себе, встал-таки на ноги. Сделать первый шаг оказалось не меньшим испытанием. Я едва не упал, пришлось снова хвататься за стол.
- Так, - вздохнула Елена. - Без меня тебе, Максим, не обойтись. И не вздумай сейчас спорить со мной.
Она ловко подхватила меня за пояс, помогая удержаться на ногах, забросила мою руку себе на плечо. И все со своей потрясающей бесцеремонностью, которая меня совершенно не раздражала, что было весьма странно. Но задумываться над этим мне совершенно не хотелось. Вот так мы и отправились на инспекцию траншей.
Потери полка были не так и велики, как я думал, когда только закончился бой. Наверное, это и немудрено, ведь я видел столько тел, убираемых похоронными командами, и раненных на носилках. Больше всего досталось взводам тяжелого вооружения, которые мало того, что обстреливали с багги, так еще и первый удар нордвигов пришелся именно на них. Простые драгуны и егеря успели вовремя попрыгать с банкета в траншеи, а вот многим бойцам, сидевшим за станковыми пулеметами, выдвинутыми вперед, деваться было некуда. Малые мортиры и легкие орудия стояли позади траншей, так что их расчеты укрылись за щитами и барбетами, а берсерки до них толком не добрались, как и простые альбионские солдаты. У расчетов станковых пулеметов такой защиты не было, и выдвинуты они были на передовую. Командиры рот докладывали, что они сражались до последнего, продолжая поливать наступающих нордвигов и альбионцев длинными очередями. Стоит ли говорить, что из них не выжил почти никто.
В общем, инспекция траншей не заняла много времени. Но прежде чем отправляться в госпиталь, на чем настаивала Елена, пользуясь своим положением моего адъютанта, я остановился, чтобы поговорить с майором Штайнметцем.
- Я отправляюсь в госпиталь, - сказал я ему, - а наш комдив просил составить списки на награждение. Составьте их за меня, пока я буду у врачей, я подпишу по возвращении.
- Согласования списков не будет? - удивился майор.
- Я вам полностью доверяю в этом вопросе, - ответил я. - Из-за газа я толком не видел ничего, а вы принимали участие с самого начала и до конца, когда альбионцы отступили. Так что вы лучше меня знаете отличившихся в этом бою. А на согласование тратить время не стоит. Пустое.
После этого мы с Еленой отправились-таки в госпиталь.
На осмотр врачи не стали тратить много времени. Было слишком много куда более тяжело раненых. Доктор велел мне раздеться до пояса, осмотрел здоровенный синяк у меня на боку, прощупал его, куда менее деликатно, чем Елена. Я едва сумел сдержать стон. По результатам осмотра у врача, видимо, остались какие-то сомнения.
- Полежите несколько минут, - велел он. - Сейчас я пришлю рентгенологов. Пусть просветят ваше чрево на предмет внутреннего кровотечения и разрывов внутренних органов. Вряд ли, конечно, - тут же успокоил меня врач, - они у вас имеются, но проверить все же стоит.
Я остался лежать, тои дело поеживаясь. В лазарете было, конечно, тепло, но и не настолько, чтобы можно было валяться полуголым. Бригада рентгенологов прибыла минут через пять. Возглавлял ее пожилой фельдшер с роскошными седыми усами и воистину несносным характером.
- Вот зачем надо было нас гонять? - бурчал он, пока его люди ставили рядом со мной машину жутковатого вида. Я не раз проходил процедуру рентгена, медицинские обследования все офицеры проходили регулярно, но переносных аппаратов мне видеть еще не приходилось. - Но тут, конечно, целый полковник с синяком лежит, надо ему брюхо просветить, а то вдруг полковничьи потроха не в порядке. Кишка на кишку налезла или еще там что такое.
Под это недовольное бурчание рентгенологи провели быстрый осмотр и выдали заключение. Не успели они уйти, как вернулся врач. Проглядев заключение, он покивал и доверительным тоном сказал мне:
- Нечего ему, - он указал большим пальцем за спину, - сидеть у себя. Пусть ноги разомнет. А то все носятся, как угорелые, конечно, столько раненных, этот же, усатый, сидит у себя и заявляет, что раз его бригада мобильная, то и нечего к нему отправлять людей. Бережет себя для срочных дел. Вот ему и срочное дело, - усмехнулся врач. - А с вами, как и я думал, все в полном порядке. Ребра целы, внутренние органы в порядке, кровотечения нет. Сейчас вам медсестра вколет обезболивающее, а потом будете приходить в госпиталь дважды в день - утром и вечером для той же процедуры.
- Прошу прощения, господин доктор, - обратилась к врачу Елена. - Я проходил общий курс военно-полевой медицины, так что вполне смогу делать инъекции полковнику.
- Ваш адъютант? - поинтересовался у меня врач, скосив на нее взгляд. Я кивнул. - Тогда дождитесь сестру, - сказал он, - и возьмите у нее обезболивающего на три дня. Думаю, этого будет довольно. Если останется сильная боль, - это уже мне - возвращайтесь, выдадим вам еще. Хотя вы у нас, сразу видно, крепкий вояка, от такой пустяковой раны оправитесь быстро.
Перед уходом врач оставил Елене рецепт. Сестра пришла скоро. Она спросила мое имя, сверилась со списком, вынула уже заправленный шприц и быстро сделала мне укол. Я почти не почувствовал боли. Елена протянула ей рецепт, выданный врачом.
- И вы думаете, что у меня с собой полные карманы лекарств? - возмутилась та. - Ступайте в процедурный кабинет и получайте там.
- Значит так, - холодным голосом произнесла Елена. - Не надо мне петь, что у вас с собой нет достаточно лекарств. Особенно обезболивающего. Извольте выдать мне ровно столько ампул и шприцов, сколько тут указано. - Она протянула сестре рецепт, который та вернула ей. - Я не намерен препираться тут с вами.
Сестра быстро спасовала перед таким напором, и тут же потянулась к сумке со знаком красного креста.
В это время я сел на койке и начал одеваться. Бок залил непривычный холод, я перестал чувствовать боль, что меня несказанно обрадовало. Хотя онемение внутри было достаточно неприятным, но решил просто не обращать на него внимания. Не слишком большая цена за отсутствие боли.
В расположение полка мы с Еленой вернулись достаточно скоро. Обычно так быстро их госпиталя выбраться не удавалось. Я уже вполне мог держаться ровно, даже без неестественности, присущей раненным.
Майор Штайнметц уже составил список представленных к орденам и медалям. Как и обещал, я не стал даже проглядывать его, подмахнул, не глядя, и попросил передать радистам.
- Вас, действительно, не интересует это? - удивился Штайнметц.
- Ничуть, - пожал плечами я. - Я вам уже все объяснял.
Не успели мы с Еленой добраться до блиндажа, как на ничью землю, разделяющую наши и альбионские траншеи, и на позиции неприятель обрушились сотни снарядов тяжелой артиллерии. Начали-таки "протрясать", как метко выразился наш комдив. Правда, ни я, ни Елена не обратили особого внимания на грохот.
Обстрел закончился ближе к ночи, когда просигналили отбой. Елена сделала мне обезболивающий укол на ночь и как обычно отправилась спать на свою лавку. Сколько раз я пытался проявить джентльменство и уступить ей свою койку, но Елена каждый раз весьма ехидно отказывалась, и у меня на некоторое время пропадало это желание. На некоторое время.
Этой ночью сильно похолодало. Уже довольно долго на улице держалась устойчивая минусовая температура, на Пангее стояла поздняя осень, которая только после нашей, Вюртембергской, зимы показалась нам теплой. Но приближение настоящих холодов заставляло жаться поближе к печкам, которые работали теперь день и ночь. Спали все давно уже не раздеваясь и заматываясь во все, что можно. Я вот расстилал на койке пару одеял и укрывался кожаным плащом и шинелью. Примерно также поступала и Елена, только вот я отлично помнил, как она замерзла на улице во время нашей прогулки - и к чему это привело. Для начала я передвинул ее лавку почти вплотную к печке, не слушая никаких возражений.
Но в эту ночь холодина стояла такая, что даже включенная на максимум печка не могла наполнить блиндаж теплом. Спать мне было не слишком удобно. По занемевшему боку разливался холод, что было весьма неприятно, потому что ни одеяла, ни печка от него не спасали. Я заворачивался в одеяла, инстинктивно прижимал руки к боку, ничего не помогало. В итоге, я просто улегся на спину и тупо уставился в темноту, дожидаясь утра.
И тогда в тишине блиндажа я услышал, что Елена дрожит. Явно от холода. У нее даже зубы стучали. Я сел на койке и протянул руку, чтобы тронуть Елену на плечо, но она опередила меня.
- Да, я не сплю, - бросила она. - И да, мне очень холодно.
- Добавлять, нет, с тобой не лягу, не стоит, - усмехнулся я. - Потому что ты сейчас ляжешь со мной.
- Это еще почему? - зло поинтересовалась Елена.
- Можешь считать это моим приказом, - отрезал я. - Я не хочу, чтобы ты заболела, как тогда, дома у меня. Хотя... - изобразил я задумчивость в голосе. - Оставайся мерзнуть, простынешь и, как сама говорила, станешь обузой для всех. Я тогда воспользуюсь этим - мгновенно спишу. С отличной мотивировкой. Слишком слаб здоровьем для продолжения службы в боевых частях. Самый лучший выход из сложившей ситуации.
- Прекрати, - сказала Елена, поднимаясь с лавки и собирая свое одеяло и шинель. - Нашел еще метод шантажа.
Она забралась ко мне в койку. Я, чувствуя себя несколько смущенным, улегся рядом. Мы вместе поворочались, устраиваясь поудобнее. В итоге, Елена обняла меня, я положил ей руку на плечо. Уже через несколько секунд Елена задышала ровно и спокойно, а следом заснул и я.
Проснулся, конечно же, от боли в боку. Елена рядом со мной еще спала, я слышал ее ровное дыхание. Будить ее совершенно не хотелось. Я поглядел на часы, лежащие на столе таким образом, чтобы с постели их было видно. До подъема было еще около получаса, придется помучиться немного. До сигнала.
Я прикрыл глаза, стараясь не думать о боли. Потерпеть полчаса, - какая мелочь! Но казалось она с каждой минутой нарастает. По лбу катился противный ледяной пот, дышать становилось все тяжелей и тяжелей. Кажется, в какой-то момент я или дернулся рефлекторно или еще что, но это разбудило Елену. Она потянулась всем телом, как-то умильно зевнула. И мне захотелось обнять ее крепче, прижать к себе и не отпускать. Но сделать этого я не решился.
- Доброе утро, - сказала она и быстро выбралась из-под вороха одеял и поднялась на ноги, снова потянувшись.
- Доброе, - хриплым от боли голосом ответил я.
- Болит? - тут же склонилась надо мной Елена.
Я только кивнул в ответ. Боль была уже почти невыносимой.
Елена быстро вынула из упаковки ампулу, заправила шприц и обернулась ко мне. Уколы она делала, конечно, не так профессионально как медсестра из госпиталя, но пришедший после инъекции холод, успокоивший боль, компенсировал все.
Я полежал еще несколько минут, ожидая, пока боль окончательно сойдет на нет, после чего поднялся.
Приведя себя в порядок и позавтракав, я отправился на инспекцию траншей. Оставлять Елену в блиндаже не стал. Злить ее еще больше, после вчерашнего боя, мне не хотелось.
С утра похолодало еще сильнее. С неба посыпался мелкий снежок. Я натянул поверх фуражки форменный башлык, завязал его поплотнее.
В нескольких шагах от блиндажа стоял вражеский трицикл "Гарм". Вокруг него столпились драгуны и егеря. Тут же был и капитан фон Ланцберг.
- Утром его стащили с бруствера, - объяснил он мне. - Во время артобстрела уцелел, что самое странное.
Я подошел поближе, чтобы разглядеть трицикл. Ведь очень много слышал о них, видел фото, но вот так, в живую, ни разу. Солдаты расступились, пропуская меня. Я обошел гарм по кругу. Впереди у него было два колеса, сзади одно, все утыканы короткими и толстыми шипами, часть которых сейчас была обломана. Передние колеса прикрывал мощный бугель, сделанный из стали в виде собачьей или волчьей морды с оскаленными клыками. Сидение было накрыто натуральной шкурой, а сзади вместо спинки торчали шесть длинных кольев, на двух из них были насажены человеческие черепа.
- Офицер, значит, - вслух произнес я, обернувшись к Елене. - Нордвиги носят колья за спиной для обозначения ранга. Каждый череп - звание. Раз у этого было два черепа, то это либо лейтенант, либо штабс-капитан, у альбионцев система званий не полностью соответствует нашей.
- Зачем они это делают? - спросила Елена. - Это же чудовищно.
Не то, чтобы вид этих черепов на самом деле напугал ее, в словах девушки было больше непонимания, чем страха.
- Суровые дети сурового мира, - ответил ей фон Ланцберг. - У них так принято и альбионское командование не стало менять традиций после колонизации Нордгарда, их родины.
- Родины? - не поняла Елена.
- Во время Побега, - пустился в объяснения я, недоумевая, какие пробелы в образовании женщин допускаются до сих пор, - корабли первых поселенцев высадились на почти полностью покрытой льдом планете, которую назвали Нордгард. Со временем они обжились там, смогли наладить инфраструктуру. А через несколько десятков лет прилетели альбионцы. Противостоять империи с полноценным космическим флотом и многотысячной армией одна планета, конечно, не могла. И нордвиги предпочли сдаться и стать колонией. Правда, с большими привилегиями и автономией. Стали поставлять в армию Альбиона самых беспощадных воинов, готовых на все ради правильной смерти.
- Я сам не видел, - добавил фон Ланцберг, - однако от многих товарищей доводилось слышать, что тяжело раненные или искалеченные нордвиги, или те, кто не может сражаться, садятся на свои гармы, жмут на газ и мчатся через минные поля противника. Шипы на колесах длинные и противопехотные мины цепляют. Вот и обезвреживают, сколько успевают.
- Этого не может быть, - покачала головой Елена. - Каждый человек хочет жить. Раненный, искалеченный, - все равно.
- Для нас это, может быть, и верно, - кивнул я, - но в мире нордвигов мужчина, который не в состоянии сражаться или работать, обуза. Уже не человек. О нем будут заботиться в доме инвалидов, конечно, но ни один родственник и просто соотечественник не придет проведать его. Для них он станет отверженным, парией, мужчина-нордвиг даже не посмотрит в его сторону, потому что он был слаб. Не смог правильно умереть и предпочел жизнь бесполезного калеки. Поэтому практически каждый предпочитает быструю смерть в бою или на минном поле.
- Безумие какое-то, - вздохнула Елена.
- Трицикл сдайте тыловикам, - распорядился я. - Молодой человек, - кивнул я Елене, - нам надо продолжать инспекцию.
- Слушаюсь, - взяла под козырек Елена, снова начиная изображать из себя идеального фенриха.
В траншеях мы обнаружили еще несколько уцелевших гармов. Я приказал сдать все. Они нам не были нужны совершенно, а никаких игрушек, тем более, таких, я не терпел. Ни во взводе, ни после, в роте, ни теперь в полку. Я не возражал, когда солдаты или офицеры брали себе трофеем оружие противника, сам поступал так же, всюду нося с собой револьвер убитого бостонца. Снаряжение терпел, потому что знал, у некоторых врагов оно лучше нашего. Сам я пользовался исключительно имперским, но закрывал глаза на бостонский патронташ вахмистра Быковского, снятый с полковника Техасских рейнджеров или тяжелые доспехи вовсе неизвестного мне производства, которые надел в траншеях штабс-капитан Подъяблонский. Я напрямую тогда спросил у него, что это за доспехи, он ответил, что они фамильные и происхождения их он не знает. Я не поверил ему, однако и расспрашивать не стал.
Вообще, я считал, что проблемы у меня могут возникнуть только с фон Ланцбергом. Но тот оказался не карьеристом, а просто слишком по-немецки педантичным офицером. Во всем любил идеальный порядок. За это его и переводили с повышением из этого полка в другой. Потому что офицеры недолюбливали его за постоянные вопросы о дисциплине и соблюдении субординации в их подразделениях, а солдаты и унтера как раз за требовательность в этом самом соблюдении. Меня это вполне устраивало. У требовательного офицера любое подразделение будет в полном порядке, а на вопросы всегда можно закрыть глаза. В конце концов, я тоже не слишком прижился в полку, пока не стал командовать им.
Но куда больше вопросов у меня было к тому же Подъяблонскому с его странными доспехами. Или Семериненко, который все еще мыслил категориями пехотного офицера. Сколько я не пытался объяснить ему разницу в специфике командования драгунской ротой, где стрелковый взвод должен не столько прикрывать второй - тяжелого вооружения - сколько все остальные такие взводы, не важно к какой именно роте относятся легкие орудия, малые мортиры или станковые пулеметы. И в их работу командир роты вмешиваться не должен вовсе - его дело командовать драгунами-стрелками. Лейтенанты, командиры взводов тяжелого вооружения, были, как правило, выпускниками артиллерийских училищ и куда лучше знали, что делать с орудиями и малыми мортирами. И когда в их дела вмешивался пехотный офицер, пусть и с большим военным опытом, ни к чему хорошему это не приводило.
И еще командир 1-й роты. Майор Штайнметц давно уже бросал странные взгляды на Елену. Я уж и не знал, что думать по этому поводу, пока он не зашел ко мне в блиндаж и недвусмысленно попросил фенриха Шварца выйти.
- Что у вас за секретное дело ко мне, - поинтересовался я, - что даже моему адъютанту не следует знать о нем?
- Потому что разговор пойдет как раз о нем, - ответил майор, присаживаясь на стул, который занимала Елена. - Я не один день наблюдаю за вами, особенно за вашим адъютантом, и пришел к выводу, что это женщина. Более того, вы отлично осведомлены об этом.
- Вот оно что? - протянул я. - Думаю, у вас, майор, уже достаточно набралось фактов, чтобы прижать ими меня к стенке, так что отрицать не стану.
- Господин полковник, - хлопнул ладонями по столу Штайнметц, - это же просто немыслимо! Я знаю, что некоторые офицеры, да что там, многие, многие, офицеры пристраивают своих любовниц в госпитали сестрами милосердия или санитарками. Это, конечно, не лучшая практика, но ее можно понять. А вашему поступку я не могу найти оправдания!
- Его не надо искать, майор, - отрезал я. - Вы поверите мне на слово, что Елена Шварц, скрывающаяся под именем фенриха Шварца, не является моей любовницей?
- Нет, - четко произнес он.
- Я готов отстаивать свое утверждение с оружием в руках, - резко ответил я. - Только с одним условием, дуэль должна быть до смерти. И подлинная причина ее оглашена быть не должна.
- Надеетесь прикончить меня, - буркнул Штайнметц, который не был даже более-менее сносным фехтовальщиком, о чем я узнал из его дела. - Весьма умно с вашей стороны.
- Но я не хотел бы доводить до этого, - честно сказал я. - Вы хороший офицер и терять вас сейчас, когда на фронте твориться неизвестно что, мне совсем не с руки.
- Да что ж вы за человек такой?! - не сдержался майор. - Я понять не могу!
- Я должен скрыть тайну пола Елены Шварц, - объяснил я, - потому что это навлечет позор, во-первых: на весь наш полк; во-вторых: на меня, и мне остается только пулю в лоб себе пустить; в-третьих: на семью Елены. Она родом с патриархального Бадена, вы можете себе представить, майор, что ждет ее дома?
- Слабо, если честно, - пожал плечами несколько успокоившийся Штайнметц. - Я родом с промышленного Гессена, у нас нравы куда проще. Но в общем, думаю, не сладко ей придется. Ну, и ваши резоны, господин полковник, я понимаю. Урон для чести всего полка будет велик. Однако чего не могу уразуметь, так это ваших слов относительно отсутствия, как бы это сказать, любовной связи между вами и Еленой Шварц.
- А что тут непонятного? - пожал плечами я. - Ее - нет. Я не тащил Елену за собой в полк, и Елена пошла в армию не за мной. Наша встреча - случайность, и я, если честно, постоянно гадаю, как бы мне отправить Елену в тыл или в госпиталь, да куда угодно, лишь бы без позора.
- И что вы думаете со всем этим делать? - вздохнул Штайнметц.
- Знать бы еще, - пожал я плечами. - Остается пока искать выход или ждать развития событий. Вас же, майор, прошу держать информацию при себе.
- Конечно, - кивнул Штайнметц, поднимаясь. - Разрешите идти? - козырнул он.
- Идите, - кивнул я, отпуская его.
Стоило ему выйти, как в блиндаж вернулась Елена. Ей, похоже, было очень интересно, о чем же мы тут разговаривали. Тем более, что вряд ли она далеко ушла от блиндажа и слышала особенно громкие крики Штайнметца. Вполне могла понять, что речь шла о ней.
Я поглядел на Елену при свете не особенно яркой лампы, днем и ночью светящей в темноте блиндажа.
- Знаешь, Елена, - тихо сказал я, - почему еще женщинам нечего делать на войне?
- Ну-ка, скажи, - поглядела она на меня.
Я аккуратно, помня о чувствительной коже, провел пальцами по ее щеке.
- Она очень быстро старит, - ответил я. - Мужчину украшают шрамы и морщины, особенно офицера. Даже ранние, солидности прибавляют. А вот женщинам они вовсе ни к чему.
Она смотрела мне в глаза несколько секунд, потом тряхнула головой и отступила на несколько шагов. Но так ничего и не сказала.