Глава 11.
Четыре человека сидели в большой комнате личного форта генерал-фельдмаршала фон Литтенхайма. Обычно здесь проходили совещания штаба армии Доппельштерна и вокруг большого стола, накрытого картами, стояли офицеры, обсуждая планы боевых действий. Но теперь у одной его стороны собрались всего четверо. И это были самые высокопоставленные офицеры на Пангее. Сам хозяин форта генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Литтенхайм и лейб-гвардии полковник Авраам Алекс фон Готт стояли по одну сторону стола. С другой расположился фельдмаршал Даррелл Чепмен - командующий альбионскими войсками на линии Студенецкого. Он был мрачен и сильно сутулился, как будто на плечах его лежал вполне реальный груз, давящий на него. Одет он был в форму траншейного полка, и отличить его от любого другого офицера на первый взгляд было невозможно. А между штернами и альбионцем, перед узкой стороной стола стоял великий магистр Марк Антоний Калатрава, как и положено рыцарю, в доспехах и белом плаще.
- Наши политики все никак не могут договориться, - произнес великий магистр, - но все вы видели, на что способны демоны. И это только авангард их армии. Если не сумеем договориться мы здесь, то можно сразу вспарывать себе животы по обычаю теннов.
- Надо валить с этой проклятой планеты, - буркнул грубоватый фельдмаршал Чепмен, о котором его же офицеры отзывались неизменно "генерал, но не джентльмен", а все потому, что ему удалось выбиться из унтеров, и сам он происходил не из дворянского рода. Никакого военного лоска фельдмаршал не приобрел, наоборот, казалось, нарочитая грубость ему доставляла некое удовольствие - Сейчас над нашими головами дерутся космические корабли. Демоны выводят на орбиту свои и вытесняют нас.
- Вот именно! - хлопнул ладонью по столу Калатрава. - Наши космофлотчики сумели объединиться перед лицом нового врага. Так почему же мы не сумеем договориться? Все мы знакомы с данными разведки. Из Колдхарбора и его окрестностей на нас движется войско демонов, размерами превосходящее предыдущее в несколько раз. И они не стремятся идти вперед, медленно и размеренно занимая позиции почти по всему материку. Явно готовятся к масштабному удару по всей линии фронта.
- Они уверенно сровняли ее, - поддержал его фон Готт, - оттеснив нас с выступа. - Он глянул на фельдмаршала Чепмена, который никак не отреагировал на его мелкую шпильку.
- Мы побили демонов, - заметил Литтенхайм, - однако потери оказались слишком велики и удержать выступ мы уже просто не сможем.
- Но если бы мы не дрались плечом к плечу с вами, - напомнил ему Калатрава, - вряд ли бы удалось одержать победу. И сейчас я предлагаю объединить усилия с альбионцами, забыв о вражде. Вместе дадим отпор демонам. - Он рубанул ребром ладони по раскрытой руке.
- Нам надо, чтобы вы дали нашим транспортам садиться на ваших позициях, - пробурчал фельдмаршал Чепмен. - Войск у демонов во много раз больше нашего, а значит Пангея для нас потеряна. И надо как можно скорее покидать ее. Мы согласны драться в ваших траншеях, но надо вывозить с поверхности сначала раненных, тяжелую артиллерию, поврежденную технику, а потом поэтапно и войска. Эшелон за эшелоном. Гренадеры и драгуны будут прикрывать отступающих.
- Мои тевтоны тоже! - встрял фон Готт.
- Конечно, - кивнул ему Чепмен.
- Но это означает потерять всю тяжелую пехоту, - вздохнул фон Литтенхайм, которому такое решение было не по душе.
- Мне тоже это не нравится, - согласился с ним Чепмен, - но иного выхода я просто не вижу. Кроме тяжелой пехоты мы потеряем, скорее всего, и большую часть артиллерии, и более-менее исправную технику. Но ими придется заплатить за эвакуацию остальной армии. Если вы сможете придумать лучший выход, - пожал плечами фельдмаршал, - расскажите мне. Обсудим.
- Нечего тут обсуждать, - махнул рукой Литтенхайм. - Я не хуже вашего понимаю, что иного выхода у нас нет. Но надо будет провести массированную артподготовку. Расстрелять как можно больше снарядов тяжелой артиллерии по сосредотачивающемуся врагу. И, конечно же, устроить авианалет, о котором я вам уже говорил. Тяжелых бомбардировщиков хватает и у нас, и у вас. Мы готовы предоставить вам наши аэродромы и перегрузить ваши бомбы в наши склады.
- Это технические вопросы, - заявил Калатрава, - их мы можем обсудить уже на общем совещании. Сейчас мы договорились о главном, мы будем драться с демонами плечом к плечу.
Начальник авиации армии Доппельштерна генерал-лейтенант Штернберг давно хотел посмотреть на того, кого он считал своим главным врагом. Бригадира Гилмура, занимающего ту же должность в войсках фельдмаршала Чепмена. Хотя представлял он эту встречу совсем иначе. Чаще всего это был воздушный бой, где его истребитель схватится с машиной альбионского бригадира. Победителем в нем, конечно же, всегда выходил Штернберг.
Но встретиться пришлось при совсем других обстоятельствах. Генерал-лейтенант и представить себе не мог, что они вместе будут сидеть у него в командном пункте, на главном аэродроме армии Доппельштерна, и обсуждать деталь совместной операции. Пресловутых демонов Штернберг и в глаза не видел, однако не мог же он не верить докладам командующего бомбардировочной авиацией генерал-майора Шенка, который лично летал бомбить их артиллерию.
- Наша операция, - задумчиво протянул Гилмур, поглаживая чисто выбритый подбородок, - потребует идеальной слаженности действий. Конечно, и наши и ваши пилоты - настоящие профи, провоевавшие не один год. И здесь, и на других планетах. Однако у нас нет опыта именно совместных действий. А без полной слаженности вся операция может обернуться катастрофой для наших ВВС.
Тут он был прав. Не поспоришь. Операция, задуманная штабами обеих воздушных армий, была просто беспрецедентной. Как по сложности исполнения, так и по дерзости. Первой волной на позиции демонов должны были обрушиться альбионские тяжелые бомбардировщики, к чьим аэродромам те подступили уже очень близко. В это же время со складов будут вывезены все боеприпасы к ним прямо на изрядно опустошенные помещения воздушной армии штернов. Как только альбионцы отбомбятся и отправятся обратно, с аэродромов поднимутся самолеты Доппельштерна, а их на земле сменят машины Альбиона. Зарядив двигатели и приняв на борт боезапас, они отправятся в небо, как только штерны закончат свое дело. Когда же демоны подойдут ближе к траншеям линии Студенецкого, в дело вступят пикировщики. И такая карусель повторится несколько раз, пока не будет дан приказ об эвакуации.
На бумаге все выглядело красиво. А вот как будет на деле? Оба командующих отлично понимали, что этот план не предусматривает даже ничтожной части неприятностей, которые могут постигнуть пилотов. Стоит хотя бы одному тяжелому бомбардировщику при посадке перекрыть полосу или еще что похуже, и в небе зависнут сразу несколько самолетов, заряд в двигателях которых будет стремительно иссякать. А подобных сбоев может быть такое количество, что от одного перечисления голова кругом пойдет.
- Понимаете, бригадир, - тяжко вздохнул Штернберг, - у вас нет выбора. Поставленную перед нами командованием задачу мы сможем выполнить только так.
- Понимаю не хуже вашего, генерал-лейтенант, - таким же тяжелым вздохом ответил Гилмур. - Два три вылета пройдут в штатном режиме, но потом пилоты устанут, начнутся ошибки. А к чему они приводят, думаю, не надо говорить.
- Не надо, конечно же, - согласился Штернберг. - Как и мне снова повторять, что выбора у нас просто нет. Задача командованием поставлена - и мы должны ее выполнить.
- Выполним, - кивнул Гилмур. - Но только какой ценой.
Об этом оба командующих, решивших для себя, что сами отправятся в полет, не смотря на свое высокое звание, отлично понимали какой.
Когда небо над нами закрыла армада бомбардировщиков, я в первый момент подумал, что это налет альбионской авиации. Ведь, не смотря на вторжение демонов, война между нашими государствами продолжалась. Конечно, все знали о переговорах между командующими, однако ситуация всегда может измениться в одночасье. А уж наши тяжелые бомбардировщики я всегда от чужих отличу.
Вот что меня всегда поражало в авиации, так это тот факт, что истребители всех государств очень похожу друг на друга. Вытянутые, сигарообразные, с винтом впереди, лишь некоторые с обрубленными носами, похожие на обезглавленных рыб. А вот бомбардировщики, что тяжелые, что пикировщики отличались разительно. Даже глядя с земли в бинокль, я ни за что не спутаю наш бомбардировщик с альбионским, например, или бостонским, или сарацинским. И между собой, соответственно, тоже.
Конечно, я видел армаду наших самолетов, отправившихся куда-то в сторону позиций демонов. Но вот когда всего четверть часа спустя с той стороны прилетела почти такая же, но альбионская, у меня возникла только одна мысль. Почему молчит наша зенитная артиллерия? И тот факт, что в наших траншеях, мы теперь соседствовали со траншейниками и гренадерами в коричневой форме, меня в тот момент не слишком волновал. От альбионцев можно было ожидать какой угодно выходки. С них станется переодеть сипаев и ополченцев, которыми не жалко и пожертвовать, в форму частей регулярной армии и разбомбить их вместе с нами.
Но ничего подобного не произошло. Альбионские бомбардировщики ушли куда-то в наш тыл, но все равно, пока слышался шум их винтов, я ждал, что нам на головы посыплются бомбы.
В траншеи линии Студенецкого мы вернулись утром следующего дня. Сначала прикатили несколько десятков артиллерийских тягачей и целая колонна гусеничной техники, утащившей "Единороги" и "Бобра". На фоне громадного крейсерского танка и самоходных установок они казались клопами, которые ни за что не смогут даже с места их сдвинуть, однако опутали их целой сетью тросов и медленно потянули в тыл. Следом тягачи утащили уцелевшие пушки, а потом двинулись и мы.
Не смотря на поражение, демонам удалось сровнять фронт и теперь нам предстояло прикрывать эвакуирующиеся войска, сидя в старых траншеях линии Студенецкого.
И это меня совсем не радовало. Потому что означало почти верную смерть для всей куцей бригады, которой я продолжал командовать. Пускай нам и выдали несколько десятков пулеметов, так что мы оборудовали огневые точки через каждые пять метров. Я собирался посадить к ним всех драгун, потому что даже в стрелковых взводах бойцы умели обращаться с ними, равно как и расчеты орудий и малых мортир. Сам я тоже собирался сесть к пулемету. Но если разведка доносила правду, и демоны предпринимают атаку по линии фронта, протянувшейся через весь единственный материк Пангеи, то никакими пулеметами их уже не сдержать.
Нами просто пожертвовали, ведь должен же кто-то гибнуть, пока эвакуируются остальные. И драгуны для этой задачи подходили наилучшим образом. Равно как иная тяжелая пехота. А вот то, что не так далеко от нас стояли тевтоны, меня сильно удивило. Я думал, что уж гвардию-то вывезут в первую очередь.
Рядом с ними позиции занимали рыцари Братства. Они выделялись ярким пятном на фоне нашего фельдграу и коричневатого хаки альбионцев. Их артиллерия дополнила нашу - калибр орудий у всех был стандартный. А уж боеприпасов после того, как на наши склады перекочевала большая часть альбионских запасов, хватало вдоволь.
Я обернулся на стоящую рядом со мной Елену. Этот вопрос надо было решать как можно скорее. И я уже не боялся самых радикальных мер.
- Майор, - махнул я Штайнметцу, - проследите за обустройством пулеметных точек. А вы, юноша, - это уже Елене, - идемте со мной.
Ничего не подозревающая Елена отправилась следом за мной в наш бункер. Всю дорогу я лихорадочно вспоминал, где именно лежит трофейный револьвер с разбитой рукояткой.
Генерал-лейтенант Штернберг сидел в кресле второго пилота тяжелого бомбардировщика. Это был уже четвертый его вылет и не самый молодой командующий авиацией уже не рисковал сам садиться за рычаги. А вот подстраховать первого пилота был еще вполне способен.
Что самое удивительное, никакой зенитной артиллерии у демонов не было. Вообще. По крайней мере, такой, что вела бы огонь по высотным бомбардировщикам. Зато истребители, больше напоминающие стрекоз из-за вытянутого корпуса и мелко-мелко машущих крыльев, наносили огромный урон. Благодаря своим крыльям или еще чему, они могли подобно настоящим стрекозам зависать на месте, и срываться столь же стремительно и хаотично. Стрелки сходили с ума, пытаясь поймать их в прицельную рамку или подловить в момент остановки, но удавалось это крайне редко. Их пулеметы буквально прошивали крылья бомбардировщиков, разносили кабины. Один за другим самолеты падали, часто разваливаясь на куски. Спастись кому-то из экипажа было практически невозможно.
Истребители прикрытия как могли боролись с ними. Они чертили небо, расстреливая стрекозы демонов. Те были достаточно непрочными - и одной очереди хватало, чтобы уничтожить их. Сегментные кабины разлетались на мелкие стеклышки, крылья, казалось, были сделаны из слюды или тонкого и весьма непрочного пластика, потому что и вовсе превращались в пыль, как будто бы исчезая под пулями. Однако куда более эффективными оказались вертолеты Братства. Их тактика воздушного боя явно была рассчитана именно на такого противника. Да только и истребителей, что штернов, что альбионских, и вертолетов было недостаточно. И стрекозы демонов наносили бомбардировщикам огромные потери.
- Стрекозы на одиннадцать часов! - выкрикнул стрелок, как будто прочтя мрачные мысли Штернберга. - Два звена. Заходят на нас.
А следом затараторили его спаренные пулеметы. Его поддержал второй, прикрывающий верхнюю полусферу. Штернберг же ждал неприятного отдающего смертельным металлом звука, издаваемого пулеметами стрекоз.
- Штурман, - спокойным голосом спросил генерал-лейтенант, - сколько до цели?
- Пятнадцать, - ответил тот куда менее спокойно, голос его ощутимо дрожал.
Над ними пронеслась тень стрекозы, но, похоже, стрелки отогнали его пулеметным огнем. А может быть дело в том, что у него на хвосте висел альбионский истребитель.
- Что это? - спросил Штернберг, приложив пальцы к наушнику. Оттуда доносились слова на альбионском. Они не были похожи на доклады или эмоциональные выкрики альбионских летчиков. Скорее уж на какую-то песню, причем мотив ее был Штернбергу откуда-то знаком.
Он подкрутил ручку, настраиваясь на альбионскую частоту.
Comin' in on a wing and a prayer
Comin' in on a wing and a prayer
Though there's one motor gone
We can still carry on
Comin' in on a wing and a prayer
- Поют, - резюмировал пилот бомбардировщика без особой нужды, лишь бы сказать. - Знакомое что-то. Только понять не могу на альбионском.
- На честном слове и на одном крыле, - неожиданно произнес один из стрелков, у которого сейчас не было целей. - Старинная песенка бомбардировщиков.
- Точно, - даже прищелкнул пальцами штурман. - Помнится, я сильно удивлен был, когда узнал, что ее сочинили предки альбионцев в Предпоследний век. А потом уже ее перевели на русский, кажется. Или сразу на оба языка империи. Не помню уже точно.
Совершенно неожиданно для экипажа, первый пилот до того сосредоточенно глядевший вперед, крепко держась за ручки штурвала, удивительно музыкально подхватил песню.
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле.
Бак пробит, хвост горит и машина летит
На честном слове и на одном крыле...
- Альбионцы завершили бомбежку, - доложил радист, единственный кто не отвлекся на песенку, звучащую на радиоканалах. - Уходят.
- Мы будем на месте практически следом за ними, - тут же вмешался штурман. - Если кто-то из них задержится, то может возникнуть реальная опасность столкновения.
- Сплюньте через левое плечо, - неожиданно весело сказал ему Штернберг и подхватил песню, куда менее музыкально:
Ну, дела! Ночь была!
Их объекты разбомбили мы дотла!
А из наушников доносилась альбионская речь.
What a show, what a fight
Yes we really hit our target for tonight
Хвосты разворачивающихся бомбардировщиков альбионцев Штернберг, конечно, увидел. Но расстояние было достаточно большим и никакой опасности возникнуть не могло. А вот слова песенки стали слышны лучше.
How we sing as we limp through the air
Look below, there s our field over there
А первый пилот подхватывал:
Вся команда цела, и машина пришла --
На честном слове и на одном крыле
- Мы над целью, - прервал пение штурман. - Начинаем бомбометание.
Штернберг только кинул, даже не озаботившись тем, чтобы обернуться к штурману. Это был ненужный жест, потому что штурман-бомбометатель сейчас уже приник к прицелу.
Бомболюк открылся - и смертоносный груз из нескольких десятков бомб отправился в полет. Они обрушатся на головы демонов, наступающих на траншеи линии Студенецкого, уничтожая тысячи самых разных существ и боевых машин. Штернберг даже не видел нанесенного ими ущерба - разлетающихся в разные стороны демонов и куски их тел, взрывающуюся технику, гибнущих тварей разного размера. Однако представлял его себе весьма ярко - и картинка очень радовала генерал-лейтенанта. Вообще, уничтожать демонов было намного приятней, чем людей. Никаких лишних угрызений совести, которыми он, что греха таить, страдал ночами, в этот раз не было. Ни малейших.
Первый пилот, вместе со Штернбергом и стрелками, и штурманом пели вразнобой, немузыкально, зато, как говориться от души.
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы ползем на последнем крыле,
А в наушниках звучала альбионская речь.
With our full crew aboard
And our trust in the Lord
И уже едва ли не хором, так что путались русские и альбионские слова.
Мы ушли, ковыляя во мгле,
Look below, there's our field over there,
With our full crew aboard
And our trust in the Lord
На честном слове и на одном крыле.
Самолет пошел куда легче, значит, избавился от смертоносного груза. И теперь внизу творится ад, под ногами демонов горит земля. Продвижение их колонн удалось замедлить еще ненадолго. Они сделали свое дело. Не смотря ни на что.
Я вертел в руках трофейный револьвер. Разбитая рукоятка никак не могла повлиять на его стрелковые качества, но все равно я медлил. Делать то, что я собирался, мне совершенно не хотелось, и я постоянно искал поводы не делать этого. Но выбора не оставалось.
- Так для чего ты вызвал меня, Максим? - в который уже раз спросила Елена, которой, видимо, надоело стоять и глядеть, как я рассматриваю вынутый из собранного уже вроде вещмешка, револьвер с разбитой рукояткой.
- Это личное оружие офицеров Техасских рейнджеров, - вместо ответа произнес я, - с очень интересной историей. Я разбил ручку в бою при Колдхарборе, так что этого почти не видно. Подойди, Елена, - попросил я.
Она нетерпеливо притопнула ногой, но все же подошла и наклонилась, чтобы получше рассмотреть сандаловую рукоятку.
- Видишь, - указал я большим пальцем на серебряную звезду, правда, без одного луча и с трещиной посередине, - это знак награды Соединенных планет. Она так и называется Серебряная звезда
- И при чем тут?..- начала Елена, но я продолжал, как ни в чем не бывало.
- У офицеров Техасских рейнджеров не принято носить награды, - говорил я, не обращая внимания на ее реплику, - только на парадной форме. Вместо этого, они делают такие вот знаки на рукоятках своих револьверов. Снимают лак, вырезают в рукоятке форму, заливают металлом и заново вскрывают лаком. Сложнее, если наград лишают.
- Очень интересно, - голос Елена стал раздраженным. Она не понимала, к чему я все это говорю, и это ей совсем не нравилось, - но...
В дверях блиндажа появилась могучая фигура вахмистра Быковского, и я решился. Быстрым движением приставил ствол пистолета к бедру Елены - и нажал на курок. Выстрел был столь же оглушительным, как тот давний, на Баварии, когда я застрелил из него несчастного радиста-ландверьера. Елена схватилась за простреленную ногу, начала заваливаться на меня. В глазах ее было такое же непонимание, как у того паренька из Баварского ландвера. Я поймал ее за плечи, не давая упасть.
- Фенрих Шварц случайно прострелил себе ногу, - крикнул я Быковскому, - когда я показывал револьвер. Относите его в лазарет. К остальным раненным, которых отправят на орбиту.
Ранение Елены было не слишком серьезным, с таким могли и оставить на планете, но не наносить же ей более тяжелое. А если Быковский уложит ее вместе с тем, кого уже готовят к отправке, то не станут же ради нее одной челнок гонять. А уж в то, что Быковский сумеет пристроить Елену, я не сомневался. При не столь уж великом уме, вахмистр обладал не только звериным чутьем, но и невероятным умением выполнять приказы.
Быковский взял с моих рук обессилившую Елену, забросил на плечо. Развернувшись ко мне, отдал честь и, согнувшись в три погибели, вышел из блиндажа. Не сказав ни слова. Ему было все равно. Приказ получен - надо выполнять.
В память мне врезалась спина вахмистра, и наплечник брони по которому стекает кровь.
Я покинул блиндаж спустя четверть часа. Они ушли на то, чтобы почистить револьвер и зарядить его. Не то чтобы это было так уж нужно, просто мне хотелось потянуть время. Привести в порядок нервы, а то руки, когда я открывал револьвер, тряслись очень сильно. Едва оружие не выронил.
Майор Штайнметц, который явно видел Быковского, выносящего Елену из моего блиндажа, многозначительно глянул на меня. Я кивнул ему, и мы вместе направились к пулеметной точке.
Я решил, что раз пулеметов хватает, значит, и нам со Штайнметцем стоит встать к одному из них.
Капитана Ланцберга я незадолго до этого отправил в тыл, проследить за эвакуацией раненых. Это вызвало бурю возмущения с его стороны, но я был непреклонен.
- Господин полковник! - кричал Ланцберг, что было само по себе невиданным делом. - Вы что же, в тыл меня отправляете, потому что считаете, что я не могу управляться со своими обязанностями?!
- Именно из-за этого, капитан, - спокойно отвечал я, - я и отправляю вас в тыл. Вы крайне дотошный человек, и поэтому вы намного больше нужны мне именно там. - Я ткнул пальцем за спину, в тыл. - Чтобы в том бардаке, что обычно называется эвакуацией, ни один драгун моей бригады не попал на чужой корабль. Все они должны быть на борту "Померании-11", когда она стартует с планеты. И только такой дотошный человек, как вы, капитан, нужен для выполнения этой задачи. Вы меня поняли?
- Вас понял, - мрачно буркнул фон Ланцберг и отдал честь.
Я отвлекся от воспоминаний. Ко мне, кажется, уже второй раз обращался Штайнметц.
- Лучше всего огонь вести будет вам, господин полковник, - сказал он. - Я человек уже слишком пожилой для того, чтобы за пулеметные ручки держаться. Да и стволы менять быстро не смогу. Так что в качестве "второго номера" я в нашем расчете буду намного полезней. Уж с подачей ленты я как-нибудь справлюсь, хотя давненько не делал этого.
- Отлично, - кивнул я, садясь перед пулеметом.
Справа от меня стояли ящики с патронами, около которых уселся Штайнметц, вскрывая ближайший. Слева баки со сменными стволами к нашему пулемету. Они лежали в смазке, а рядом были уложены асбестовые рукавицы. Схватись я за перегретый ствол пулемета - и останусь без руки. А менять его придется достаточно часто, потому что лупить по наступающим демонам буду длинными очередями.
За тяжелый, крупнокалиберный пулемет я садиться не стал. Пусть из них ведут огонь более профессиональные стрелки, чем я. Я буду менее полезен за ним, нежели за рукоятками такого пулемета, какой я выбрал для себя.
Теперь оставалось ждать прихода демонов. А в это время вся наша тяжелая артиллерия, включая и недавно обороняемых нами "Единорогов", и авиация делали все, чтобы как можно сильней оттянуть этот момент. И, конечно же, максимально сократить число врагов. Тем же занимались и временно ставшие нашими союзниками альбионцы. Но демоны продолжали наступать.
И в том, что они придут, я не сомневался. Не для того, чтобы отходить они затеяли это наступление от самой северной точки до южной оконечности единственного громадного материка Пангеи. Не смотря на любые потери, они придут и сомнут нас. И только от нас, прикрывающих эвакуацию, сейчас зависит, сколько человек спасется, а сколько останется здесь вместе с нами.
С жизнью я попрощался в тот момент, когда прострелил ногу Елене.
В глазах все плыло. Руки дрожали, как он не сжимал пальцы на рукоятках штурвала. Староват он стал для таких авантюр. Восемь вылетов подряд. Без отдыха. За таковой нельзя считать те минуты, с каждым разом кажущиеся все короче и короче, пока заряжали аккумулятору электромоторов их самолета и заново начиняли его смертоносным грузом. Штернберг проклинал расторопность техников. И как только они не устают, постоянно таская тяжеленные бомбы? Бегать-то им приходится очень быстро, потому что стоит только взлететь альбионским самолетам, как на горизонте уже маячили бомбардировщики штернов.
- Это мой крайний полет на сегодня, - хрипло произнес Штернберг. - Я слишком стар для этого.
- Это вообще будет крайний полет, - сказал ему штурман. - Бомбы нашего калибра на складах вышли все. А грузить нас теми, что к пикировщикам цепляют, смысла нет. Слишком легкие они для наших высот.
- Значит, эвакуироваться будем, - вздохнул стрелок верхней турели, единственный из двух. Второй сейчас висел на ремнях, удерживающих его в кресле, прошитый пулями демонов. - И то дело. Сил уже почти нет. Руки от пулемета дрожат уже, как у пьяного.
Напряжение полета все снимали разговорами. Болтовней не о чем. Штернбергу хотелось выпить, но именно поэтому он всегда оставлял заветную фляжку с коньяком в командном пункте. Пить в полете - последнее дело. Тем более, когда впереди самое сложное - посадка.
Единственным, кто молчал, был первый пилот. Он крепко держал штурвал, затем медленно повел им вперед, самолет нырнул носом вниз, выровнялся и начал плавное снижение. Сделав круг над аэродромом, откуда альбионцы спешно вывозили самолеты, пилот запросил место для посадки и направил бомбардировщик туда. Не смотря на усталость, пилот четко посадил самолет, только после этого позволив себе расслабиться. Он уронил руки, повиснувшие бессильными плетьми, и как-то весь ссутулился, будто вдвое меньше стал. Штернберг понял, что его придется выносить из кабины. Да и самого генерал-лейтенанта, кажется, тоже.
Весь экипаж буквально висел на руках техников, как и другие летчики, вернувшиеся из крайнего, как говорили они, полета. Не лучше выглядел и бригадир Гилмур. Он стоял, опираясь на руку своего адъютанта, однако явно ожидал возвращения Штернберга. Потому что, когда тот подошел, Гилмур сделал полшага вперед и отдал честь. Штернберг козырнул в ответ, что было сложновато, потому что его буквально подпирали два дюжих техника.
- Мы сделали все, что смогли, - произнес Гилмур. - Теперь пусть поработают пикировщики.
Стоявшие, как говорится, под парами пикирующие бомбардировщики уже гудели винтами, готовясь сорваться в небо. Их пилоты сидели по кабинам и только ждали приказа, пребывая в постоянном нервном напряжении. И теперь просто рвались в бой. Ведь что хуже может быть для пилота, чем сидеть на земле, пока его товарищи дерутся в небе.
Снова отдав честь друг другу, генерал-лейтенант Штернберг и бригадир Гилмур отправились к десантным кораблям, куда уже закатывали их самолеты.
Работа высотной авиации заканчивалась, теперь в дело вступали пикировщики. Первый эшелон их уже поднимался в воздух.
Я поливал наступающих демонов длинными очередями. Сколько времени прошло с тех пор, как я разглядел первых через линзы бинокля, уже не могу сказать. Стоило их цепям подойти достаточно близко, чтобы мы смогли открыть по ним огонь из пулеметов, как я тут же опустился на расстеленную прямо на снегу шинель и открыл огонь. И вот теперь у меня тряслись руки. Да так сильно, что ствол менять приходилось Штайнметцу. Я просто не мог попасть ладонью в асбестовую рукавицу. Так что майор откидывал ствольную коробку, вынимал раскаленный ствол и швырял его в бак со смазкой, выхватывая взамен холодный. Вот только темп стрельбы теперь был такой и стрелял я такими длинными очередями, что перегревались стволы быстрее, чем успевали охлаждаться. Даже при условии, что их было около десятка. Не проходило и двух минут, как из-под кожуха начинал валить дымок и воздух над ним принимался плясать, как в сильнейшую жару. И Штайнметц снова менял ствол.
Спасал нас, наверное, только трескучий мороз. Холодней, чем сегодня, я не мог припомнить дня за всю войну на Пангее. Будь чуть потеплее - и нам понадобилась, наверное, сотня стволов на каждый пулемет. Никак не меньше.
Пулемет трясся в моих руках, только усиливая тремор. Холод проникал в самые кости, потому что расстеленная на снегу шинель, давно уже не грела. Она отсырела, как и вся моя одежда. Пропиталась противной влагой. Надеюсь, что я не подхвачу воспаление легких. Хотя все равно демоны прикончат меня раньше.
Но повод для законной гордости у нас все-таки был. Не знаю, сколько атак демонов мы отбили, но раз за разом волны вражеских атак.
Сначала они попробовали применить старую тактику, швырнув в атаку тысячи тварей, а затем ринулись демоны легкой пехоты под прикрытием тяжелой. Но монстров всех перестреляли из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Досталось и бегущим цепям демонов. Они и до бруствера-то не добрались. Тяжелые пули настолько проредили их цепи, что атаковать стало просто некому. Закованные в доспехи демоны были слишком медлительны, а броня их не спасала. И демоны были вынуждены отступить, не сделав ни единого выстрела.
Следующие атаки были куда лучше подготовлены. Их предваряли обстрелы теми же сгустками, которые, видимо, заменяли демонам артиллерийские снаряды. А затем уже на позиции со всей яростью обрушивались их солдаты. Кроме того, и цепи оживленных мертвецов.
Это сколько же народу положили альбионцы под Колдхарбором, что и после той чудовищной атаки на наши траншеи, у них осталось еще такое неимоверное количество мертвецов. Или они умели поднимать их несколько раз.
Техника намного превосходила те паукообразные машины, которые уже атаковали нас. Тут были и самоходные орудия невеликого калибра, напоминающие не то блох или не то черепашек серого цвета, что удивительно на гусеницах. Были орудия калибром побольше. На толстых ногах. Они останавливались, зарываясь ими в утоптанный снег, и давали залп. Эти били обычными снарядами. Ровно такими же фугасами, как наши. Паукообразных боевых машин было великое множество. Они неслись со скоростью бегущего легкого пехотинца, принимая на себя пулеметные очереди и снаряды легких орудий.
Но мы отбивали и эти атаки. Ни разу врагу не удалось добраться до наших траншей. Мы подрывали технику. Длинные очереди косили демонов, прижимая цепи их легкой, да и тяжелой пехоты к земле. Они отстреливались, кидали гранаты, пытаясь подавить наши пулеметные точки, но до наших позиций было очень далеко и нам удавалось прижать их, и все эти попытки пропадали без толку. Взрывы гранат только подбрасывали к небу перемешанный с комками мерзлой земли снег. Несколько раз меня осыпало таким крошевом, но я на второй уже не обращал внимания на это.
Время для меня разбилось на короткие отрезки между сменами ствола или ленты. В остальное же, я поливал наступающих демонов, а этот процесс разнообразием не баловал. Из-за этого я, кажется, начал потихоньку сходить с ума.
Я как будто взмыл в небо, воспарил над чудовищной линией фронта, расчертившей надвое единственный материк планеты. Сейчас она виделась мне пылающей чертой, исходящей дымом и истекающей кровью. Тысячи демонов, их тварей, оживленных солдат волнами шли на наши траншеи. Всюду их отбрасывали. Гремели взрывы, вспыхивая ярко, но коротко. Будто невиданные красные цветы расцветали на несколько секунд, чтобы погаснуть, оставив после себя трупы и развалины. Привычную паутину смертоносных лучей прореживали трассирующие пули, которыми пользовались и демоны тоже, превращая привычную моему взгляду картину перестрелки в какое-то невероятное шоу.
В небе господствовала наша авиация. Стрекозы демонов хоть и пытались бороться с ней, но и машин у нас с альбионцами было куда больше, да и воевать в небе наши пилоты умели куда лучше. Да и вертолеты Братства наводили на демонов достаточно шороху. Хоть и отрабатывали, в основном, наземные цели, вместе с пикировщиками. Град бомб и пуль обрушивался на демонов, поражая и живую силу, и технику, и даже артиллерию.
Я разглядел те самые кошмарные орудия, что обстреливали нас сгустками. Установленные на колесных станинах они палили прямой наводкой. Стволы орудий были как будто оплавлены или же укрыты зачем-то листами черного или золотого металла, более всего напоминающими матерчатые чехлы или что-то подобное. По бокам они были украшены странного вида рогами. Расчеты орудий разворачивали орудия, тягая за них, вертикальную наводку осуществляли с помощью здоровенных шестеренок. Вообще, калибр у этих орудий был столь внушительный, что стреляй они обычными снарядами, то вес их я себе не представлял, да и сколько нужно пороха, для того, чтобы вытолкнуть его из ствола, тоже. Со стволов и станин свисала масса канатов и цепей непонятного назначения. Обслуживали орудия существа в черных балахонах, которые, по всей видимости, являлись кем-то вроде рабов при демонах. Потому что за ними присматривали несколько воинов легкой пехоты и погонщик, а руководил - демон с несколькими рогами на голове. Он только отдавал приказы, приглядываясь к полю боя через оптические приборы, и погонщик тут же начинал щелкать кнутом, принуждая существа в балахонах работать. При выстреле орудие окутывалось снопом искр и черным туманом, по стволу его пробегали молнии того же цвета, а потом оно выплевывало сгусток, который медленно летел в сторону наших траншей.
Эти наваждения прерывал обычно майор Штайнметц. Он клал мне руку на плечо и сообщал, что пора менять пулеметный ствол. Но однажды майор начал декламировать стихи.
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
- К чему это вы, майор? - спросил я, даже отрываясь от пулемета.
- Очень уж похоже, - произнес Штайнметц, машинально надевая рукавицу и откидывая ствольную коробку, чтобы сменить ствол, хотя тот еще не слишком нагрелся и можно было бы пострелять и с ним. А майор продолжал декламировать, не отрываясь от замены ствола.
А "ура" вдали -- как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это -- мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
И эти слова каким-то образом еще быстрее погрузили меня в кошмарные фантазии. Я снова летел над полем боя. Кроме наступающих демонов, мертвецов, тварей, их боевой техники и артиллерии, я увидел и командующих этим кошмарным воинством. Как и положено, они находились в тылу, позади артиллерии. Каждый из них стоял на громадном помосте, с которого они наблюдали за битвой. Эти помосты не раз становились целью для нашей артиллерии, но снаряды не долетали, на их пути вставали невидимые до поры купола, при попадании в которые по ним шли радужные круги. Снаряды взрывались, расплескивая пламя и осколки по куполам, но демоническим военачальникам вреда причинить не могли. Вертолеты Братства атаковали помосты военачальников, но купола с легкостью останавливали пули из их пулеметов.
Сами военачальники выглядели жутковато. Я насчитал пятерых и двух одинаковых среди них не было. Но разглядеть как следует удалось только одного. На голове его росли два массивных, но разных по виду рога такой формы, что почти скрывали лицо, отдаленно напоминающее человеческое, только с сильно искаженными чертами. Синие доспехи местами почти сливались с телом демона, прорастая в его плоть. Он опирался на длинную винтовку с клинковым штыком, как с плакатов о кошмарном враге, что висели на всех вербовочных пунктах. Демонические военачальник поводил рукой, указывая направления атак - и тысячи солдат, а под его руководством были исключительно мертвецы, устремлялись к нашим траншеям.
Остальные военачальники носили доспехи другого цвета, но это все, что я разглядел.
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.
Нигде врагу не удалось добраться до наших траншей. Пулеметные очереди и частая артиллерийская стрельба заставляли их цепи буквально вжиматься в землю, перерытую снарядами до состояния какого-то лунного пейзажа. Я не знаю точно, что значит эта фраза, но читал ее в каком-то романе о Мировой войне Предпоследнего века. И поле боя с той высоты, что видел его я, как раз более всего напоминало этот самый лунный пейзаж ничьей земли на Сомме, Марне, в Галиции или под Верденом.
Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: "Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!"
- А вот это не к нам, - заявил я, выпадая из кошмарной грезы. Меня буквально вырвали оттуда последние строчки стихотворения, которое читал Штайнметц, - целоваться с демонами я не буду. От этой радости увольте.
Мы только что снова отогнали демонов, подошедших едва ли не к самому брустверу. Еще одна-две таких атаки и бой пойдет уже в траншеях. И он станет для всех последним. В этом я не сомневался.
Но все же мы сделали очень многое. Небо потемнело, и на нем снова расцветали вспышки космического боя. На орбите дрались три флота. Сильно потрепанный альбионский, наш и демонов, который они вывели несколько дней назад. Из-за чего и началась эвакуация. Тогда поняли, что Пангею не удержать никакими силами. Эскадру Братства, в основном занимавшуюся прикрытием десантных кораблей и почти не участвующую в сражении, никто не принимал в расчет. Слишком мало было у рыцарей кораблей для полноценного участия в бою.
- Отходим, - невпопад ответил на мои слова майор. - Господин полковник, пришел приказ об эвакуации последнего эшелона. Мы сдержали их. Теперь можно уходить.
Я поглядел на него непонимающим взором. Майор осознал, что его слова до моего затуманенного сражением. А потому просто схватил меня за плечи и подтащил за собой. Я только беспомощно оглянулся на брошенный пулемет.
Тело как будто лишилось веса. Самому себе я казался воздушным шариком. Его тащат на ниточке, а он болтается туда-сюда и вот-вот сорвется в небо. Если бы только не ниточка, которая держит очень крепко. Не вырвешься.
Примерно с полдороги я относительно пришел в себя. И побежал уже сам. До трапа "Померании-11" добрался уже без посторонней помощи. Хотя всю дорогу Штайнметц бросал на меня опасливые взгляды.
- Все раненые драгунской бригады на борту, - доложил стоящий прямо у трапа капитан фон Ланцберг.
- Отлично, - козырнул я ему. - Отдыхайте, капитан. Вы отлично справились с поставленной задачей.
Мы разбрелись по каютам. Я едва ноги волочил, сабля скребла окованным концом ножен о палубу. Вряд ли кто-то из вернувшихся с поля боя, чудом переживших сражение, солдат и офицеров чувствовал себя лучше.
Фельдфебель Косинов был уроженцем Пангеи. Таких было не слишком много. Мало у кого возникало желание переселиться на спорную планету. А по закону отправлять на них насильно не имели права. Командованию нужен был крепкий тыл. Поэтому на спорных планетах, в основном, работали вахтовым методом, стремясь как можно быстрее заработать побольше денег. Ибо все спорные планеты имели статус прифронтовой полосы - и получали рабочие там куда больше, чем в других местах.
Но были и те, кто переселялся на них. Кого-то прельщало освобождение от налогов на весь срок боевых действий, других манили хорошие подъемные, третьи просто поддавались на пропаганду. Но, так или иначе, а поселения, медленно, но верно разрастающиеся в города, были и на Пангее. И уже не одно поколение выросло на ней.
Таким вот ребенком вечной войны и был Косинов. Его родители погибли при налете альбионской авиации на военный завод, где трудились они, и мальчика отдали в военный приют. А оттуда была только одна дорога - в армию.
Он с юных лет служил на линии Студенецкого, отчаянно завидуя прибывающим полкам. Они-то отправляются на отдых в родные миры, а Косинов - всего-то на несколько десятков километров от линии фронта. Своими руками и при помощи техники он восстанавливал многие укрепления после бомбардировок и артобстрелов. А бывало и прямо под бомбами и снарядами. Под огнем вражеских снайперов натягивал проволочные заграждения. Помогал радистам прокладывать кабели в тех местах, где была осложнена радиосвязь. Возводил новые форты, бункеры, блиндажи, взамен полностью разрушенных.
И теперь ему приходилось уничтожать все это. Вся линия Студенецкого была заминирована. И несколько сотен саперов должны были подорвать тонны зарядов, заложенных в ее фортах и бункерах, да и прямо в траншеях, опутанные километрами запального шнура. Все люди покинули их, большую часть артиллерии и пулеметы бросили тут, так что теперь оставалось только дождаться, когда демоны переберутся через бруствер. И можно взрывать.
Не смотря на несколько недель войны, фельдфебель Косинов ни разу не видел демонов. Хоть и находился на передовой, но как-то не до того ему было, чтобы еще на них любоваться. И так с минированием управились едва ли не в последний момент. Но успели - справились. А это главное.
Первыми на бруствер взбежали демоны в кольчугах, как будто сплетенных из колючей проволоки. Они вскидывали винтовки с примкнутыми штыками, остановившись на вершине бруствера, а потом прыгали в траншеи. Выбирались из них и бежали дальше.
Где-то уже гремели взрывы, значит, там враг раньше добрался до траншей. Дольше тянуть было опасно, и Косинов повернул ручку взрывного механизма и вдавил ее в коробку.
Все пространство от бункера-12 до форта-8 взлетело на воздух. Укрепления превращались практически в пыль, а от демонов на них не оставалось и памяти. Детонировали боеприпасы, оставленные отступающими войсками. Воздух наполнился осколками и пулями. Но демонов это уже не останавливало. Все новые и новые перебирались через бруствер, точнее его остатки, и бежали к Косинову. Хоть и нелюди, но отлично понимали, откуда исходит опасность.
Фельдфебель взвел свою "адскую машинку", готовя ее ко второму взрыву. Демоны бежали по минам, когда он одним движением повернул ручку и вогнал ее в коробку. Серия взрывов ощутимо потрясла землю под его ногами. Косинов едва удержал равновесие. Теперь осталось подорвать орудия, и дело можно считать сделанным. Фельдфебель снова взвел механизм, но теперь он ждал демонов.
Как и все оставшиеся на линии Студенецкого, он решил погибнуть тут. Фельдфебель увидел первых демонов, упорно прущих на него, теперь среди них было больше воинов в доспехах и с ручными пулеметами в руках. Хотя первыми все равно были легкие пехотинцы в кольчугах из колючей проволоки. Они неслись со всех ног, нацелив в него штыки. Косинов пригладил густые седые усы, а потом неожиданно сорвал с груди планку с наградами, полученными за строительные работы на линии Студенецкого. Он швырнул ее в огонь, разгорающийся на месте склада боеприпасов. Как бы то ни было, а демонам они не достанутся.
Следом в живот ему вонзился штык первого из подбежавших демонов. Следом тут нажал на курок - и внутренности Косинова пронзила сначала ледяная боль, а затем огненная. Демон выдернул штык - фельдфебель упал на колени. Глаза застила кровавая пелена. Руки тряслись. Но все же сил на то, чтобы в третий раз вдавить с поворотом рукоятку в коробку "адской машинки".
Волна взрывов поглотила фельдфебеля Косинова вместе с его убийцами.
Я сидел на своей койке в каюте "Померании-11". Не знаю, была это та же самая каюта, которую мы занимали с Еленой, во время полета к Пангее. По крайней мере, койка в этой была одна. И первое время я только и делал, что валялся на ней, глубокомысленно пялясь в потолок. Или это тоже называется палубой. Верхней. Хотя какая, собственно, разница, как она зовется.
А все дело было в том, что здесь в лазарете лежала Елена. И я должен был к ней сходить. Просто обязан. Не мог этого не сделать. Надо было поговорить с ней о многом. Но набраться храбрости и отправиться-таки в лазарет, я никак не мог. В штыки подниматься на демонов - не боялся, а тут стоило только подумать о том, как войду в ее палату, как ноги подгибались и совершенно не хотели нести меня в ту сторону. Куда угодно, только не туда. В кают-компанию, к флотским офицерам. В довольно большую каюту, где собирались офицеры наших полков. Но только не к лазарету. Благодаря дотошности фон Ланцберга, я точно знал палату Елены. Ради нее, кстати, освободили все помещение. Оно и понятно, надо же сохранить ее инкогнито, так сказать. Благо, лазареты на десантных кораблях были не то чтобы очень хорошие, зато большие. Рассчитанные на полный комплект личного состава. И при наших совершенно чудовищных потерях свободного места было более чем достаточно.
Однако сидеть и дальше было нельзя. Я собрал волю в кулак и заставил себя выйти из каюты. Ноги несколько раз, словно сами по себе пытались свернуть с намеченного пути. В голове гуляли глупые мысли относительно того, что это можно сделать и завтра, а еще лучше - послезавтра. Однако я не давал ни ногам, ни мыслям воли. Я вошел в лазарет решительным шагом, впечатывая подошвы сапог в палубу, как будто во время боя, когда она пляшет под ногами шляйфер.
- Вам куда? - тут же нарисовался дежурный санитар в белом халате поверх флотской формы.
- В одиннадцатую палату, - ответил я и, предупреждая его возражения, добавил: - Я командир Пятого Вюртембергского. Фенрих Шварц - мой адъютант.
- Вас понял, - произнес санитар, глянув на меня этак снисходительно-понимающе, даже с каким-то оскорбительным уважением. Мол, как ловко исхитрился протащить девку за собой. Даже в окопы на передовую сманить сумел.
Мне отчаянно захотелось дать ему в зубы. Но я сдержался, даже не глянув в его сторону больше.
Елена казалось такой маленькой без зимней формы, шинели и доспехов, в которых я видел ее на фронте. Она лежала под одеялом, свернувшись калачиком. И казалась маленьким котенком, которого очень хотелось взять на руки. Вот только у этого котенка есть и зубки, и коготки. И Елена, не задумываясь, пустит их в ход.
Раненная нога под одеялом выпирала некрасивым горбом.
Я подвинул стул к ее кровати и сел на него. Сначала мне даже казалось, что Елена вовсе не заметила моего появления, пока она не спросила равнодушным голосом:
- Что вам нужно?
- Навестить пришел, - ответил я.
Более беспомощным я не чувствовал себя никогда. Я старался даже не смотреть на кровать, на которой лежала Елена.
- Навестили, - все также невзрачно произнесла она.
- Может хоть посмотришь на меня, Елена? - Проклятье, откуда в голосе это предательская дрожь?!
Она послушно повернулась, и я увидел ее несколько побледневшее и осунувшееся лицо. В глазах Елены, против моего ожидания не было гнева. Одно только равнодушие.
- Нагляделся на меня, Максим? - Пользуясь тем, что ее пол раскрылся и не надо прятаться под личиной фенриха Шварца, она звала меня по имени, как в блиндаже, да и выкать быстро перестала.
- Но это был единственный шанс спасти тебя! - выпалил я. - Нашими полками пожертвовали. Мы должны были прикрывать эвакуацию до последнего. Проклятье! Да у меня за этот день едва ум за разум не зашел! Часы за пулеметом! Ожидание демонов, тварей, мертвецов в траншеях. У меня руки тряслись еще несколько дней! И я не виноват, что мы смогли отбить все вражеские атаки.
- А ты не подумал, Максим, как мне теперь домой возвращаться?! - крикнула Елена, даже приподнимаясь на кровати. - От моей репутации не останется и следа! Как теперь возвращаться в институт, когда там станет известно обо всех моих "приключениях". И о "фенрихе Шварце"! Да меня родители на порог не пустят!
- Нет больше фенриха Шварца, - отмахнулся я. - Пропал без вести во время эвакуации. Таких много в списках. Тела ведь бросали без разбору. Так что ничего страшного не произошло. Подпоручик Киже пропал. Наградами, конечно, тебе похвастаться не выйдет, - попытался пошутить я, и понял, что делать этого не стоило.
- И проблемы с институтом ты тоже сможешь решить вот так запросто? - Теперь в голосе Елены было больше ехидства. - Я ведь пропустила большую часть семестра.
- Решим и ее, - решительно произнес я. - В конце концов, схожу к вашему ректору, или кто там руководит вашим институтом. Уж полковнику и герою не одной войны не откажут...
- Не смей! - перебила меня Елена. - Ты понимаешь, к чему это приведет!
Я задумался над своими словами, и понял, насколько дурацким было предложение. Репутация Елены и без того основательно подмочена исчезновением неизвестно куда, после моего визита от ее доброго имени не останется и памяти.
Елена отвернулась к стене, завернувшись в одеяло, натянув его на голову. Я наклонился, тронув ее за плечо, но она дернулась, будто мое прикосновение обожгло ее. Я тут же отдернул руку.
- Прости меня, Елена, - глухим голосом произнес я, поднимаясь со стула. - Я не виноват, что так получилось.
- Скажи еще, что стрелять в меня не хотел, - донеслось из-под одеяла.
Не поднимая головы, я вышел из палаты. Даже прощаться не стал. Понимал, что ничего хорошего я не услышу.
