Мало кто знает, что известный на всю Якутию шаман раньше был успешным оперирующим хирургом, очень талантливым и весьма популярным в своих кругах. Он даже не помышлял о переходе в нетрадиционную медицину. Он сделал отличную карьеру. Было много качественных операций. Пациенты его очень любили. Он был успешен и достаточно обеспечен материально. У него было всё – машина, вложения, и хватало денег на все, что ему было необходимо. Он всегда себя ощущал на вершине популярности, на подъеме, на пике своих сил, на своем месте. Всегда был уверен в том, что это ровно то, к чему он стремился всю жизнь. Это то, что ему надо.

Арамаан даже не замечал, что каждое утро он встает по будильнику полпятого утра. Каждый день уже несколько лет начинается с одного и того же: с чашечки кофе, небольшой булочки, коротких сборов в дорогу, душа и длинного пути до областной больницы. Каждый вечер заканчивался той же больницей. Каждую ночь он возвращался домой, чтобы повторить тот же ритуал, но только уже с чаем, с такой же булочкой, тем же душем и несколькими часами сна. Так длилось десять лет. Карьера шла в гору, но, кроме карьеры, ничего не менялось. Каждый день был Днем сурка. Будильник, подъем, булочка, кофе, долгая дорога до областной больницы, пять операций в день, обход больных, реанимация, написание историй болезней, опять обход больных, вечернее консультирование. Дальше были частные приемы в той же больнице, где ему позволяли подрабатывать, поскольку берегли его как хорошего хирурга. Главврач смотрел сквозь пальцы на то, что Арамаан принимает пациентов в личном порядке. Ставка хирурга была невелика. Поскольку главврач был адекватным человеком, он берег таких людей, как Арамаан, и позволял им подрабатывать в обход кассы. Впрочем, сам он делал абсолютно так же, как и половина больницы. И всегда повторял одну и ту же поговорку: «Хорошего врача народ прокормит, а плохие врачи нам не нужны». Поговорку, говорят, приписывают Сталину.

Арамаан был всем доволен. Он даже не обращал внимания на то, что десять лет прошли как один день. Они и прошли как один день. Все, что за эти десять лет было, это утренняя булочка, вечерняя булочка, утренний кофе, вечерний чай и два раза в день душ. Иногда у него были отпуска. Впрочем, за десять лет их было всего два. Все они прошли там же, на работе. Арамаан умудрялся даже во время редких отпусков вставать и ехать в ту же больницу. Но исключением было то, что он не оперировал, а просто все эти две недели принимал своих пациентов. Причиной тому была лишь одна вещь: за эти десять лет благодарных пациентов было столько, что они просто не могли его отпустить. Сам хирург не мог отказать, поскольку тешил этим свою гордость.

Впрочем, через десять лет здоровье Арамаана начало потихонечку угасать. Организм не смог выдержать такую колоссальную нагрузку. Вскоре у Арамаана начались головные боли. Впервые за десять лет ему пришлось взять больничный и остаться дома. Для него это был сильнейший удар. Даже будучи на больничном, он вскакивал уже без будильника в полпятого утра и машинально шел на кухню готовить кофе. На третий день болезни у него появилась мигрень. Организм попытался войти в аварийный режим и начать отдых и восстановление сил, но мозги не позволяли, а по-прежнему требовали работать, работать, работать и еще раз работать. У Арамаана началась сильнейшая внутренняя борьба. Тело нуждалось в покое, мозги, которые не знали ничего, кроме работы, требовали продолжить привычный ритм жизни.

Арамаан впервые за десять лет своей работы впал в отчаяние. С каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Тело, которое требовало отдыха, стало давать и другие сбои. Начались сильнейшие боли в желудке.

Мозги, которые не знали, что такое боль, отрицали саму вероятность болезни тела и требовали все большей и большей отдачи. Надо отметить, что в тот момент у Арамаана случился и психический сбой: он впервые узнал, что такое психоз, на своем опыте. Сильнейший диссонанс между потребностью мозгов в работе и потребностью тела в отдыхе привел к сбою психики. К головной боли добавилась бессонница, которая продолжалась не менее трех-четырех ночей. Арамаан впервые сам узнал, что такое медикаменты. Ему пришлось начать пить транквилизаторы, седативные и сердечные препараты, которые тем не менее не дали никакого эффекта. Через семь дней ему стало настолько плохо, что он вызвал скорую. Мигрень не только не отступала, но она все укрепляла свои позиции в его уже ослабшем до предела теле. Приехавшая скорая поставила предварительный диагноз: инсульт. Арамаана на скорой госпитализировали в его же больницу, где диагноз был подтвержден. Невролог добавил в историю болезни крайнюю степень нервного истощения и ишемический инсульт.

Для Арамаана это был сильнейший удар. Он считал себя полным сил, считал, что он вечен и может работать сутки напролет много лет подряд. К сожалению, больше он работать не мог.

Инсульт сильно повлиял на его двигательную активность и тонкую моторику. Его руки уже не смогли выполнять те операции, которые делали раньше. После выписки ему пришлось уйти из своей операционной. По состоянию здоровья он больше не смог быть оперирующим хирургом. Его никто не уволил. Главврач перевел его в отделение терапии как консультирующего хирурга. Но для Арамаана, еще совсем молодого человека (к тому моменту ему было чуть больше 30 лет), стать из оперирующего хирурга консультирующим – это был позор. Ведь все его коллеги, с которыми он начинал, не такие талантливые, как он, не такие образованные, продолжали оперировать. А он еще совсем молодой, еще без семьи и детей уже являлся инвалидом.

Все это привело Арамаана к сильнейшей депрессии, которая длилась больше месяца. За это время Арамаан попробовал и наркотики, и алкоголь и топил свое горе в женщинах, но ничего не приносило ему облегчения. Его мозги по-прежнему держали его в том стальном каркасе, к которому он привык за десять лет. Они твердили ему: <Ашбо ты работаешь, либо ты неудачник. Ты должен вернуться. Ты должен, должен, должен!» Арамаан, подчиняясь своему мозгу, ритму жизни, стал себя реабилитировать, начал заниматься спортом. Все, к чему он стремился, все, что хотел получить обратно, – это место оперирующего хирурга. Спорт ему нужен был для того, чтобы его руки начали нормально работать и окрепли, чтобы он вновь смог держать в руках скальпель: разрезать и зашивать.

Он даже не думал о том, что просто должен быть человеком и жить спокойно. Это его не волновало. Тем более что кроме булочек, кофе и чая, он не видел в своей жизни ничего. Даже на отдыхе он продолжал работать. Впрочем, за это его все и ценили. Арамаан даже не мог и помыслить, что как человек он никому не интересен. Он нужен лишь как машина… Машина, которая работает и работает. Но потом машина ломается. Когда машина ломается, ее чинят. Если ее дорого и трудно чинить – машину выбрасывают. В мыслях у Арамаана этого не было. К сожалению, на тот момент он не мог понять, что он и является той самой машиной, которая уже дала сбой, и возможно, после очередного сбоя или неудачной починки его просто выкинут. Все это Арамаан поймет, но пока он продолжал действовать по своим стереотипам и оставался у них в плену, стремился вернуться на свою должность.