Очень подробно о том, как шла подготовка свержения Хрущева, поведал тогдашний первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Ефимович Шелест.

В июле 1964 года он отдыхал в Крыму на госдаче № 5 «Чаир». Охрана предупредила, что его навестит Брежнев. Шелест несколько удивился: они не были особенно близки с Леонидом Ильичом. Петр Ефимович ждал Подгорного, который отдыхал рядом, в Мухолатке, и с которым они были в дружеских отношениях. До перевода в Москву Подгорный был хозяином Украины. Он тянул Петра Ефимовича наверх. Став секретарем ЦК КПСС, по-прежнему покровительствовал Шелесту.

Приехал Брежнев. Присели на скамейку. Появился внук Шелеста, тоже Петя.

– Как тебя зовут? – ласково обратился к нему Брежнев.

Петя ответил и в свою очередь поинтересовался:

– А тебя как?

– А меня дядя Леня.

Петя подумал и сказал:

– А, знаю. Ты – дядя Леня из кинобудки.

Брежнев был несколько смущен, но выяснилось, что Леонид Ильич похож на своего тезку-киномеханика, который приезжал на госдачу показывать фильмы семье хозяина Украины.

С тех пор Леонид Ильич, разговаривая с Шелестом, неизменно просил:

– Петро, не забудь передать внуку привет от дяди Лени из кинобудки.

Потом они искупались и расположились в беседке. Брежнев стал расспрашивать Шелеста о делах на Украине. Поинтересовался:

– Как к тебе относится Хрущев?

– Мне кажется, что Никита Сергеевич ко мне относится спокойно, как большой руководитель к младшему, – дисциплинированно ответил Петр Ефимович. – С его стороны я никогда не слышал ни окрика, ни грубого обращения.

Выслушав Шелеста, Брежнев пробормотал:

– Это он в глаза, а за глаза может и другое сказать. И говорит.

Шелест растерялся, подумав, что Брежнев знает об истинном отношении Хрущева к украинскому секретарю. На всякий случай произнес:

– Хрущев занимает такое положение, что ему нет надобности говорить одно в глаза, а другое за глаза. Да и вообще у него такая ответственность и нагрузка, что мы должны его понимать, если даже он кое-что скажет резкое. Но он по натуре не злопамятный, наоборот, добрый и отзывчивый.

– Ты мало о нем знаешь, – недовольно отозвался Брежнев, – замкнулся в своей провинции, ничего не видишь и не чувствуешь.

Шелест обиделся:

– Что кому положено, тот то и делает.

– Это так, но надо немного шире смотреть на происходящее, – наставительно заговорил Брежнев. – Все, что происходит в партии, в стране, исходит от вас, членов президиума ЦК. И мы видим, что вы все вторите Хрущеву, первыми ему аплодируете. А нам с Хрущевым трудно работать. Об этом я и приехал с тобой, Петро, поговорить откровенно. Никто не должен знать о нашем разговоре.

Подошло время обеда. Брежнев не отказывался от рюмки. Расслабившись, читал стихи. Сын Шелеста находился в командировке в Африке. Брежнев широким жестом пообещал его жене устроить поездку к мужу, добавил:

– И тебе это ничего не будет стоить.

Трапеза затянулась. Когда вышли на улицу, уже темнело. После выпитого разговор принял более откровенный характер.

– Ты, Петро, должен нам помочь, поддержать нас! – горячо сказал Брежнев.

Шелест не спешил с окончательным ответом:

– Не понимаю, в чем вас и кого именно поддерживать? Расскажи, в чем суть вопроса.

– Так, как мы работаем, – это невозможно, – пустился в объяснения Брежнев. – Хрущев с нами не считается, грубит, дает нам прозвища и приклеивает ярлыки. Он самостоятельно принимает решения. Он недавно заявил, что руководство наше старое и его надо омолодить. Он собирается нас всех разогнать.

Леонид Ильич не лукавил. Шелест сам слышал от Хрущева фразу, что «в президиуме ЦК собрались старики».

– А тебе сколько лет? – поинтересовался Брежнев.

– Пошел пятьдесят пятый.

– Так ты тоже старик, по мнению Хрущева.

– Хрущев беспокоится об омоложении кадров. Это хорошо, должна быть преемственность. – Шелест продолжал играть, выбирая линию поведения.

– Ты меня неправильно понял, – втолковывал ему Брежнев. – Надо же понимать, что он только прикрывается омоложением кадров, а на самом деле хочет разогнать опытные кадры, чтобы самому вершить все дела… – Недовольно заметил: – Ты не хочешь меня понять. А наш разговор нужно держать в тайне.

Шелест не выдержал:

– Если вы мне не доверяете, то нечего было вам ко мне ехать и вести разговор, а о конфиденциальности прошу мне лишний раз не напоминать.

Брежнев спохватился – пережимать не следует:

– Ты, Петро, правильно меня пойми. Мне тяжело все это говорить, но другого выхода у нас нет. Хрущев над нами издевается – жизни нет. – На глазах у него появились слезы. – Без тебя, без такой крупной организации, как компартия Украины, мы не можем предпринять что-либо.

– Вам всем надо собраться и откровенно поговорить с Никитой Сергеевичем о недостатках, – посоветовал Шелест. – Мне кажется, с Никитой Сергеевичем можно вести такой разговор. Он поймет.

– Ты это предлагаешь потому, что не знаешь истинного положения дел, – остановил его Брежнев. – Если мы попытаемся это сделать, он нас всех поразгоняет.

Они вернулись на дачу, перекусили и еще выпили. Брежнев обнял Шелеста, расцеловал и многозначительно произнес:

– Петро, мы на тебя очень надеемся.

Московский гость уехал. Глава Украины долго не мог успокоиться. Почти до рассвета бродил по набережной, прикидывая, как ему быть и чью сторону занять. Шелест сам побаивался непредсказуемости Хрущева, ему тоже надоели постоянные придирки неуемного первого секретаря.

Никита Сергеевич с удовольствием приезжал в Киев, выступал на пленуме республиканского ЦК, распекал местное начальство:

– Украина сдала свои позиции, положение дел вызывает беспокойство… Плохо стали работать… Я уже критиковал украинское руководство, но за обедом, когда критикуешь, с них как с гуся вода, а вот когда при народе критикуешь, я вижу – они ежиться начинают… Последние годы как лето, так руководители все от мала до велика стараются не упустить лучший сезон купания в Черном море. Благо, вы теперь Крым получили, поэтому есть куда ехать. Товарищи, кто со мной работал на Украине, тот знает, я проработал тринадцать лет на Украине и за эти тринадцать лет только раз был в отпуску.

Шелест и другие украинские вожди вынуждены были на глазах своих подчиненных, кисло улыбаясь, аплодировать Никите Сергеевичу.

Наутро первым делом Петр Ефимович позвонил Подгорному в Мухолатку, сообщил, что накануне был Брежнев. Николай Викторович поинтересовался:

– Чем занимаешься?

– Переживаю вчерашние разговоры.

– Подъезжай ко мне, будем вместе переживать.

Шелест пересказал Подгорному разговор с Брежневым. Николай Викторович, внимательно выслушав, заметил:

– Мне все это известно.

Оказывается, Брежнев уже побывал у Подгорного и изложил ход разговора. Шелест удивился:

– Зачем же мне все было повторять?

Подгорный честно признался:

– А я не знал, все ли мне Брежнев рассказал.

Николай Викторович не слишком доверял Леониду Ильичу. Любой из заговорщиков мог в последний момент во всем признаться Хрущеву и погубить остальных.

Шелест осведомился, почему к нему приехал Брежнев, а не Подгорный.

– Так надо было, – таинственно ответил Николай Викторович. – Позже узнаешь.

Шелест мог бы и сам догадаться. Леонид Ильич тоже не слишком доверял Николаю Викторовичу и хотел не с его слов, а сам убедиться, на чьей стороне руководитель Украинской парторганизации.

Подгорный заметил, что положение серьезное.

– Я понял, – заметил Шелест. – Брежнев в разговоре со мной даже расплакался.

– На самом деле? – иронически переспросил Подгорный.

– Точно, – подтвердил Петр Ефимович.

– Ты этому не очень доверяй, – предупредил Подгорный. – Есть пословица, что Москва слезам не верит.

С веранды второго этажа они увидели, что появился Брежнев. Подгорный успел предупредить Шелеста:

– Ты только не подай виду, что знаешь, что он уже побывал у меня.

Брежнев опять завел разговор о том, как трудно работать с Хрущевым. Перечислил его ошибки. Сельское хозяйство превратил в свою монополию. Проводит бесконечные реорганизации в народном хозяйстве. Разделил партийные организации на городские и сельские. Пренебрегает вопросами идеологии, говорит, что это болтовня, а нужна конкретная работа…

Шелест повторил, что следует собраться всем вместе, высказать свое мнение Хрущеву.

– Я же тебе говорю, что в откровенный разговор не верю, – не выдержал Брежнев. – Кто первый об этом заговорит, тот будет вышвырнут из состава руководства.

Шелест выразительно посмотрел на Брежнева, затем на Подгорного. Николай Викторович вступил в игру:

– Довольно нам играть в жмурки. Ты, Петро, правильно пойми все, что делается. Чтобы решить вопрос, о котором говорим, надо выходить на пленум ЦК. Без мнения Украины и членов ЦК, которые от Украины избраны, вопрос решить невозможно. Всем известно, что Украинская партийная организация имеет большой вес и авторитет, да это и основная опора Хрущева. Поэтому тебе надо быть готовым повести откровенный, но осторожный разговор со всеми твоими товарищами, входящими в состав ЦК КПСС, а их на Украине немало – тридцать шесть человек. Возможно, поговорить надо с доверенным активом по всем вопросам, которые мы тебе изложили.

– Ради справедливого дела поговорить можно, – ответил Шелест, – хотя это очень рискованно и опасно. Но есть три человека, с которыми не могу вести никакого разговора, – это Сенин, Корнейчук и Иващенко. Эти люди в частном порядке могут сейчас же все передать Хрущеву.

Трое, упомянутые Шелестом, считались личными друзьями Никиты Сергеевича.

Ольга Ильинична Иващенко, секретарь ЦК компартии Украины (курировала отдел оборонной промышленности), – одна из немногих женщин на высших постах – своей карьерой была обязана Никите Сергеевичу.

Иван Семенович Сенин с 1953 года работал в Киеве первым заместителем главы республиканского правительства. Хрущев и Сенин учились в одной группе на рабфаке и дружили с юности.

Александр Евдокимович Корнейчук, известный драматург, Герой Социалистического Труда и академик, в тот период не занимал административных постов, но со сталинских времен входил в состав ЦК КПСС.

Брежнев самонадеянно заявил, что берется переговорить с Ольгой Иващенко:

– Я с ихним братом умею вести беседы.

– Леня, ты не бери на себя слишком много, – посоветовал Подгорный, – а то с треском провалишься.

Шелест поехал с Брежневым по крымским хозяйствам. Осмотрели знаменитый тогда колхоз «Дружба народов». Председатель колхоза Илья Абрамович Егудин в честь высоких гостей устроил обед на открытом воздухе. Выпили. Брежнев стал спрашивать, как присутствующие смотрят на разделение обкомов и облисполкомов на городские и сельские. Раздел власти проходил болезненно, породил интриги и склоки и вызвал дополнительную ненависть к Хрущеву.

Все уходили от прямого ответа на брежневские вопросы. Егудин откровенно сказал:

– Да нам все равно, лишь бы не мешали, меньше вмешивались в наши дела и обеспечивали всем необходимым – за наши же деньги.

Брежнев, надо понимать, рассчитывал услышать критику Хрущева. Но сельчане не пожелали вступать в опасные политические разговоры:

– Вы же сами провели реорганизацию партийных, советских и хозяйственных органов. Вы и решайте, как дальше быть.

На обратном пути Брежнев спрашивал у Шелеста, отчего же «народ молчит»? Петр Ефимович резонно ответил:

– А почему вы в центре молчите, если считаете, что делается не так?

– Пойди поговори, – раздраженно пробормотал Брежнев.

Ольга Иващенко и Иван Сенин отдыхали в Алуште. Брежнев, Подгорный и Шелест поехали к ним. Все вместе погуляли в парке. Брежнев пытался остаться вдвоем с Иващенко, но не получалось. А к обеду приехала внучка Хрущева Юля с мужем. Откровенный разговор стал невозможен.

За обедом Брежнев провозгласил тост за здоровье Никиты Сергеевича.

На обратном пути Подгорный ехидно осведомился:

– Ну как, Леня, поговорил с Ольгой?

Брежнев буркнул:

– Вот проклятая баба.

12 августа Шелест по телефону доложил Хрущеву о делах в республике. Через день перезвонил Брежнев, просил подробно пересказать беседу с первым секретарем.

21 августа в Киев прилетел Подгорный. Шелест забеспокоился – дело затягивалось. Но если медлить, это может стать опасным. Выяснилось, что «Подгорный тоже недоволен бездействием и инертностью Брежнева, и вообще не надежный он человек».

Николай Викторович нервничал:

– Надо более решительно действовать, иначе нас могут предать.

Шелест спросил:

– Кто же это может сделать?

Подгорный только ухмыльнулся. Николай Викторович не питал иллюзий относительно морального облика своих товарищей по высшему партийному руководству.

– Когда вернусь в Москву, – обещал он Шелесту, – буду штурмовать Леню. Он трусит.

В середине сентября в Киеве сделала остановку на несколько часов делегация во главе с Брежневым, которая ездила в Болгарию. Шелест встретил московских начальников в Бориспольском аэропорту. Забрал Леонида Ильича и привез в свой кабинет в здании ЦК:

– В дело посвящено слишком много людей, и промедление чревато большими неприятностями.

Брежнев уверенно ответил:

– Ты, Петро, не беспокойся. Мы принимаем все меры, но как подойти к решению этого дела, еще не знаем. Дополнительно будем советоваться.