На заседании президиума ЦК рассмотрели записку первого заместителя Семичастного – Иосифа Васильевича Шикина «О результатах проверки работы в Азербайджанской парторганизации». Шикин руководил бригадой из дюжины работников различных отделов ЦК, которая выезжала в Баку.

Профессиональный военный политработник, он после войны получил погоны генерал-полковника и был назначен начальником ГлавПУРа. Это были тяжелые годы для армии, когда командные кадры, особенно связанные с маршалом Жуковым, подверглись репрессиям. Генерал Шикин сыграл в этом не последнюю роль. Его называли одним из гонителей Жукова. Шикин участвовал в заседании Высшего военного совета 1 июня 1946 года, когда по предложению Сталина Жукова сняли с должности главнокомандующего сухопутными войсками и решили «вопрос о т. Жукове передать для дальнейшего рассмотрения в партийном порядке в партколлегию ЦК ВКП(б)».

В 1949 году Шикина сделали начальником Военно-политической академии имени В. И. Ленина. В вооруженных силах перевод в академию – обычно шаг к пенсии. Но Шикина, напротив, из академии взяли в аппарат ЦК. Задачи были те же – контролировать кадры. Он быстро рос в должности – инспектор, заместитель заведующего, первый заместитель заведующего отделом.

Летом 1959 года Семичастный, которого всегда соединяли с Хрущевым, позвонил Никите Сергеевичу и попросил о приеме. Они пришли вдвоем с Шикиным, который изложил свои впечатления о поездке в Азербайджан.

– Вы уже к Мустафаеву подобрались! – разозлился Хрущев. – Да он один из лучших секретарей!

Имам Дашдамирович Мустафаев с 1954 года руководил республикой. Но Шикин доказывал, что бригада права.

– Будем слушать на президиуме, – распорядился Хрущев.

Шикин начал с обзора экономического положения Азербайджана, говорил о «запущенности» важнейших отраслей сельского хозяйства республики – хлопководства и животноводства. Кроме того, поголовье крупного рогатого скота в совхозах и колхозах уменьшается, а в личном пользовании растет. В результате в Баку нет молока.

– Вот куда мы идем, – горестно заметил Хрущев, внимательно следивший за докладом.

– В Азербайджане в личном пользовании имеется по две-три коровы, одна-две лошади, сорок – пятьдесят овец, – докладывал Шикин. – Поэтому человек смотрит на политику не так, как он должен смотреть.

Дальше он перешел к самому главному – к неприкрытому национализму политической элиты республики. Высшая номенклатура Азербайджана возражала против строительства газопровода Карадаг – Тбилиси, заявляя, что им самим газа не хватает. Один из бакинских руководителей сказал: «Газ – наш, азербайджанский, и мы не можем давать его грузинам».

– И это коммунисты? – возмутился Хрущев. – У них в факелах сгорает газ, а дать газ грузинам и армянам – ни за что. Позор!

21 августа 1956 года был принят закон о придании азербайджанскому языку статуса государственного. После этого бакинские власти потребовали во всех учреждениях перейти на азербайджанский язык. А в самом Баку в конце пятидесятых две трети населения составляли не азербайджанцы. Чиновников, не владеющих азербайджанским, меняли. На все видные должности ставили только азербайджанцев.

Председатель президиума Верховного Совета республики писатель Мирза Ибрагимов объяснил главный принцип подбора кадров:

– Теперь не двадцатый год. Теперь у нас есть кадры, чтобы всех неазербайджанцев заменить.

Ибрагимов предложил всем неазербайджанцам дать полгода на изучение языка. Выучат – могут остаться. На заседании президиума Верховного Совета республики председателю задали резонный вопрос: половина врачей русские, как же им быть?

Ибрагимов откровенно ответил:

– Пусть русские побудут в тех же условиях, в которых мы были тридцать пять лет назад, когда нам заполняли истории болезни на русском языке.

Первый секретарь ЦК компартии республики Имам Мустафаев, выступая в университете, держался более осторожно, хотя предлагал то же самое. Шикин привел его слова:

– Нельзя одним росчерком пера вычеркнуть людей, не знающих азербайджанского языка. Надо их устроить на работу и постепенно заменять, не допуская перегибов в этом деле.

В Москве на заседании президиума ЦК Мустафаев испуганно отрекся от своих слов:

– Я не делал никогда такого заявления.

Но Шикин холодно объяснил, что цитирует первого секретаря ЦК республики по стенограмме. Он напомнил о том, что, беседуя со студентами, тот же председатель Верховного Совета республики Ибрагимов откровенно говорил:

– Интеллигент, который не знает азербайджанского языка или знает, но не говорит на родном языке, является отщепенцем, подлецом, предателем.

– И его слова были встречены бурными аплодисментами, – заключил Шикин.

Хрущев повернулся к первому секретарю ЦК республики:

– Это было, товарищ Мустафаев?

– Было, Никита Сергеевич, – горестно подтвердил Мустафаев и сразу поспешил его успокоить: – Ибрагимова осудили, сняли со всех постов.

Руководитель республики лукавил. Писателя Ибрагимова освободили от высокой должности «по его просьбе и в целях создания условий для литературной творческой работы».

– Мы не только будем снимать таких коммунистов, – угрожающе сказал Хрущев, – но поставим вопрос перед партийной организацией, чтобы таких людей выгоняли в шею не только из руководства, но и из партии. Это не ленинец, не коммунист, это националист, враг, залезший в руководство.

– Он уже не работает, – заступился за писателя первый секретарь ЦК компартии Азербайджана.

– Товарищ Мустафаев, – резко ответил Хрущев, – вы не такой наивный человек, чтобы не понимать разницы. Вы сами сомнительный человек, вы с партийным билетом, но не коммунист. – Повернувшись к членам президиума ЦК, констатировал: – Он сам такой, он сам сочувствует этому.

Угрозы первого секретаря ЦК КПСС не подействовали. Мирза Ибрагимов стал народным писателем Азербайджана и депутатом Верховного Совета СССР.

На республиканском совещании по вопросам культуры выступил известный композитор Кара Караев на русском языке, и ему за это досталось. Весной 1959 года в Москве проходила декада литературы и искусства Азербайджана. Главный режиссер театра оперы и балета объявил Константину Константиновичу Баташову, народному артисту республики, лауреату Сталинской премии, что танцевать он не будет, потому что это смотр национального искусства и в афишах не должно быть много русских фамилий. Когда Баташов запротестовал, главный дирижер ответил, что он должен быть благодарен за то, что имеет возможность выступать в Бакинском театре.

Хрущев опять обрушился на Мустафаева:

– И это коммунист, называется? Сколько замечательных людей выросло, но и навоз в бурном потоке несется и крутится в водовороте. Очистим, как хозяйка, когда борщ варит, снимает ложечкой накипь и сбрасывает. Так и мы снимем и очистим, в этом всегда нас народ поддержит.

Шикин продолжал рассказывать о ситуации в республике: все собрания проводятся только на азербайджанском языке. Перевод на русский не делается. В истории Азербайджана выдвигаются на первый план азербайджанцы: армяне и русские отодвигаются, даже такие известные фигуры, как Степан Шаумян:

– Если в книгах по истории коммунистической партии указываются недостатки, ошибки таких деятелей, как Орджоникидзе, Степан Шаумян, Джапаридзе, то о недостатках Наримана Нариманова ни одного слова, хотя нам известно, что у него были крупные недостатки в области национальной политики. В Баку в ноябре пятьдесят восьмого было совещание представителей институтов истории партии из всех союзных республик. Представитель Таджикистана сказал: зачем вы преувеличиваете роль Нариманова, на что заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК компартии Азербайджана ему бросил такую реплику: «А вас кто, киргизов, освобождал?»

– Все знают, что Шаумян возглавлял бакинское правительство, – вновь подал голос возмущенный Хрущев. – Он армянин, и у нас не возникало вопроса: армянин он или другой национальности. Он назначен был Лениным на все Закавказье. Не только на Баку он распространял свое руководство, но и на Грузию и Армению. Как вам не стыдно! Коммунисты, называется. Да избави нас бог от таких друзей. От врагов мы сами избавимся.

Шикин докладывал, что кадры в Баку подбираются по национальному признаку.

– Я спрашивал, почему в руководстве нет ни армян, ни русских, – заметил Хрущев. – Почему? Что, они дискредитированы, эти коммунисты, что, они лишены своих политических прав?

Он обращался к главному руководителю республики. Доктор биологических наук Имам Мустафаев был селекционером, занимался выведением новых сортов пшеницы. Он считался сторонником и единомышленником Трофима Лысенко. Из Азербайджанского сельскохозяйственного института Мустафаева взяли в республиканское министерство, потом назначили первым секретарем горкома в Гяндже. Когда был снят с должности (затем его судили и расстреляли) прежний хозяин республики и друг Берии Мир Джафар Аббасович Багиров, Мустафаева поставили во главе Азербайджана.

Никита Сергеевич верил, что умелый сельскохозяйственник предпочтительнее профессионального партийного работника. Но услышанное им о положении в республике поставило крест на карьере первого секретаря ЦК компартии Азербайджана.

Заключая свою речь, Никита Сергеевич сказал Мустафаеву:

– Не коммунист вы. Не понимаете ни задач коммунистической партии, ни политики. Мы разговариваем как два глухих: вы одно говорите, а я другое понимаю. Это несчастье для организации, когда такой человек стоит во главе азербайджанской партийной организации.

Поручили республиканскому руководству «обсудить на бюро и на пленуме ЦК вскрытые проверкой недостатки в состоянии дел в республике и в работе парторганизации и разработать практические мероприятия по их исправлению».

6 июля в Баку на пленуме ЦК компартии Азербайджана Мустафаева, «как не справившегося с работой», освободили от должности и вывели из бюро ЦК. На пленуме присутствовал секретарь ЦК КПСС Нуритдин Мухитдинов.

Первым секретарем ЦК компартии Азербайджана избрали Вели Юсуфовича Ахундова, врача по образованию. Он за два года сделал стремительную карьеру. С поста министра здравоохранения республики его в январе пятьдесят восьмого сделали секретарем ЦК, в июле того же года назначили председателем Совета министров, а ровно через год – первым секретарем ЦК республики. Он просидел на этом посту десять лет, пока его не сменил Гейдар Алиев.

Второго секретаря ЦК республики Дмитрия Николаевича Яковлева убрал из Баку сам Семичастный, не предполагая, что очищает кресло для самого себя.

– Я вызвал к себе Яковлева, – вспоминал Семичастный, – и мне стало ясно, что он был случайной кандидатурой.

Молодой завотделом распекал Дмитрия Яковлева:

– Вы, представитель Москвы, кадры отдали, оргпартработу отдали, административные органы отдали. Вы посмотрите, сколько проходимцев, людей с очень нечистым прошлым выдвинуто на руководящие должности, как расцвели взяточничество и всякие нечестные дела. И национализм – в Баку, интернациональном городе…

Яковлева отозвали из Азербайджана и отправили на пенсию, хотя ему было всего пятьдесят три года. В Баку образовалась важная вакансия. А дальше началось нечто невероятное.

Семичастный уехал во главе партийной делегации в Венгрию, а из Баку поступило обращение ЦК компартии Азербайджана. Новый первый секретарь просил Москву прислать им на помощь Семичастного. Невиданное дело! Вторых секретарей назначали из Москвы. Ни один первый секретарь национальной республики не смел просить себе кого-то на роль второго секретаря, чтобы в Москве не подумали: он подбирает удобного человека. И уж тем более не могла республика просить прислать в Баку заведующего ключевым отделом ЦК.

Самое поразительное состояло в том, что просьбу Вели Ахундова поспешно удовлетворили. Причем с Семичастным заранее даже не поговорили, хотя согласие назначаемого требовалось при оформлении решения президиума или секретариата ЦК. Когда Владимир Ефимович вернулся из командировки, уже состоялось решение президиума ЦК – утвердить Семичастного вторым секретарем ЦК компартии Азербайджана. Это было неприятное понижение. Владимир Ефимович сильно переживал.

3 августа утром его на десять минут принял Хрущев, сказал несколько напутственных слов и пожелал успеха.

Почему Никита Сергеевич переменился к своему выдвиженцу? Семичастный оказался вовлеченным в сложную интригу вокруг секретаря ЦК Кириченко.

Опытные аппаратчики, желая избавиться от молодого и перспективного человека, настроили Хрущева против Владимира Ефимовича, нашептав, что новый завотделом ориентируется на секретаря ЦК КПСС Алексея Илларионовича Кириченко, который вел кадровые и организационные дела. Это насторожило Хрущева. Заведующий ключевым отделом парторганов должен подчиняться только первому секретарю. А неопытный Семичастный имел неосторожность откликаться всякий раз, когда его вызывал Кириченко, и докладывал все, что того интересовало. Хрущев решил, что Семичастному рано еще руководить ключевым отделом ЦК партии, и отправил его в Баку набираться политического опыта.

Аппарат Центрального комитета компартии Азербайджана занимал шестиэтажное здание на улице Лермонтова. Строили-то гостиницу, в которой город крайне нуждался. Но разместили в этом доме и ЦК, и Совет министров республики.

«Владимир Ефимович запомнился аппарату ЦК самостоятельностью суждений, которую подчеркивал демонстративно, – вспоминал Михаил Азизович Назаров, много лет работавший в ЦК компартии Азербайджана. – Скажем, после обсуждения какого-либо излишне дискуссионного вопроса итог, как обычно, подводит Первый – В. Ю. Ахундов. После чего решение ставится на голосование и принимается простым большинством. Семичастный не раз в таких случаях обращался к стенографисткам:

– Вопрос принят, но прошу записать мое, особое мнение по нему…

Второй секретарь формально являл собой почти равную по величине и значимости фигуру с Первым. Первый и Второй обычно имели одни и те же привилегии. Однако во всех вопросах мнение и голос Первого имели решающее значение… Значение Второго состояло в том, что он как бы представлял некий второй центр власти, ограничивающий в определенной мере всесилие Первого. Он, как и Первый, являлся в некотором роде доверенным лицом политбюро».

– Я завел такой порядок, – вспоминал Семичастный, – ни одно решение ЦК партии не выпускалось без моей визы. Даже если уже Ахундов подписал.

Но в Баку он не задержался. Шелепин сумел правильно поговорить с Хрущевым, напомнить о хорошем работнике, чьи таланты пропадают в далеком Баку. Никита Сергеевич решил, что Семичастный достаточно наказан за свои аппаратные промахи и набрался политического опыта.

На первом после съезда организационном пленуме нового состава ЦК, 31 октября 1961 года, Хрущев предложил избрать новый состав секретариата ЦК и включил в него Шелепина. Это стало началом стремительной партийной карьеры. А через две недели после ухода Шелепина с поста председателя КГБ освободившееся место занял его друг и товарищ. Семичастному только что вырезали аппендикс. После операции он отдыхал в подмосковном санатории «Барвиха». Позвонил Шелепин:

– Завтра будь в ЦК.

Его принял Фрол Романович Козлов, сказал:

– Мы вас рекомендуем на пост председателя КГБ.

9 ноября 1961 года Владимира Ефимовича привели в кабинет Хрущева представляться в новой должности. Разговор продолжался пять минут. Никита Сергеевич напутствовал его на свой лад:

– У нас на этом посту чекистов было предостаточно. Дров столько наломали… Хватит. Нам нужен человек, который понимает, зачем эти органы существуют, и проводит политику партии. Шелепин начал расчищать, а вы продолжайте…

Новому председателю КГБ было всего тридцать семь лет. Никита Сергеевич и хотел работать с людьми такого возраста, не отягощенными прошлым, энергичными, не потерявшими интереса к работе и жизни.