Если бы у Летти спросили вчера, что она хочет изменить в Билле, ответила бы: его рассудок. В него стоило бы добавить малость профессионализма. Конечно, телесные улучшения тоже не помешают, но главное, несомненно, профессионализм. Билл слишком легко поддавался эмоциям. В его душе не было спокойной, уверенной сердцевины, на которую можно опереться, когда обстоятельства требуют нелегких решений и ясной головы. Пусть бы он умел сохранять равновесие и твердость, черпать из нутра силу для предстоящих испытаний.

Но сегодня Летти хотела выдрать из Билла его душевную сердцевину и забить дурака ею же. Насмерть.

Чуду арестовали и теперь, скорее всего, весело замучивают до смерти. А Чуда, вне сомнений, рассказывает в мельчайших интимных подробностях о компаньонах и их плане. Описания быстро и спокойно распространятся по всему лагерю. Непосредственно перед битвой Билла с Летти схватят, разденут, замучают и выставят их изуродованные трупы всем напоказ.

Конечно, есть возможность удрать — но далеко ли убежишь? Когда с тем, что осталось от Чуды, станет неинтересно забавляться, солдаты Консорциума с радостью развлекутся охотой на коллег-изменников. Беспокойство о получке вылилось всего лишь в раздраженный ропот. Летти попробовала раздуть пламя еще несколькими партиями в кости, но ее рассказы уже не были новостью для солдат.

Теперь же ситуация стала не лучше, чем во время слепого бегства несколько дней назад. По существу, она даже хуже, потому что все возможности удрать и выжить улетели вместе с этими днями. Следовало отправить Фиркина с его фанатиками к Пасти преисподней как священную жертву, а самим направиться к побережью. Можно было на самом деле сделаться солдатами Консорциума и прожить остаток дней хорошо оплачиваемыми профессиональными вояками. Но вместо того компаньоны загнали себя в смертельный тупик. Все, выхода нет.

А что же Билл? Его это хоть на йоту обеспокоило? Встревожило? Его коленки задрожали? Он чуть не гадит под себя от страха?

Да ни на одну гребаную секунду! Он лишь сидит, глядит по-телячьи и ждет, пока мир обрушится на голову, как тонна кирпичей.

— Нужно удирать, — сказала Биллу Летти. — Сейчас же. И так быстро, как только сможем. Забудь о золоте. Все равно у нас не будет шанса его потратить. Если нам повезет — глупо, невероятно повезет, — мы доберемся до побережья, завербуемся в какой-нибудь флот и умрем где-нибудь в океане от цинги. По крайней мере, заработаем себе несколько месяцев жизни.

Он похлопал ее по плечу.

— Пожалуйста, поверь мне. Еще чуть-чуть, хорошо?

— Поверить?

Если бы она скрежетнула зубами чуть сильнее, во рту остались бы лишь стертые корешки.

— Ты сейчас решил сыграть в главу культа? Ты представляешь, куда я хочу засунуть твою гребаную веру?

Он обнял ее.

— Не беспокойся. План сработает.

— Он работал, когда увели Чуду?

Компаньоны стояли на задах лагеря, на пятачке истоптанной травы между черными фургонами с солдатским жалованьем и цветастыми повозками Чуды. Сердитая солдатская толпа растаяла. Осталась лишь кучка особо злых типов, которых, похоже, влекла не забота о деньгах товарищей, а возможность торчать на задах лагеря, подальше от офицеров.

— Балур скоро учинит отвлекающий маневр. Чуда сумеет удрать. Все получится.

Летти подумала, что, скорее всего, это защитная реакция. Способ уйти от стресса. Только слепая безрассудная вера в успех и позволяет Биллу переставлять ноги. Он запретил себе видеть, как рассыпается его мечта, не смеет ощутить горечь поражения.

Она сжала его голову ладонями, нежно притянула к себе, заглянула в глаза.

— Билл, мы должны бежать, — ласково прошептала она, пытаясь загнать слова в его разум, открыть правду. — Мы просто обязаны уходить.

— Поверь… — начал он.

Летти ударила его головой в нос. Сильно.

— Эй! — заорал он, шлепаясь наземь и хватаясь за нос.

Кровь залила подбородок.

— Тебе что, Рыг наблевал в мозги? Какого хрена?

Он кое-как встал. Кровь продолжала хлестать из носу.

— Мать твою, Уиллет Фэллоуз! Ты хоть слушаешь меня? Я больше повторять не стану. Я удираю к Суевой бабушке. На хрен эту крысоловку! И мне, на хрен, надоело сомневаться, будешь ты со мной или нет. Так что или двигай свою задницу к горизонту, или я оставлю тебя здесь гореть вместе с твоими навеянными пьяным Рыгом мечтами.

— Нет, — сказал Билл и затряс головой.

Из разбитого носа полетели красные брызги.

— Летти, пожалуйста. Еще совсем чуть-чуть подожди — и ты увидишь сама.

— Ты, на хрен, свихнулся, — сказала Летти.

И отвернулась. Стало больно. Больнее, чем она ожидала. Она очень живо представила, какое сейчас у Билла обиженное, умоляющее выражение на лице. Но Летти не обернулась.

Она шагнула прочь, и оттого стало еще больнее и гаже. Но она шагнула еще раз.

Остановил ее рев.

Поначалу Летти решила: наконец драконы решили выбраться из гнезда в Пасти преисподней и самолично расправиться с изменниками. Очень ясно представилось, как гигантские рептилии — самая жуткая стихия, какую мог извергнуть вулкан, — выныривают из кратера, пикируют, расправив крылья, с легкими, полными огня…

Но рев прилетел снова, и на этот раз Летти его узнала. Интимно знакомый звук, успокаивающий и уносящий тревоги. Даже убаюкивающий. Звук большого скопления людей, собирающихся убивать друг друга.

Солдаты орут, воют горны и рожки, топочут тысячи ног, бряцают доспехи, лязгает оружие, лают псы, клекочут грифоны, ревут тролли, командиры призывают к порядку — само собой, безуспешно.

Кто-то положил руку на плечо Летти. Она развернулась и мгновенно приставила нож к горлу наглеца.

Резануть и шагнуть в сторону, чтобы брызнувшая кровь не залила глаза.

Это Билл. Всего лишь.

— Балур, — сообщил он.

Летти посмотрела на хаос вокруг, на запульсировавший суматошной энергией лагерь — точно гончая, сорвавшаяся с поводка.

— Нет, это не обманный маневр, — заключила Летти. — Это гораздо больше.

Пару секунд она обмусоливала догадку, надеясь опровергнуть ее. Но Летти хорошо знала Балура. Тот не умел — и не хотел хитрить и маневрировать.

Билл увидел все на ее лице и, прежде чем она успела его остановить, кинулся вперед, к фронту.

— Нет! — закричала она, но ее голос затерялся в какофонии войска, готовящегося к бою.

— Фургоны с деньгами, — пробормотала она под нос. — Гребаные фургоны.

Ведь сейчас время хватать, красть, бежать, прятаться и, может, празднично перепихнуться в рощице в честь того, что сумели добежать туда живыми. Ведь потом все равно схватят, замучают и убьют.

А ведь можно бежать самой, поджать хвост и умчаться, спасая шкуру.

Но кто именно будет удирать и спасаться? Летти из недавнего прошлого, озабоченная только личным выживанием? Эгоистичная женщина, плюющая на всех. Ну, почти. И убийственно злобная — безо всяких «почти». Но умеющая выживать.

Хотела бы Летти оставить ту женщину за спиной? Хотела бы сделаться лучшим человеком? Тем, кто не выживает — но живет?

Летти заколебалась. А затем, неожиданно для себя, пустилась вдогонку за Биллом, проталкиваясь сквозь суету. Сержант заорал, приказывая остановиться. Летти вовремя опомнилась. Нож уже лег на ладонь, готовый войти в глаз, но рассудок сумел удержать руку. Здесь нельзя никого убивать. Это же стопроцентное самоубийство. Потому Летти побежала быстрее, прочь от свирепеющего сержанта. Билл оторвался ярдов на пятьдесят и несся, опустив голову, словно бык.

— Пророк! — вопили повсюду. — Идет пророк! Безумный подонок напал!

Безумный подонок? Да, подходящее определение.

Летти прикинула, что даже с такого расстояния и при таком темпе, сможет попасть Биллу ножом в щиколотку. Свалить наземь. Затем утащить прочь. Солдаты подумают, что она тащит кричащего и брыкающегося раненого.

Клекоча, взмыли грифоны. Их наездники перекрикивались, крепко сжимая бронзовые копья. Ревели тролли, лупили в боевые барабаны — твердая басовитая нота ярости и злости, подчиняющая хаос, оформляющая его, дающая направление. Все больше солдат бежало к фронту. Летти едва не потеряла Билла в толпе и поднажала, сокращая разрыв. Неужто она не догонит трижды гребаного парнишку с фермы? Нож в руке просился в полет. Задеть самую малость. Пусть развернется, замедлится, и — царапина по мякоти.

Еще немного. Чтобы уж наверняка.

И вдруг Билл стал как вкопанный. Летти так и не швырнула нож, уткнулась в свою цель, тяжело дыша. Вокруг — никакой толпы. Летти с Биллом очутились на самом краю лагеря. Слева и справа формировали ряды многочисленные мужчины и женщины. Равнина впереди осталась совершенно пустой.

На другом ее краю Балур повел в бой свое войско.