Предки преп. Исаакия (в миру Ивана Ивановича Антимонова) происходили из именитого зажиточного купеческого рода города Курска и имели звание почетных граждан.

Семья Антимоновых придерживалась самого строгого и сурового патриархального образа жизни старого русского купечества.

Иван Иванович, родившийся в 1810 году 31 мая, был пятым и вместе последним ребенком от первого брака его отца Ивана Васильевича с девицей Анной Пузановой. Благочестивый дед Ивана Ивановича был особенно расположен к своему маленькому внуку и часто брал его с собой в храм Божий, куда имел обыкновение ходить ежедневно к утрене и обедне. Отец Ивана Ивановича, воспитанный в строго христианском духе, унаследовал добродетели своего родителя. Его простота и смирение производили благоприятное впечатление на всех, сталкивавшихся с ним в жизни. Сохранилось известие о путешествии его в Киев в 1809 году к старцу иеромонаху отцу Парфению, который, говорят, при входе приветствовал его словами: «Блаженно чрево, родившее монаха».

Семейство Антимоновых пользовалось большим уважением в городе за любовь к дому Божию, строгость христианской жизни, безукоризненную честность, усердие к служителям алтаря и монашеству и милосердие к бедным; для раздачи милостыни у них был назначен даже особый день в неделе. Иван Васильевич — человек простой, но по своему образованный, в воспитании детей придерживался старых обычаев и требовал от них безпрекословного повиновения и такого уважения к родительскому авторитету, что дети не осмеливались садиться пред ним без позволения. Впрочем, он не прибегал к обычным в то время мерам строгости и никогда не поднимал на детей руки, потому и не удивительно, что они, при невольном страхе пред властью родителя, сердечно его любили.

Иван Иванович еще в ранней юности отличался скромностью, любил уединение и старался уклоняться от товарищеских игр и увеселений.

Молчаливость, не позволявшая ему сказать пустого слова, не мешала, однако, подчас проявляться его природной веселости.

Простота при ясном уме давала Ивану Ивановичу возможность быть в самых близких отношениях с простым народом, с которым он имел дело, когда, по достижении зрелого возраста, начал помогать отцу в его торговых занятиях. Он имел на подчиненных ему рабочих людей самое благоприятное влияние в нравственном отношении, внушая им страх Божий, когда при расчете вступал с ними в беседу. Так, он отучал их от божбы. Сердечная доброта и справедливость самым лучшим образом уживались в душе его, проявляясь во всех более или менее важных обстоятельствах его жизни.

Твердость его характера выразилась особенно в мужественном перенесении всяких лишений и подвигов во имя религиозных целей в продолжение девятнадцати лет до поступления в монастырь. Сохранилось предание, что он в то время, ежедневно становясь на молитву, полагал по тысяче поклонов. Но воздержание свое и подвиги он старался тщательно скрывать от домашних и успевал в этом. В скоромные дни он умел обходиться без мяса, не будучи замеченным. Особенная ревность к посещению храма Божия, поощряемая благочестивым дедом, возбудила в нем любовь к церковному пению, в котором он принимал участие, стоя на клиросе, а для большего упражнения собирал по праздникам певчих на дом, устраивал хоры и изучал ноты, из которых некоторые впоследствии даже взял с собой в монастырь.

Твердая вера в Промысл Божий возгревалась в нем многими знаменательными событиями в его жизни. Так однажды, когда в праздник пришлось ему по необходимости перевесить товар, внезапно обрушилась перекладина, на которой были утверждены весы, и Ивану Ивановичу грозила смерть, но тяжелое железное коромысло, весом в пятнадцать пудов, не задев его, упало к его ногам. С тех пор он дал обет не работать более по праздникам.

Послушание воле родительской было у него всегда на первом плане. При нарождавшемся желании удалиться от мирских соблазнов, не скоро, впрочем, Иван Иванович последовал влечению своего сердца. Препятствием к тому служило для молодого человека, во-первых, то, что родителем его возложены были теперь на него все хозяйственные дела, и потому отец его никак не согласился бы отпустить его в монастырь, хотя бы тот и стал проситься, а во-вторых, перемена жизни приводила его в недоумение: как это сделать, и послужит ли это ему на пользу. Так он колебался до 36-летнего возраста и ожидал особенного указания Промысла Божия.

Таким указанием он счел неудачное свое сватовство. Неоднократно родитель Ивана Ивановича предлагал ему вступит в брак. Находились и невесты, но каждый раз сватовство его, по некоторым причинам, расстраивалось. После- этого он уже окончательно решился привести в исполнение свое заветное решение идти в монастырь.

Нужно заметить, что незадолго перед тем старший брат его Михаил Иванович уже вступил в монашество в знаменитую своими духовно опытными старцами Оптину Пустынь. И вот Иван Иванович обратился теперь к нему с просьбой, дать ему совет насчет поступления в обитель. Брат решительно отказался исполнить его желание, считая необходимым, чтобы в таком важном деле каждый сам был решителем своей судьбы, действуя свободно, по призванию Божию. С тех пор как Михаил Иванович устроился в Оптиной, Иван Иванович, посещая брата, имел случай лично познакомиться с ее великими старцами. Впоследствии он сам рассказывал, какое глубокое впечатление произвела на него прозорливость старца Льва. Старец, выслушав его с отеческой любовью, очень утешил своей беседой и, отпуская, предсказал, что со временем и он будет в монашестве. Такое же расположение было у него и к другим оптинским старцам, настоятелю преп. Моисею и братскому духовнику преп. Макарию, с которым Иван Иванович был даже в переписке. Старцы, в свою очередь, питали к Ивану Ивановичу любовь за его доверие к ним и простоту.

В 1847 году, когда родитель послал Ивана Ивановича по торговым делам на Украину, последний, исполнив возложенное на него поручение, решился уже безповоротно бежать в Оптину Пустынь, и таким образом сразу порвал привязанность к родным. Написав письмо к родителю с известием о своем решении, он отправился в Оптину. Как гром поразила Ивана Васильевича весть о решении сына.

Прибыв в Оптину, Иван Иванович не застал в ней более ни своего брата (он был переведен в то время в Тихонову Пустынь, а затем перешел в Киево-Печерскую Лавру, где был в сане архимандрита и наместника Лавры и почил о Господе), ни первого своего старца преп. Льва, скончавшегося 11 октября 1841 года. Обителью управлял преп. Моисей. По совету преп. Макария и с позволения отца игумена, Иван Иванович поступил первоначально в скит. Не трудно было Ивану Ивановичу подчинить свою волю старцу, которого он знал, уважал и сердечно любил, еще будучи в миру.

По поступлении в скит, молодого послушника Иоанна поместили сначала на пасеке и, по монастырскому обыкновению, назначили ему послушание печь хлебы, которое он выполнял с ревностью около года, затем некоторое время был поваром. Обладая необыкновенно крепким здоровьем и наделенный от природы большой телесной силой, Иван Иванович никогда не отказывался от общих братских послушаний, и вместе с братией убирал покос, в свое время рыл картофель, рубил капусту и пр.

Но оставив жизнь мирскую, ради Бога и спасения своей души, без родительского соизволения и благословения, Иван Иванович не мог быть вполне спокоен, а потому, прожив в скиту с год, он, по совету старца Макария и даже с ним вместе, отправился к Курск для испрошения у своего отца прощения в самовольном поступке. По молитвам старца и при его содействии, Господь помог восстановить мирные отношения между родителем и сыном.

Переведенный в другую келью, внутрь скита, он вместе с соседом своим отцом Ю., к которому питал постоянную любовь и дружбу, занимался келейно переплетом книг, продолжая, вместе с тем, ходить и на общие братские послушания. Неся с усердием внешние труды, новоначальный послушник не забывал и внутреннего своего устроения, неопустительно посещал все службы Божии, отправлявшиеся в скиту, и делал это с таким усердием, что всегда являлся первым и уходил последним, сохраняя, большей частью, свойственное ему молчание до начала правила или церковной службы, возгревая дух свой молитвой. Молодой подвижник старался в то же время сохранять мир ко всей братии, чем, в свою очередь, заслужил общую любовь и уважение. Особенной дружбы он не имел ни с кем, за исключением одного лишь вышеуказанного соседа, отца Ю., да жившего в то время на покое в скиту игумена Варлаама, отличавшегося высокоподвижнической жизнью, делателя умной молитвы Иисусовой.

Не без искушений, конечно, жил молодой подвижник в скитском безмолвии. Сам он рассказывал, что исконный враг рода человеческого сильно возмущал его душу помыслами — оставить святую обитель.

Вместе с усердной молитвой молодому подвижнику помогало низлагать хитрости врага непрестанное откровение помыслов старцу. Так однажды, боримый помыслом тщеславия о своем приятном голосе, он поспешил исповедать его старцу, но последний смирил его указанием на пример быка, который, обладая гораздо более громким басом, не гордится им.

Смиряя дух, молодой подвижник непрестанно порабощал ему тело, удручая его подвигами поста.

Обстановка его кельи отличалась необыкновенной простотой. Даже сколько-нибудь ценных икон у него в келье не было. Постепенно, с облечением в рясофор, пострижением в мантию, а затем и посвящением в священный сан, он усугублял строгость своего поведения.

В 1854 году 5 октября он принял постриг в мантию, а вместе и новое имя Исаакий. С этого времени он оставил даже невинные шутки, к которым имел способность по своему природному остроумию и которыми прежде любил иногда увеселять братию, и вообще заметно уклонялся от всяких излишних бесед. Смиренный подвижник, думавший лишь о спасении души своей, всеми силами старался избегать славы мира сего, уклоняясь даже от принятия сана священства, и только по убеждению своего духовного отца, старца Макария, против воли, со слезами согласился на посвящение. Вследствие чего и рукоположен был сначала в иеродиакона, в 1855 году 19 июня, а затем и во иеромонаха, 8 июля 1858 года.

Приняв сан священства, преп. Исаакий нисколько не изменил своей подвижнической жизни.

В 1860 году старец отец Макарий, предвидя близкую кончину настоятеля Оптиной Пустыни престарелого подвижника преп. Моисея и сам чувствуя оскудение сил телесных, отправился в Москву к Московскому митрополиту Филарету. Милостиво принятый митрополитом преп. Макарий, между прочим, выразил ему свое желание, чтобы место настоятеля в Оптиной Пустыни, по кончине преп. Моисея, занял скитский иеромонах Исаакий, описав при этом его нравственный облик. Владыка вполне одобрил мнение старца Макария, и с тех пор избрание преп. Исаакия в настоятели было уже делом решенным. Когда слух об этом дошел до смиренного преп. Исаакия, он тотчас отправился к старцу, прося в этом деле его совета и стараясь отклонить состоявшееся назначение. Но преп. Макарий ответил ему: «Ну что ж, что ж? Если воля Божия будет на это, и будут тебя избирать, то не отказывайся. Только не гордись! Иди!» Такое же расположение в пользу преп. Исаакия было заметно и в самом настоятеле преп. Моисее.

В конце 1860 года 7 сентября великий старец о. Макарий, после долгих трудов и подвигов, в Бозе почил, оставив преп. Исаакия на попечение своего присного ученика и преемника великого старца Амвросия.

Два года спустя после кончины старца Макария, в 1862 году, скончался и преп. Моисей, и преп. Исаакию пришлось заместить его в управлении обителью. Трудно было смиренному подвижнику, любителю безмолвия, проводившему большую часть времени в чтении творений св. отцов-подвижников, в которые он любил углубляться и размышлять в уединении, принять на себя бремя правления обителью, сопряженное с постоянными заботами и пребыванием в молве. Горькие жалобы его на свою участь вызвали высокодуховное послание со стороны его старшего брата, бывшего в то время уже наместником Киево-Печерской Лавры, о. архимандрита Мелетия, полное мудрых советов о достойном управлении обителью после такого примерного пастыря, каковым был приснопамятный преп. Моисей. И преп. Исаакий во всю свою жизнь строго соблюдать заветы своего брата, особенно его совет не читать писем, получаемых братией, и очень благодарил его за сердечное к себе участие.

С самого же вступления в должность настоятеля преп. Исаакий поощряем был от высшего начальства наградами. Именно: 16 июня 1863 года он был награжден набедренником; в 1864 году 8 сентября, вследствие определения Св. Синода, возведен архиепископом Григорием в сан игумена, а в 1868 году 31 марта награжден был наперсным, от Св. Синода выдаваемым, крестом.

Оптинский настоятель преп. Исаакий говорил: «Я принял обитель с одним гривенником». Действительно, по кончине нестяжательного преп. Моисея, как рассказывали старожилы, в денежном его ящике нашли наличных денег только один гривенник, и то потому только, что он завалился где-то в трещине.

Первые дни начальства были тяжелым испытанием для преп. Исаакия и послужили к утверждению его веры в Промысл Божий о святой обители. Приходилось ему нередко плакать о невозможности содержать братию, но вдруг известие об уплате долгов ее и еще о завещании одного благочестивого жертвователя в ее пользу пятнадцати тысяч рублей рассеяли его печаль. Он возблагодарил Господа, воскликнув: «Господи, я, неблагодарный, не имея на Тебя надежды, стал было сетовать, а вот уже и помощь Тобою послана». С тех пор преп. Исаакий уже не переставал возлагать упование свое на Господа и нужд материальных более не встречал, ибо доходы монастырские видимо стали увеличиваться и уже не прекращались почти во все время его управления обителью. Причиной тому был великий старец Оптиной Пустыни преп. Амвросий, к которому во множестве стекались посетители со всех концов России и несли в обитель посильные жертвы. И еще другой старец, тогдашний скитоначальник преп. Иларион, имевший много духовных детей, из коих некоторые были весьма состоятельны, также немало помогал настоятелю в материальном отношении.

Прежде всего преп. Исаакий занялся достройкой не оконченного при преп. Моисее храма во имя Всех Святых, что на новом кладбище. Затем, в конце шестидесятых годов, он в Казанском соборе вновь устроил иконостас, а в Введенском перестроил старый и сделал новые полы. Впоследствии он значительно расширил Казанский собор со стороны паперти, устроив во вновь приделанной части его хоры и помещение для ризницы, а внизу — подвал. Вся стенная живопись в обоих храмах, как и в верхних ярусах обоих иконостасов, была произведена вновь.

В 1874 году, по завещанию скитоначальника, преп. Илариона, скончавшегося в 1873 году, преп. Исаакий приступил к постройке новой больницы и на пожертвованные, отчасти самим преп. Иларионом, отчасти его почитателями, деньги выстроил вне монастырских стен большое здание для больницы, с церковью во имя св. Илариона Великого. Впоследствии она была расписана внутри. При больнице имелась аптека, снабженная всеми необходимыми медицинскими средствами, для общего безплатного пользования братии и посетителей обители, находящаяся под непосредственным ведением врачей из числа братства.

В том же году, по совету старца преп. Амвросия, преп. игумен Исаакий обратил внимание на книжную лавку.

В начале восьмидесятых годов пришла старцу Амвросию мысль, вследствие его великого усердия к своим двум ангелам — монашескому и мирскому, т.е. Святителю Амвросию Медиоланскому и благоверному князю Александру Невскому, устроить в монастыре в честь этих святых особые приделы. Удобнее для сего места не представлялось, кроме рухлядного корпуса. И вот старец и настоятель, по обоюдному согласию, решились: первый перестроить рухлядный корпус на церковь, а последний, на счет монастырских сумм, устроить новое, более удобное помещение для рухлядной, тем более что прежнее помещение было уже и тесно. Вскоре слова их перешли в дело.

Преп. Исаакием затем докончена была постройка водопровода и воздвигнуты здания, новой гостиницы, хлебной, настоятельской кухни, братской, прачечной; переделаны булочная, братский корпус против Казанского собора, настоятельские покои, скотный двор и старые гостиницы по обеим сторонам св. ворот. При нем же в скиту, впрочем на скитские средства, устроен был придел во имя преп. Макария Египетского, в память почившего старца о. Макария, а впоследствии в монастыре, при деятельном участии монаха Оптиной Пустыни Иринарха (Субботина), приобретен большой колокол в семьсот пятьдесят пудов. Сверх всего исчисленного, преп. Исаакий, по благословению преосвященного Григория II, на пожертвованные в обитель деньги озаботился обезпечить ее строевым лесом и топливом, в которых Оптина Пустынь очень нуждалась. Была в обители такая скудость и нужда, что каждый брат сам для себя приобретал дрова на целый год, собирая их в прилегающем к монастырю помещичьем лесу. Чтобы увеличить припасы, необходимые для содержания рогатого скота и лошадей, преп. Исаакий разработал болотистую почву по реке Жиздре, пожертвованную обители еще прежде от казны и носящую название рыбной ловли, где вследствие этой разработки образовались богатые луга; прикупил к сему и еще пятьдесят десятин. Им же приобретены луговые участки на Волховской мельнице, пожертвованные в монастырь одной благодетельницей.

Большую нужду терпела обитель в восковых свечах для церковного употребления. Тогда преп. Исаакий пришел к мысли о необходимости устроить в монастыре собственный свечной завод, где можно было бы приготовлять свечи, согласно требованиям церковных правил, т.е. из чистого воска. Завод начал действовать с 1865 года, получая воск самого лучшего качества из Курска через посредство родственников преп. Исаакия. Дело пошло очень хорошо, вполне удовлетворяя потребности Оптинских храмов Божиих в монастыре и скиту.

К чести преп. Исаакия относится и то еще, что он поощрял усердие о. казначея Флавиана разводить в обители сады и огороды. Этот о. казначей был деятельным помощником преп. Исаакия во всех его трудах и заботах о материальном благо- устроении и обезпечении обители. О. Флавиан был неутомимый труженик на ниве Божией, которого преподобный ценил весьма высоко, любил и уважал до самой его кончины, последовавшей 30 мая 1890 года. В отношении же письмоводства главным помощником преп. Исаакия был его письмоводитель иеромонах о. Макарий Струков, впоследствии архимандрит, настоятель Можайского Лужецкого монастыря. И о. Исаакий до конца жизни своей относился к нему с благодарностью и сердечным расположением, высоко ценя его 25-летние труды для обители. Таким образом, деятельность преп. Исаакия на пользу св. обители с внешней стороны почти не отличалась от деятельности предшественника его, преп. Моисея. Разница только в том, что при преп. Исаакии обитель внешне устроилась, когда у нее уже были достаточные средства, а преп. Моисей во все время своего настоятельствования, по его собственному выражению, был «богат только нищетою».

Но, если преп. Исаакий обращал такое большое внимание на внешнее благоустройство монастыря, то тем большее попечение имел он о внутреннем благоустроении насельников его, которое после преп. Моисея было в цветущем состоянии, причем духовные силы преимущественно сосредоточены были в скиту, откуда, как светлое солнце, сияло самое старчество, столь прославившее Оптину Пустынь. Здесь во главе духовных подвижников стоял великий ученик блаженного старца Макария — старец о. Амвросий.

Преп. Амвросий вполне заменил для преп. Исаакия его духовного отца и руководителя, покойного старца Макария. Мир и согласие, царствовавшие в обители, свидетельствовали о благотворном влиянии, которое имело старчество среди ее сынов, насаждая в них добродетели любви и послушания.

Возлагая на старца духовное окормление братии, преп. Исаакий и сам не оставлял руководствовать их к добродетельной жизни и с этой целью, при каждом удобном случае, обращался к ним с приличными наставлениями. Наставления эти были просты, тем не менее назидательны и действенны.

Глубоко сознавал тяжкую ответственность настоятеля пред судом Божиим за каждого брата, оставленного им без вразумления. Если в ком-либо замечалось ослабление усердия к иноческим подвигам, преп. Исаакий призывал его к себе, напоминал ему обязанность инока и цель, с которой каждый оставляет мирскую жизнь, а равно обеты, данные им при пострижении, и возбуждал в нем усердие к дальнейшему прохождению принятого на себя подвига.

Особенное внимание обращал преп. Исаакий на неопустительное посещение братиями храма Божия. Еще живя в скиту, в разговорах с насельниками, тех, кои без нужды выходили из храма не дождавшись окончания службы, он уподоблял предателю Иуде.

Возгревая же ревность братии к общественной молитве, преп. Исаакий говорил: «За это вас Царица Небесная не оставит и пошлет Свою милость», причем собственным исправным посещением церковных служб сам первый подавал всем добрый пример.

За неопустительным соблюдением церковного устава, а равно за благоговейным отправлением служб церковных, неспешным чтением и чинным стоянием братий в храме преп. Исаакий наблюдал и сам непосредственно, и чрез уставщика и благочинного. Считая праздность матерью пороков, он ревностных поощрял, а ленивым угрожал праведным судом Божиим. «Бог накажет за леность», — говорил он, возбуждая их усердие. Если кто-либо изъявлял свое неудовольствие тяжестью или неудобством порученного ему послушания и роптал на монастырские порядки, преп. Исаакий обыкновенно отвечал: «Брат! Возьми мои ключи и начальствуй, а я пойду исполнять твое послушание», — и таким образом усовещивал и вразумлял непокорного. Вообще преподобный требовал от братии безпрекословного повиновения воле начальства, считая послушание высшею добродетелью инока.

Стяжав долгим навыком благодатное смирение и считая это необходимым для спасения, преп. Исаакий не благоволил к тем из братий, в ком замечал гордость или тщеславие: желание выказать свои таланты пред ним или пред братией.

Особенно преследовал преп. Исаакий дерзость и упрямство, причем, если брат после старческих внушений и наложенного на него наказания не исправлялся, то он высылал его из обители.

Заботясь о нравственном преуспеянии братства, преподобный Исаакий не любил отпускать кого-либо из стен обители даже на богомолье, особенно на долгий срок.

Обращая, таким образом, главное внимание на внутреннюю жизнь инока, преп. Исаакий требовал исполнения и наружного благочиния.

Излишнего винопития терпеть не мог.

Не любя свободного обращения братии с мирянами, а равно празднословных бесед, он строго воспрещал, особенно молодым послушникам, ходить без нужды в гостиницу, принимать по кельям мирских посетителей.

Для лучшего наблюдения за поведением братии, преп. Исаакий посещал иногда кельи, преследуя при этом всякое излишество. Так раз, войдя к одному монаху и увидев постланный у его кровати половик из серого сукна, он сказал: «Это излишество, достаточно постлать рядно».

Простота обращения преп. Исаакия с братиями была поразительна. Вне начальственных отношений он считал всех как бы равными себе; не стеснялся сажать своих монахов рядом с собою пить чай или беседовать. Если во время своих неоднократных поездок на монастырские дачи встречал там кого-либо из иноков, приехавших туда же по делу, иногда с ними шутил. «Что, разве со мною конфузно?», — бывало, скажет он монаху, если тот из почтения к настоятелю хочет удалиться в отдельное помещение. Отличаясь же в отношении к братии простотой и смирением, преп. Исаакий нередко выказывал нежную отеческую заботливость.

Впрочем, особенной любви к кому-либо старался не выказывать, дабы не возбудить зависти в других, а отличаемого брата не привести в гордость. Оценивая столь мудрое и любвеобильное отношение к себе старца-настоятеля, братия, в свою очередь, питала к нему нелицемерную любовь и уважение как к строгому начальнику и любвеобильному отцу, называя его в домашних беседах не иначе как «дедушкой». Веря в благодатную силу молитв своего «дедушки», некоторые иноки случавшийся благополучный исход из тесных обстоятельств приписывали ей. Так, один монах, будучи в опасности погибнуть при переправе через реку осенью, когда лед был еще не крепок, призвав на помощь молитвы своего «дедушки», избавился от опасности. Многие признавали силу действенности его слова, по которой иноки, входя к нему часто очень расстроенными, выходили вполне покойными, забыв все свои скорби. «Какие у нас скорби? — говорил при этом преп. Исаакий, — у нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, обо всем забота, а у нас что? Полно Бога гневать, надо только благодарить Его — живем на всем готовом».

При приеме в монастырь желавшего поступить в число братства Преп. Исаакий руководствовался обычаем, установившимся еще при преподобном Моисее, по которому они принимались по благословению старца и с согласия настоятеля. Послушников из других монастырей, по совету старца и собственному убеждению, преп. Исаакий принимал только в самых исключительных случаях, зная, что поступающие из чужих обителей или не могут свыкнуться с оптинскими порядками, или, что еще хуже, станут возмущать мир братии, который для настоятеля был дороже всего. Престарелых и немощных, но состоятельных людей принимал с денежным вкладом, будучи убежден, что монах сам должен питать себя или трудами рук, или взносом в обитель приличного обезпечения; к неимущим же, в ком замечал горячее усердие и ревность к иночеству, оказывал снисхождение. Относясь с искренним расположением к каждому сыну обители, как своему чаду духовному, преп. Исаакий не делал резких сословных различий, хотя и снисходил, по возможности, к немощам брата, и старался с каждым поступать сообразно его духовному устроению и даже мирским привычкам. Впрочем, при случае он не стеснялся делать всем замечания и выговоры, иногда довольно в резкой форме.

При постриге в монашество или посвящении в священный сан преп. Исаакий опять руководствовался советами старца, без которого не приступал никогда ни к какому важному делу по обители.

К присылаемым в Оптину Пустынь под начало на исправление преподобный относился с отеческим попечением и Заботливостью.

Таким образом, в продолжение своего долгого, почти 32-летнего, управления обителью преп. Исаакий всячески старался поддерживать все добрые, завещанные оптинскими старцами предания, заботясь о духовном преуспеянии вверенной его попечению братии.

Оптина Пустынь, прославленная старчеством, привлекала в недра свои толпы богомольцев разных состояний. И если старец Амвросий с христианской любовью относился ко всем посетителям: утешал скорбящих, наставлял сомневавшихся в вере, разрешал житейские недоумения и вообще старался благотворить всякому нуждающемуся, то настоятель преп. Исаакий, со своей стороны, заботился о том, чтобы доставлять старцу всевозможные удобства для его многотрудного и многополезного служения людям. С этой целью, для лучшего помещения посетителей, он выстроил новую гостиницу, переделал старые, снабдив их возможными удобствами.

Дабы успокоить монахинь из разных монастырей, находившихся под духовным руководством старца и во множестве посещавших обитель, преп. Исаакий прибавил лишний корпус к бывшим прежде и благословлял им жить по нескольку дней безвозмездно. Для странников, убогих и неимущих преподобный построил особое здание странноприимной, где, по его распоряжению, кормили их каждую субботу человек по триста, раздавая при этом милостыню. Кроме того, каждый день, после братской трапезы, предлагалась безвозмездно другая трапеза посетителям. Бедных же жителей Козельска преп. Исаакий ежегодно снабжал лесом для устройства домов, так что большая часть их, построенная возле реки, воздвигнута с помощью о. Исаакия. Он же благословлял им собирать сучья для топлива в монастырском лесу. Облагодетельствованные жители города относились к нему и к обители с благодарностью, любовью и уважением.

Проживали тут же и семейные люди: иные временно, а иные и совсем оставались, внося в обитель за помещение установленную плату. Настоятель относился к ним с большим почтением и предупредительностью, не стесняя ни в чем необходимом и изредка навещая их, в особенности в великие праздники, — Рождества Христова и Пасхи.

К местным епархиальным архипастырям преп. Исаакий относился с примерной покорностью и сыновней преданностью. Особенное благоговение он питал к архиепископу Григорию II, каждое слово которого считал выражением воли Божией.

К мысли старца Амвросия об устройстве Шамординской женской общины преп. Исаакий на первых порах отнесся было не совсем благоприятно, опасаясь близости общины к Оптиной Пустыни. Но успокоенный преосвященным Владимиром, который сам ездил осматривать место, предназначавшееся для обители, и не нашел его слишком близким, преп. Исаакий совершенно переменил свой взгляд. Назначенный же благочинным Шамординской общины и утешенный доверием владыки при ее открытии, когда последний поручил ему наблюдение за установлением в ней монастырского порядка, он начал относиться к ней с теплым чувством. Снисходительным к Шамордину и попечительным оставался преп. Исаакий до самой своей кончины. Так, когда преосвященный Виталий, под влиянием доносов и разных неосновательных толков против преп. Амвросия, решился воспрепятствовать всякому общению Шамординской общины с Оптиной, преп. Исаакий, несмотря на неудовольствие владыки, первый подал голос в защиту сестер, объяснив преосвященному, что они не могут обходиться без старческого руководства, особенно если обитель их основана на началах старчества, а потому просил разрешения послать к ним Духовника из Оптиной. Из внимания к его Ходатайству и по другим соображениям владыка впоследствии отменил свое распоряжение. Но еще и до этого преп. Исаакий не стеснялся посылать в общину монахов, понимающих хозяйство, для окончания некоторых начатых дел, о чем просили его сестры и завещал покойный старец.

Преп. Исаакий вставал в двенадцать часов ночи, исполнял положенное в скиту келейное правило, и затем уже шел к утрени. К ранней обедне он ходил постоянно, причем не любил, чтобы служба начиналась без него. Обыкновенно он поминал во время проскомидии всех своих родственников и благодетелей обители. Во время поздней обедни и после полуденного краткого отдыха принимал посетителей или ходил по работам, а при первом ударе колокола к вечерне спешил опять в храм Божий. Когда по воскресным, великим праздникам и торжественным дням преп. Исаакий совершал Божественную службу, сослужившие с ним замечали, что во время главных моментов Богослужения он исполнялся чувством особенного благоговения, причем голос его от умиления прерывался.

Только за год до кончины, при истощении телесных сил, стал присаживаться во время причастного стиха и при разоблачении, когда служил. Относясь сам с примерным благоговением к Божественной службе, он не любил, чтобы и другие совершали ее поспешно и невнимательно. Великим постом, несмотря на старость и слабость свою, канон св. Андрея Критского на первой седмице, первые Евангелия на часах Страстной и утренний канон преп. Исаакий читал всегда сам, причем с умилением, твердым голосом, пел светилен: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный...» Несмотря на глубокую старость, голос его был настолько тверд и силен, что каждое слово, произносимое им при чтении, например, молитвы в день святой Пятидесятницы, внятно раздавалось по всему храму, и чтение его было глубоко прочувствовано.

В одежде преп. Исаакий не отличался от прочей братии. Простой поношенный подрясник, в котором он обыкновенно всегда одет был дома, мухояровая ряса и такая же мантия, в. которой ходил для служения служб церковных, были обычным его одеянием. Сам чинил себе носки. Между тем, ноги его всегда покрыты были значительными мозолями, на которые он, впрочем, не обращал большого внимания.

В пище преп. Исаакий был очень воздержен, не допуская себе послабления. Он всегда ходил вместе с братиями, в общую трапезу.

Посты он соблюдал очень строго. Сохраняя обычную свою молчаливость, преп. Исаакий не нарушал ее даже и при многолюдных собраниях. Так однажды, в присутствии архиерея, на обеде в Шамордине, когда он, по своему обыкновению, молчал, владыка предложил ему принять участие в беседе. Он же ответствовал, что принимает участие тем, что слушает других, ибо надо же кому- нибудь исполнять и эту обязанность.

Каждую субботу накануне служения, он, по обычаю, отправлялся для исповеди в скит, и здесь, сидя в приемной старца преп. Амвросия вместе с другими посетителями, смиренно дожидался очереди, которая иногда доходила до него нескоро. Не изменил он своему обыкновению и после кончины уважаемого старца, продолжая, несмотря на ослабление своих телесных сил, аккуратно посещать его преемника преп. Иосифа, хотя он был из числа постриженников преподобного. Только незадолго до кончины, когда уже силы совсем стали оставлять его, он стал приглашать нового старца к себе. Каждое важное монастырское дело преп. Исаакий решал не иначе, как с советом старца, отсекая при этом собственную волю. Таким глубоким смирением преп. Исаакий подавал пример братии.

Нестяжательность преподобного особенно выказалась после блаженной его кончины: от него ничего не осталось, тогда как он в свое время был человек богатый и имел свои порядочные средства.

Кроме общего благотворения нищим от обители, преп. Исаакий и сам от себя раздавал щедрую милостыню, стараясь всячески утаить свое доброе дело.

Вполне отрекшись от мира и всех его прелестей, преп. Исаакий относился к наградам и повышениям совершенно равнодушно, и даже иногда уклонялся от них. Так, когда в начале семидесятых годов ему предложили сан архимандрита, он, по своему смирению, отказался от него, и потому, вместо архимандритства, был награжден палицей 9 июня 1872 года.

В 1885 году преп. Исаакий был представлен и возведен в сан архимандрита уже без предварительного его согласия. В свое время он получал и ордена: св. Анны 3-й и 2-й степени и св. Владимира 4-й и 3-й степеней. Последняя награда была пожалована ему за несколько месяцев до его блаженной кончины.

31 мая 1890 года скончался неутомимый сотрудник преп. Исаакия, казначей обители иеромонах Флавиан, помогавший ему в управлении монастырем почти все время его настоятельства, и с тех пор престарелому настоятелю пришлось испытать много разных скорбей. Думая видеть достойного преемника почившему о. казначею и деятельного себе помощника в лице своего письмоводителя, иеромонаха о. Макария, преп. Исаакий желал поручить ему казначейскую должность, но братство избрало другого, чему не мог противоречить и старец Амвросий. Это было первым поводом к огорчению для престарелого начальника. Затем сильно подействовал на него отъезд старца Амвросия в Шамординскую общину. К этим скорбям преп. Исаакия присоединялись и еще следующие: по удалении старца из Оптиной, доходы ее тотчас же стали сокращаться, так что настоятель по необходимости стал входить в долги, которых к концу его жизни накопилось уже тысяч до десяти. В разговорах с некоторыми преп. Исаакий высказывался так: «Двадцать девять лет провел я настоятелем при старце, и скорбей не видал, теперь же, должно быть, угодно Господу посетить меня, грешного, скорбями».

Здоровье его начало понемногу надламываться. Он пожелал келейно принять пострижение в схиму, которое и совершил над ним братский духовник, скитоначальник преп. Анатолий.

Вскоре затем на преп. Исаакия последовали тайные доносы, что будто бы он, по преклонности лет, не способен управлять монастырем. Введенный этими доносами в заблуждение, преосвященный Виталий распорядился, чтобы составлен был собор из семи старших иеромонахов, который разделял бы с преп. Исаакием бремя правления. Огорченный таким недоверием владыки, преподобный хотел было совсем оставить начальство, и только усиленные просьбы братии удержали его от этого намерения. Собор этот в скором времени был упразднен. Следствие же, произведенное благочинным монастырей, настоятелем Тихоновой Пустыни архимандритом Моисеем, показало единодушное признание всего братства, что настоятель их, преп. Исаакий, всегда был и есть примерного поведения и к управлению монастырем способен. Почему преосвященный Виталий снова стал оказывать свое благоволение преподобному.

Искушаемый столь тяжкими скорбями, твердый подвижник, благодушным терпением их приготовлялся в последние годы к переселению в вечность, и лишь за год до кончины, вполне успокоенный, в мире доживал дни своего земного странствования.

В июне 1894 года началась у него предсмертная болезнь — дизентерия.

Утешение его составляли молитва и св. иконы, которые по временам приносили к нему из Козельска и из своей обители. Он был покоен духом, впрочем, готовился к исходу из сей жизни не без страха, который был постоянным спутником его жизни. «Страшно умирать. Как явлюсь пред лицом Божиим и на Страшный суд Его, а сего не минуешь», — говаривал он всегда. За месяц до кончины он передал управление монастырем отцу казначею.

Стекались для прощания с ним как братия, так и посторонние посетители. Последнее его наставление ко всем вообще братиям, из которых многие спрашивали его: «Как, батюшка, жить после вас?», — было следующее: «Живите по совести и просите помощи у Царицы Небесной, и все будет хорошо». Многие из прощавшихся с ним плакали.

20 августа с преп. Исаакием случился удар и с этих пор он уже не мог говорить. К вечеру 22 августа дыхание его сделалось реже, а в восемь часов вечера он мирно почил о Господе, в глубокой старости, восьмидесяти пяти лет от роду.