Дышите глубже, сейчас начнется

На лобовом стекле автобуса табличка с надписью – Bilwi – Аeropuerto de A. C. Sandino. Автобус пересек Никарагуа с востока на запад. Саша прикинул, что до аэропорта еще полчаса езды по городу. И там уж точно подготовлена засада. А у меня паспорт на имя фон Блута и налички не хватит, чтобы купить билет даже на местный рейс. Соскочить на полпути и забежать в российское посольство? А там меня ждут? Это вряд ли. Они несколько дней будут проверять. Посольство – это не лучший вариант. Но это лучше, чем залечь на дно и выбираться самому. Это займет несколько месяцев. А у меня их нет.

Саша достал «Филипс». Набрал СМС «mapache orificio»и отправил на номер, с которого пришло сообщение «Бишоп». Это группа прикрытия. Они где-то рядом, видят меня. Оценивают ситуацию. Заодно составляют базу всех агентов, используя меня как живца. Не могу сказать, что это приятно.

В ответ на СМС пришел ответ: Хуан Пабло-2 ав. 24 77.

Саша понял, что надо соскочить и идти в сторону озера Манагуа, пересечь писта Хуан-Пабло-два, выйти на Авенида 24 и зайти в дом 77.

Автобус пробирался по городу. Вот он свернул на дорогу Централ-Америка.

Он пробрался к водителю и тронул его за плечо.

– Se detiene aquí, amigo! Voy a estar aquí en el momento. Que tenga un buen día!

Следом за Сашей выскочили из автобуса молодая женщина и старик, которого водитель поторапливал и говорил, что тут нет официальной остановки.

Это показалось Саше подозрительным. Если они его вели, то должны были передать дальше уже в аэропорту. Сойдя сейчас, он опять нарушил их планы.

Саша двинулся через писта Хуан-Пабло, стараясь делать это так, будто он тут все знает наизусть. Он не останавливался, не пытался сориентироваться. Проходя перекрестки, вылавливал взглядом любые таблички. После пересечения одного из перекрестков пискнул «Филипс». СМС: «+1, a la derecha, anciano – Obispo».

Вот, значит, кто меня ведет? И старик этот, наверное, фальшивый.

На следующем перекрестке Саша свернул направо. За заборами приличные двух-трехэтажные особнячки. На одном заборе приколочен фанерный щит с повернутыми навстречу друг другу лезвиями стилизованными томагавками. 77. Понятно.

Сзади кто-то захрипел, и Саша услышал:

– Ayuda! Yo suspiro!

Он прикинулся глухим. На улице были еще люди. Вообще людей немало. Но все стояли или сидели у своих домов. Бегали по улице мальчишки.

Старик решил привлечь внимание глупого немца-самаритянина, который однажды уже совершил подобную ошибку в самолете. Наивный. Там все было по-честному.

Саша толкнул калитку в заборе дома 77.

Его встретили крепкие ребята в белых футболках. Погранцы или охранники, похоже, этот особнячок – конспиративная квартира ГРУ или ФСБ.

– Qué desea, señor? – акцент был такой выразительности, что сомнений не было, это свои, русские.

– Парни, – сказал Саша по-русски негромко, – там дед из наружки просит помочь, пойдем, поможем?

– Назовите себя, – не дрогнув лицом, сказал уже по-русски один из парней.

– Личный номер или прикрытие?

– Неважно.

– Питер фон Блут.

– Мы вас ждем, герр Питер, заходите. Старику сейчас помогут!

Саша оглянулся, но коварного деда, зовущего на помощь, уже не было на улице. Мимо Саши в калитку проскользнула та самая девица, что сошла с автобуса вместе с ним. Она улыбнулась, снимая шляпу, в ее лице было что-то азиатское, но не индейское.

Его проводили в дом. Встречавшие на входе офицеры ФСБ остались во дворе.

Саша нашел глазами удобный диван в широком зале и, повесив шляпу на вешалку в прихожей, направился к нему, но прилечь или даже присесть не успел.

Из боковой двери в зал вышел мужчина в белом костюме, под легким пиджаком белая футболка, на ногах светлые мокасины с дырочками. Он протянул удостоверение Саше.

– Подполковник Самарский Степан Иванович.

Саша стянул с себя накидку типа пончо и произнес:

– Старший мичман Степанов. Так это вы – смежник?

– Мы, – сказал Самарский. – Вы молодец, мичман. Благодаря вам мы вскрыли огромную сеть резидентуры США в Никарагуа. Не думаю, что они скоро это поймут. За двое суток с момента вашего прилета… да вы садитесь. Так вот, за эти двое суток их активность на секретных каналах превысила все обычные передачи раз в сто. Дали вы им жару. Они ведь не сразу поняли, что дело имеют с профессионалом. А когда поняли, то довольно долго разбирались – чьим? И только когда до них дошло, что вы не из ЕС, приняли решение вас брать. Но брать тихо и аккуратно, не привлекая внимания местных, с которыми вы фантастически быстро нашли общий язык. И вот как такого брать? Тем более что вы постоянно совершали неожиданные поступки.

Полковник явно веселился.

– Но не все наши сотрудники оценили ваш талант.

– Мое начальство ругалось? – спросил Саша.

– Было… да. Не волнуйтесь, мы им объяснили, что не так уж все плохо.

– Что теперь волноваться? – пожал плечами Саша. – Как я попаду домой?

– Сейчас переоденетесь, поужинаете, и вас отвезут в аэропорт «Сандино». Там спецбортом на «Ан-26» перевезут в Гавану. Завтра в нашем посольстве получите документы, завтра же к вечеру уже будете в Москве.

– Мне надо в Питер.

– Чартер летит в Москву. До Питера уже сами доберетесь.

– Здесь есть Интернет?

Подполковник указал на одну из дверей.

– Там есть все. Этот канал напрямую подключен к российским серверам. ДНС привязан к Томску.

Саша усмехнулся. Это круто. Отследить такую точку невозможно. На карте это место находится посередине России.

Он открыл Яндекс и на Танин телефон отправил СМС без обратного номера: «У меня все нормально, милая моя Танюшка! Завтра позвоню, поговорим. Жди меня, и я вернусь… Саша».

Подполковник не возражал. Саша обернулся к нему.

– Степан Иванович! В Типитапе стоит машина «Шевроле». Она принадлежит директору Кастильо, надо перегнать ее в Халапу и вернуть хозяину, а «Ауди» забрать и сдать здесь, в Манагуа. И еще, в шкафу у Кастильо в сервисной сумке хранится подписанная копия акта приемки оборудования. Кабинет нужно собрать. Директор ждет очень, надеется. Они там отличные специалисты. Я ведь по-честному все проверил.

– Все сделаем, не волнуйтесь, мичман. Все сделаем, – повторил он. – Мичман, вы твердо решили сменить ВУС?

– Точно. Я – в душе медик, товарищ подполковник. Думаю, с оперативной разведкой пора заканчивать.

– Ну, теперь-то уж точно. Знаешь, что самое интересное? – подполковник предложил перейти в столовую, где накрыли ужин. – Противник ведь так и не знает наверняка, чей ты агент. Может быть, только сейчас сообразят?

В девять вечера на коммуникатор пришел вызов: «Шереметьево груз. Рабочий, припадок. Встретят. Новошереметьевское шоссе 17».

Нестеров удивился. Но перезванивать не стал. Он повернулся к водителю и сказал:

– Это скоропомощной вызов. Давайте побыстрее.

Включились маяк и сирена, полетели. Навигатор вел на северо-запад. Преодолели пробку в Химках, вышли к аэропорту. Курсор показал – направо. Свернули. Дорога идет вдоль высокого забора, огораживающего летное поле. Ангары, склады, ворота. Все это освещено фонарями и фарами попутных и встречных машин, а отблески маячка отражаются в стеклах вторых этажей служебных построек. Проехали еще с километр, ворота в заборе. КПП. Навигатор уперся в этот въезд. Охрана увидела машину. Открыли ворота. Один влез в салон. Увидел Татьяну.

– Здрасте! Вы тут одна?

– Одна.

– Проезжайте! – охранник не вышел, он сел на откидное креслице у борта и скомандовал: – Вдоль забора направо, как дорога ведет.

Машина покатилась по летному полю. Кругом стояли или медленно двигались оранжевые уборочные машины.

Нестеров сказал водителю:

– Маячок выключи.

Тот выполнил приказ, но спросил:

– Зачем?

– Если там эпиприпадок – блики спровоцируют повторный приступ.

«Скорая» подкатила к огромному транспортному самолету. Охранник сказал:

– «Ан-124».

Этот самолет – как дом многоэтажный. Татьяна выволокла оранжевый сундук, но доктор перехватил.

– Кардиограф взять?

– Не спеши. Пойдем, посмотрим, что там случилось. Где больной? – спросил он встречающих рабочих.

– Мы его внутрь занесли. Бьется! – сказал кто-то из мужчин. Все они были запакованы шапками и воротниками, по самые глаза, отчего голоса звучали глухо через плотную ткань.

– Постоянно бьется? – спросил доктор. – Или с перерывами?

– С перерывами! – сказал кто-то. – Как начнет озираться, вроде оклемался, через минуту хлоп – опять!

– Вы вот что! – Нестеров старался перекричать свист ветра на огромном пандусе, по которому всей толпой поднимались внутрь самолетного чрева. – Скажите, чтобы мигалки отключили! Желтые маячки!!! Он на них реагирует!

– Нельзя отключить! – кричал, видимо, бригадир. – Пока аппарель откинута – они будут работать!

– Тогда берите моего водителя, носилки и перенесем больного в машину! Здесь осматривать нет смысла.

Через три минуты в самолет поехала «Газель». Автомобиль «Скорой помощи» внутри самолета выглядел игрушкой. Нестеров одобрил решение. Рабочего погрузили на носилки, медики забрались в салон.

Нестеров дал указание Татьяне:

– Померь ему давление, сними ЭКГ, судороги сейчас пройдут.

Сам вышел к бригаде грузчиков.

– Документы есть? Кто-то из начальства знает о ЧП?

– Да, мы отзвонились инженеру по ТБ, он велел вас вызвать. В больницу заберете?

– Заберем! У него раньше не было приступов?

– Нет. Он только что устроился на работу, первая смена. Скрыл, что ли, болезнь?

– Мог и не знать. Он пьет?

– При нас не пил, и пьяным не видели. А дома – кто знает?

– Ладно. Мы поедем на КПП, если есть паспорт или еще какие документы – пусть туда доставят, – сказал Нестеров и вернулся в машину.

Грузчик на носилках дышал ровно и приоткрыл глаза. Видно, пытался сесть, потому что руки Татьяны лежали на его плечах. Говорить он не мог или еще не решил, что сказать.

– Таня, посмотри его штаны – мокрые? Язык прикушен? И начни опрос. Оцени ориентацию. Кстати, нашатырю дай ему нюхнуть, – Нестеров усмехнулся, – свежий воздух ему сейчас не полезен.

Сам он принялся дозваниваться до центра госпитализаций.

Татьяна слышала лишь обрывки фраз.

– …Мужчина, тридцать три, эпилепсия, впервые выявлена, серия… да… нет… он с рабочего места! Нет, не отказывается! Что значит оставлять? Не могу я его оставлять! Он дает припадки один за другим! Да, лечили! Его нельзя оставлять! Ну, дайте старшего… – Нестеров прикрыл трубку рукой: – Таня! Он чего-то сообщил? Вообще говорить может?

Татьяна, державшая у носа мужчины марлевую салфетку с нашатырем, сама фыркала от запаха.

– Могу, – хрипло сказал больной, – что со мной? Где я?

– В «Скорой помощи», – сказала Татьяна. – У вас был эпилепический припадок. Раньше такие бывали?

Мужчина замолчал, осмысливая информацию. Потом ответил:

– Ничего не было. Я обследование проходил! Ребята, мне нельзя… я только что устроился на работу! Мне нельзя!

Он порывался сесть на носилках.

– Я уже в порядке. Выпустите меня!

– Я перезвоню, – сказал Нестеров, отключая коммуникатор. Он перешел из кабины в салон, уселся в изголовье носилок в кресло, где обычно сидит Татьяна.

– Мужчина! Лежите на месте. Не суетитесь. Никто насильно держать не станет. Полежите спокойно и послушайте меня. Пять минут, потом сами решите, что делать.

Услыхав мужской голос, мужчина лег. Он смотрел на доктора.

– Теперь слушай и старайся понять, – Нестеров для убедительности перешел на «ты». – Это был первый в жизни приступ, если раньше никогда не было. Почему он случился, я объясню позже. А пока отвечай на вопросы: первое, бывали ли случаи, что ты переносился во времени?

– Как это? – не понял мужчина.

– Очень просто, – терпеливо объяснил Нестеров, – вот куда-то исчезли минут десять или час? Просто не помнишь, где был и что делал это время? Бывало такое?

– Нет.

– Хорошо. Второе, ты запойно пил или пьешь, вот чтоб несколько дней подряд?

– Нет.

– Наркотики употреблял раньше, чтобы лечиться потом?

– Нет.

– Учти, я ведь это не для «протокола», я хочу понять вероятную причину твоего приступа. Электроэнцефалограмму когда-нибудь снимали? Это как ЭКГ, только с головы электроды?

– Нет.

– А говоришь, обследовался! Язык покажи!

Мужчина вывалил язык, по бокам которого шли цепочки следов от зубов с кровоизлияниями.

– Ну вот. Прикусил, и весьма крепко. Язык болит?

– Вот сейчас болит, а то не замечал, – сказал мужчина.

Нестеров принялся объяснять:

– Первый в жизни приступ эпилепсии – он не последний. Это только начало. Теперь объясню причину. Судороги вызвали два фактора – избыток кислорода в крови и мелькание желтых маячков. Вы еще настаиваете на отказе от больницы?

– Да. Я полгода ждал этой работы. И теперь все прахом? – Мужчина принялся снимать с себя электроды кардиографа.

Нестеров повернулся к водителю.

– Включи маячок, – он не стал удерживать мужчину, а, дождавшись, пока тот застегнет куртку, сказал: – У меня есть одно условие. Вы сейчас выйдете из машины и сделаете десять глубоких вдохов, после чего пойдете к своей бригаде. Если дойдете и продолжите работу, мы уезжаем, если придете в себя на носилках – едем в больницу. Идет? – Мужчина кивнул. Нестеров открыл боковую дверь. – Выходите.

– А вы мне ничего не сделаете? – спросил мужчина, глядя через дверной проем на голубые блики на снегу и стенах КПП.

– В смысле – сделать?

– Ну, лекарство…

– С какой стати? – усмехнулся Нестеров. – Если лечим, значит, вы больны, тогда едем в больницу, если здоровы, то с какой стати лечить?

Мужчина вышел из машины «Скорой», принялся дышать, как условились. После чего повернулся в сторону почти невидимой за снежной пеленой туши «АН-124». Он не прошел и пяти шагов, как его выгнуло дугой, и он повалился в сугроб.

– Таня! Конвулекс и носилки! Забираем товарища. Что и требовалось доказать в данной теореме.

– Док, а вы – провокатор, – усмехнулся водитель. – Знали, что он завалится?

– Догадывался. Если это эпилепсия, то она так сразу не отпустит, если бы дошел до самолета, то мог бы и там завалиться. Как в первый раз. Но спорить с дураками – неблагодарное дело. С ними лучше договариваться, вот как сейчас. Или не слушать вообще. Ибо слушать дурака опасно, сам дураком станешь.

Татьяна с водителем подкатили к бьющемуся в судорогах рабочему носилки на колесах. Водитель опустил их, сложив «ноги» подката, и мужчины перенесли больного. На пытавшуюся помочь Татьяну доктор цыкнул: «Не сметь!»

В салоне они сняли с мужчины куртку и рубашку с одной левой руки. Нестеров прихватил поперек груди и бедер еще дергающееся тело широкими ремнями. Роторасширителем разжал стиснутые зубы и ввел в горло воздуховод. Мужчина шумно и резко принялся дышать через силиконовую трубку.

Татьяна зажала коленями дергающуюся левую руку и поймала иглой толстенную вздувшуюся вену. Начала вводить раствор вальпроевой кислоты. По мере опорожнения шприца судороги успокаивались.

– Набери десять кубов магнезии, поставь ему кубитальный катетер и медленно введи. Я еще раз запрошу место.

Пока фельдшер Таня выполняла указание доктора, Нестеров снова включил коммуникатор.

Повторилась почти та же беседа, что и пятнадцать минут назад. Только на этот раз Нестеров сказал «серия припадков. Угроза развития эпилептического статуса». Диспетчер запросила данные больного.

– Таня, у нас есть его ФИО?

– Да, я записала, когда он пришел в себя. Совпадает с тем, что дал бригадир, – отозвалась Татьяна из салона, налаживая и подключая капельницу с физраствором. Нужды в этом препарате не было, его главная задача: медленно вливаясь по катетеру, не давать тому затромбироваться.

Нестеров вышел из машины, вошел в КПП и вышел. Вместе с ним почти сразу выскочил тот же охранник, что провожал к самолету. Он снова заглянул в салон. Хмыкнул.

– Вывозите одно живое тело? – охранник записал данные рабочего. – Пропуск надо забрать!

– Именно так. Запишите номер больницы. Передайте бригадиру и инженеру ТБ.

Татьяна пошарила по карманам рабочей куртки, достала пластиковую карту с номером. Охранник ее забрал.

Открылись ворота аэродрома, и машина «Скорой помощи» выехала на шоссе в сторону города.

По пути водитель спросил Нестерова:

– Док, а дышал он для чего?

Василий Васильевич чуть повернулся влево и сказал так, чтобы и Татьяна слышала:

– Если у человека в мозгу есть очаг судорожной активности, избыток кислорода его активизирует. Маячок запускает и усиливает судорожную реакцию.

Татьяна это уже знала. Встречалась с эпилепсией и на работе, и в городском транспорте. А Нестеров продолжал:

– Поэтому часто припадки случаются в транспорте. В метро или поездах.

Мужчина на носилках пришел в себя. Он достал изо рта воздуховод и передал Татьяне. Он больше не спорил и вообще ни о чем не спрашивал, а молча смотрел в потолок «Газели». Думал, видимо, как ему теперь жить.