Полюбите свои ноги!

Ехать на машине в «Ринкон Халапеньо» или идти пешком? Однозначно на машине, если только для него не нужно перейти через площадь. Донна Мария направление не указала и не объяснила, как дойти. Значит, нужно ехать. Саша ввел в навигатор название ресторана, и на экранчике высветилась не слишком заковыристая трасса. Через десять минут он уже парковал «Ауди» на стоянке бара. Захватив с собой пакет, он вошел в бар. Быть под обстрелом взглядов не нравится никому. Но избежать этого иностранцу невозможно.

Окинув взглядом помещение бара и не обращая внимания на весьма беззастенчивое рассматривание всеми без исключения посетителями, Саша прошел к стойке и обратился к кассиру, стараясь не забывать о непременном немецком акценте:

– Buenas noches! Sabe usted si se encuentra aquí el Señor Orlando Castillo, el director del Hospital?.. – память подкидывала, казалось бы, забытые слова. Сказывалось влияние языковой среды.

Кассир перебил учтивого немца и показал на одного из посетителей, почему-то в одиночестве коротавшего вечер.

– Mire! Es el que està sentado en aquella mesa.

– Muchas gracias, Señor! – произнес Саша и направился к указанному столику.

Директор госпиталя поднял на него глаза. Мужчина лет сорока, явно местный, но было в его лице что-то интеллектуальное. О чем думал сеньор Орландо? Как и все медики, наверное, о работе, о больных, о госпитале. О чем еще? Выбирая профессию медика, человек приговаривает себя к ней, и где бы он ни находился, и что бы ни происходило вокруг, он всегда думает о работе.

Саша положил пакет на стол и сказал:

– Buenas noches, Doctor Castillo! Mi nombre es Piter von Blut.

Судя по всему, Кастильо еще не выпил ни капли. Он широко улыбнулся и встал, протягивая руку.

– Saludos, Señor Blut! Mucho gusto! Le esperaba, siéntese!

Саша, не садясь, пожал протянутую руку, отметив ее крепость. Он не любил вялые аморфные рукопожатия. Дон Кастильо, судя по всему, хирург. Рука у него твердая. Видимо, и директор понял, что герр Питер решительный и серьезный человек. Он еще раз жестом указал на свободный стул. Саша присел.

– Gracias! Mucho gusto! Antes que nada, tenga! Le traje un pequeño obsequio, espero le guste.

Доктор Кастильо пришел в восторг от слов инженера фон Блута, он разразился тирадой, которую Саша понял не всю, и лишь позже, перебирая в памяти все фразы, перевел как: «Большое спасибо! Вы уже поужинали? Что вы будете?

Закажите! Эй, Тоньё! Давай, обслуживай гостя!» Стало ясно, что с виски Саша очень удачно угадал. Директор оценил подарок. Теперь становилось ясно, что ночную работу придется исключить. Дон Орландо считает себя должником и очень хочет напоить немца, а заодно и накормить.

Саша жестом остановил подбежавшего официанта и обратился к директору, или, как бы сказали у нас, – главному врачу госпиталя:

– Gracias, Doctor Castillo! Permìtame invitarlo al Restaurante Le Chandelier, entiendo que no està lejos de aquí, ahì comemos, conversamos y tomamos par de tragos de Tequila, què dice?..

Это предложение привело дона Орландо в совершеннейший восторг. Очевидно, что он не любитель надраться в одиночестве, но приятный собеседник, да еще и инженер по медоборудованию, приехал, как было сообщено в письме от сервисной компании. Значит, скоро госпиталь обретет новый рентгеновский аппарат, который за каким-то непонятным хреном сперва утащили в Теотекасинте, для тамошнего медпункта, но директору удалось перевезти все ящики к себе, в Халапу. О чем он и сообщил инженеру Блуту.

Они вышли вместе на улицу, и директор закинул в свой «шеви» пакет с виски.

– Vamos en mi vehículo, – сказал Саша. – Entonces me quedo aquí.

В ресторане они сделали заказ. Доктор взял рыбу на гриле с жареными бананами и овощами, а Саша – жареных креветок с картофельным соте и брокколи под грибным соусом. Официант все записал и задал естественный вопрос:

– Y para tomar què desean?

Саша обратился к директору:

– Doctor Castillo, què vamos a tomar?

Они говорили о медицине, о том, что новый рентген госпиталю нужен как воздух. Что сеньор фон Блут, конечно, трудоголик, и в Германии рабочий день, но сейчас дон Кастильо не поедет на работу. Ведь он и так почти все дни не может толком отдохнуть, ибо вероятны неотложные операции! Сегодня есть другой дежурный хирург. Все завтра! Завтра будет утро, будет и работа!

Саша смирился. Он выслушал рассказ директора, как строили госпиталь, что все сдвинулось с мертвой точки, когда к власти пришел товарищ Ортега. Они вышли из ресторана, негромко напевая песню «Хаста сьемпре, команданте!..», посвященную гибели Че Гевары. И оба сошлись на мнении, что лучше, чем Наталья Кардоне, ее никто не поет. Они поговорили о героическом революционере, и директор удивился, как много знает немец. На что герр Питер сообщил, что родился еще в ГДР, и его родители были влюблены в певца Дина Рида, а самой популярной песней в их доме была «Венсеремос». Дон Кастильо оценил такое воспитание. «Тем более, – добавил Саша, – мне очень нравится, что в клипе Кардоне ее образ вполне реально отражает ту самую женщину, что возглавила движение после гибели команданте Че, а она немка по происхождению!» Этим сообщением инженер фон Блут окончательно растопил сердце директора госпиталя. «Вы настоящий сандинист, камарад Педро! Отныне я буду вас называть только так!»

«Ну, Педро так Педро…» – подумал Саша. Он отвез директора к тому же бару, откуда его забрал, и вернулся в отель. В России день. Сна ни в одном глазу. На улице ясная тропическая ночь и небо, полное огромных звезд.

Саша думал о Тане: «Как она там, в весенней слякотной и холодной Москве?» Завтра он выполнит задание и сразу погонит машину в Манагуа, улетать снова через Гондурас ему уже нельзя. О нем знает весь городок. Наверняка знают и в полиции. Его видели в компании с Кастильо, а значит, внаглую уже не придут выяснять, кто он и зачем тут появился. Это хорошо. Сейчас контрразведки ЕС и США пытаются выяснить, кто из двух фон Блутов настоящий… На выяснение нужно время, а вот на обмен информацией – мгновения! Они несколько часов будут решать, как им быть. И почти наверняка решат меня выкрасть. Но спешить они не станут. Постараются выяснить мои официальные планы. Брать на виду в Халапе нельзя. Значит, решат выследить по дороге и перехватить. Уйти надо, насколько возможно, тихо и незаметно. Как? Надо думать. Можно, конечно, уезжая из Халапы, убрать немецкий акцент и называться Педро Ля Сангре, а мало ли в Никарагуа Педро? Усмехнувшись этой мысли, Саша заснул.

Татьяна знала, что поспать на «неотложке» удастся в лучшем случае час-полтора где-нибудь с пяти до семи, остальное время их с Нестеровым и еще одну бригаду с врачом-женщиной гоняли практически без перерыва. Все температуры, аллергии, боли в спине, боли в голове, в заднице, в пальцах – везде, кроме сердца, все это – «неотложка». У «Скорой» тоже жизнь не сахар. То обмороженного из сугроба вытащат, то авария на дороге, то подвернет ногу в четыре ночи на скользком тротуаре одинокий прохожий. Но чаще всего ночью вызывают люди, болеющие не первый день, каждое дежурство хоть раз, но слышат медики на закономерный вопрос: «Почему не вызывали раньше?» – традиционный ответ: «Да я думал, пройдет само!» И диалог этот происходит именно в период с часа ночи до пяти утра. Бороться с этим невозможно. Вопреки утверждению Ф. С. Фитцджеральда, ночь совсем не нежна, она страшна, она пугает тишиной, одиночеством, тем, что болезнь, которую днем за делами и заботами можно было отодвинуть на второй и даже третий план, в ночной тишине выходит на первое место.

Очень не нравилась Татьяне манера некоторых диспетчеров принести карту вызова и положить на грудь, при этом не всегда даже сказать: «Вызов, вставайте!» Ну не сидеть же в ожидании звонка? Есть затишье, надо использовать. Прикрыть уставшие сухие глаза и даже не заснуть, а отключиться, провалиться во тьму, чтобы через мгновение быть растолканным напарником: «Поехали!» Со вздохом «Господи, ну что на этот раз?» узнаешь, что у женщины шестидесяти лет болят ноги. И невольно возникает вопрос: «Они что, заболели прямо сейчас? В три тридцать? Ну почему нужно было ждать именно до того момента, когда все уже успокоились? Почему обязательно находится кто-то, кому именно сейчас нужно вызвать «неотложку»?

Но все негодование проходит, когда видишь виноватые глаза, слышишь извинения и признание: «Я терпел, я пил лекарства, но сил уже нет». Слаб человек. И это даже не широко распространенное выражение священников о стойкости духа, это понимание медиков-«неотложников». Как определить золотую середину, когда еще можно терпеть, а когда любое промедление – это шаг к необратимым явлениям? Шаг к неотвратимой, но всегда преждевременной смерти.

Нестеров был уверен, что невежество, неграмотность есть причина неадекватного поведения больных и родственников, причина как сверхбдительности, так и сверхбеспечности. Таня была солидарна с этим, но выхода не видела. Как научить бедулек? Очевидно, что никак. Как включить рассудок у человека больного, если именно болезнь и страх этот самый рассудок отключают в первую очередь?

Больше всего доктор ерничал насчет высшей математики в средней школе. Если возникал разговор о том, как же плохо люди знают свой организм, правила первой помощи, он спрашивал собеседника:

– А почему бы, когда болит голова, не определить квадрат гипотенузы или не разложить квадратный трехчлен? Ведь все уверены, что именно без этих знаний человек ну никак не выживет в современном обществе. Это же гораздо важнее, чем понимать, отчего болит голова, как остановить кровотечение, как правильно питаться. Или, к примеру, когда болит нога, дайте больному вычислить фокусное расстояние двояковыпуклой линзы – это очень помогает от артрита, а еще от близорукости!

При псориазе, утверждал доктор Нестеров, нужно ежедневно решать дифференциальные уравнения в течение двух недель, исключительно помогает от распространения бляшек и кожного зуда!

С сердечной недостаточностью и отеком легких же нужно бороться так: брать бумагу и карандаш и вычислять внутренний объем левого желудочка, рассчитывать силу сердечного выброса и объем фракции изгнания, а попутно давление в легочной артерии. Ведь как учит философия: поняв причину, избавишься от последствий! Вот как получишь правильный ответ, так сразу легче станет. Отек легких прекратится! – горько шутил доктор Нестеров, понимая, что ничего, кроме кривой усмешки, шутки его вызвать не могут.

На вопрос, когда все это кончится, заданный журналистами с экранов телевизора, Нестеров уже совершенно серьезно отвечал:

– Когда в школах на биологию будут отводить десять часов в неделю, а на математику четыре. Когда на уроках труда станут учить оказанию помощи и правилам диагностики, вот тогда общество станет здоровее умственно и физически. Когда физкультура будет не два или четыре часа в неделю, а каждый день по часу до начала занятий и два часа после. И без отводов. У кого справка – тот в «паралимпийцы». По принципу – качай то, что можешь. Потому что в здоровом, крепком теле и мозгам легче жить и работать.

В три семнадцать Татьяна подошла к спящему Нестерову и тронула за плечо.

– Василий Васильевич.

Нестеров открыл один глаз.

– Что там?

– Ноги болят.

– Женщина?

– Да.

– В магазин собралась?

Татьяна усмехнулась.

– Наверное.

Нестеров сел, принялся обуваться.

– А чего смешного? – он говорил сдавленно. – Я знаю даму, которая из-за бессонницы ходила в круглосуточный продуктовый магазин исключительно с трех до пяти ночи. Так и обворовали ее у подъезда. Хорошо хоть не убили!

– Перестала ходить?

– Перестала… Водителя буди. Далеко нам ехать?

– Нет, – Татьяна назвала адрес.

На вызове женщина, внешне выглядит старше шестидесяти лет. Ноги обмотаны желтыми от пропитавшей их лимфы тряпками. В квартире запах гниющего мяса. Татьяна тут еще ни разу не бывала, но от кого-то из коллег слышала об этой женщине. Участковый к ней не ходит. Больная конфликтная и постоянно меняет себе врачей, в больницу ехать не хочет, хирург из поликлиники был у нее, но кроме совета «мазать ноги троксевазином и левомеколем» других рекомендаций не дал. «Скорую» эта дама тоже не любила. «А что они мне могут сделать? Анальгин я и сама выпью!»

Нестеров эту женщину уже знал. Перчатки надел еще в машине, Татьяну предупредил:

– Бахилы надень обязательно.

– Требует?

– Я требую, там такая грязь, что без бахил потом на улицу не выйдешь. Ни на что не садись. Табурет для ящика. У нее варикозная болезнь вен и трофические язвы. Лечиться не хочет, но требует, чтобы ее лечили. Живет одна. Соцработник, может, и ходит, но я результатов не вижу. Либо там вообще никогда не убираются, либо тетка умудряется навести «свой порядок» за один день после уборки.

– Она часто вызывает?

– Нет. Но почти всегда в это время.

И вот на вызове Таня увидела и почуяла все «прелести», на которые намекнул доктор. Куртку Нестеров оставил в машине – не рискнул повесить на вешалку. На обоях тараканьи тропы. Нестеров предупредил Таню: «Не хочешь принести домой клопов, стой на месте!»

Нестеров поздоровался. Женщина ответила нелюбезно, но с кислой миной дала понять, что в общем-то рада, что приехали, хотя понимает, что толку от этого мало.

Доктор расспрашивал, сравнивал с тем, что было в прошлый визит его месяц назад. Язвы были поменьше, и текло поменьше. А вот боли как были, так и остались. Врач из поликлиники был?

– Был, – сказала женщина и добавила свое сакраментальное: – А что толку?

– Толк может быть, только если вы сами полюбите свои ноги, – сказал Нестеров.

– Шутите, доктор?! Я их ненавижу. Так бы взяла и отрезала! Устала я.

– Вы их ненавидите, и они вам отвечают взаимностью.

– Мне бы только боль убрать, – процедила сквозь зубы женщина. – Да поспать хоть часик.

– А что толку-то? – сказал Нестеров. – Боль убрать можно, но ноги это не залечит. Вы понимаете, что помочь вам можно только в больнице?

– Да кому мы нужны, старики? – вздохнула женщина. – Высосали нас и выкинули на помойку, как отработанный материал. Медальку дали – «Ветеран труда», и что мне с нее? В туалет сходить, так даже не подотрешься…

Василий Васильевич размотал тряпки и осмотрел язвы. Внешне они напоминали багровые озера, по краям мелкие, покрытые зеленовато-желтым гноем, в середине глубокие, заполненные кровянисто-гнойным содержимым.

Татьяна послушно стояла посреди комнаты. Ящик она поставила на табурет, открыла и, найдя на столе среди тряпок и грязной посуды паспорт и полис, заполняла карту.

– Слушайте, – Нестеров потрогал с виду здоровую кожу вокруг язв, – а вот эта краснота когда появилась?

– Какая? – Женщина наклонилась посмотреть. – Не помню, вчера вроде бы не было. Только ободок был.

Краснота, подобно языкам пламени, поднималась по коже в сторону колена. Местами она чуть вспухла, а кое-где даже появились маленькие водянистые пузырьки.

– Таня, дай ей термометр.

Татьяна выполнила приказ. Термометр пискнул, на дисплее высветилось число 38,8 °C.

Нестеров достал пластиковые флаконы с перекисью водорода и антисептиком на водной основе. Подставив под ноги большую миску, промыл язвы и обработал антисептиком с иод-повидоном. Наложил бинты, которые мгновенно пропитались свежей лимфой.

– В общем, так, – Нестеров закончил обработку язв. – Надо ехать в больницу. Ваша нелюбовь и даже ненависть к ногам выразилась в рожистом воспалении. Это очень серьезная инфекция. Я сейчас вызову бригаду, и вас отвезут в больницу.

– Куда? – сразу спросила женщина.

– Я не знаю, в Москве полсотни больниц, в некоторых есть гнойная хирургия. Где место есть, туда и отвезут.

– Я не хочу… – женщина назвала одну из ближайших больниц, – это помойка! Там не врачи, а коновалы. Я там лежала полгода назад две недели, и никакого толка!

– Я думаю, сейчас вам нет смысла выбирать. Инфекция ползет вверх, и вы действительно рискуете остаться без ног.

– А что там будут делать? Таблетки я и дома пить могу. Капельницы будут ставить?

Нестеров сдержал усмешку. Для всех этих бедулек главное лечение – в капельницах!

– Обязательно будут. Без капельниц не вылечить.

– Ну, ладно. Поеду. А обезболить можно?

– Перед погрузкой в машину сделают инъекцию. А пока нет смысла. Таня, вызывай бригаду. Рожистое воспаление, буллезно-эритемная форма. Венозная недостаточность, трофические язвы обеих голеней.

Нестеров оставил направление на госпитализацию, но дожидаться бригаду «Скорой» не стал. Очень хотелось вернуться на подстанцию подремать еще хоть часик.

Татьяна записала в блокнотик себе фразу «Полюбите свои ноги», решила непременно обсудить прошедший вызов с Нестеровым. Она видела, что тот знает, как нужно лечить эти страшные язвы, и только домашние условия и жуткая антисанитария не позволяли и делали бессмысленными любые рекомендации.

Утром, уже сдав бригаду и сидя в кухне за кофе, Татьяна решила атаковать доктора этим вопросом. Нестеров уложил тяжелую голову на руку. Он смотрел на неуемную фельдшерицу и улыбнулся, вдруг подумав, что она – единственный фельдшер из тех, с кем ему пришлось работать, который так вот теребит своего доктора. Большинству все до фонаря. Бывает, что спрашивают, но очень редко. Эта Таня настоящая пиявка… Только вот не кровь сосет, а информацию. Похвально, что сказать еще?

– Ладно, – Нестеров отставил кружку. – Сейчас не самое лучшее время, чтоб читать лекцию. Я усну на полуслове, а ты тоже отупеешь. Давай диалогом. Я спрашиваю, ты отвечаешь, если неправильно, я объясняю. Хорошо?

– Конечно! Еще кофе сварить?

– Пока не надо. Давай от «печки», то есть от вены… Что ты знаешь о венах?

– Сосуд, по которому течет кровь. Венозная. От тканей к сердцу.

– Правильно. А почему течет?

– Потому что в вене есть клапаны, и когда окружающие вену мышцы работают, то кровь движется все дальше в сторону сердца.

– Правильно. А если вена подкожная? Ну, вот на голени – вена «сафена магна». Нет там мышц, нет анатомически. Пролегает под кожей. Как ей кровь качать?

– Я не знаю. – Татьяна пожала плечами. – Но ведь как-то же она течет?

– Как-то течет, истинно… но за счет чего?

– Может, ее подпирает кровь из более мелких вен, которые пролегают в мышцах?

– Мудро… и логично. – Нестеров отпил еще кофе, промокнул губы салфеткой. – А вот ты свои ноги любишь?

Вопрос поставил девушку в тупик. Она не знала, что сказать.

– Уточню. Ты себя любишь?

Вот это уточнил!

– Ну да, – Татьяна смутилась. – Это же нормально.

– Это… – Нестеров подумал. – Не то чтобы банально, но, скорее, тривиально, понимаешь? Как бы естественно, но далеко не факт. Если проанализировать поведение большинства людей и их отношение к своему организму, то есть очень много оснований усомниться в любви к нему. Скорее, наоборот, при детальном рассмотрении можно подумать, что все они какие-нибудь религиозные фанатики, которые только и заняты тем, что «угнетают свою греховную плоть»!

Татьяна засмеялась.

– И не было б так смешно, «когда бы не было так грустно», – процитировал доктор Нестеров. – Ладно, в общем, ноги, ножки, – произнес он нежно, – ножульки, подпорки… самая нижняя и самая угнетаемая человеком-владельцем часть тела.

– В каком смысле угнетаемая? – не поняла Татьяна.

– В прямом. Больше, чем ноги, работают только два отдела – это грудная клетка – дыхательная мускулатура и сердце. Но у них свои проблемы. Ноги носят наше тело, и, хотя они в себе содержат до 30–40 % веса в норме, нагрузку они имеют в виде 2/3 массы. Вся вода, что содержится в тканях, стремится вниз и ее удерживает там, наверху, ток венозной крови, лимфы и осмотическая разница в биологических мембранах. Знаешь, что это такое?

Татьяна помотала головой.

– Объясняю. Есть вещества, которые очень любят воду. Их называют гидрофильные. Буквально – любящие воду. Если эти вещества внутри клетки, то туда течет вода, если они в крови, то вода и там, если их больше в межклеточном пространстве – то вода идет туда. К этим веществам относятся белки и соли. Понятно?

– Да.

Нестеров удовлетворился ответом.

– Но, несмотря на осмос и на то, что лимфа воду тащит вверх, венам приходится преодолевать притяжение земли и толкать кровь снизу вверх. Чем больше человек стоит или сидит, то есть мышцы не работают, тем сложнее венам поднимать кровь. И если стенка вены слабая, то есть белки, которые создают армирующую (понимаешь, что это такое?) основу сосуда, становятся рыхлыми, вена начинает расширяться, а клапаны перестают работать. Это называется «варикоз». А вена – варикозно измененной. Видела такие?

– Видела.

– Хорошо. Что происходит с венозной кровью в варикозно измененной вене?

– Застой?

– Правильно. Она не движется. Или движется, но очень медленно. Что из этого следует?

– Тромбы образуются?

– Не сразу. А что в начале? – Нестерову было трудно говорить, сказывалась усталость.

– Густеет?

Он покачал головой.

– Опять не то, она закисает. Понимаешь? В венозной крови всегда есть немножко кислорода, не все отдают клеткам эритроциты, и есть немного сахара, он тоже не весь расходуется. А клеткам крови самим нужно кушать? – Татьяна кивнула. – Все хотят есть! И они, конечно, остатки подъедают. А так как кислорода мало, то сахар расщепляется не до конца, то есть не до воды и углекислого газа, а только до кислот: пировиноградной, уксусной, молочной. Все эти кислоты очень агрессивные, и они жгут интиму вены – внутреннюю поверхность, окисляют ее. Вот это приводит к тромбообразованию. Появляются пристеночные тромбы. А еще в мышцах этих кислот становится все больше. А что еще делают кислоты?

Таня оловянным глазом смотрела на доктора.

– Что?

– Связывают электролиты. Щелочные ионы – кальций, калий, натрий. Они же кислоты! А к чему это ведет?

– К чему? – Мозг уже отказывался думать.

– К тому, что клетки работать не могут, мышцы. Развивается спазм мышечный – судорога. Или если не судорога, то постоянная мышечная боль. Встречала такое?

– Да. Даже на вызов ездила. Боли в ногах.

– И чем снимала?

– Обезболивающими.

– Логично, но глупо… Я снимаю молоком.

– Чем?! – глаза у Татьяны, как плошки.

– Молоком. Кальцием. Гипоксию тканевую это, конечно, не убирает, но судорогу и спазм снимает.

– Ну, понятно. А как язвы-то лечить?

– Сперва нужно ноги полюбить, – улыбнулся Нестеров, – гладить их, разговаривать с ними, массировать. Понимаешь, зачем?

– Понимаю! – кивнула Таня. Говорить было все труднее, потому вышло, как будто она пьяная, – «пниаю».

– Вот. И в принципе вот эта тетка, что дотянула свои язвы до рожистого воспаления, если б выполняла такие простые правила, от язв свои ножки уберегла бы. Всего делов-то, два раза в день погладить ноги по десять минут и на ночь выпить стакан молока или пачку творога съесть.

– А куда гладить? – спросила Татьяна.

– Как – куда? – не сразу понял доктор. – От периферии к центру. Закон любого массажа.

Татьяна посмотрела на стол и пошла за тряпкой – протереть. Информацию, главное, не забыть. Она протерла столы.

– Пойдем по домам, Таня. У меня уже начинается залипание. Чем дольше сижу, тем труднее встать. – Нестеров пошел к выходу из кухни.