Хотя естественный ход жизни должен был подготовить меня к тому, что мой любимый дедушка когда-нибудь умрет, я никогда не позволяла себе об этом думать. Всю свою жизнь дедушка, казалось, бросал вызов общепринятым нормам старения. Бодрый, искренний, крепкий человек с острым живым умом, он оставался моим наперсником, наставником и лучшим другом, даже когда ему было далеко за девяносто.

Но однажды, через пару минут после того, как мы поговорили по телефону, он скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг, оставив меня с опустошенным сердцем.

Дедушкино красноречие и прекрасные манеры привлекали к нему внимание повсюду, где бы он ни появлялся. В ресторане, в супермаркете или в клинике людей так и тянуло к нему, и я обожала ходить с ним куда-нибудь. Он жил в согласии с молитвой безмятежности, принимая то, что нельзя изменить, и отважно стараясь улучшить то, что изменить возможно. Еще в детстве я чувствовала, что он повинуется Высшей Силе. Его пример всегда был для меня величайшим даром.

Я была его первой внучкой. Дедушка меня не баловал, но я всегда чувствовала его особое отношение.

После его смерти я словно лишилась всех телесных чувств. Я тосковала целыми днями, а по ночам меня мучали мысли о нем. Я не могла осознать, что его больше нет. Он больше никогда не войдет в комнату, не ответит на звонок, не сядет со мной за стол…

Чтобы спастись от душевной му́ки, я ходила гулять. Я старалась за день довести себя до физического изнеможения, чтобы по ночам просто проваливаться в сон.

Вскоре эти прогулки стали привычной рутиной. Я быстрым шагом проходила пару миль до парка по соседству и отдыхала на скамейке возле пруда с утками. На такую же скамью на противоположной стороне пруда садился пожилой мужчина. Мы ни разу не заговорили друг с другом, но я чувствовала, что мы оба ищем покоя в молчании.

Шли месяцы, и эти прогулки начали успокаивать мое сердце. Старик курил трубку, и запах табака переносил мне в счастливые прежние времена, потому что у дедушки тоже была трубка. Я вспоминала, как мы с ним вместе читали воскресные комиксы, играли с деревянными кубиками и рассказывали сказки, поедая консервированные фрукты.

Потом мою память заполнили другие образы. Окончание школы, праздники, дни рождения и летние каникулы – все это оживало перед моим мысленным взором, пока я сидела на парковой скамейке. По-прежнему ни я, ни старик на другой стороне пруда не произносили ни слова. Но я понимала, что мое постепенное исцеление связано с этими минутами, проведенным на скамейке.

Однажды я проснулась и почувствовала, что давящая тяжесть у меня на сердце куда-то исчезла. В ту ночь мне приснился мой любимый дедушка. Правда, он выглядел растерянным и взволнованным. Я не могла понять, что означает выражение его лица, хотя явно видела его прежде.

Меня осенило позже – в тот же день, когда я снова села на парковую скамейку. Там, среди облаков ароматного табачного дыма, который выпускал из трубки мой безмолвный компаньон, я вспомнила! 35 лет назад дедушка ездил в Ирландию. Я не хотела расставаться с ним и вела себя ужасно – плакала и кричала, что буду по нему скучать. Он расстроился, и на его лице появилось то же выражение, что и в моем сне.

– Почему ты так себя ведешь? – спросил он. – Я ведь уезжаю ненадолго. Скоро мы снова увидимся. Перестань плакать.

Оглядываясь на себя в этот последний год, я почти слышала ту же отповедь, но в ней звучал новый оттенок. Теперь дедушка словно говорил: «Отпусти меня. Я наконец вернулся домой и счастлив. Но ты меня беспокоишь. Твое время еще не пришло. Когда ты будешь готова вернуться сюда, я буду ждать тебя. Я всегда жду тебя».

Эта мысль поразила меня, точно молния. Не знаю, сколько я просидела на той парковой скамейке. Наконец, когда солнце уже садилось, я застегнула куртку и пошла домой – и только тогда заметила, что старик исчез.

С того дня я продолжала сильно скучать по дедушке, но мне было уже не так тяжело. Я даже могла улыбаться, вспоминая его идеальную дикцию, прямую осанку и мудрые слова. Я продолжала гулять по парку, но больше ни разу не встречала того старика.

Однажды я спросила смотрителей парка, не видели ли они его.

Все трое переглянулись и с сомнением посмотрели на меня. Наконец один из них сказал:

– Мы не понимаем, о чем вы говорите, мисс. Мы весь этот год наблюдали, как вы каждый день садитесь на одну и ту же скамейку. Но вы всегда были в одиночестве. Мы ни разу не видели здесь никакого старика.