Прошло больше года с тех пор, как я в последний раз побывала на сельском кладбище Тен-Майл. Когда-то я ездила сюда каждую неделю, но время шло, моя сердечная боль стихала и визиты случались все реже.

Когда я вышла из машины, жаркое летнее солнце обожгло мне шею. Откуда-то доносился гул газонокосилки, и воздух был напоен ароматом свежескошенной травы. По другую сторону дороги несколько ленивых коров прекратили свое неторопливое шествие к кормушке и уставились на меня. Я смотрела на них, пока мне не надоела вонь коровьих лепешек; тогда я повернулась и прошла через главные ворота на ухоженную территорию кладбища.

Внутри меня происходила странная борьба эмоций. Поскольку я давно здесь не была, какая-то часть меня спешила поздороваться со старыми друзьями. Другая часть погружалась в скорбь, бремя которой я влачила так долго. Но я пришла, чтобы выразить свое уважение умершим, поэтому проглотила ком в горле и пошла дальше, шаг за шагом, к трем могилам, которые когда-то навещала так часто.

Вот тогда-то я и заметила спринклер для полива. Очень большой, поистине фермерских размеров, он возвышался над землей, вращаясь и поливая траву на кладбище – круг за кругом, периодически выбрасывая длинную, прямую струю воды. Я остановилась и постояла, наблюдая, насколько сильно и близко к тому месту, куда я шла, бьет струя. Я наблюдала ее вращение в четыре или пять полных оборотов, прежде чем решила, что у этих трех могил она меня не достанет.

У меня был заведенный порядок. Я всегда начинала с могилы моего бойфренда Шэннона, затем делала два шага вправо, к его матери Бекки, и, наконец, три шага назад, к его бабушке, которую он называл Нэнни. Подойдя к Шэннону, я начала с обычного приветствия: «Привет, малыш! Как у тебя дела там, наверху? Сегодня здесь внизу ужасно жарко…» Дальше шла легкая болтовня на любые темы, какие только приходили в голову, чтобы на пару секунд отсрочить приход прежней, привычной печали. Я опустила голову, чувствуя, как ее волна поднимается в груди… и тут это случилось. ПЛЮХ! В меня выстрелила струя воды из спринклера. Но ведь я только что убедилась, что он не дотягивал до этого места!

На самом деле не стоило удивляться. Шэннон всегда был остряком, и такого рода шутки вполне в его духе. Но ведь Шэннон, в конце-то концов, мертв! Правда, при жизни он потрясающе умел смешить всех вокруг. Он мог растормошить даже незнакомого человека, и делал это с легкостью. Он веселил подавальщика в окне автозакусочной, людей в очереди в продуктовом магазине или в банке – где угодно. Всего минута – и собеседник уже хватается за живот от хохота.

Помню, Шэннон решил заявиться в ближнюю таверну прямо в купальном халате и шлепанцах – просто ради смеха. Как обычно, всем присутствующим это страшно понравилось, и в два часа ночи он шествовал домой в сопровождении полудюжины попутчиков. Они танцевали, смеялись и пели несколько часов!

Ему было двадцать три, а мне – восемнадцать. Он был моей первой настоящей любовью. Мы собирались пожениться. Я была просто раздавлена, когда к нам домой пришел полицейский и сообщил, что Шэннон попал в смертельное ДТП. Еще сильнее горевали его дядья и милая Нэнни. Они были очень привязаны друг к другу с тех пор, как мать и отец Шэннона умерли – это случилось раньше, чем ему исполнилось восемнадцать. Для Нэнни это был такой удар, что она умерла через три месяца после Шэннона.

Так в свои восемнадцать я завела этот порядок – надеюсь, это приходится делать немногим восемнадцатилетним… Раз в неделю я приезжала на сельское кладбище Тен-Майл навещать троих своих друзей. Я всегда шла вначале к могиле Шэннона, начинала с короткого приветствия и чувствовала, как внутри меня вскипает печаль. Потом переходила к его матери и бабушке…

Но никогда прежде, ни разу, со мной не случалось ничего подобного!

Сначала я решила, что это, должно быть, какая-то глупая случайность. Поэтому я уставилась на спринклер, наблюдая, как он вращается. Больше он не стрелял водой так сильно, она даже близко ко мне не подобралась. Тогда я снова повернулась к Шэннону с новым приветствием и опустила голову, ощущая нарастающую грусть… ПЛЮХ! Меня опять обдало водой. Вытирая мокрое лицо, я увидела, как мой обидчик-спринклер как ни в чем не бывало продолжает вращаться и больше никуда не стреляет. Я недоверчиво покачала головой и отступила вправо, к могиле матери Шэннона.

Я постояла еще с минуту, наблюдая за спринклером, исправно поливавшим землю далеко от меня, а потом сказала: «Привет, Бекки». Но стоило мне опустить голову и погрузиться в печальные мысли, как… поверите ли? ПЛЮХ! Я снова была мокрая с ног до головы!

На этот раз я только хмыкнула, гадая, как такое могло случиться. Я окинула взглядом все кладбище, пытаясь понять, кто мог сыграть со мной такую шутку. Что за глупости – издеваться над скорбящим человеком! Кому такое могло прийти в голову? Но вокруг никого не было. Только я, коровы на той стороне дороги и этот несчастный спринклер!

Мне оставалось подойти к еще одной могиле, позади надгробия Шэннона. Я покачала головой и, уже посмеиваясь, пошла туда, наблюдая, как вращается такой далекий и безобидный спринклер. Поздоровалась, опустила голову, и… ПЛЮХ! Умойся снова!

Выведенная из себя, я раскинула руки и завопила: «Ага! Значит, вы не хотите, чтобы я сегодня печалилась?!» Я все еще смеялась, уходя с кладбища мимо спринклера, который меня и струйкой не тронул, – и устроила себе фантастический выходной в конце этого летнего дня.

Теперь я прихожу на это кладбище не с печалью, а с благодарностью за то, что мне довелось любить такую замечательную семью.