Глава 48

Сенешаль выскользнул из банка и торопливо зашагал по бульвару, с удовольствием вспоминая, какой ошарашенный вид был у Берлена. Полицейские вот-вот прибудут и какое-то время подержат у себя этого кретина.

Вернувшись домой, он погладил кота, потом вынес его на лестничную площадку. Роскошный зверь обиженно мяукнул.

– Да, я знаю, Барнабе, это оскорбление величества, но потом ты скажешь мне спасибо.

Он запер дверь на два оборота, опустил стальной засов, пошел в кабинет и достал из сейфа оригиналы. Флешка, принадлежавшая Марсу, давно уже сгорела в камине, биологическая память Грасьена умерла вместе с ним, остались только эти двадцать блокнотов на спиральках, заполненные мелким, но очень разборчивым почерком. Обычные тетрадки, но стоят гораздо больше, чем самые прекрасные иллюминированные рукописные книги.

Ришар Грасьен был прилежен, как монах-бенедиктинец. Летопись начиналась с нефтяного кризиса семидесятых годов и завершалась нашим временем. Нравы и обычаи торговцев оружием – четко, обстоятельно, без прикрас, как под рентгеном. Даты, пункты, высказывания и мелкие замечания, главные действующие лица и мелкие сошки, метеоусловия, впечатления беспристрастного летописца об отдельных персонажах – все было описано в мельчайших деталях и придавало труду в целом невероятную взрывную силу.

Сенешаль улыбнулся, подумав о тех, кто жаждал их заполучить. Об издателях, журналистах, судьях, чиновниках высшего ранга. О заинтересованных лицах. Людях, кормившихся за счет Республики. Жаль, что не выйдет устроить большую чистку.

Дневники показывали, что нет никакой разницы между интересами государства и обычной низостью. Эти тетради, словно источник радиации, могли еще долго испускать свои губительные лучи. Они стали проклятием, а потому не должны пережить автора.

За то, чтобы их получить, пришлось заплатить кровью. Сегодня они будут уничтожены. Ради Поля. Чтобы его наследие и память о нем остались незапятнанными.

Он залюбовался снимком, сделанным в саду Елисейского дворца. Поль первый раз стал кандидатом в президенты и позировал для официальной фотографии. Он тогда попросил сфотографировать их вдвоем у большого дуба. На память.

Его мальчишеская улыбка. Мы будем потрясающей командой.

Он сунул в карман коробку со снотворным, откупорил бутылку шампанского “Крюг” и поднял бокал за здоровье своего врача. Человека, который должен был запретить ему любой алкоголь, но все же позволил некоторые вольности, при условии, что напитки будут достойного качества. Как жаль, что им больше не доведется побеседовать. Доктор – человек тонкий и образованный.

Он подошел к окну. Дождь дробил картину на крошечные фрагменты. Париж был прекрасен, словно колдунья, обладавшая даром вечной молодости.

– Доктор, Апокалипсис может быть приятным. Вы могли бы такое вообразить? Я – нет, хотя мне за это платили.

Он налил себе горячую ванну, поставил диск Булеза.

– Поль, простите за Матильду. От души. Она вам очень нравилась, вы считали ее невероятно женственной. Но Кандишарам следовало замолчать. Для Мондо это было мучительно, но он это сделал. Он знал: если ослушается, я найму кого-нибудь убить эту молодую американку, которая так ему нравится.

Раздался звонок. Человек с аэродрома, извинившись за беспокойство, сообщил, что с ним дважды говорили по телефону какие-то странные люди, один из них назвался капитаном Арди.

– Я подумал, что мне лучше получить распоряжения лично от вас, месье Сенешаль.

Какой соблазнительный выбор! Судьба Мондо зависит от одной-единственной фразы. Мондо так долго служил у него. И покинул его, как только понял, что пройдена точка невозврата. И что он выиграет, предатель? Еще несколько лет свободы, если не наделает ошибок. Он из той породы людей, которым в конце концов предъявляют счет. Наследственное невезение. Ну что ж, последний подарок слуге.

– Вы правильно сделали, что предупредили меня. Я действительно отправил Мондо с одним поручением. Пусть воспользуется моей “сессной”.

Он выволок канистру из гардеробной. Полил бензином весь периметр квартиры, положил электронный детонатор на записные книжки Грасьена, выставил время. Разделся, залез в теплую воду и проглотил первую таблетку, запив шампанским.

Он вспомнил зал Плейель. Концерт, на котором они были вместе с Полем. Пьер Булез разрешил своим музыкантам исполнять или не исполнять некоторые пассажи или менять их местами. Поль считал, что это потрясающе.