Глава 11
На следующее утро после своего первого с Евсебио выступления в Варьете-Холле Ялда проснулась пораньше и вышла из дома, чтобы узнать, как на это отреагировали газеты.
Рядом на углу какой-то мальчик продавал Городскую Кожу; она купила один экземпляр, но трижды бегло пролистав газету, поняла, что конец света не был удостоен упоминания. Тогда она вернулась и спросила, есть ли в продаже Молва; все газеты были распроданы, поэтому ей пришлось дожидаться, пока мальчик посыпал свою грудь краской и отпечатывал для нее свежий экземпляр.
— Я заплачу тебе те же деньги, если напечатаешь только колонки с новостями и развлекательными программами, — с нетерпением предложила она.
— Нам запрещено так делать, — ответил он, воспроизводя у себя на груди содержимое очередной страницы.
— Почему?
— Рекламодатели этого не любят.
Когда он закончил, Ялда забрала всю пачку листов и завернула за угол, прежде чем избавиться от финансовых советов, обзоров ресторанов и графиков движения поездов. Ей пришлось дважды посмотреть оставшиеся страницы, прежде чем она нашла то, что искала.
Прошлой ночью наши тайные агенты посетили Варьете-Холл, где необычайно упитанная профессор Ялда безвозмездно (!) услаждала зрителей новостями о грядущей кончине цивилизации. Во время представления, объединившего искусство иллюзиониста с ужасами геометрии, профессор Ялда, которую природа щедро одарила столь внушительными размерами, попыталась завязать узлом саму быстроногую Матушку Время, что заставило многих наблюдателей задуматься над ее мотивами.
Но если ее роковые новости показались публике неубедительными, то последовавшая за этим попытка Советника Евсебио привлечь сторонников (или даже добровольцев!) для своего «Путешествия за пределы неба» вызвала настоящий взрыв насмешек и недоверия. Всем, кто готов поддержать эту авантюру: у нас в шкафу пылится проект «механических крыльев», которому не хватает лишь животворящей руки доверчивого инвестора.
В интересах трезвости восприятия мы обратились за консультацией к профессору Людовико из университета Зевгмы, по словам которого гремучие звезды, так сильно обеспокоившие вчерашний комический дуэт, в действительности представляют собой ни что иное, как «спонтанные возбуждения солнечных миазмов». Несмотря на свой настораживающий вид, это явление совершенно безвредно, если учесть, что упомянутые миазмы не способны пробиться сквозь толщу нашей атмосферу.
Впереди нас ожидают еще десять ночей беспрецедентного безумия. Если бы вход на представление был платным, то эта унылая и бессовестная афера вскоре бы прикрылась за недостатком средств. Впрочем, исход, к которому вас призывает Молва, почти так же хорош: пусть безлюдный зал пристыдит этих шарлатанов и заставит их замолчать.
Когда Ялда добралась до квартиры, Дария уже проснулась, и она показала ей статью.
— Я бы не обращала особого внимания на Молву, — важно заметила Дария. — В их представлении главное интеллектуальное достижение журналистики — это освещение литературного салона.
— Что такое литературный салон?
— Мероприятие, на котором люди, не умеющие ни писать, ни рассуждать, собираются, чтобы убеждать друг друга в собственной значимости.
— Но ведь любой, кто это прочитает, решит, что вся наша затея — это… какая-то финансовая афера! — возмутилась Ялда.
Дарию позабавили ее слова. — Любой, кто всерьез относится к этой недоуменной болтовне, для вас уже дохлый номер; такой человек никогда бы не стал помогать развитию Бесподобной, не говоря уже о том, чтобы добровольно записываться в число пассажиров.
— Возможно, ты и права, — согласилась Ялда. — Но–
— Но ты хочешь, чтобы все жители Зевгмы поняли, что стоит на кону? — предположила Дария.
— Ну конечно. По-твоему, они этого не заслужили?
— Я в этом деле уже десять лет, — сказала Дария, — и за все это время удостаивалась и более дурной славы. Поверь мне, люди, которым по-настоящему интересно, придут несмотря ни на что. — Она ловко свернула лист в трубку и закинула его в противоположный конец комнаты. — Просто забудь об этом.
Лидия вернулась с ночной смены и все еще спала; Дария согласилась отвести детей в школу. Ялда изо всех сил старалась следовать совету Дарии, но в университет ее снова поджидали плохие новости — на этот раз в лице Джорджо: старшие члены факультета отклонили предложение Евсебио о финансировании новой обсерватории. Более того, они подняли в Совете Зевгмы вопрос о своем праве на землю обсерватории, пытаясь добиться предписания, которое бы запретило Евсебио препятствовать реализации текущих прав на использование этой территории.
— Вообще-то, если телескоп выйдет за пределы атмосферы, — сказал Джорджо, — то качество наблюдения улучшится. Так что если ты добьешься правильной формулировки постановления…
Ялде было не до шуток. — Я думала, вы собирались убедить своих друзей проголосовать в нашу пользу! Как бы они ни относились к ракете Евсебио, более крупный телескоп наверняка должен был стать веским доводом.
— Извини, — сказал он. — У Людовико было больше должников, чем у меня.
Ялда не сомневалась в том, что Джорджо сдержал свое слово. Но он по-прежнему находился в том состоянии дремоты, от которой она и сама так долго пыталась освободиться. Обсуждая с ней вопросы физики, он соглашался, что теория ортогонального скопление как источника гремучих звезд была столь же вероятной, как и любая ее альтернатива — но несмотря ни на что, не мог заставить себя воспринимать эту угрозу всерьез, не мог взглянуть на собственных детей и увидеть, как угаснет их род.
Ялде предстояло прочитать лекцию по вводному курсу оптики. Пока ее студенты старательно перерисовывали схемы и уравнения, описывающие законы тонких линз, она чувствовала себя, как человек, раздающий бесполезные побрякушки на краю бушующего пожара. Ей однако же было запрещено обсуждать проект Евсебио во время занятий, а также организовывать запись добровольцев на территории университетского городка. Если среди этих светлых молодых голов найдутся те, кто захочет как следует разобраться в вопросе, им придется приложить кое-какие усилия, чтобы посетить недобросовестное мероприятие, запланированное на сегодняшний вечер.
В обеденный перерыв Ялда зашла в столовую и увидела Людовико, который как раз выходил из кладовой, нагрузившись караваями для группы знакомых, с которыми он собирался пообедать. Чтобы не пересечься с ним, Ялда попятилась было назад, но Людовико ее все-таки заметил и, подойдя ближе, обратился к ней звучным голосом, который судя по тону должен был привлечь как можно большее внимание.
— Профессор Ялда! Я удивлен, что вижу вас здесь! Я уж думал, вы нас покинули ради шоу-бизнеса.
Ялда подыграла ему, ответив бессвязным жужжанием, но не смогла удержаться, чтобы не добавить:
— Похоже, что в наше время у всех по две работы; я смотрю, вы и сами подались в журналистику.
— Журналисты со мной консультировались, — сухо возразил Людовико. — Не как с наймитом, а как с выдающимся экспертом по гремучим звездам.
— Я, конечно, прошу прощения, но видимо, все ваши научные публикации на тему «Спонтанного возбуждения солнечных миазмов» прошли мимо меня. Возможно, вы могли бы восполнить мои пробелы в этой области и объяснить, что конкретно вы имели в виду под этой фразой? — Теперь за ними следили все в зале — кто-то передними, а кто-то задними глазами.
— С удовольствием, — ответил Людовико. — Одна из частиц солнечного ветра исторгает быстрый люксит, который сталкивается с другой частицей, побуждая ее сделать то же самое. Далее все повторяется. Одновременно излучается более медленный свет. Это и есть гремучая звезда — протяженные цепочки активности, которые возникают внутри газового облака при посредничестве быстродвижущихся световых частиц.
Ялда склонила голову в знак признательности, а затем сделала вид, будто на несколько пауз погрузилась в глубокие размышления — размышления, которые так и не развеяли недоумение на ее лице. — Но почему эти «цепочки активности» параллельны друг другу? Почему все эти «спонтанные возбуждения», эти случайные события выстраиваются в одном и том же направлении?
Людовико ответил, не задумываясь. — Отдаленный источник быстрых люкситов — энергия которых слегка отличается от энергии, необходимой для запуска процесса возбуждения — освещает солнечный ветер, заставляя частицы выстраиваться вдоль параллельных линий. Газ спонтанно излучает собственный свет, но его частицы при этом расположены уже не случайным образом.
На мгновение Ялда потеряла дар речи, поразившись тому, насколько бесстыдной была его нелепая выдумка. — Это бред, — весело сказала она. — И вы сами это знаете.
— Так докажите это, — со спокойной вальяжностью ответил Людовико. — Покажите мне скрупулезные наблюдения, которые доказывают ложность моей теории. — Он уже было зашагал прочь, но потом остановился и снова обернулся к Ялде. — Ой, прошу прощения, как же я не подумал! Для наблюдений вам же, наверное, потребуется обсерватория… то самое сооружение, которое вам так хочется сравнять с землей стараниями своего полоумного супруга. Приятного аппетита, профессор Ялда!
На сцене Варьете-Холла Ялда постаралась выбросить из головы сегодняшние неудачи и сосредоточиться на презентации. Даже ее тело, которое природа щедро одарила столь внушительными размерами, оказалось слишком маленьким, чтобы люди с задних рядов смогли разобрать на нем какие-нибудь надписи, поэтому Ялда обратилась к художниками-декораторами Холла, которые помогли ей смастерить особое приспособление — при помощи соляритовой лампы и линз серия напечатанных изображений проецировалась на большой белый экран у нее за спиной.
Всматриваясь в темноту, скрывавшую ее слушателей, Ялда оттачивала свою речь, придавая особое значение ее простоте. Время было всего лишь одним из направлений в пространстве — никаким иным способом нельзя было объяснить поведение света или неистовство пылающего горючего. А для того, чтобы держать свет под контролем, время должно быть конечным — отсюда следовало, что история рано или поздно свернется в кольцо и встретится сама с собой точно так же, как сеть дорог и железнодорожных путей, оплетающих планету. Но если соседние города объединяли усилия, чтобы спланировать соединяющую их железную дорогу, то любые пересечения между историями миров будут носить случайный и неконтролируемый характер. Каким бы захватывающими ни казались гремучие звезды, на этой карте они были не более, чем дорожками для пешеходов; а впереди нас ждали железные дороги, загруженные товарными поездами.
Затем к выступлению присоединился Евсебио, и на экране вновь появился простой эскиз, который он уже показывал Ялде — окольный путь, длинный медленный зигзаг в сторону будущего, который должен был выиграть для них время, а вместе с ним — новые идеи и открытия. Это рискованное путешествие страшно было даже вообразить, но несмотря ни на что Бесподобная нуждалась в любой помощи, которую ей могли оказать жители Зевгмы. Навигация в пустоте — это лишь начало; чтобы сообщество путешественников смогло выжить и достичь процветания, потребуется вдохновение и опыт целого города.
Дария посоветовала им не отвечать на вопросы со сцены; это лишь привлечет внимание крикунов, играющих на публику. Вместо этого они установили в углу фойе два стола и предложили слушателям подходить и беседовать с ними после окончания представления — в тишине и с глазу на глаз.
Ялда приготовилась к тому, что на нее обрушится истерия оскорблений, подстегнутая отрицательным репортажем в Молве, но в целом аудитория была настроена не более враждебно, чем вчера вечером, а отдельные люди, которые вступали с ними в разговор после выступления, пожалуй, проявляли даже большую вежливость и одобрение. — Вашим запугиваниями я не верю, — любезно сообщил Ялде один молодой мужчина, — но все равно желаю вам удачи.
— Почему вы решили, что я кого-то запугиваю?
— Наш мир выживал на протяжении эонов, — ответил он. — Возможно, в истории и не упоминается подобных метеоров, но этот мир гораздо старше нас самих. Геологи утверждают, что в прошлом планета неоднократно подвергалась бомбардировке; конец света едва наступит из-за того, что с неба упадут еще несколько камней. Но если вам удастся отправить ракету в пустоту и вернуть ее обратно в целости и сохранности, это будет подвиг, достойный восхищения.
— А сами вы не хотите стать пассажиром? — Ялда его не дразнила; вдумчивый и добродушный скептик мог бы стать полезным дополнением к команде.
— Я думаю, у моих детей будет больше шансов выжить, имея под ногами твердую землю, — ответил он.
Евсебио пришлось уехать на встречу с юрисконсультом по поводу спора, вызванного университетской обсерваторией. Ялда решила немного задержаться; фойе еще не опустело — даже при том, что все эти зеваки, по-видимому, были большей частью заняты разговорами друг с другом, а вовсе не выжидали подходящего момента, чтобы к ней подойти.
Когда часы пробили без двух курантов полночь, она начала собирать свои информационные брошюры. Сегодня ее список, в который вчера записалось семь человек, пополнился еще пятью именами, и даже если вклад этих добровольцев ограничится выращиванием злаков в искусственной пещере, устроенной внутри горы, это уже будет что-то значить.
Когда Ялда отошла от стола, с противоположного края фойе к ней подбежала молодая женщина.
— Прошу прощения, — сказала она. — Я не была уверена, стоит ли к вам обращаться, но…
Ялда отложила коробку с брошюрами. — Что вы хотели сказать?
— Я размышляла о вашей ракете. Меня беспокоит одна вещь…, — она запнулась и опустила глаза, неожиданно застеснявшись, как будто ее слова могли оказаться чересчур самонадеянными.
— Смелее, — приободрила ее Ялда. — Если вас беспокоит всего одна вещь, значит у вас в дюжину раз больше уверенности, чем у меня.
— Когда ракета развернется и полетит в нашу сторону…, — произнесла женщина, — разве с точки зрения путешественников первой половины пути она не будет двигаться назад во времени?
— Именно так, — подтвердила Ялда. — Все верно.
— И то же самое справедливо… в отношении гремучих звезд, а также миров, с которыми нам, по вашему мнению, грозит столкновение? Во второй половине путешествия ракета будет двигаться в сторону и их прошлого тоже?
— Да. — Ялда была под впечатлением; хотя заметить это обстоятельство было не так уж сложно, в разговоре с Ялдой о нем пока что упоминали только Евсебио и Джорджо.
Женщина подняла глаза, беспокойно заерзала. — А это… безопасно?
— Мы не знаем, — призналась ей Ялда. — В какой степени ракета останется носителем собственной стрелы времени, запечатленной в ее пассажирах и грузе, а в какой степени на эту стрелы будет влиять окружающая материя… мы просто не знаем.
Значит, вы надеетесь, что в первой половине путешествия пассажиры накопят достаточно знаний, чтобы защитить себя на обратном пути? — предположила ее собеседница.
— Полагаю, что в конечном счете — да. — Ялда отчитывала Евсебио за то, что он полагался на неизвестные пока что методы создания тяги, но говоря по правде, обезопасить путешественников от всех угроз, которые только могли возникнуть во время полета, не было никакой возможности.
Набравшись храбрости, женщина сказала: «Я буду удовлетворена, если вы сможете как минимум дать гарантию, что в начале путешествия ракета будет двигаться в сторону будущего гремучих звезд. Если на подготовку к столкновению уйдет полвека, значит, так тому и быть, но столкнуться с этой проблемой в самом начале пути — это уже чересчур».
— Удовлетворены настолько, что… поддержите нашу авантюру?
— Удовлетворена настолько, что соглашусь стать пассажиром.
— Могу я узнать ваше имя? — спросила Ялда.
— Бенедетта.
Ялда отвела Бенедетту к столу и записала ее координаты, стараясь не проговориться о том, что до нее подобного обязательства не взял на себя ни один человек — включая и саму вербовщицу.
— Вы где-нибудь учились? — спросила Ялда. Первый пассажир Бесподобной описала свою профессию как «заводской рабочий».
— В Нефритовом Городе, — неохотно ответила Бенедетта, как будто в этом было что-то постыдное. — Я училась на инженера, но всего год.
— Это не важно, мне просто было любопытно. — Ялде почувствовала в своем голосе напускную веселость и изо всех сил постаралась продолжить разговор нейтральным тоном. Вопрос, была ли Бенедетта беглянкой, мог отпугнуть ее окончательно; рано или поздно им пришлось бы взяться за решение этого вопроса — чтобы защитить и ее саму, и проект — но прямо сейчас самым важным было то, что Бенедетта, обладая живым умом и быстротой мысли, смогла обнаружить настоящую проблему.
Кроме них, в фойе никого не осталось. — Я должна уйти до полуночи, пока не пришли уборщики, — сказала Ялда, — но если вы не заняты, мы могли бы немного поговорить снаружи.
— Я никуда не спешу, — ответила Бенедетта.
Снаружи в городе царила тишина. По небу, оставляя за собой разноцветные следы, медленно ползла дюжина гремучих звезд. Когда они вдвоем вышли на мостовую, оставив Варьете-Холл позади, Бенедетта спросила: «Вы правда верите, что время замкнуто в петлю?»
— Не могу утверждать наверняка, — ответила Ялда. — Но факты, на мой взгляд, довольно убедительны.
— Значит, будущее ничем не отличается от прошлого?
— По большом счету различие между ними — это вопрос наших знаний, — сказала Ялда. — К какой информации мы можем без труда получить доступ. О прошлом мы можем узнать гораздо больше, чем о будущем, если, конечно, не попытаемся заглянуть слишком далеко. Но за всем этим стоят лишь превратности истории; никакого абсолютного различия не существует.
— Но ведь тогда… все, что должно случиться в будущем уже предопределено — точно так же, как и прошлое?
— Да.
— Тогда почему вы так упорно стремитесь изменить будущее?
Ялда восхищенно прожужжала; ей стоило предвидеть такой поворот. — «Изменить» не вполне подходящее слово, — произнесла она. — Можно пытаться изменить неудачный закон — потому что со временем одни законы сменяются другими. Но грядущее столкновение мы либо переживем, либо нет. Каким бы ни был его исход, изменить его нельзя.
С этим Бенедетта согласилась, но продолжала настаивать: «Какое же слово мне тогда использовать? „Влияние“?»
— Меня устраивает, — сказала Ялда. — Я готова признаться в том, что пытаюсь как-то повлиять на события будущего.
— Но как вы можете влиять на события будущего, если они предопределены точно так же, как прошлое? Разве вы пытаетесь повлиять на вчерашний день?
— Больше нет, — ответила Ялда, — но наверняка пыталась это сделать днем раньше.
— И все-таки почему? Если вы верите, что вчерашний день был предопределен всегда, то исход в любом случае был бы одним и тем же, разве нет?
— А. — Подобного разговора у Ялды не было с тех самых долгих ночей, которые она проводила за беседой с Туллией — и тогда их роли были бы прямо противоположными. — Я не верю в предопределение, которое утверждает, будто наши поступки не имеют никакого значения. Поэтому я не могу согласиться с тем, что вчерашний день сложился бы одинаково вне зависимости от моих поступков.
— Но если ваши поступки имеют значение, значит, совершая их, вы не обладаете свободой выбора, верно? — возразила Бенедетта. — Если будущее фиксировано, а ваши поступки влияют на будущее… значит, и сами ваши поступки должны быть предопределены, так как в противном случае они бы привели к другому исходу. Получается, что реальной свободы выбора у вас нет; вы всего лишь марионетка в руках сил, неподвластных вашему контролю.
Ялда ненадолго задумалась. — Поднимите правую руку.
— Зачем?
— Ну просто сделайте мне одолжение.
Бенедетта послушалась.
— Были ли вы свободны в своем решении поднять руку или отказаться? — спросила Ялда.
— Думаю, да.
— Тогда объясните мне, почему ваше восприятие этого факта должно как-то зависеть от того, свернуто ли время в кольцо и является ли будущее на самом деле отдаленным прошлым?
Поломав голову над вопросом, Бенедетта ответила: «Если этому было суждено случиться — если это в определенном смысле уже произошло — значит, мои мысли о том, что я принимаю какое-то решение, на самом деле были иллюзией».
— Иллюзией по сравнению с чем? — не унималась Ялда. — Объясните мне, как должен быть устроен мир — как должна действовать физика, каким должен быть ход событий — чтобы вы в каком-то смысле ощутили себя «более свободной»?
— В случае открытого будущего, — ответила Бенедетта. — Если исход наших поступков остается неизвестным, пока мы не примем решение.
— Допустим, что так и есть, — сказала Ялда. — От чего же тогда зависел окончательный выбор: поднимать или не поднимать руку.
— От меня. Это был мой выбор.
— Но почему вы сделали именно этот выбор, почему не ответили отказом?
Бенедетта ответила не сразу. — Полагаю, здесь сыграл роль характер вашей просьбы, — наконец, сказала она.
— Получается, это я предопределила ваши действия?
— Нет, не только вы. Мое настроение, мой психологический настрой тоже сыграли свою роль.
— Все, что вы перечислили, остается справедливым и для мира, в котором будущее не открыто, а фиксировано. Мы обе по-прежнему стоим здесь. Наши поступки точно так же соотносятся с нашими желаниями, наши желания — с нашими настроением и личным опытом и так далее.
Бенедетту такой ответ не убедил. — Если будущее фиксировано, то как наш разговор может хоть что-то значить? Если тот факт, что я скажу именно то, что скажу, никак не изменить — как если бы мы были двумя актерами, играющими строго по сценарию — то как мы в принципе можем друг друга переубедить? Как мы вообще можем обмениваться информацией?
— По-вашему, прямо сейчас я издаю какие-то беспорядочные звуки без особой на то причины? — шутя спросила Ялда.
— Нет.
— Если и есть какой-то сценарий, — сказала Ялда, — то мы в равной мере являемся и актерами и его авторами; нет никого, кто мог бы написать наши реплики за нас. Нет никакого кукловода, который носится туда-сюда, координируя все события и заставляя нас поступать вопреки нашей собственной воле — или принимать решения, которые идут вразрез с нашей сущностью — только ради того, чтобы привести историю к какому-то заранее определенному финалу.
— Тогда как это работает? — спросила Бенедетта. — Почему события складываются именно так, как должны.
— Хитрость в том, — ответила Ялда, — чтобы не воспринимать происходящее как дело рук судьбы, которую нам рисуют в сагах: будто какой-то монарх кропотливо превозмогает все вероятности и одерживает победу в грандиозной битве, поскольку все статисты в его пьесе — не более, чем шестеренки, действия которых подчиняются его судьбе. В реальности все наоборот — «вынужденный путь», которому следует история, не представляет собой ничего особенного и воплощается в жизнь на самом фундаментальном уровне.
— Нам неизвестны подробности насчет каждого вида материи, однако если речь идет о свободном свете, то в качестве строительных блоков выступают самые обыкновенные периодические волны. Обогнув космос в любом из возможных направлений, эти волны совершают целое число колебаний, и благодаря этому гладко соединяются со своими начальными значениями. Вот это и есть та самая свершившаяся судьба… ведь все, что построено на основе этих волн, будет автоматически обладать точно таким же свойством. Каким бы сложным ни был световой узор, он не может противоречить самому себе, совершив полный оборот. Такую гарантию физика нам дает на фундаментальном уровне; режиссировать события, придумывать какие-то сценарии или идти на специальные ухищрения совершенно необязательно.
Бенедетта задумалась над ее словами. — Тогда как мы сами вписываемся в эту картину? Если материя, из которой мы состоим, подчиняется тем же правилам, то где наши решения?
— В нашей биологии, — ответила Ялда. — Я считаю, что между нашими желаниями и поступками существует определенная корреляция, основанная на структуре нашего мозга и тела. То, чего ты хочешь; то, что ты делаешь; то, кем ты являешься… возможно здесь нет идеальной гармонии, но и назвать нас узниками собственных тел, которые следуют какому-то своему плану и не имеют к нам никакого отношения, тоже нельзя. — Во всяком случае, пока деление не возьмет над тобой верх и не разрежет тебя на четыре части, но вдаваться в эту тему Ялде не хотелось.
Когда они вступили на Большой мост, Бенедетта замолчала. Ялда не надеялась, что она изменит свое мнение; важным было донести до нее мысль, что со своими коллегами по проекту она может обсудить любой вопрос. Если ты собираешься запустить в пустоту гору с бесконечной скоростью, приходится думать даже о самых потаенных тревогах.
— Мне придется поразмыслить над этим более глубоко, — наконец, произнесла она. — Ваши доводы определенно выглядят убедительными.
Ялда заслышала в ее голосе нотки сомнения. — Но?
— Одно дело — пытаться обосновать абстрактную идею о том, что замкнутость будущего ничего не меняет по сути — что в действительности никто не теряет свободы, потому что и в том, и в другом случае наши поступки обусловлены одними и теми же причинами. Но факт, тем не менее, остается фактом — мы привыкли воспринимать будущее как не имеющее конца. Именно так мы воспринимаем наши жизни, именно это обычно подсказывают нам наши чувства.
Ялда остановилась. Они преодолели половину моста и сейчас стояли на тонкой каменной арке, нависшей над черной пустотой разлома. Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь; только что ее посетило жуткое чувство, будто она знала, что сейчас скажет ее новая — робкая и напряженная — коллега.
— Когда наши потомки повернут обратно и совершат путешествие в прошлое, — задалась вопросом Бенедетта, — будут ли они располагать той же роскошью, что и мы — возможностью отвлеченно рассуждать на эти темы? Когда исчезнет четкая грань между прошлым и будущим, смогут ли они сохранить старые взгляды на природу вещей?
— Три, два, один, — сосчитал Евсебио.
В отдалении небо рассекла светящаяся линия, подрагивающая в горячем мареве. Через паузу бункер задрожал; когда деревянные доски, сдерживавшие песок, изогнулись и загрохотали, воздух наполнила мелкая пыль. Ялда вместе со своими коллегами лежала на спине, на глубине одной поступи под землей, но благодаря наклонному зеркалу над головой они могли наблюдать за подъемом ракеты так, будто стояли в пустыне, в то время как тонированные хрусталлитовые призмы защищали их от яркого света.
Когда раздался свист, Ялда была к нему готова, однако трещина, которая неожиданно рассекла стекло вдоль зазубренной диагонали, застала ее врасплох. Она протянула руки, чтобы удержать два половинки на месте, прежде чем они выскользнут из рамы и отрубят кому-нибудь голову.
Амандо тихо выругался и тоже поднял руки, чтобы ей помочь; то же самое сделал и Евсебио, обменявшись с Ялдой взглядом, выражавшим облегчение, что все обошлось без более серьезных происшествий. Они изолировали зеркало вместе со стеклом от вибраций земли, однако ударная волна сама по себе была достаточно сильной, чтобы нанести урон. Нерео даже не шелохнулся; он по-прежнему следил за ракетой через свой теодолит и, скорее всего, даже не заметил, как треснуло стекло.
Джулио, журналист из Красных Башен, повернулся к Евсебио, щебеча от восторга. — Честно признаться, я думал, что она взорвется прямо на земле. Но она и правда взлетела! — Впечатления от запуска ракеты его настолько захватили, что ему даже не было дела до гигантского каменного лезвия, которое едва не разрезало его пополам.
— Для этого и нужны ракеты, — скромно ответил Евсебио. — Чтобы подниматься в небо.
— А напомните, когда она упадет? — спросил Джулио.
— Эта — никогда, — предсказал Евсебио.
Ялда не была столь уверена. Сквозь защитный фильтра ракету уже почти не было видно — настолько она побледнела; продвижение ракеты Евсебио мог бы оценить и на глаз, но для того, чтобы подтвердить пункт ее назначения, требовались точные измерения, зафиксированные их независимым наблюдателем.
Ялда поднял голову, чтобы заглянуть поверх мешавших ему тел и выяснить, чем был занят Нерео. Нерео лежал в приподнятом положении, опираясь на специальную скамью, сконструированную Амандо; благодаря ей он мог своим задним зрением следить за часами, одновременно наблюдая за ракетой через теодолит. Ялда заметила, что вдоль всей правой руки Нерео были записаны пары чисел — моменты времени и величины углов; пока она смотрела, он добавил ее одну пару, а затем отвернулся от теодолита и начал выводить новые колонки цифр. Пока что ракета будет продолжать сжигать топливо, а значит есть шанс, что она потеряет устойчивость и полетит к земле; тем не менее, Нерео уже мог вынести вердикт насчет ее судьбы, исходя из предположения, что на данный момент ракета даже в худшем случае поведет себя так, будто ее двигатели просто заглохли в момент последнего наблюдения.
— Ракета покинула сферу притяжения, — объявил Нерео. — Подозреваю, что далее она ляжет на эксцентрическую орбиту вокруг Солнца с периодом обращения в несколько дюжин лет.
— Как же ей удалось сбежать от гравитации? — спросил Джулио. — Вы хотите сказать, что она уже достигла высоты, на которой сила тяготения пренебрежимо мала?
Его недоверчивый тон был вполне уместным, но он упустил главное. — На высоте, которой она достигла в момент моего последнего наблюдения, гравитация почти такая же, как на поверхности — просто ракета успела настолько разогнаться, что сила тяготения остановить ее уже не сможет. Наш мир — так уж точно, хотя Солнце ее все еще держит.
Ялда посмотрела на Амандо, и вдвоем они сумели сдвинуть наклонное зеркало в сторону, не угодив под падающие осколки. Пять обитателей бункера поднялись на ноги и забравшись на слой песка, проскользнули между зеркалом и землей.
Ялда осматривала небо высоко на востоке. Сегодня было не так много гремучих звезд, которые могли бы отвлечь ее внимание, и ей удалось заметить бледно-серую точечку, которая могла быть только той самой каменной колонной размером с дом, которую построил Евсебио — ее двигатели все еще пылали, и ракета продолжала набирать скорость. Чтобы покинуть сферу притяжения Солнца, ракета должна была набрать скорость втрое больше первой космической. Учитывая результаты предыдущих экспериментов с энергоотдачей, ракета вполне могла покинуть Солнечную систему при условии, что топливо сгорит полностью и без каких-либо сбоев.
Джулио обратился к Евсебио. — Вам стоит посетить Красные Башни и рассказать там о своих планах. Нерео уже выступал с открытыми лекциями по вращательной физике, так что подобные идеи людям не в новинку, но я могу заблаговременно пустить в Репортаж несколько статей, чтобы подготовить аудиторию к вашему приезду.
Ялде стало интересно, что же такого особенного было в краснобашенных злаках — Зевгме этого явно не хватало.
— С удовольствием, — ответил Евсебио.
Ялда поблагодарила Нерео за участие. — Мне это в радость, — сказал он. — Не знаю, верна ли ваша догадка насчет гремучих звезд, но я рад, что кто-то всерьез рассматривает подобные варианты.
— А место в ракете вас случайно не интересует?
Нерео весело прожужжал. — Я лучше останусь в безопасности на земле и дождусь, когда ваши потомки через дюжину поколений расскажут мне о той чудесной науке, которую им удалось открыть по пути.
— Мне это часто говорят в ответ, — заметила Ялда.
Ей хотелось провести с Нерео больше времени, но ему с Джулио нужно было возвращаться в Красные Башни. Амандо взял в ангаре грузовик и, захватив гостей, укатил в пустыню.
Евсебио обернулся к Ялде. — Ты не съездишь в Красные Башни вместе со мной? Чтобы выступить перед горожанами?
— Если получу отгул в университете. — Ялда замялась. — Сможешь выплатить мне за это небольшую компенсацию?
— Конечно. — Евсебио неоднократно предлагал зачислить ее в штат, но Ялда пока что отказывалась; она хотела оставаться независимой, чтобы иметь возможность свободно высказывать ему свое мнение.
— Если я не буду преподавать, мне не заплатят, — добавила она, как бы извиняясь, — а лишать Лидию и Дарию помощи в опеке над детьми будет нечестно.
— Хмм. — Евсебио уже дал ей понять, что не одобрял того, чем занималась их троица: женщины — какими бы талантами они ни обладали в других сферах — не были по своей природе предназначены для воспитания детей. В Зевгме было полно вдовцов, которые отчаянно нуждались в наследниках и были готовы обращаться с ними так, будто это была плоть их собственной ко.
Но сейчас его занимали более насущные проблемы, нежели слабые места в семейной жизни Ялды. — Помимо распространения новостей среди жителей Красных Башен, — добавил он, — я также рассчитываю на то, что твой коллега Нерео сможет организовать для меня встречу с его покровителем.
— А сам ты разве не можешь договориться о встрече с Паоло? — удивился Ялда. — Что бы ни случилось с сообществом плутократов?
— С сообществами, во множественном числе. Не все они связаны друг с другом.
— Зачем тебе встречаться с Паоло?
— Из-за денег, — честно ответил Евсебио. — Мой отец лимитировал сумму, которую я могу вложить в строительство ракеты. Если все сооружение я буду строить в одиночку — добывать и перевозить солярит, встраивать его в искусственную обшивку… если бы я попытался сделать все это в масштабе Бесподобной, то затраты бы выросли в несколько гроссов раз, но даже минимальная жизнеспособная альтернатива потребует таких средств, которые я не смогу предоставить без посторонней помощи.
— А ты не думал о том, чтобы подкупить всех людей, имеющих право голоса в вопросе об обсерватории? — предложила Ялда. — Не просто новым блестящим телескопом — а деньгами, которые они могли бы положить лично себе в карман?
Евсебио был оскорблен. — Я не идиот; таким был мой первоначальный план. Но Ачилио заставил Совет тщательно изучить деятельность университета; к тому же в самом университете у него столько тайных агентов, что подобная выходка мне едва бы сошла с рук.
— Я всегда готова убить Людовико за символическую плату, — пошутила Ялда.
Евсебио так долго смотрел на нее нейтральным взглядом, что ей стало неловко.
— Не искушай меня, — сказал он.
Подъезжая на поезде к Красным Башням, Ялда с удивлением обнаружила, что город по-прежнему оправдывал свое название. Она читала, что местные запасы пассивита, отличавшегося одноименным оттенком, давно-давно были исчерпаны, и тем не менее прямо сейчас ее глазам открывалась линия горизонта, которая по-прежнему отливала все тем же характерным красным цветом. Возможно, первоначальные здания с любовью сберегли в целости и сохранности. Либо так, либо их все переработали на декоративную облицовку.
Нерео встретил ее на вокзале — вместе с четырьмя своими детьми, которые передрались друг с другом за захватывающую возможность донести Ялдин багаж. Увидев, насколько они молоды, Ялда решила, что его ко, по-видимому, прожила почти столько же, сколько ее дедушка. Нерео, впрочем, до сих пор был в добром здравии — и наверняка позаботился о том, чтобы его дети не остались без опеки, даже если его самого постигнет печальная участь.
— Твой друг Евсебио уже в доме, — сказал Нерео.
— У него были какие-то дела в Разбитом Холме, — объяснила Ялда. — Мы приехали с противоположных направлений.
Нерео жил в огороженном имении своего покровителя. По коже Ялды пробежал холодок, когда они прошли мимо охранников с ножевыми поясами, хотя дети воспринимали их как нечто само собой разумеющееся. — Это просто традиция, — сказал ей Нерео, заметив ее беспокойство. — У Паоло нет врагов; этим оружием никогда не пользовались.
— А стражники не скучают на такой работе?
— Бывает работа и похуже, — ответил Нерео.
Евсебио сидел на полу в гостевой комнате и читал выпуск «Репортажа из Красных Башен». Поприветствовав Ялду, он недоверчивым тонов добавил: Этот Джулио действительно прочитал и понял до единого слова все вводные, которые я ему послал. Он поделился со мной кое-какими возражениями и беспокойствами, но… все они были совершенно разумными.
— Давай просто привяжем к ракете весь город и покончим с этим, — предложила Ялда. — Пусть Красные Башни отправятся в пустоту на пару веков и достигнут процветания в условиях блестящей изоляции; потом они смогут вернуться, и научат мир, как правильно жить.
До начала представления оставалась всего пара склянок, поэтому они отправились в зал, чтобы ознакомиться с его планировкой. Ялда не смогла привезти проекционное оборудование, которым она пользовалась в Зевгме, но Джулио позаботился о подготовке распечаток с материалами выступлений, которые выдавались посетителям на входе. Это означало, что отключать основное освещение во время выступления было нельзя.
— Все эти лица вызывают у меня беспокойство, — сказала она Евсебио, стоя на сцене перед пустым залом.
— Не волнуйся, теперь ты профессионал. — Он ободряюще стиснул ее плечо.
Решение посетило ее только в тот момент, когда она сделала шаг вперед, стоя перед толпой зрителей: она постаралась донести до них ту же мысль, что и в Зевгме, но свой задний взгляд сосредоточила на расположенной позади пустой стене, убедив себя в том, что все зрители в зале пристально смотрели вовсе не на ее, а на эту умиротворяющую белизну.
После того, как Евсебио выполнил свою часть работы — с небольшими отличиями от первоначальной версии, в которой он хвастался ракетой размером с целую гору, — подошло время вопросов. Все жители Красных Башен, с которыми им довелось побеседовать, говорили, что им придется отвечать на вопросы прямо со сцены — такова была местная традиция, неуважения к которой им бы не простили. Джулио — наниматели которого в обмен на довольно-таки броскую рекламу своей газеты оплатили половину аренды зала — присоединился на сцене к Ялде и Евсебио, чтобы сыграть роль ведущего.
Ялда мысленно подготовилась к предсказуемым шуткам в духе «Почему я не могу прогуляться во вчерашний день?» или, быть может, даже извечному «Где ваш ко?».
Первым, кому Джулио предложил задать вопрос, был пожилой мужчина. — Как вы собираетесь поддерживать машины в работоспособном состоянии? — громко спросил он.
— В ракете будут оборудованы мастерские на все случаи жизни, — сказал Евсебио.
Его собеседника ответ не впечатлил. — А как же заводы? Шахты? Леса?
— У нас будет запас минералов, — ответил Евсебио, — а также сады для выращивания природных материалов и пищи.
— Запасы, которых хватит на целый век? Почва, которой хватит на целый век? И все внутри одной башни? Очень сомневаюсь.
Джулио передал слово другому слушателю с вопросом.
— Как вы собираетесь регулировать численность населения? — спросила женщина.
— На данный моменту у нас скорее нехватка, чем избыток пассажиров, — ответил Евсебио.
— Удвойте это число несколько дюжин раз, — сказала она, — и ответьте мне, где вы разместите всех этих людей и как прокормите?
На лице Евсебио стало проявляться волнение. — Уровень смертность в пределах ракеты будет точно таким же, как и в любом другом месте. Численность городов не увеличивается ровно вдвое с каждым поколением, — ответила Ялда.
— Значит, медицина развиваться не будет? Эру за эрой этих путешественников будет заботить лишь проблема гремучих звезд…, которые им самим больше не угрожают?
— Развитие медицины может одновременно способствовать как контролю над рождаемостью, так и снижению смертности, — сказала Ялда.
— Может — но что, если все сложится иначе?
Вопросы продолжались в том же духе — сложные, но, без сомнения, относящиеся к сути дела. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Джулио объявил об окончании встречи; Ялда так вымоталась, что не сразу заметила, как вопросы сменились одобрительными возгласами и аплодисментами со стороны публики.
— Все прошло неплохо, — прошептал ей Джулио.
— Правда?
— Они восприняли тебя всерьез, — сказал он. — Чего еще ты хотела?
В фойе они завербовали больше трех дюжин волонтеров, но ни одного пассажира. По сравнению с Зевгмой местные жители гораздо охотнее соглашались с доводами Ялды относительно гремучих звезд и даже абстрактными принципами, которые лежали в основе решения, предложенного Евсебио — но ни один из них не был уверен в том, что ему удастся создать искусственное поселение, которое они бы захотели передать своим внукам, чтобы те провели в нем всю свою жизнь.
Слуга препроводил Ялду, Нерео и Евсебио в столовую, после чего удалился.
Паоло стоял в дальнем конце комнаты, перелистывая толстую пачку бумаг. Он выглядел моложе, чем ожидала Ялда — может, чуть старше двух дюжин лет. Он положил бумаги на полку и подошел к ним, указав на широкий круг подушек на полу. — Добро пожаловать в мой дом! Прошу, садитесь!
Нерео представил ему Ялду и Евсебио. Ялда постаралась унять чувство тревоги, охватившее ее при виде этой роскошной комнаты; стены украшала абстрактная мозаика, а выбор разложенных перед ними блюд, среди которых не было почти ни одного знакомого Ялде, приводил в недоумение. По ее прикидкам такого количества еды хватило бы, как минимум, на дюжину человек — и когда в комнату вошли шестеро молодых мужчин, ей уже начало казаться, что угощение было не таким уж и чрезмерным — но оказалось, что они просто шли по своим делам и к обеду не присоединятся, а в столовую заглянули только затем, чтобы поздороваться с гостями.
Шесть сыновей! Среди них есть приемные или он взял себе двух супруг? Так или иначе, если это семейная традиция, то дом будет буквально наводнен внуками.
Покончив с формальностями, Паоло сел вместе с гостями и призвал их к трапезе. Ялда приняла сознательное решение не стесняться — не пялиться на тарелки с едой, пытаясь угадать ее происхождение. Вряд ли здесь предложат что-то несъедобное и тем более опасное, а значит, можно и не обращать внимание на то, что еда, оказавшаяся у нее во рту, была ей совершенно незнакома. Поначалу вкусы блюд казались ей необычными, хотя и не сказать чтобы неприятными. Она решила изобразить на лице легкое удовлетворение и поддерживать это выражение в течение всего обеда, невзирая на обстоятельства.
Паоло обратился к Евсебио. — Я слышал о ваших ракетах; выдающееся начинание.
— Это только начало, — ответил Евсебио. — Потребуется еще много лет работы, прежде чем мы сможем безопасно отправить людей в пустоту.
— Меня восхищает смелость вашего видения, — заметил Паоло, — и я прекрасно понимаю, что гремучие звезды могут стать угрозой. Но что именно ваши путешественники привезут из путешествия в космическую пустоту?
— Это сложно предугадать, — признался Евсебио. — Но вы только представьте, какие чудеса увидел бы в наших сегодняшних городах гость из одиннадцатого века? У них не было ни машин, ни грузовиков, ни поездов. Только примитивнейшие линзы. И никаких надежных часов.
— Но что дальше? — поинтересовался Паоло. — Двигатель с чуть более плавным ходом? Часы, ход которых не сбивается в течение года? Все эти усовершенствования, без сомнения, цивилизованны, но как они помогут защититься от гремучих звезд?
— Вы когда-нибудь слышали о Вечном пламени? — спросил Евсебио.
Ялда была рада, что уже пообещала себе сохранять на лице маску доброжелательной невыразительности.
Паоло любезно прожужжал — не высмеивая своего гостя, а усматривая в его словах лишь намеренную и небрежную гиперболу.
Евсебио продолжать говорить все тем же безукоризненно вежливым тоном, но Ялда все же заметила, как он боролся с самим собой, стараясь подавить собственное разочарование. — Древние истории о Вечном пламени заблуждались насчет деталей, — сказал он, — однако с позиции современных концепций подобный процесс, вероятно, действительно можно осуществить на практике. — Он повернулся к Нерео. — Я ошибаюсь?
— Очевидных противоречий с вращательной физикой, как в случае с более ранними концепциями энергии, здесь не наблюдается, — осторожно заметил Нерео.
Паоло был удивлен. — Серьезно? — Он отложил каравай, который пережевывал в данный момент. — То есть может оказаться, что все эти алхимики с безумными глазами просто слишком быстро сдались? Ха! — он осуждающе посмотрел на Нерео, как бы намекая, что о таком интересном факте его научный советник мог бы обмолвиться и на несколько лет раньше.
— Сэр, могу я поделиться с вами одной мыслью, которую до нас прошлым вечером недвусмысленно донесли жители Красных Башен? — спросил Евсебио.
— Безусловно, — ответил Паоло.
— На данном этапе мое начинание весьма и весьма непритязательно, — признался Евсебио. — Никто не верит в то, что несколько дюжин людей в ракете размером, скажем, с это имение смогут прожить достаточно долго, чтобы воспользоваться преимуществами своей ситуации. С точки зрения элементарной физики никаких ограничений на продолжительность путешествия нет — как нет предела и тем преимуществам, которые они, вероятно, смогут достичь за долгие годы. Решающую роль сыграет практическая сторона их ситуации. Надежному обществу необходим определенный масштаб — как по численности населения, так и по количеству ресурсов. Изолированный в пустыне лагерь при надлежащем выборе припасов сможет продержаться пару поколений, но для сообщества, которое сможет успешно просуществовать в течение века, необходим целый город.
— Я понимаю, — сказал Паоло. Он помолчал. — Но насколько большой должна быть ваша ракета? Никто не знает. Это слишком высокий риск, основанный на одних лишь догадках.
— Разве риск не будет оправдан, — возразил Евсебио, — если ракета спасет наш мир от гремучих звезд?
— Но это вывод опирается не только на успех вашей экспедиции, — заметил Паоло, — но также и на отсутствие альтернативных решений. Вполне вероятно, что затратив те же ресурсы здесь, на земле, мы сможем решить проблему более эффективным путем. Я не могу говорить за остальных, но лично я предпочитаю, чтобы мои деньги крутились где-нибудь поблизости — там, где я могу за ними приглядывать.
— Да, сэр. — Евсебио опустил глаза. Отказ не оставлял места для сомнений.
Паоло повернулся к Нерео. — Так значит, у нас все-таки есть шанс создать Вечное пламя?
— Возможно, — неохотно согласился Нерео. — Но потребуется учесть множество мелочей, и о некоторых из них мы имеет довольно смутное представление.
— А что, если я найму гросс химиков, которые отправятся в пустыню и будут испытывать всевозможные комбинации реактивов? Где-нибудь подальше от людей, чтобы никто не пострадал? — Нерео ответил не сразу, но Паоло уже почувствовал вкус к собственному замыслу. — Мы могли бы потребовать проводить каждый эксперимент в том месте карты, которому будет сопоставлен определенный выбор реагентов. Тогда, исходя из расположения кратеров, мы точно будем знать, какие реакции не следует повторять.
— Весьма умно, сэр, — заявил Нерео. Он говорил с сарказмом, но Паоло решил поверить ему на слово.
— Впрочем, — добавил Паоло, — это заслуга нашего гостя, который вдохновил меня на эту затею. — Он сделал кивок в сторону Евсебио.
Во время их второго и заключительного выступления в Красных Башнях, Евсебио с достойным восхищения профессионализмом сохранял видимость оптимистичного настроя, но как только они вернулись в гостевую комнату Нерео, он прислонился к стене и тяжело опустился на пол.
— Это уже слишком, — онемело произнес он. — Я больше не могу этим заниматься.
— Мы можем поручить набор персонала кому-нибудь другому, — предложила Ялда.
— Я не про набор персонала! Этот проект — несбыточная мечта. Мне надо бросить весь этот идиотизм и вернуться к железным дорогам; а о гремучих звездах пусть другие беспокоятся. До основного удара я, скорее всего, не доживу. Так какая мне разница?
Ялда подошла к нему и ободряюще коснулась его плеча. — Ну не будет Паоло вкладываться в этот проект. Он же не последний богатый человек на планете.
— Но Красные Башни — это лучшее, что мы имеем, — возразил Евсебио. — Местные журналисты понимают наш посыл. Люди прислушиваются к нашим планам и предлагают разумную конструктивную критику. Но никто из них не станет пассажиром по своей воле, а человек, которому принадлежит полгорода, скорее попытается воскресить алхимию, чтобы использовать ее как оружие против гремучих звезд, чем станет смотреть, как его деньги улетают в пустоту.
— Это неудача, — согласилась Ялда. — Но не принимай никаких решений прямо сейчас. Через несколько дней все может измениться.
Евсебио ее слова не убедили, но на ее совет он постарался ответить со сей любезностью. — Не беспокойся, — сказал он. — Даже если бы я захотел, то все равно не смог все бросить в один момент. Вряд ли уже завтра кто-нибудь придет ко мне с предложением купить лицензию на добычу ископаемых.
Ялда проснулась посреди ночи и не сразу сообразила, где находится. Она приподнялась на локтях, чтобы осмотреть комнату. Подернутые цветами спектра тени с размытыми краями вырастали из-под окна и тянулись по полу, обрамляя спящую фигуру Евсебио.
Он был красив, — заметила она: высокий и сильный, идеально сложен даже во сне. Почему она не замечала этого раньше?
Но именно мысли о нем привели ее в чувство. Если они соединят свои тела прямо сейчас, она наверняка сможет заставить его дать обет. Ее плоть не умрет; она позволит своему разуму угаснуть вместе с своими тревогами, оставив детей в руках преданного опекуна. О более подходящем кандидате на роль ко она и мечтать не могла; Ялда не верила, что Евсебио ответит ей отказом. Не здесь, будучи с ней наедине; особенно, если она будет настаивать.
Она поднялась на ноги и наблюдала за ним стоя — она представляла, как он прижмется к ней своей кожей, и прокручивала в голове слова, которые должны были его убедить. Если Паоло может позволить себе шестерых сыновей, то почему Евсебио должен ограничиваться только двумя? Она не станет возражать против его ко; она не просила его предать женщину, с которой он провел всю свою жизнь — просто предлагала ему расширить свою будущую семью.
Евсебио открыл глаза. Она увидела, что он заметил ее присутствие, ее взгляд. Она ждала, что Евсебио станет задавать вопросы, но он молчал, как будто все происходящее между ними уже не было для него тайной. Если она ляжет рядом, долго убеждать его не придется. Она оба хотели найти в этом утешение и обетование жизни для своих детей.
Но сделав шаг в его сторону, Ялда почувствовала, как ее разум заполняет леденящая душу ясность. Ей хотелось утешения, а вовсе не забвения. Да и опека над ее детьми явно не относилась к желаниям Евсебио. Ничто в этом соблазнительном видении не имело отношения к их реальным планам, реальным потребностям, реальным желаниям. Древнейшая ее часть верила, что благодаря этому сможет выжить — точно так же, как ее мать продолжала жить в самой Ялде — но даже эта слепая надежда не имела под собой никаких оснований. Когда в небе загорятся ортогональные звезды, эоны выживания не будут стоить и гроша.
— Меня разбудили гремучие звезды, — сказала она. — Прости, что побеспокоила.
— Все в порядке, Ялда. Просто попытайся заснуть, — сказал Евсебио. Он закрыл глаза.
Ялда вернулась в постель, но так и не сомкнула глаз до самого рассвета.
После завтрака Амандо приехал на своем грузовике, чтобы отвезти Евсебио к месту очередного пробного запуска. Евсебио не возражал; с оборотами, которые успел набрать проект, приходилось считаться. Во всяком случае, до тех пор, пока у него оставались деньги.
Нерео проводил Ялду до вокзала. — Жаль, что у нас не было возможности поговорить об оптике, — сказал он. — в последнее время я занимался вашим уравнением — пытался найти подходящий способ добавить в него источник света.
— Правда? — Ялда была заинтригована. Уравнение, которое она вывела пять лет тому назад, описывало движение света в пустом пространстве, но ничего не говорило о том, как свет создается. — И как успехи?
— Отчасти меня вдохновила гравитация, — сказал Нерео. — Представьте себе потенциальную энергию массивного тела — например, планеты. Вне тела потенциал удовлетворяет трехмерному уравнению, которое очень похоже на уравнение световой волны: сумма вторичных скоростей роста по трем пространственным измерениям равна нулю. Внутри тела эта сумма отлична от нуля и пропорциональна плотности материи.
— То есть вы считаете, что для описания источника света я должна добавить аналогичное слагаемое в уравнение световой волны? — Ялда задумалась. — Но ведь световая волна описывается четырехмерным вектором; значит, аналогичную структуру должен иметь и источник.
— А если взять вектор, который направлен вдоль исторической линии источника — в сторону его будущего — и имеет длину, пропорциональную его плотности? — предложил Нерео.
— Да, такой вектор подойдет, — согласилась Ялда, — но что именно описывает эта самая «плотность»? — Он не имел в виду массу; речь шла о чем-то совершенно ином.
— Свойство материи, необходимое для создания света, чем бы оно ни было, — ответил Нерео. — Пока что у нас нет для него названия; может быть, «активность источника»? Но если предположить, что мы можем приписать ему количественное значение, значит, можем говорить и о плотности его распределения — то есть о «плотности источника».
— Хм. — Когда они вошли в здание вокзала, Ялда обдумывала возможные следствия. — Значит, если взять простейший случай, когда движение отсутствует, все компоненты, кроме временной, обратятся в нуль, и решения уравнения будут напоминать гравитационные потенциалы.
Но в то же время будут от них отличаться, — подчеркнул Нерео. — Эти решения осциллируют в пространстве.
Уже началась посадка на поезд; времени на дальнейшую дискуссию не осталось. — Когда моя статья будет готова, я пришлю вам ее копию, — сказал Нерео.
На обратном пути в Зевгму Ялде удалось найти одно из решений уравнения Нерео — аналог потенциальной энергии вокруг неподвижной точечной массы.
Величина гравитационного потенциала была обратно пропорциональна расстоянию до массы — впервые это показал в своей работе Витторио полторы эры тому назад. В случае со светом общая интенсивность волны с увеличением расстояния убывала по точно такому же закону, но вместе с тем претерпевала осцилляции с минимально возможной длиной волны — как у света, который двигался с бесконечной скоростью. Все это, конечно, было простой идеализацией — дополнительные ограничения и сложности возникли бы из-за необходимости гладкого замыкания космоса — но начало было положено.
Ялда задумалась над полученной кривой. Возможно, нечто подобное имело место повсюду — от солярита до цветочных лепестков. Мы не сможем увидеть свет с минимальной длиной волны, поэтому если источник света неподвижен, лепестки будут казаться темными. Однако система осциллирующих источников, расположенных соответствующим образом, вероятно, смогла бы деформировать исходную картину, придав ей вид наклонных волновых фронтов, для которых скорость света окажется достаточно низкой, чтобы попасть в видимую часть спектра.
Найти точные решения в случае с движущимся источником будет непросто, но общая идея была применима и здесь; для того, чтобы создать волну, способную переносить энергию в пространстве, нечто должно было эту энергию предоставить — будь то колебания конца струны или вибрация тимпана в воздухе. Тот факт, что на создание света затрачивалась энергия осциллирующего источника — который в процессе не терял, а наоборот, приобретал кинетическую энергию — был неожиданным, но такова уж вращательная физика.
Выбор вектора, направленного вдоль исторической линии частицы, в качестве дополнительного слагаемого в уравнении, имел, как заметила Ялда, и другое неожиданное следствие. Если источник света ускорялся достаточно долго, чтобы его история, обогнув полуокружность, начала движение назад во времени…, то как только его новая траектория стабилизируется и он начнет двигаться по прямой, волна, которая возникнет вокруг него, будет противоположна исходной. Картина световых волн, созданных таким источником, по сравнению с его более ранней версией будет выглядеть перевернутой вверх ногами.
Но как узнать, в каком направлении движется сквозь время безликая частичка материи? Предполагалось, что стрела времени связана исключительно с ростом энтропии; изолированная частица не могла стать менее упорядоченной. Изменение знака волны было не столь заметным, как разница между камнем, разлетающимся на куски и осколками, которые самопроизвольно собираются в единое целое, но оно, тем не менее, указывало на то, что в природе могут существовать два принципиально разных вида источников (при условии, что они не двигались слишком быстро) — один «положительный», другой «отрицательный».
Поезд прибыл в Зевгму только к вечеру. Встретиться на сон грядущий с четырьмя негодниками было выше ее сил, поэтому она побродила по центру города, чтобы убить время, пока не набралась уверенности, что дети уже спят.
Когда она, наконец-то, осмелилась войти в квартиру, то была удивлена, обнаружив Лидию сидящей в темной гостиной.
— Я думала, ты будешь на работе, — сказала Ялда. — Они перевели тебя в другую смену или возникли какие-то проблемы с няней? — Ялда просила Евсебио заплатить ей за эту поездку как раз для того, чтобы нанять человека, который смог бы присмотреть за детьми вместо нее.
— С няней все в порядке, — ответила Лидия, — но сегодня она нам не понадобилась.
— Значит, ты опять работаешь по утрам?
— Нет, я лишилась работы.
— О. — Ялда села рядом. — Что случилось?
— Я рассказывала тебе о своем новом начальнике?
— Ты про идиота, постоянно упрашивавшего тебя взять в супруги его брата, которого бросила ко? — Ялда не верила слухам, будто бы Лидия убила своего ко, но временам жизнь была бы проще, если бы больше людей воспринимали эти слова всерьез.
— Два дня назад он пришел ко мне с новым предложением, — продолжила Лидия. — Либо я одарю его брата детьми, либо он расскажет владельцу завода, что я ворую краску.
— Но ты же брала краску только из бракованных партий. Я думала, все так делают!
— Верно, — сказала Туллия. — Но он сказал хозяину, что я брала и хорошую краску тоже. У него были подготовлены бумаги, учетные ведомости, по которым выходило, что он вроде как говорит правду. И хозяин ему поверил.
— Вот же говнюк. — Ялда обняла ее за плечи. — Не волнуйся, мы найдем тебе работу получше.
— Я просто устала, — с содроганием произнесла Лидия. — Я привыкла считать, что к этому моменту — в моем возрасте — все будет иначе. А по большому-то счету что изменилось? У нас даже в Совете до сих пор нет женщин.
— Да.
— Почему твой приятель Евсебио ничего не делает по этому поводу? — строго спросила Лидия.
— Не вини его, — вступилась за Евсебио Ялда. — Он и так борется с Советом на дюжине фронтов.
Лидию это не впечатлило. — Смысл становиться новым членом совета как раз в том, чтобы противостоять старой гвардии и принести какую-то пользу. Но делиться властью, похоже, никто и никогда не спешит.
— Возмутительно, не находишь?
— На его ракете будет бесплатный холин? — поинтересовалась Лидия. — Я бы, наверное, уже из-за этого согласилась лететь.
— Конечно будет, — ответила Ялда. — И похоже, что в команде будут исключительно соло и беглянки: по одной от тех и других, в ракете размером с эту комнату.
— Теперь это звучит не так соблазнительно.
Ялда поднялась. — Мне жаль, что ты потеряла работу. Я поспрашиваю — выясню, есть ли у кого-нибудь на примете вакансии…
— Ага, спасибо. — Лидия обхватила голову руками.
По пути через комнату внимание Ялды привлекла резко очерченная светящаяся полоса. Этот свет не был похож на рассеянное свечение гремучих звезд; казалось, будто кто-то из соседей установил у себя на балконе прожектор, украденный из Варьете-Холла.
Она подошла к окну и выглянула на улицу. Соседи были ни при чем; источник света располагался высоко над башней неподалеку. Одиночная голубоватая точка, без какого-либо заметного шлейфа, неподвижно висела в небе.
Лидия тоже заметила этот свет; она встала рядом с Ялдой у окна.
— Что это?
Ялда неожиданно сообразила, что уже видела этот объект высоко на востоке, покидая железнодорожный вокзал — правда, тогда он был гораздо бледнее, поэтому она не уделила ему должного внимания. — Гемма, — ответила она. — Или Геммо. — Невооруженным взглядом их было не отличить, поэтому гадать, какая из двух планет претерпела эти изменения, было бессмысленно.
Лидия сердито пророкотала; она была не в настроении для насмешек. — Может, я и не астроном, — сказала она, — но все-таки и не дура. Я знаю, как выглядят планеты — таких ярких среди них нет.
— Теперь есть — вот она. — Темный безжизненный мир, который когда-то лишь отсвечивал отраженным солнечным светом, прямо у них на глазах превращался в звезду.
Лидия оперлась на оконную раму; она поняла, что имела в виду Ялда. — В нее попала гремучая звезда? И вот что получилось?
— Похоже на то. — Ялда была удивлена своему спокойствию. Туллия всегда считала, что достаточно крупная гремучая звезда способна воспламенить целый мир. Темный мир, населенный мир, звезда; все они состояли из одних и тех же минералов, разница заключалась лишь в том, как сложится история, и кому больше повезет.
— Как насчет хороших новостей? — произнесла Лидия.
Хорошие новости? Гемма и Геммо были очень далеко и по размерам сильно уступали Солнцу, так что их мир, по крайней мере, не будет страдать от невыносимого жара, порожденного новоявленной звездой.
Собственно говоря, обе планеты были настолько далеки от Солнца, что в их окрестности плотность солнечного ветра, как считалось, представляла собой лишь крошечную долю от своего значения в окрестности более близких миров. Гремучие звезды еще ни разу не наблюдались на подобном расстоянии, и это вполне соответствовало идее о том, что именно трение об этот газ приводило к возгоранию камней. Однако отсутствие привычных пиротехнических эффектов не спасло планету от неожиданного столкновения.
Гремучие звезды — видимые или незримые — были повсюду, и нелепое объяснение Людовико, который сваливал всю вину на солнечный ветер, теперь звучало совершенно несостоятельно. Ялда не надеялась, что Людовико откажется от своих слов — это сильно бы ударило по его гордости, чего, впрочем, нельзя было сказать о людях, которые, отдав ему свои голоса, выступили против предложения Евсебио.
Возможно, в новой звезде странного было не больше, чем в самих гремучих звездах, однако прочитать ее послание было куда проще: до сих их планету спасала лишь слепая удача. В любой день, любой ночью их мир могла постичь та же участь.
— Хорошая новость в том, — сказала Ялда, — что теперь нам, похоже, все-таки удастся запустить гору в космос.
