Эрвин угрюмо сидел на крыше рубки, свесив ноги на запад. Безоружный, получивший совет не глупить, предупрежденный на всякий случай, что настроенный на Рамона флаер угнать не удастся, подавленный, он смотрел вниз, где тощий, как глист, шкипер поливал палубу из брандспойта. Вода журчала в шпигатах, унося кровь и слизь донного моллюска. Когда струя ударила в «лань», та неожиданно вскочила на ноги и совершила феноменальный прыжок через фальшборт. Эрвин следил за тем, как, выбиваясь из сил, животное медленно одолело полосу грязи, как оперлось передними лапами о край болотного ковра, долго примеривалось и вдруг одним рывком вытянуло себя из жидкого на зыбкое. Помотало головой на тонкой шее, крикнуло что-то, шарахнулось от крупной змеи, спешащей к останкам язычника, – и прыжками унеслось прочь. Если кому-то повезло в этом деле, так это только «лани»…

Хотя и это спорный вопрос. Возможно, будь «лани» разумными, у них почиталось бы за счастье попасть в симбионты к язычнику?

Нет, вряд ли. Зачем бы тогда Кристи гонять свою зверюгу по болоту за Эрвином? В память о былом?

Просто жить – это еще не счастье. Кристи мечтала об освобождении. Ведь Эрвин такой умный, верный и сильный, он что-нибудь придумает!

Не придумал. И тогда она придумала сама – отсюда и второй язычник рядом с ней. Язычник для Эрвина.

Он понял это еще на Сковородке. И знал, что не хочет таких опытов над собой, и хотел обойтись без крайностей…

Не вышло.

Ламбракис. Проницательная скотина. Понаблюдал – и понял.

– Так или иначе, а я тебя вывезу с Хляби, – сказал «неоценимый», отбросив всякий политес. – Сиди и не дергайся. Пусть Стаббинс решает, стоишь ли ты того, чтобы тебя использовать, а я умываю руки.

– Значит, тебе уже не нужна моя протекция? – В Эрвине проснулась ирония.

– Твоя? Не смеши.

– Мой дар может восстановиться. А с ним и положение…

– Раньше тебя в гроб положат. – Ламбракис не захотел больше разговаривать.

Тяжело не быть вычислителем… Черепаха без панциря или бритый еж – вот что такое обыкновенный человек. Ценен только своими знаниями, но из-за них же и опасен. Выдоить и утилизировать.

«Эсмеральда» шла грязным проливом кормой вперед, удерживаемая автоматикой на том же курсе, каким залезла в пролив. Большие комья грязи затягивало под днище, рубило винтами на малые комья и выбрасывало перед форштевнем. Шкипер настоял, чтобы пассажиры оставались пока на судне, – наверное, страшно ему было представить себя один на один с Саргассовым болотом… Как ни медленно шло судно, а еще полчаса – и оно выберется в открытое море, а там Ламбракис не станет медлить. Шкипер и один как-нибудь доведет «Эсмеральду» до Сковородки. К этому времени Эрвин Канн, хоть тушкой, хоть чучелом, будет доставлен на орбиту, где Уолтер Стаббинс решит его судьбу. Вряд ли она будет завидной…

Эрвин не слушал, как шкипер ругается с Ламбракисом из-за помятого фальшборта и потерянного троса. Он вспоминал себя на Новой Бенгалии – молодого, самоуверенного, отлично представляющего себе свои блистательные перспективы и работающего именно в этом направлении. Удача следовала за удачей, и он уже видел свой «потолок» на этой скучной планете, знал, что через несколько лет достигнет его, и понимал, что этого обидно мало. Его занимал вопрос, с какой ступеньки соскочить и куда. Земля и подчиненные ей планеты не рассматривались в принципе – у них все было в прошлом, Уния Двенадцати Миров также клонилась к упадку, зато Лига еще не достигла апогея своего могущества. Значит, на Терру? Обыкновенный честолюбец так и сделал бы, самонадеянно мечтая распихать локтями толпы таких же молодых честолюбцев, каков он сам, но Эрвин презирал торопливость в важных расчетах. Перебраться на могущественнейшую планету Лиги, не потеряв ни одной ступени карьеры и не упершись лбом в бетонную стену, следовало с подходящей стартовой площадки. Новая Бенгалия для этого не годилась. Нужен был другой мир, не самый благополучный, недовольный метрополией, а главное, возглавляемый другим политиком – хитрым, смелым, решительным и фрондирующим. Поднять такого человека повыше, подняться вместе с ним самому – и ждать предложения с Терры. Предложат. Лигой правят не дураки, а прагматики. Терра всегда старалась переманить к себе наиболее талантливых карьеристов с периферии. Кто ж не знает, что абсолютная преданность встречается только в рыцарских романах?

За талантами тянутся посредственности, нередко обходя и топя талантливых. Так всегда было и всегда будет. Одна из вечных историй успеха и неуспеха, вожделений и зависти, жизни и смерти. Банальная в общем-то история, неинтересная…

Эрвин думал о Джанни Риццо.

…В тот раз они встретились на входе в бар «Зеленая сколопендра» – Эрвин и Джанни, особь альфа и особь бета в одной стае. Тогда Джанни лишь начинал понимать, что такое Эрвин Канн, но понял уже достаточно, чтобы держаться за ним в кильватере, и был настолько умен, что всячески скрывал это от посторонних. «Сколопендра» славилась демократичностью царивших в ней нравов и кухней, но не дешевизной. Вечером накануне уик-энда здесь можно было встретить и компанию служащих невысокого ранга, и одетого, как чучело, туриста, и лощеного типа с ранними залысинами и юной любовницей, глядящего сквозь людей как бы сонными глазами, и вообще кого угодно из числа тех, кто мог заплатить за приятный вечерок и был пропущен ментодетектором агрессии на входе. Свободный столик нашелся шагах в десяти от стойки. Заказали по коктейлю того же названия, что заведение.

– Давненько я тебя здесь не видел, – сказал Джанни, рассматривая вертлявую многоногую тварь в своем стакане. Коллоидный фантом вел себя как настоящая сколопендра, вовсю шевелил лапками, извивался, бросался на стеклянные стенки и соскальзывал вниз. Можно было подумать, что Джанни обращается не к Эрвину, а к фальшивому членистоногому, судьба которого – раствориться в коктейле минуты через три.

Тварь в стакане Эрвина вышла менее удачной, шевелилась вяло и смахивала скорее на морской огурец. Эрвин размешал ее трубочкой и не ответил.

– Неважно выглядишь, – продолжал Джанни, внимательно разглядывая Эрвина и на сей раз адресуясь явно к нему. – В гроб себя загонишь.

– Только не себя. – Эрвин осторожно потянул через трубочку коктейль и ничего не выразил на лице.

– А… Ну, не спрашиваю, кого. Все равно ведь не скажешь. Надеюсь, не меня?

– Пока никого.

– Что так?

– Лишние хлопоты. Не тот еще уровень.

– Тогда чем ты занят? Иногда ведь и отдохнуть не вредно…

– Видишь – отдыхаю.

– Гениям тоже надо расслабляться, а?

Эрвин опять смолчал. Пососав трубочку, Джанни оглядел бар, задержав взгляд на группе девушек перед стойкой, и вновь обратился к Эрвину:

– Кое-кто называет тебя выскочкой.

– Только кое-кто или многие? – Эрвин поднял бровь.

– Ну… пожалуй, многие, – признал Джанни.

– Имеют право.

– Прости, дружище, но ведь всем известно, что ты вылез из дыры… Только не обижайся.

– Ошибаешься, – холодно сказал Эрвин.

– То есть?

– Я не вылезал из дыры – я из нее вырвался. Как пуля. И уж конечно, не для того, чтобы остановиться в полете.

Джанни помолчал, подумал и решил не развивать эту тему.

– Болтают, будто ты ходишь на университетские лекции как вольнослушатель, – проговорил он.

– Устаревшая информация. Уже не хожу.

– Надоело?

– Самому быстрее. Лекции – для дебилов. Профессор два часа толчет воду в ступе. Сам давно мохом зарос, ошибки лепит. Я указал на одну – слово за слово, скандал вышел. Другой бы на его месте спасибо сказал, а этот велел не пускать меня на лекции. Оно и к лучшему.

– Экономика? – заинтересовался Джанни. – Теория управления?

– Прикладная математика.

– Ну, это одно и то же.

– Конечно. Как жидкость вообще и этот коктейль. – Эрвин не отрывался от трубочки, пока не опустошил стакан наполовину. – М-м, вкусно.

– Не могу поверить, что ты сам не захотел устроить тот скандал, – заявил Джанни. – Ты ведь все просчитываешь, а свое поведение в особенности. Как это называется… забыл…

– Нормативный анализ.

– Вот-вот, он самый! Скажешь, скандал вышел случайно?

– Не скажу.

Собеседник Эрвина помолчал. Вздохнул.

– Ладно, сдаюсь. Из тебя ведь не вытянешь, зачем это тебе понадобилось… И все-таки ты выглядишь плохо.

– Ничего удивительного, – согласился Эрвин. – Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что человек вообще не создан для мыслительной работы. Вот тут у него, – он постучал себя по лбу согнутым пальцем, – не тот инструмент. Любое устройство будет выглядеть неважно, если эксплуатировать его не по регламенту. Нам бы еще по веткам прыгать, а мы прыгаем с планеты на планету, лезем куда-то… Почему? А так уж устроены – с врожденным дефектом. Мним о себе больше, чем следует. Пупы Галактики! Распространяться вширь – это мы можем, хотя и плесень на это способна.

– Зачем же обязательно скакать по веткам, – возразил Джанни. – А если, к примеру, фермерствовать?

– Не вижу разницы, – высокомерно ответил Эрвин.

– Значит, ты эксплуатируешь свое устройство не по регламенту для того, чтобы относиться к себе адекватно?

– И для этого тоже… Слушай, очень хорошая жидкость. – Эрвин со скворчанием всосал остатки коктейля. – Надо еще взять. И хватит обо мне.

Взяли еще по «сколопендре». Джанни откровенно разглядывал стайку девушек у стойки. Эрвин рассматривал коллоидную многоножку в своем стакане, тихонько хихикал, и можно было предположить: сию минуту он что-то рассчитал в уме, и суетливые движения многоножки подтверждают правильность расчета.

– Тогда давай о девчонках, – предложил Джанни. – Кстати, у тебя в роду не было итальянцев?

– Понятия не имею.

– Уверен, что не было. А я чистокровный. Я без женщины долго не могу, больной делаюсь. Видишь вон тех у стойки? Что скажешь о них?

Эрвин с минуту разглядывал девушек. Заметив, что на них обращают внимание, те зашептались и захихикали.

– Вторая справа, – сказал наконец Эрвин. – Та, что с каштановыми кудряшками. Из расчета минимизации суммарных потерь – она. Вероятность ошибки не более двух процентов.

Джанни сделал разочарованное лицо.

– Она самая некрасивая…

– И вдобавок шлюшка. Никаких хлопот. Угости ее выпивкой, и она твоя.

– Ты высчитываешь то, что и без расчетов ясно.

– В девяти случаях из десяти так оно и есть, – признал Эрвин. – Но десятый случай всякий раз убеждает меня в том, что мой метод эффективнее. У тебя просто недопонимание. Попробуй сформулировать то, что тебе на самом деле надо.

– Я думал, ты посоветуешь мне оптимальную стратегию…

– Оптимальная стратегия в этой игре – вообще не играть в нее.

– Ты забыл, что я итальянец.

– Ладно. Какую бы девчонку ты хотел? Ту блондинку, что посередине?

– Неплоха, верно?

– Смотри, как она держится. Это особь альфа в женской стае. Она прекрасно знает себе цену, хоть и ошибается. Эта не станет торговать собой в розницу – только оптом. Допустим, ты готов пойти на серьезные отношения. Но взгляни трезво: сейчас ты можешь предложить ей только свое будущее, и можно надеяться, что она на это согласится. Но она же тебе его и испортит. Вы оба останетесь в проигрыше.

– Ты ее знаешь, что ли? – недоверчиво спросил Джанни.

– Я ее вижу, – отрезал Эрвин.

– В первый раз?

– Угадал.

– И уже успел рассчитать? Как?

– Детальки, штришочки – это параметры для расчета. Их достаточно. Был бы математический аппарат. А он есть.

– Говоришь, можно надеяться, что согласится? – оживился Джанни.

– При оптимальной стратегии вероятность тридцать один с половиной процент. И даже тридцать три, если ты причешешься и перестанешь вертеться. Но если она согласится сопровождать тебя, то только на Терру. Ей нужно все и сразу. Такие не ждут. Притом она не командный игрок и не пожертвует для тебя ничем, полагая, что с самца довольно права пользования ее телом.

– Почему бы и не на Терру? Я и сам подумывал…

– Хлябь, – сказал вдруг Эрвин. Позднее он много раз клял себя за то, что позволил алкоголю развязать себе язык при Джанни Риццо.

– Что? – не понял Джанни.

– Хлябь. Планета Лиги. Ты можешь остаться здесь, можешь мечтать о Терре, а я переберусь на Хлябь.

– А холодный компресс на голову тебе не поставить? Это дыра.

– И Новая Бенгалия – дыра. Только благоустроенная. Хорошее место, чтобы доживать остаток жизни, когда уже понимаешь, что все позади и ничего не изменить. Здесь все довольны, хотя, если копнуть, никто не доволен. А круто повернуть руль – кишка тонка. Так и живут, небо коптят.

– А Терра?

– Ждали тебя там, как же…

Может, Джанни Риццо и был чистокровным итальянцем, но о девчонках в этот вечер он больше не вспоминал. Он заказал еще два коктейля. А когда пришло время, заказал себе билет на Хлябь.

Следовало ли насторожиться? Пожалуй, нет. Поначалу – точно нет. Риццо был мелкой фигурой без свойств человека-переключателя и человека-катализатора, от него почти ничего не зависело. Мозг Эрвина занимали игроки куда большего калибра. Работая на Сигурдссона, а затем на Сукхадарьяна, ему приходилось держать в уме многое и многих. С кем вступить в союз, от кого дистанцироваться, кого приручить, а кому нанести внезапный удар. И когда его нанести. Выигрывает тот, кто видит дальше и играет на опережение.

Джанни тоже делал карьеру и порой фигурировал в расчетах Эрвина – всегда как мелкая, почти ничего не определяющая величина. Но когда на поверхность всплывают киты, вместе с ними из глубины поднимаются и рачки, прикрепившиеся к китовой коже.

Только, в отличие от рачков, людишки-прилипалы вовсю стараются доказать свою полезность. Если бы не Джанни Риццо, «Королева Беатрис» двадцать раз успела бы войти в нуль-канал, прежде чем кто-нибудь вспомнил об Эрвине Канне…

– Смотри! – заорал вдруг Рамон.

За кормой уже показалась океанская гладь. «Эсмеральде» осталось не более пяти минут, чтобы выбраться на простор.

Именно сейчас из-за мыса медленно и бесшумно, держась низко над водой, показался раскрашенный в камуфляж десантный флаер типа «апперкот». А чтобы у людей, находящихся на палубе «Эсмеральды», не возникло желания геройствовать, над головами, перемахнув остров, прошел второй раскрашенный «апперкот», снизился с разворотом и уставился на судно всеми стволами.

Шевельнулся даже Эрвин, в то время как шкипер проворно убежал в рубку и заперся там, Ламбракис сделал несколько бестолковых движений, а Рамон после секундной растерянности потянулся было к кобуре, но сразу передумал, замер и поместил обе руки на затылок. Если и встречаются люди, готовые сопротивляться в подобных обстоятельствах, то их справедливо называют самоубийцами.

Из второго флаера ударила прямая, как спица, молния, и лучемет на крыше рубки перестал существовать. Первая десантная машина приблизилась вплотную к борту и зависла. Из провала, открывшегося на месте отъехавшей в сторону бронедверцы, выбрался моложавый темноволосый человек, одетый так, будто собирался не в Саргассово болото, а на прием к премьер-министру.

Прямо из флаера он шагнул на фальшборт, а оттуда ловко спрыгнул на палубу. Покрутив носом, поморщился и сообщил:

– Ну и воняет тут у вас… Привет, Эрвин! Рад тебя видеть.

– Привет, Джанни, – отозвался Эрвин.

– Здорово тебя оболванили, прямо шар, а не голова… Посиди пока там, и без глупостей. Что до вас, господа, то мне придется прервать вашу увлекательную зоологическую экспедицию. Задерживать вас мы не станем, возвращайтесь на Сковородку. Передавайте мои наилучшие Уолтеру Стаббинсу. А вашего эксперта по фауне Саргассова болота я забираю с собой. Надеюсь, нет возражений?

– От него никакого толку, – осмелился пробормотать Ламбракис, исподлобья сверля глазами Джанни Риццо.

– Ась? – переспросил тот. – Не слышу!

– Он потерял свои способности! – Ламбракис даже хохотнул. – Эрвин Канн теперь никто, пустышка! Ноль без палочки! Хочешь забрать его? Забирай! На здоровье! Праю привет!

– Говоришь, потерял способности? – Джанни с юмором посмотрел на Ламбракиса и подмигнул Эрвину. – Проверим. Ты-то зачем хотел увезти его?

– Мне один черт. Я исполнитель!

Джанни расхохотался.

– А я еще и думаю немножко. Плохо же ты знаешь Эрвина Канна! Ну вот что, парни, давайте-ка без глупостей. Одно ненужное шевеление – и вы горелое мясо. Гвардейцы президента стрелять умеют. А ты, дружище, полезай во флаер, да смотри осторожнее, не споткнись… Вот так… вот так…