Книга: Вычислитель (сборник)
Назад: Глава 11 Два
Дальше: Язычник

Глава 12
Один

В гаснущих сумерках следующего дня Эрвин выполз на каменистый берег, взобрался выше черты самого высокого прилива, упал и сразу уснул. Какие-то животные бродили вокруг него ночью, но не решились подступить вплотную. Временами выпадая из сна в дрему, он чувствовал их присутствие, слышал шорох когтей по камню, обонял незнакомый запах. Есть зверье – тем лучше. Животные – это пища. Это хорошая пища, в отличие от головастиков, которые надоели до рвоты. И Эрвин снова проваливался в сон. Здесь, на твердой теплой гранитной скале, прогретой солнечными лучами и не успевающей остыть за ночь, можно было спать сколько угодно.
Никто не посмел напасть на него в темноте, а когда рассвело, он заметил нескольких чешуйчатых зверьков, с любопытством смотревших на него и не выказывающих ни злобы, ни боязни. Удар бича прикончил одного из них, остальные отбежали подальше, однако и не подумали умчаться восвояси, а, высунув языки, расселись рядком в некотором отдалении и смотрели, как человек готовит себе завтрак. И только когда дым костра вильнул в их сторону, они нехотя разбрелись и исчезли в кустах.
Ничего вкуснее этого зверька, зажаренного на палке, Эрвин не ел с тех пор, как ступил за кордонный невод на материковом мысу, а теперь ему казалось, что ничего вкуснее он не ел с самого рождения. Истекая слюной, он не стал дожидаться, когда пища прожарится, и набросился на дымящееся полусырое мясо с алчностью пираньи. Пожирая зверька, он взрыкивал и подвывал. Он давился мясом, мучаясь икотой и успевая зорко поглядывать по сторонам: не собирается ли кто отнять его добычу? Даже себя он не стал бы защищать с такой яростью, как полуобглоданную тушку убитого им животного. Как хорошо, что он дошел один! Будь здесь еще кто-нибудь – пришлось бы делиться.
Объевшись «зайцем», как он решил назвать это неизвестное ему животное, он снова уснул, на этот раз крепко, без снов, и проснулся не раньше, чем почувствовал, что больше не хочет спать. Сколько раз во время скитаний по болоту он мечтал вволю наесться и выспаться! – и вот получил разом то и другое. Чего стоит жизнь, если в ней не исполняются мечты? Ломаный грош. А значит, они должны исполняться…
Во всяком случае, для тех, кто умен и упорен.
Пока он спал, остатки зверька куда-то исчезли, но Эрвина это не огорчило: доверчивых зверьков в любой момент можно было добыть сколько угодно, «зайцы» прямо кишели в зарослях на берегу и без боязни подпускали к себе человека на несколько шагов. Похоже, они никогда не встречались с людьми.
Эрвин удержал себя от жгучего соблазна сейчас же перебить как можно больше тупых «зайцев» и обеспечить себя пищей минимум на неделю. Успеется. А пока стоит осмотреть новые владения.
Теперь, когда он достиг своей цели, мышцы не желали трудиться как следует. С трудом поднявшись на вершину невысокой горушки, Эрвин был вынужден присесть на теплый камень, но и сидя увидел вдали океан. До его берега можно было дойти за день, одолев несколько холмов и увалов. Как ни хотелось немедленно пуститься в путь, трезвый расчет подсказал Эрвину, что торопиться незачем. Кошмар Саргассова болота остался позади, и теперь некуда спешить.
Спустившись в низинку, он нашел ручей и напился. Вода, к его удивлению, оказалась теплой и минеральной. То и дело отдыхая, он поднялся вверх по ручью и нашел природный бассейн с горячим источником. Несколько животных незнакомого вида валялись на мелководье, явно блаженствуя.
Эрвин прогнал их камнем и решил, что лучшего места ему не найти. Сюда не долетал резкий ветер с океана, здесь почти не обонялись гнилые миазмы болота. Пять дней он жил подле источника, ежедневно подолгу купаясь в бассейне и быстро восстанавливая силы. Он отскреб с себя корку грязи, вылечил гноящиеся глаза, добился шелковистости шевелюры и отросшей бороды и уничтожил лишайную корочку в паху. Спал на куче мха и сухих веток, а если небо сулило дождь, перебирался в шалаш, построенный им под развесистым деревом с изумительно сочными плодами.
Он много ел. Кроме плодов и ягод, на острове бегало, ползало и произрастало все, чтобы вкусно насытить голодного изгнанника. Охота на «зайцев» всякий раз приносила успех. Крупные нелетающие птицы с нежным, но жирноватым мясом без труда ловились голыми руками. Ленивые ящерицы, кормящиеся болотными водорослями в полосе отлива, вносили разнообразие в меню. Ни крупных одиночных хищников, ни мелких стайных, опасных числом, на острове, по-видимому, не водилось, и Эрвин вскоре перестал принимать меры предосторожности во время сна. Даже крылатые твари, ужас Саргассова болота, почему-то избегали летать над сушей. Он, единственный на острове человек, являл собою вершину пищевой пирамиды, что его вполне устраивало. Беспокоиться было не о чем.
На шестой день он почувствовал себя достаточно окрепшим для большой прогулки и к вечеру пересек остров от болота до океана. Вид катящихся к песчаному берегу океанских валов взволновал его. Как ничтожен перед водной стихией единственный материк по имени Материк, плоский и заболоченный не только по периферии! Как ничтожны люди, давшие планете уничижительное имя Хлябь, люди, настолько погрязшие в нескончаемой суетливой возне, в борьбе выгод и тщеславий, что, умея смотреть, они разучились видеть!
Эрвин набрал в ладони соленой морской пены, умылся ею и засмеялся.
Кристи была права: выгнать приговоренного в Саргассово болото, вместо того чтобы скоро и милостиво пристрелить его, и объявить изгнание в ад гуманностью – это по-человечески. Позволить приговоренному пройти через ад и достигнуть рая – это абсурд, а значит, тоже по-человечески.
Он нашел бухточку, защищенную от волн, вволю выкупался, выстирал и высушил на горячем песке обрывки одежды. По правде говоря, от тюремной робы и неудобных штанов осталось как раз столько материи, что впору было задуматься: надеть ветхие обрывки на себя или обернуть ими чресла на манер набедренника? И что делать, когда ветошь совсем истлеет?
Некоторое время его занимал этот вопрос, затем Эрвин рассмеялся. А ничего не делать! Зимы в этих широтах не бывает, можно обойтись вовсе без всякой одежды. Стесняться некого, людей здесь нет и не предвидится.
Он один достиг Счастливых островов, только один! Другие не смогли бы, а Матиас – самый умный! – сразу понял, что незачем долго мучиться, оттягивая финал. Хотя какая разница, что он там понял… Кто, ну кто мог бы дойти, пусти эту девятку по болоту еще раз? Юст? Пожалуй, этот паханчик мог бы сдохнуть последним, для этого у него были все данные, он даже учиться немного умел, – но все равно не увидел бы Счастливых островов даже издали. Джоб с Валентином? Никогда. Старик Обермайер, миссионер церкви Господа Вездесущего? Дудки. О Марии-Кубышечке вовсе речи нет. Лейла? Тоже вряд ли…
Вспоминать о Кристи не хотелось.
Без сомнения, ему повезло – но другим не помогло бы и хроническое везение!
Он дошел! Он победил! Шансов дойти, доползти, дохлюпать было ничтожно мало, шансов практически совсем не было на материке, и после Гнилой мели их почти не прибавилось, разве что чуть-чуть, но он лелеял каждый шанс, он собирал и копил их, как скряга копит медяки, и в конце концов он оказался прав, потому что выиграл.
Разве это так трудно – просчитывать наиболее разумную линию поведения и не отклоняться от нее?
Свою линию он предварительно просчитал еще в тюремном автобусе, исподволь рассматривая тех, кого слепой случай послал ему в попутчики, и уточнил расчет на берегу за кордонным неводом. Уже тогда стало ясно, что надо отделиться от остальных: среди осужденной шушеры оказался лидер, вознамерившийся грубо и примитивно сделать то, что он, Эрвин, собирался сделать тонко и ненавязчиво. Благородный глупец вступил бы с ним в схватку тут же на берегу, чтобы в случае победы служить объектом медленно, но верно растущей ненависти. Отделившись, следовало маячить поблизости, выводя из себя Юста и служа для его покорных двуногих орудий заманчивым примером не только удачливости, но и человечности, которая как капитал многого стоит. Однако не стоило раньше времени провоцировать бунт против пахана: сильный боец отнюдь не помеха при прорыве через Гнилую мель…
Так оно и оказалось.
Непредвиденная смерть Хайме внесла в основной расчет большие коррективы. Эрвин предполагал использовать мелкого гаденыша наряду с Кристи как двойной и, следовательно, более надежный буфер между собой и оставшимся человеческим массивом. Правда, тогда скорее всего пришлось бы собственноручно убить Юста на Гнилой мели… но почему бы и нет? В ночной суматохе сделать это наверняка было бы нетрудно.
Хайме погиб, и убивать Юста самому не пришлось. Так было даже лучше. Приходилось лишь до поры не поворачиваться к Юсту спиной: покорность былого строптивца только насторожила пахана.
Дальше пошло легче, почти как по маслу. Не стоило жалеть об уходе хромого проповедника и Вонючки – эти двое не выдержали бы и двух дней пути. Отработанный, бросовый материал.
Троих оставшихся как раз хватило, чтобы четвертый мог достичь Счастливых островов. Они могли бы спастись, не окажись путь столь труден и долог.
В принципе, после смерти Юста можно было узурпаторствовать так же нагло, как он, – у остальных все равно не было выбора. Но тогда впасть в гибельную истерику мог не Валентин, а Джоб или Кристи. Пришлось выбирать.
Эрвин не сомневался: мертвецы не станут являться ему во сне, надоедая укоризной. Какие претензии? Честное состязание, чистая победа интеллекта. Он просчитывал каждый шаг… ну почти каждый, а они просто шли, как бараны, надеясь неизвестно на что.
Неужели они верили в него как в спасителя? Да нет, конечно. Но им очень, очень хотелось поверить. Смерть каждого шла ему на пользу, потому что обогащала новым знанием и позволяла точнее просчитывать ситуации.
И потом, разве он врал им? Врать и разумно пользоваться правдой – не одно и то же. Он никого не убил своими руками и никого не заставил идти с ним против воли. Уж Юста – точно нет. Никто не скажет, что он не подвергался опасности. Да, он подставил их всех, одного за другим, прошел по их костям, потому что иного выхода не просчитывалось, и, между прочим, еще на материке понял, что будет вынужден влюбить в себя девчонку, – а кто им мешал поступить так же? Никто и ничто, кроме хилости их умишек.
Аминь.
* * *
Через неделю Эрвин знал свой остров вдоль и поперек, оценил расстояние до соседних островов и изучил насколько было возможно силу и направление течений в проливах – пока на всякий случай, без определенной цели. Потом, найдя под корягой гнездо местных зверьков и сосчитав количество детенышей, а также прикинув приблизительно остальные параметры островного биоценоза, вычислил продуктивность местной пищевой базы – выходило, что остров может прокормить восемнадцать человек одними только «зайцами» без ущерба для численности последних. Мозг требовал вычислений, получил их и на время успокоился.
Дичь по-прежнему вела себя доверчиво. Что ей один человек?
Он не любил смотреть на болото, преследующее его в ночных кошмарах, но с некоторых пор стал в ненастные и малолунные ночи зажигать большой костер на ближайшем к болоту холме – маяк, видимый издалека.
Кто-нибудь, когда-нибудь…
Понемногу он заплывал жирком, что ему не нравилось. К физическим упражнениям и спорту он испытывал отвращение с детства. Вынужденная физическая нагрузка – иное дело. Может, немного попутешествовать для поддержания формы? Этот остров безлюден, но почему бы не поискать товарищей по несча… по счастью на других островах?
Решено: он обойдет всю островную дугу от края до края. Сначала он двинется к северу, а если не найдет там людей, вернется и пойдет на юг. Нет, в Саргассово болото он больше не сунется – хватит с него болот на веки вечные! Узкие проливы между островами можно одолеть вплавь, а для переправы через широкие придется выдолбить лодку или связать плот. Времени на это не жаль – спешить, в сущности, некуда. Он еще далеко не стар, у него впереди полжизни.
Через три месяца он достиг крайнего северного острова архипелага, не встретив по пути никаких следов человека, и несколько дней жил на заброшенном, заросшем густолесьем полигоне. Зверье вновь расплодилось на острове и не боялось человека. Иногда в лесу встречались обомшелые бетонные конструкции, проржавевший в труху металл. Наткнувшись на старую потрескавшуюся автопокрышку, Эрвин долго гладил ее ладонью, умиляясь и всхлипывая.
Год спустя он точно так же сидел на скалистом берегу крайнего южного острова, глядел в океан и плакал. Долгий и трудный путь был позади. Впереди же не было ничего, только длинный каменистый мыс на южной оконечности острова полого уходил под воду, и пенные морские барашки пачкали на нем свои руна о лохматый край Саргассова болота. Где-то далеко за горизонтом лежал материк – чересчур далеко, чтобы можно было надеяться достичь его на самодельном суденышке из подручного материала.
Эрвин плакал.
Нигде он не оставался дольше, чем было необходимо для того, чтобы осмотреть место и подготовиться к следующему броску на юг. Не спешить, но и не терять времени – таков был его девиз.
Непуганая дичь говорила сама за себя, но Эрвин добросовестно исследовал очередной клочок суши, начиная с тех уголков, где сам устроил бы лагерь. Попадались следы старых пожарищ, но не кострищ.
Он едва не погиб от удушья во время вулканического извержения на одном поганом островке и успел выбраться из горящего леса, хотя огонь гнался по пятам, с неба рушились раскаленные бомбы и в трех шагах ничего не было видно от жгучего пепла. Он спасся, когда при переправе через не самый широкий из проливов какая-то хищная морская тварь перекусила надвое пирогу, и спасся еще раз, будучи унесенным в океан на хлипком плоту, что пришлось построить взамен пироги. Он прошел из конца в конец всю островную дугу, все тридцать девять клочков суши, больших и маленьких, низких и высоких, гостеприимных и не очень, спокойных и усеянных дымящимися кратерами. Он спал на опавшей листве, на ветвях деревьев, на голых камнях, в теплых лужах возле действующих гейзеров, на корявых спинах старых лавовых потоков, содрогающихся от подземного гула. Он разговаривал сам с собой и с мертвецами, не дошедшими до Счастливых островов. Иногда ему начинало казаться, что он в самом деле любил Кристи, и тогда он, боясь сойти с ума, свирепо и едко набрасывался на себя, высмеивая странные фантазии.
Однажды в каком-то умопомрачении он забрался в Саргассово болото на полдня пути и натерпелся страху, возвращаясь. Но по-настоящему пугала мысль: если бы не надежда, гнавшая его вдоль островной дуги, он, пожалуй, побрел бы и дальше – на запад, к материку…
Почти везде он легко находил пищу.
Он не нашел людей.
Один раз на горизонте прошел корабль. Пока он не скрылся из виду, Эрвин жег на скале дымный костер, прыгал и махал над головой остатками одежды, ныне окончательно истлевшими и брошенными за непригодностью, сорвал голос в крике – хотя прекрасно понимал, что никакой корабль и близко не подойдет к Счастливым островам. Эти острова не для кораблей.
Они для тех, кто дошел.
Вернее, для того, кто дошел.
Для единственного. Тридцать девять островов – для одного человека!
Слишком много, чтобы хоть в чем-нибудь нуждаться. Ничтожно мало, чтобы со временем не сойти с ума или не отважиться двинуться назад через Саргассово болото. Что, впрочем, в здравом уме и невозможно.
А может быть…
Может быть, в один прекрасный день или в одну не менее прекрасную ночь на каменистый берег выползет еще один полумертвый счастливчик, недоглоданный болотом? Пусть это чудо случится не сегодня, не завтра и даже не через год, лишь бы когда-нибудь оно все же случилось. Ведь оно может случиться? Когда-нибудь…
Эрвин знал ответ: никогда. Чтобы дойти до Счастливых островов, чуда недостаточно. Даже летать по воздуху – чего уж проще! – человек научился по точному расчету, а чудеса остались ни при чем. Он, Эрвин, дошел потому, что считал. Считать приходилось постоянно, ибо обстановка менялась по нескольку раз на дню, и он считал, когда шел молча, выискивая глазами опасность, и когда охотился на головастиков, и когда разговаривал с Кристи, зачастую не зная, что будет делать через пять минут, когда закончит расчет.
После всех расчетов, проделанных во время пути, после бесчисленных поправок и проверок вычислений Эрвин мог без труда рассчитать математическое ожидание и дисперсию времени появления на Счастливых островах еще одного спасшегося счастливца – и не мог заставить себя начать расчет, предвидя результат.
Чудо… Даже цепочка чудес, называющаяся хроническим везением. И еще – человек должен быть уникальным вычислителем или обладать столь же уникальной интуицией.
Эрвин знал, что на Хляби нет никого, кто мог бы сравниться с ним в умении считать. В великих интуитивистов он никогда прежде не верил, как и в неошибающихся предсказателей будущего.
Но сейчас ему очень хотелось поверить.
И пожалуй, он мог предсказать свое будущее.

 

2000 г.
Назад: Глава 11 Два
Дальше: Язычник