Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Современные родители — пожалуй, самые осведомленные и сознательные за всю историю человечества. Может быть, потому, что у нас сейчас рождается меньше детей, чем в предшествующих поколениях. А возможно, дело еще и в том, что мы стали больше ценить уникальность и особенности происхождения всего, что нас окружает в повседневной жизни (отсюда же и мода на крафтовое пиво и местные сезонные продукты).
Но какой бы ни была причина, сейчас, поскольку капитализм стал глобальным, а мир — намного более конкурентным, мы уже не считаем, что успех наших детей можно оставить на волю случая. Экономика работает так, что один процент самых богатых наслаждается всеми мыслимыми и немыслимыми благами, двадцать процентов самых бедных едва сводят концы с концами, а все, кто посередине, борются друг с другом. Поэтому неудивительно, что родители начинают заранее планировать будущее ребенка и принимают тщательно обдуманные решения, направленные на то, чтобы он получил самое хорошее образование, какое они могут обеспечить, а затем и такую работу, которая, может быть, позволит ему жить достойно.
В то же время наше общество гораздо больше внимания уделяет самооценке — в противовес господствовавшему раньше более отчужденному и авторитарному подходу к воспитанию, который во многом негативно влиял на детскую психику. Однако теперь, стремясь воспитать в детях уверенность и развить их потенциал, мы чрезмерно пытаемся оградить их от любых негативных переживаний, которые, как мы опасаемся, могут навредить их развитию. Неверно толкуя призыв современных психологов, таких как Дуэк, «отмечать старания, а не результат», мы начинаем вознаграждать детей уже за попытки что-то сделать — ставим им пятерки за старательность и выдаем медали за участие.
К сожалению, такие меры не отдают должное способности ребенка учиться и развиваться на собственном опыте и могут привести к массе непредвиденных последствий, зачастую противоположных желаемому результату. В частности, ориентация на достижения исходит из чрезмерно узкого понимания успеха — под ним подразумевается получение определенной профессии, которая предположительно позволит ребенку в будущем рассчитывать на определенный уровень дохода. Однако такие конкретные, заранее распланированные пути ведут к чему угодно, только не к успеху: они строятся на представлении о том, что мир статичен, в то время как, по прогнозам, 65 процентов детей, которые сейчас в начальной школе, в будущем могут заниматься такой работой, которую еще даже не изобрели. Найти тому подтверждения можно уже сейчас. Так, из десяти самых престижных профессий 2010 года в США в 2004-м не существовало ни одной, а с тех пор темпы инноваций только выросли.
Хуже того, сейчас в системе высшего образования все больше студентов, которые отлично учились в школе, сдали выпускные экзамены на высший балл, поступили в престижные университеты, легко справляются с учебой, но совершенно не приспособлены к жизни. Они не знают, как быть, когда сосед по комнате — неряха, когда мальчик или девочка, которые им нравятся, не отвечают взаимностью, или когда родители-«вертолеты» все время висят над душой и приезжают в гости без предупреждения («Сюрприз!»).
В книге «Отпустите их: как подготовить детей к взрослой жизни» Джули Литкотт-Хеймс, бывший заместитель вице-проректора Стэнфордского университета, называет таких юношей и девушек «экзистенциально беспомощными». Она приводит данные исследований, показывающие, что у них уровень депрессии и тревожности часто сопоставим с таковым у малолетних заключенных и что они менее открыты новым идеям и меньше удовлетворены жизнью.
Еще одно непредвиденное последствие чрезмерной опеки — дети могут вырасти с убеждением, что родительская любовь зависит от их поведения. Отсюда появляется внешне обусловленная самооценка, уверенность в том, что все хорошее надо заслужить. Пример такой самооценки: девушка, которую всегда хвалили за красоту, боится ее утратить — и зарабатывает булимию. Круглый отличник и староста класса прилежно учится, поступает в хороший университет, получает на экзамене четверку — и происходит нервный срыв. Звезда школьной спортивной команды в финальном матче допускает роковую ошибку — и замыкается в себе, бросив тренировки.
Даже те родители, которые не опускаются до гиперопеки и не вмешиваются в каждую мелочь, все равно хотят, чтобы их дети жили здоровой, продуктивной, успешной жизнью, — и любому отцу или матери, особенно когда возникают трудности, тяжело держать свое мнение при себе и не пытаться подтолкнуть ребенка на «правильный» путь.
Как бы вы ни старались обеспечить детям успех, счастье и безопасность, перемены и соблазны неизбежны. Ни вы, ни они не можете предвидеть, что кому-то въедут в бампер, что за контрольную по математике поставят двойку, что на вечеринке все напьются или что приятель-отличник вдруг увлечется мелким воровством из магазинов. И точно так же, записывая ребенка на курсы китайского языка или программирования, вы не гарантируете ему ни поступление в выбранный университет, ни стабильную и интересную работу.
Возможно, лучшее, что могут сделать сейчас родители, чтобы обеспечить благополучие своих детей, — это научить их эмоциональной гибкости. Она послужит прививкой, которая поддержит душевное здоровье в минуты неприятностей, неизбежных в жизни. Эмоциональная гибкость не оградит их от разочарований, зато поможет развить способность к адаптации и упорство, которые нужны для того, чтобы преуспевать и совершенствоваться, невзирая на трудности.
Летом мы с пятилетним сыном Ноа часто ходили в общественный бассейн. Он обязательно встречал там друзей, и они целыми днями плескались и играли в воде. В таких развлечениях время пролетает незаметно. Но одно дело, по крайней мере для Ноа, заставляло время остановиться. Каждый раз, как он собирался прыгнуть с высокого трамплина, он замирал на месте. Все его друзья прыгали, и ему тоже очень хотелось, но он боялся. Он смотрел на них — а сам не мог шагнуть вперед: страх был сильнее, чем желание участвовать в веселом развлечении.
У всех нас бывают такие моменты, когда нам кажется, что мы бы и рады были попробовать что-то новое, но не можем преодолеть страх. Однако дети переносят такие переживания гораздо острее — ведь у них совсем небольшой опыт подобных прыжков в неизведанное (в случае Ноа — и в буквальном, и в переносном смысле). Они еще не успели накопить запас подкреплений («Я так раньше делал, и все обошлось») и потому легко попадают на крючок автоматической реакции, которая удерживает их от решительного шага, и бездействуют.
В жизни полно трамплинов и обрывов, с которых можно прыгать, но, как мы уже обсуждали, суть прыжка не в том, чтобы игнорировать, устранить, побороть или взять под контроль страх — или любую другую эмоцию. Суть в том, чтобы увидеть и принять все свои эмоции и мысли, с интересом и сочувствием воспринимая даже самые сильные и пугающие, а затем вместо комфорта выбрать смелость, чтобы совершить то, что вы объявили для себя самым важным. Повторяю, смелость — это не отсутствие страха. Смелость — это шаг (или в случае Ноа прыжок) навстречу страху.
Конечно, когда страшно ребенку, у родителей часто возникает страх перед страхом — мы боимся, что нежелание ребенка испытать свои силы влечет какие-то последствия для его развития (или, хуже того, для мнения окружающих о наших родительских качествах). Мы беспокоимся о том, что это сопротивление может дорого обойтись нашему сыну или дочери. Мы желаем своим детям счастья, а поскольку часто видим, в каком направлении им надо двигаться, начинаем их подталкивать, полагая, что так они поймут: то, что их пугает, на самом деле не так уж и страшно. Но как мы уже знаем, быть эмоционально гибким не значит совершать те или иные поступки потому, что так надо, или потому, что кто-то так сказал. Это значит самостоятельно и осознанно делать собственный выбор. И дети тоже на это способны.
Когда Ноа замер на краю трамплина — в буквальном и переносном смысле, — я могла бы навязать ему свою волю, высказав то, в чем не сомневалась: если он решится прыгнуть, ничего страшного не произойдет и потом он будет только рад. Либо я могла бы преуменьшить его тревоги: «Не глупи! Смотри, как весело твоим друзьям. Ты же не хочешь упустить такую возможность?»
Вместо этого я начала с сыном разговор, который мы продолжили уже дома. После того как он признал, что ему страшно, мы поговорили о том, какие чувства он будет испытывать, если прыгнет (восторг и гордость) и если не прыгнет (небольшое облегчение, но большое разочарование в себе), и, наконец, о самом главном — о том, что он может шагнуть вперед, несмотря на страх, и прыгнуть потому, что это для него важно.
Другими словами, прежде всего я его убедила встретить свой страх лицом к лицу.
Эволюция не зря приучила нас бояться высоты, и нет ничего постыдного в том, чтобы не сразу свыкнуться с противоестественной мыслью, что прыгнуть с метровой высоты в четырехметровую толщу хлорированной воды — это разумный поступок.
Просто признав, какое чувство он испытывает, Ноа стал по-другому воспринимать свой страх, что позволило ему разграничить эмоцию и желаемое достижение. А это значило дистанцироваться и от физических проявлений страха (таких как подъем уровня кортизола, учащение пульса, учащенное дыхание), и от сценариев, заставляющих сомневаться в себе, которые уже могли у него сформироваться в таком юном возрасте.
Затем мы рассмотрели причины, по которым он искренне хотел спрыгнуть с трамплина: веселье, острые ощущения, игра с товарищами. При этом я постаралась дать ему понять, что решение — прыгать или не прыгать — должен принимать только он сам. Невзирая на давление сверстников, мотивация прыгнуть с трамплина формулировалась не через «надо», но ее можно было сформулировать через «хочу».
Вместе с Ноа мы переключили внимание с результата — будь то успех (плюх!) или спуск по лесенке (с дрожью в коленях) — на процесс: на навык, который сын хотел освоить и который можно было разделить на маленькие этапы. День первый: подняться на трамплин. День второй: подойти к краю. День третий: банзай!
Но едва мы пришли в бассейн, Ноа просто разбежался и прыгнул с трамплина. Никакого мандража, никакой дрожи в коленях, никаких мелких шажков. А потом он прыгнул еще раз, и еще раз, и еще (всеми возможными способами — «бомбочкой», «солдатиком») и весь день с удовольствием выходил из зоны комфорта, превратив принцип балансира в принцип трамплина.
Как он и думал, после прыжка Ноа ужасно собой гордился — и я это видела всякий раз, как он махал мне с трамплина, радостно улыбаясь. Поговорив о своем страхе, он не стал меньше бояться, а исследовав свои мотивы, не отказался от них. Ему всегда хотелось прыгнуть, но, только освободившись от крючка сценария «Я не могу», он по-настоящему соединился со своим мощным внутренним желанием, которое испытывал изначально.
Конечно, прыгать с трамплина — это не главное, чему научился Ноа. Принимая свои эмоции, но при этом дистанцируясь от них и находя контакт со своей мотивацией, он научился освобождаться от крючка и идти вперед, несмотря на страх.
Когда мы разбираем с детьми эти простые шаги, ведущие к эмоциональной гибкости, то даем им инструмент, который прослужит им всю жизнь.
Всякий раз, прыгая в неизведанное — не из безрассудства или слепой веры, а с осознанным желанием и широко раскрытыми глазами, — они учатся идти навстречу своему страху, а этот навык поможет им справиться со многими другими, куда более серьезными эмоциональными проблемами в дальнейшей жизни.
Когда я спрашиваю у родителей, чего они больше всего желают своим детям, большинство говорят: «Главное, чтобы были счастливы». Однако чтобы быть по-настоящему счастливым, надо уметь просто «быть», то есть оставаться собой в динамичном мире, сохраняя личностный стержень, доброту и любопытство и не ломаясь под натиском эмоций и обстоятельств. Все мы знаем, что любовь и дисциплина помогают ребенку в будущем выстроить теплые отношения и успешную карьеру, а эмоциональная гибкость дает такой набор навыков, который способен на базе любви и дисциплины обеспечить благополучие на протяжении всей жизни. А родителям эмоциональная гибкость дает возможность научить ребенка активно развиваться.
Многие исследования, показывающие, как ценно помочь ребенку научиться поворачиваться к себе лицом, дистанцироваться от переживаний, следовать своему пути и не останавливаться на достигнутом, охватывают достаточно продолжительное время. Исследователям удалось проследить до зрелого возраста влияние этих факторов на развитие упорства, нравственности, силы воли, здоровье, психологическую стабильность и успех в отношениях. К счастью, эти научные выводы начали проникать и в популярную культуру. Яркий пример — мультфильм «Головоломка», герои которого — разнообразные меняющиеся эмоции девочки; он показывает, какую важную роль неприятные эмоции, например грусть, играют в формировании личности.
Самый эффективный способ научить детей эмоциональной гибкости — подать им пример. Да, бывает нелегко, когда дочь во все горло орет: «Я тебя ненавижу!» — или сын приходит из школы заплаканный. Но на самом деле такие ситуации дают особенно ценную возможность продемонстрировать свою эмоциональную гибкость. Вы показываете на своем примере критически важные навыки, когда преодолеваете границы собственных эмоций и спокойно, с сочувствием отвечаете ребенку, стараясь понять, почему он испытывает такие чувства, — а не реагируете прежде всего на свои эмоции.
Я написала по этой теме докторскую диссертацию, но, поверьте, не только давала эмоциям взять над собой контроль, но еще и успевала придумать о себе целый негативный сценарий. Я принесла маленького Ноа к врачу, делать прививки в первый раз. Когда первый укол нарушил его спокойное до тех пор существование в гармонии со всем миром, сын громко заплакал. Его возмущенный взгляд будто упрекал меня, молодую мать: «Я тебе доверял! Как ты могла так со мной поступить?» Пытаясь его успокоить, я, как любые родители в такой ситуации, начала говорить: «Все хорошо! Все хорошо!»
Ноа продолжал реветь, а медсестра продолжала делать уколы. Ее слова, обращенные ко мне, я никогда не забуду: «Да ничего ему сейчас не хорошо. Зато потом будет хорошо».
Она была совершенно права. Что за глупость, в самом деле, говорить человеку — пусть даже младенцу, — который лежит голый и беспомощный в холодной комнате, где страшная чужая тетка колет его иголками, что «все хорошо»?! Я игнорировала очень четкие и понятные, хоть и не выраженные словами чувства ребенка, отрицая крайне болезненное для него обстоятельство. Фактически я хотела, чтобы он закупорился!
К тому времени, как вернулся домой мой муж Энтони, Ноа уже успокоился после своего антипрививочного протеста. Я же несколько часов себя изводила: как же так, ведь я годами исследую эмоции, я должна была сообразить… А с другой стороны, я все-таки молодая мать, которая впервые видела своего ребенка в таком состоянии и просто хотела его успокоить, хоть и неумело.
Едва Энтони вошел в дом, я все ему рассказала.
«Представляешь… Ноа плачет, а я ему: “Все хорошо, все хорошо!”»
Энтони — врач, очень прагматичный человек с потрясающим чувством юмора — смотрел на меня, пока я разглагольствовала. Он помолчал, а потом весело улыбнулся и сказал: «Все хорошо, Сью. Все хорошо».
Дети учатся от вас эмоциональной гибкости, когда вы сами ее проявляете. Но есть и другие, проактивные способы помочь им освоить эти навыки.
Помните, в мы обсуждали правила выражения чувств? Мы приучаем детей к тому, какая эмоциональная реакция приемлема, а какая неприемлема в той или иной ситуации. В крайних случаях правило выражения чувств сформулировано как директива («А ну хватит лить сопли! Большие мальчики не плачут»), тем самым оно показывает ребенку, что неприятные эмоции — это признак слабости и их надо избегать.
В менее очевидных случаях мы преуменьшаем разочарование или печаль ребенка: «Да он просто устал», «Она проголодалась», «Перебесится». А иногда мы призываем посмотреть на неприятные переживания через розовые очки: «Ну, милая, ты же сама знаешь, что преувеличиваешь», «Все хорошо, все хорошо». (Каюсь!) Даже когда такие слова продиктованы любовью, от них бывает больше вреда, чем пользы.
Еще одна ловушка на пути родителей — стремление исправить ситуацию. Ребенок приходит домой из школы и говорит: «Со мной никто не хочет играть». Вы тут же бросаетесь на помощь: «Не плачь, давай я с тобой поиграю — либо звоните родителям «нехороших» детей, чтобы обсудить положение или позвать их в гости. Это вполне естественные и понятные способы, которыми мы пытаемся сделать любимое существо счастливым. Но такое поведение, хоть и позволяет решить конкретную проблему, лишает ребенка критически важной возможности проработать свои неприятные эмоции — встретиться с ними лицом к лицу, преодолеть их границы и чему-то научиться на этом трудном, иногда болезненном жизненном опыте. К тому же вы невольно внушаете ребенку: «Ты сам не справишься». Напротив, если вы стараетесь дать ребенку время, чтобы признать свои чувства, и убедить его, что любые эмоции нормальны и необходимы, вы закладываете прочную основу для развития средств, которые помогут вашему ребенку вырасти эмоционально гибким человеком, умеющим достигать результата.
Зулусы, самая многочисленная народность Южной Африки, в знак приветствия говорят друг другу: «Савубона», что буквально означает: «Я тебя вижу». Иными словами, когда я вас вижу, вы существуете. Мне очень нравится эта идея, потому что она идеально отражает первый и один из самых важных шагов в обучении эмоциональной гибкости. Просто давая нашим детям понять, что видим их во всей полноте их личности, ясно и непредвзято, мы тем самым показываем, что принимаем и ценим их эмоциональные переживания. Еще один плюс: так мы на самом деле помогаем им успокоиться, потому что у детей часто снижается интенсивность эмоций, когда они чувствуют эмоциональную поддержку со стороны родителей. Так что, как бы нам ни хотелось все исправить самим, и как можно скорее, лучше просто ждать и слушать, показывая детям на своем примере, как создается промежуток между стимулом и реакцией.
Когда ребенок чувствует, что окружающие его видят и всецело принимают, ему легко ощутить себя любимым и защищенным. Наверняка вам приходилось видеть, как малыши на детской площадке убегают посмотреть что-то новое, но оборачиваются, чтобы проверить, не ушли ли взрослые, и при этом верят, что не ушли. Именно такое ощущение безопасности — в психологии оно называется надежной привязанностью — лежит в основе способности любого ребенка смело шагать вперед в неизведанный мир. Благодаря надежной привязанности эмоциональная жизнь ребенка вплоть до подросткового возраста будет стабильнее, а это скажется и на взаимоотношениях во взрослом возрасте.
Чувство надежной привязанности («Меня любят и принимают таким, какой я есть — во всей своей красе, а также вонючести и несовершенстве») позволяет ребенку рисковать не только в окружающем, но и во внутреннем своем мире. Зная, что его не перестанут ценить, не отвергнут, не накажут и не пристыдят за его эмоции, какими бы они ни были, он проверяет на практике, что такое печаль, радость или гнев, и постепенно придумывает, как с ними справляться и как на них реагировать.
Ребенок, который может свободно испытать весь спектр эмоций, не опасаясь наказания и не нуждаясь в самоцензуре, усваивает несколько ключевых уроков.
Эмоции проходят. Такова их природа. В ментальном переживании нет ничего, что требует действия.
Эмоции не страшны. Каким бы большим или угрожающим ни казалось сейчас мое переживание, я — больше и сильнее его.
Эмоции нас учат. То, что я могу узнать у них, поможет мне понять, что на самом деле важно для меня — и для других.
Одно уточнение. Чтобы воспитать ребенка эмоционально гибким, вы признаете его чувства и не упрекаете его за них — но это не значит, что вы должны мириться с истериками или нерациональными поступками. Вы даете ребенку понять, что его чувства реальны и так же важны, как чьи бы то ни было («Я вижу, тебя очень раздражает сестренка. Да, я понимаю, что прямо сейчас тебе хочется ее отдать»), но что не каждое чувство нужно выражать действиями. Так начинается дистанцирование. Когда вы помогаете ребенку научиться называть свои эмоции, смотреть на них со стороны и создавать между импульсом и действием промежуток, вы закрепляете важную идею: сдерживать чувства не надо, но иногда надо сдерживать свое поведение.
Да, подобное чуть отстраненное сочувствие трудно проявить, когда ваш малыш с воплями катается по полу супермаркета или когда дочь-подросток выбралась из дома через окно и укатила на мотоцикле с балбесом Питерсеном. Но именно повернувшись лицом к себе, все мы — и родители, и дети — закладываем основу для способности дистанцироваться, чтобы самые неприятные наши переживания не взяли над нами верх.
Я недавно спросила у мамы, помнит ли она, как я хотела убежать из дома, а в итоге часами ходила вокруг квартала. Она рассмеялась — конечно, помнит. А потом рассказала мне то, о чем я и не подозревала: все то время, пока я бродила кругами, она шла следом, отставая на несколько домов. Мне же было пять — она просто не могла допустить, чтобы я одна гуляла по городу.
К огромной ее чести, мама тогда не попыталась ни преуменьшить мою обиду (иначе я приучилась бы закупориваться), ни исправить ситуацию, догнав меня на улице. Вместо этого она позволила мне побыть наедине со своими чувствами и даже проявить свободу воли, как бы неправа я в этом ни была. В то же время она не оставила меня без защиты и готова была вмешаться в случае опасности. Другими словами, оберегала меня физически, но подарила мне эмоциональную автономность.
Автономность — это залог процветания на протяжении всей жизни и критически важный для нравственного развития ребенка элемент. Автономность буквально означает самоуправление, самостоятельность, а с точки зрения психологии автономный человек живет в соответствии с решениями, которые сам принимает. Но автономность — это не просто независимость. Вопль подростка «Ты мне не начальник! Хочу и гуляю всю ночь!» звучит очень независимо, но его поведение не автономно, если оно продиктовано примером друзей, дурными привычками, компульсивными влечениями или хаотичными эмоциями. По-настоящему автономные действия — такие, в которых вы полностью отдаете себе отчет и с которыми согласны всем сердцем, и вас к этому не принуждают ни внешние факторы, ни бесконтрольные внутренние импульсы. Подросток, который приходит домой вовремя, потому что боится наказания или чувствует себя виноватым перед родителями, не более автономен в своих действиях, чем тот, кто из чувства протеста гуляет допоздна. Напротив, подросток, действующий автономно, в такой ситуации возвращается вовремя, потому что это правило, и правило, которое он считает разумным и верным.
Вот как можно способствовать развитию автономности у ребенка.
Последние два пункта особенно важны для того, чтобы помочь детям найти свои хочу-мотивации, о которых мы говорили в . Ни дети, которые привыкают делать все за награду, ни дети, которых приучают подчиняться старшим, не развивают сильного автономного «я», умеющего разграничивать настоящие желания и запрограммированные реакции — причем неважно, послушание запрограммированно или протест. Кроме того, люди, привыкшие к внешнему поощрению, не так счастливы, не так успешны и строят не столь удовлетворительные отношения, как те, кто обладает внутренней мотивацией.
Поощрение автономности также помогает ребенку выработать собственный набор ценностей, отдельный от родительских правил и поощрений, — свой путь на будущее. Это особенно важно, когда ребенок оказывается (а он непременно оказывается) перед выбором с неопределенными последствиями (как, например, смелое творческое решение) или в ситуации, для которой правила не прописаны заранее («А ты не говорила, что нельзя на твоей машине съездить в другой город»). Только когда ребенка правильно ориентируют на то, чтобы изучать собственные ценности и доверять им, он обретает собственные хочу-мотивации — а именно они ведут к настоящему процветанию.
Тем не менее бывают случаи, когда ребенку грозит непосредственная опасность. Ясно, что в такие моменты здравый смысл призывает вмешаться, как бы вы ни стремились поддержать в нем автономность. Когда я «убежала из дома» в пять лет, мама увидела, что я не стала переходить дорогу, и поняла, что я не уйду из знакомого района, поэтому она была готова предоставить мне свободу действий. Если бы я решила насовсем уйти из дома в тринадцать, уверена, что мама заняла бы куда более строгую позицию касательно моего стремления к свободе.
Быть эмоционально гибкими родителями означает не просто проявлять эмпатию к ребенку в данный момент — это означает регулярно показывать пример эмпатического поведения, чтобы дети приучились вести себя так же. Допустим, вам непонятно, почему первый день в новой школе — это страшно, но вы можете признать, что ребенок это воспринимает именно так. Именно так вы одновременно вселяете в него уверенность и поощряете естественный инстинкт учитывать чувства других людей. Почему хулиганы хулиганят? Кому еще в классе может быть одиноко и неловко?
Благодаря этому вырастают дети, которые замечают, что одноклассника не позвали играть, что застенчивой ученице по обмену мешает языковой барьер, что у кассира в магазине плохое настроение, что старушке надо помочь с сумкой. Повзрослев, они, скорее всего, будут еще тоньше ощущать несправедливость и помогать другим людям увереннее чувствовать себя в коллективе и в обществе в целом. Однако нельзя научиться проявлять эмпатию и принимать точку зрения окружающих по распоряжению сверху.
В Корнеллском университете провели такой эксперимент. Трех-четырехлетним малышам показывали «грустную» куклу по имени Догги. Потом детям раздали красивые наклейки-звездочки. Одну группу детей поставили перед трудным выбором: подарить наклейку Догги или оставить себе. У другой группы выбор был проще: подарить наклейку кукле или вернуть экспериментатору. Третьей группе велели отдать наклейку кукле. Потом детям показали еще одну «грустную» куклу, Элли, и дали им уже по три наклейки — отдать кукле можно было сколько угодно. Дети, которые перед этим были в первой группе и сами решали, подарить наклейку или нет, отдали Элли больше наклеек, чем те, кто был в других двух группах. Другими словами, дети, которым дали свободу выбора, оказались щедрее тех, кого принуждали делиться.
Если вы заставляете сына пригласить на день рождения одноклассника, с которым никто не дружит, или угрожаете наказать дочь, если она не извинится за то, что обозвала другого ребенка на детской площадке, вы можете получить быстрый результат и временное облегчение. Но только когда вы даете ребенку право действовать автономно, поощряя поиски искренней хочу-мотивации, вы помогаете ему по-настоящему раскрыть способности к эмпатии.
Это же справедливо и для таких этических норм, как правдивость. В исследовании, где участвовали тринадцатилетние подростки в паре с одним из родителей, детям нужно было ответить на вопросы о том, как отец или мать относились к ним в последние несколько месяцев. Обнаружилась прямая связь между тем, насколько отец или мать старались контролировать поведение и мысли своего ребенка, и тем, как подросток ценил правдивость. Дети чаще понимали, почему хорошо говорить правду и какие проблемы вызывает ложь, если они соглашались с утверждениями: «Когда папа (мама) просил(а) меня что-то сделать, то всегда объяснял(а) зачем», «Папа (мама) давал(а) мне много возможностей самому(самой) решать, как поступить», «Папа (мама) интересовался(лась) моими мыслями и чувствами, даже если они не совпадали с его (ее) мыслями и чувствами». Напротив, подростки, которые считали, что от правды проблем больше, чем от лжи, соглашались с утверждениями: «Папа (мама) заставлял меня чувствовать себя виноватым(ой) за все подряд», «Папа (мама) не мог(ла) смириться с тем, что иногда мне просто хотелось поучаствовать в игре, а не победить», «Когда я отказывался(лась) что-то делать, папа (мама), чтобы меня заставить, угрожал(а), что лишит меня определенных привилегий».
У воспитания автономности есть и чисто практические преимущества: ведь вы не всегда будете рядом с ребенком, когда он вырастет, и не сможете (надеюсь, и не собираетесь!) вечно водить его за ручку, помогая решить каждый этический вопрос. Вы не сможете всякий раз помогать своим детям дистанцироваться от эмоций и освободиться от крючка, когда они сталкиваются с сильной эмоцией или импульсивной мыслью. Необдуманные поступки ребенку и даже подростку обычно прощают. Но если шестнадцатилетнему школьнику на первый раз (только на первый раз), возможно, сойдет с рук то, что он проколол шины директорского автомобиля, то такой же поступок двадцатишестилетнего специалиста, обиженного на начальника, встретит уже совсем другое отношение.
Когда мне было лет восемь, я украла у родителей деньги. До сих пор помню: два южноафриканских рэнда, в пересчете на современные деньги — около трех долларов. Родители догадались, в чем дело, когда я пришла домой с мешком конфет и явно выдуманной историей, что меня угостила очень щедрая подружка.
Родители посадили меня в машину на заднее сиденье, и мы втроем поехали кататься, а в дороге они очень серьезно со мной поговорили. Они сказали, что сильно разочарованы моим поведением, что у нас в семье не принято воровать и обманывать. А потом помогли мне понять, как исправить ситуацию: для начала возместить украденное и извиниться перед подружкой, которую я втянула в эту историю.
Было очевидно, что родители очень серьезно восприняли случившееся, но они не стали меня стыдить при брате с сестрой. Не стали кричать на меня или запугивать. Они говорили со мной четко и спокойно и, как я думаю, сознавали, какого результата хотят достичь. Когда они, вместо того чтобы читать нотацию о том, что так поступать нельзя, помогли мне понять, какое эмоциональное воздействие на них и на мою подружку оказал этот поступок, они дали мне посмотреть на свои действия со стороны, а не вынудили замкнуться в себе и обидеться (что часто ведет к новой лжи). Родители не наказали меня, а объяснили, чего от меня ждут. В результате я испытывала чувство вины, но не стыда — а между ними огромная разница, как мы обсуждали в , — и у меня появилась мотивация исправить ситуацию. А если бы меня заставили извиняться сквозь зубы, родители услышали бы те слова, какие хотели, но не дали бы мне возможности рассмотреть и обработать чувства, которые сподвигли меня на такой поступок.
Дело в том, что в школе я чувствовала себя одиноко, а еще больше отчуждение усиливалось, когда на перемене компания девчонок, с которыми я больше всего хотела дружить, отправлялась покупать конфеты, а у меня часто не было на это денег. Поскольку родители помогли мне рассмотреть эти неприятные эмоции, мы смогли обсудить не только мою ответственность за свое поведение, но и то, как я могла бы подружиться с одноклассницами и гулять с ними — только без воровства. А еще я узнала, как вести трудный разговор, который приводит к конструктивному результату, — а это большое дело.
Если бы родители просто меня наказали, личностного роста не произошло бы. Хуже того, я могла бы повесить на себя ярлык воровки либо родители начали бы считать меня воровкой. Но мои родители пошли другим путем и придали этому случаю ровно столько значения, сколько он заслуживал, как одно изолированное происшествие и ценный урок. Они поддержали меня в той точке, в которой я находилась, а не ждали меня в той, где хотели меня видеть, и это решило все.
Как мы уже отметили, воспитание эмоционально гибкого ребенка начинается с того, что вы помогаете ему повернуться лицом ко всем своим чувствам, включая неприятные. И хотя в основном этот процесс направлен на то, чтобы «поздороваться» с эмоцией («Что это я такое чувствую?»), не стоит забывать и о другом важном элементе эмоциональной гибкости — умении не останавливаться на достигнутом, в том числе умении с эмоцией «попрощаться» («Какие есть варианты, чтобы с этим разобраться?»). Здесь эмоциональная гибкость и поиск практического решения идут бок о бок.
Научить детей не останавливаться на достигнутом лучше всего с помощью метода мозгового штурма. Когда вы побуждаете их самостоятельно искать решения — значимые для них, — они развивают автономность, которая поможет ориентироваться в мире, а вместе с ней и чувство ответственности.
Здесь мы возвращаемся к идее маленьких корректировок: небольшие изменения помогут вашему ребенку не бояться сложных задач и продвигаться вперед к тому, что для него важно. Тут нужно сосредоточиться на процессе — на экспериментах, пробах и ошибках и уроках, которые из них можно извлечь, — а не гнаться за идеальным стопроцентным результатом. Если ребенок беспокоится о том, что в новой школе ни с кем не подружится, вряд ли он сразу со всеми найдет общий язык. Помогите ему вопросом: «А с чего можно начать, чтобы наладить контакты с окружающими?» Подростку в суровом мире социальных сетей справиться с неизбежными ссорами и обзывательствами может помочь такой вопрос: «Как можно действовать в ситуации, когда ты с кем-то не согласен?»
Как-то раз один мой коллега, назовем его Джоном, вместе с шестилетним сыном Китом участвовал в турнире по гольфу для отцов и сыновей. Взрослые соревновались со взрослыми, дети — с детьми, но в середине партии Джон вдруг увидел Кита в слезах. Джон его обнял и ласково спросил, почему он плачет. Однако стало ясно, что посреди игры объятия и разговоры на поле не помогут быстро разобраться с проблемой.
Тогда Джон сказал Киту: если надо, можно и поплакать. Но при этом спросил, а не сможет ли Кит плакать и играть в гольф одновременно. Он пообещал сыну, что, если он пройдет все девять лунок, они подробно поговорят о том, что его огорчило, но только после турнира. Кит согласился, и отец с сыном вернулись к своим командам и довели партию до конца. А Кит даже завоевал приз.
Если бы папа повел себя не так разумно, это была бы история про закупоривание: проглотить слезы, сжать кулаки и доиграть партию. (Помните, как герой Тома Хэнкса в «Их собственной лиге» кричит: «Бейсболисты не плачут!») Часто, когда мы требуем от плаксивого или рассерженного ребенка «вести себя прилично», мы непреднамеренно посылаем ему сигнал, что его чувства нам безразличны.
Однако Джон нашел время для того, чтобы выразить сочувствие сыну, принять и признать — встретить лицом к лицу — его огорчение. И этого оказалось достаточно, чтобы помочь Киту преодолеть границы и уделить своим чувствам осознанное, непредвзятое внимание, а одновременно сделать то, что было нужно в данный момент, — довести партию до конца.
Когда Джон и Кит поговорили после турнира, оказалось, что мальчик плакал из-за потерянного мячика. Он думал, что мяч для гольфа очень дорого стоит, и поэтому сильно расстроился.
Джон говорит, что по сей день напоминает сыну, уже давно взрослому, что можно плакать и играть одновременно. Эта идея — сочувствовать себе, прорабатывать свои эмоции и в то же время продолжать игру и получать от нее удовольствие, — пожалуй, хорошо воплощает суть эмоциональной гибкости.
Малала. До 2009 года мало кто слышал это имя. Но с тех пор пакистанская девочка, получившая Нобелевскую премию мира, стала всемирным символом отваги и силы характера. В одиннадцать лет Малала Юсуфзай начала под псевдонимом вести блог для Би-би-си о своей жизни в северо-западном Пакистане, где боевики движения Талибан, контролировавшие регион, запрещали большинству девочек учиться в школе. Малала в своем блоге писала о важности женского образования.
После того как в 2010 году журналист New York Times снял документальную ленту о ее жизни, Малала прославилась на весь мир, а в родной стране на нее посыпались угрозы. В 2012 году талибы подослали к ней киллера. Когда тот вошел в школьный автобус и пригрозил перестрелять всех девочек, пятнадцатилетняя Малала сразу назвалась и сказала, что ему нужна она. Он выстрелил трижды, одна пуля попала ей в голову.
Родители Малалы (отец — Зияуддин, сам сторонник всеобщего доступа к образованию) на собственном примере приучили дочь отстаивать свои взгляды. Пока она была в коме, в критическом состоянии, измученный отец задавался вопросом, правильно ли он поступил, поддерживая ее правозащитную активность. Единственным утешением для родителей было знать, что мотивация дочери настолько важна для нее, что она не побоялась взглянуть прямо в лицо смерти.
Когда Малала стала оправляться от ранения, отец и мать обнаружили, что смелость в воспитании дочери пошла на пользу им самим. «Она утешала нас, — сказал ее отец в выступлении незадолго до того, как Малала в 2014 году, в семнадцать лет, получила Нобелевскую премию мира и стала самым молодым ее лауреатом. — Мы научились у нее, как не сдаваться в самые трудные времена». И чтобы вы не думали, что к вашему ребенку этот пример никак не относится: «Она обычная девочка. Она ссорится с братьями и плачет, когда у нее не получается домашнее задание».
А главную идею Зияуддина могут принять к сведению все родители на свете. «Как Малала стала такой особенной, смелой, уверенной? Не спрашивайте меня, что я сделал. Спросите, чего я не делал. Я не подрезал ей крылья, вот и все».
Войти с помощью соц. сетей: