Глава 27. Москитный истребитель

В Воронеж я летел с тревожными чувствами и бидонами бензина во второй кабине. Это в Горьком на заводском аэродроме меня знают как заместителя главного конструктора и ведущего специалиста по ДС-3 — правом получения горючего я со спокойной совестью пользуюсь для заправки личного авиатранспорта. Аналогично обстоят дела и в аэроклубе — разработчику и главному строителю транспортного самолёта «Сарай» тут ни в чём отказа нет. Тем более что здесь я еще и техник, в обязанность которого входит, в том числе, и заправка самолётов этим самым бензином.

Немного путанно, но начальник аэроклуба упорно держит меня в штате и не увольняет. Неудобно перед ним — впереди столько хлопот, что я даже не уверен, смогу ли уделить хоть сколько-нибудь внимания «основной работе». Вот уже больше двух месяцев носа не показывал, только однажды сел ненадолго, залился бензином и свалил по-быстрому.

Так вот. В Воронеже я никто, и звать меня никак. Поэтому бензин на обратную дорогу у меня с собой. А вот велосипед в кабину уже не влез, даже в разобранном виде. Как я ни старался его туда затолкать, ничего не вышло. Что же — придётся ходить пешком.

Лето, погода прекрасная. Вдали параллельным курсом маячит самолёт, раскрашенный так же, как наш заводской. Это САМ-10, который теперь ДС-2. Он заметно быстрее, поэтому довольно быстро пропадает где-то впереди.

Сам город я отыскал легко, покружил, разглядывая конфигурацию улиц и пытаясь угадать, где тут завод авиадвигателей, на котором сейчас вместо ранее планировавшихся к освоению моторов Рено делают Бессоновские ММ-1. Авиазавод отыскался легко — его выдал аэродром.

Ко мне пристроились два И-16 — это сейчас основной истребитель ВВС. Взлетели они с этого самого заводского аэродрома — я видел. Старая фронтовая привычка постоянно озираться всё ещё живёт во мне, так что воздушную обстановку я контролирую на автомате.

Забавно! Война ещё не началась. Не то, что Отечественная — даже Вторая Мировая, а ястребки перешли на действия парами. Наверно — Испанский опыт осмыслили. Хотя, я об этом моменте не раз поминал — может быть, оба фактора так сложились. Или у третьего в их звене не получилось взлететь?

Ишаки с крыльевыми ШКАСами и без признаков сдвигающейся части фонаря. Не помню, какая это модификация — много их было. Летчики разглядывали меня из своих открытых кабин, скаля белозубые улыбки, и никаких знаков не делали.

Я аккуратненько зашёл на полосу, где была выложена гостеприимная «Т», сел и порулил к постройкам. Сюда же подкатил крытый грузовичок, из которого высыпали красноармейцы и взяли меня в сплошное кольцо. Подошёл офи… красный командир:

— Ваши документы, товарищ Субботин.

Я подал паспорт.

— Еще нужен пропуск на ваш авиазавод.

Я подал пропуск.

Внимательно изучив мои бумаги, старший лейтенант удовлетворённо хмыкнул, усмехнувшись своим мыслям: — Пройдёмте на гауптвахту. Вам придётся подождать. До выяснения, так сказать.

Мы и прошлись до одной из построек. Два бойца следовали за нами, словно конвойные. До меня ведь уже дошло, что объект, оказывается, секретный. Истребители явно прикрывают его с воздуха, и наблюдение за окружающим пространством тут поставлено. Если бы я не сел сам — меня бы посадили. А, поскольку я и так заходил на полосу — просто сопроводили.

В светлой комнате у двери стояли два часовых снаружи и два — изнутри. А ещё там сидел товарищ Конарев в военной форме. Знаки различия на нём были капитанские, а эмблемы — авиационные, но ремень и, как следствие, кобура, отсутствовали. Несгораемый шкаф у стены, письменный стол под зелёным сукном с парой телефонов.

Если кто ещё не сообразил — даже один телефон на рабочем столе нынче редкость. А уж два — это признак неслабой крутизны.

Сопровождавший меня лейтенант устроился за этим столом, снял одну из трубок и принялся диктовать кому-то данные из моих паспорта и пропуска.

— Вы, право, словно ребёнок, Александр Трофимович, — вместо приветствия стал пенять мне Конарев. — Всё-то у вас молчком, да с рывка. То и дело приходится всё бросать и вытаскивать вас из неудобных положений.

Я повинно повесил голову.

— Ладно, ждать уже недолго. Часика через два-три всё окончательно выяснится, и любезнейший Павел Сергеевич подкинет нас до гостиницы.

Скажу прямо — лейтенант за столом вёл себя корректно. По первой же просьбе выдал мне чистой бумаги и изредка косил взглядом на почеркушки, которыми я покрывал лист за листом. Во время показа в Горьком Поликарпов однозначно указал на то, что я перебрал с примитивизмом в конструкции транспортного самолёта и категорически настаивал на применении четырёхлопастных винтов изменяемого шага, вместо двухлопастных, сделанных из дерева.

— С Вашей легкой руки молодой человек, принято решение о создании самостоятельного производства авиационных винтов. В Соединенных Штатах у фирмы Гамильтон Стандарт закуплена лицензия. Вовсю завозят и устанавливают необходимое оборудование. Да и на моторостроительных заводах отдельные типоразмеры начали изготавливать. Шняги, как вы их нарекли, стали обычным делом — их применяют в большинстве новых машин и даже иногда устанавливают на старые, — сказал он мне. — Так что, батенька, не судите о нашем времени, как о периоде дремучести. Уже готово производство и втулок и цельнометаллических лопастей под самые разные моторы. Как вы выразились — модельный ряд. Извольте продумать изменения ещё до начала выпуска серийных машин.

Вот я и устроился продумывать.

За работой время прошло быстро — открылась дверь, и к нам на гауптвахту вошёл товарищ Крутилин. Тот самый, который был сначала инок, а потом — старший лейтенант. Сейчас он, несмотря на летнюю жару, был в пиджачной паре и со шляпой на голове.

Поздоровавшись, предъявил лейтенанту какой-то документ, а затем выпроводил его вместе с часовыми, что стояли у двери.

— Итак, товарищ Субботин. Поскольку вы часто действуете импульсивно и не совсем предсказуемо, было принято решение снабдить вас документом, который поможет выпутаться из непредвиденных ситуаций, вроде прорыва на режимный объект, — на стол легли аккуратно оформленные корочки с моей фотографией и текстом-вездеходом. То есть мне от имени главы государства давались права совать нос куда захочу и требовать всего, что понадобится.

— Надеюсь, вы не станете лезть, куда ни попадя, размахивая этим удостоверением. Оно именно на непредвиденный случай, а не таран для открывания всех дверей.

— Ничего себе — степень доверия! — воскликнул я. — Это что же такое случилось?

— Во-первых, вы довольно серьёзно накуролесили с этим прилётом в Воронеж. Во-вторых, в Америке действительно разрабатывают истребитель Аэрокобра, и нам удалось нащупать канал приобретения авиационных радиостанций. Они высоко оценены специалистами. Принято решение о… не будем вдаваться в детали.

— То есть по этой бумаге я могу заправиться на любом аэродроме?

— Постарайтесь лишний раз её не предъявлять. Обходитесь более рутинными методами. Дело в том, что степень недоверия к вам уменьшается довольно медленно — уж очень неправдоподобным выглядит происходящее. И процесс этот — обратимый, поскольку качество ваших воспоминаний далеко не безупречно. Вы ведь явно скрываете от нас немало важного.

— Если вы о разночтениях в информации, поступившей от меня и от Мусеньки, то со временем прояснится, что вмешательства в причины приводят к изменению последствий. Если я понимаю необходимость изменения известных мне процессов, то следствия их следствий полностью теряют достоверность. Такого плана факты из будущего необходимо замалчивать. Надеюсь, вы меня поняли.

— Ну, да, — кивнул Крутилин. — Ваша супруга менее сдержана в выдаче информации. Но, знаете, тоже о многом упорно молчит.

— Мы росли в одно время. В период обострения классовой борьбы, как предупредил нас товарищ Сталин. Привыкли быть начеку, чтобы не сработать на руку затаившемуся врагу.

На лётном поле около моего самолёта стояли двое мужчин. Одного я узнал — запомнилось лицо с фотографии в Интернете.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич! — обратился я к нему.

— Не припоминаю, чтобы мы были знакомы, хотя своих студентов знаю хорошо, — отозвался Москалёв. — Какие-то трудности с поступлением?

Тут я вспомнил, что этот человек был не только конструктором, но и руководил авиационным техникумом, на базе которого строил свои самолёты. Даже конструкторское бюро было у него, причём, вполне официально.

— Простите мне мой юный вид, — улыбнулся я. — Мне довелось принять участие в подготовке технического задания на москитный истребитель, и теперь я хотел бы ознакомиться с результатом. Если вас не затруднит, конечно, — достав из кабины портфель, я положил туда исчёрканные в караулке листы и вернул всё обратно.

— Боец! — тут же воскликнул стоящий неподалеку Конарев. — Изъять портфель и поместить в сейф в караульном помещении.

Москалёв и его товарищ, проследив за разыгравшейся интермедией, ничего не сказали. Просто Александр Сергеевич сделал приглашающий жест.

— Скажите, а почему в задании указано на необходимость установить всего два пулемёта, причём обязательно под передним двигателем? — поинтересовался Москалёв, пока мы шли к ангару.

— А больше в такую малютку реально не влезет. И внизу необходимо немного места для укладки передней стойки шасси. По обе стороны от неё как раз и образуется нужное пространство.

— Хм! То есть вы знали об этом ещё до того, как была проведена первая линия на чертеже?

— Это довольно странная история, — пожал я плечами. — Но, взглянув на мой самолёт, вы, вероятно, заинтересовались? (Дело в том, что задняя часть моей машины почти без изменений «срисована» с совершенно секретного истребителя этого автора)

— Удивительное совпадение хода мысли. Даже размеры, в основном, одинаковые. Но, как я понимаю, развивать эту тему дальше, вам бы не хотелось.

Покосившись на нашего спутника, я кивнул.

— Так с чего начнём? — сделав понимающее лицо, спросил Москалёв.

— Машина, как я понял, уже летает.

— Да. Готовим её к госиспытаниям.

— Отлично! Мы можем уже приступить к ним, у Вас все готово?

— Насколько я знаком с порядком вещей, госиспытания проводит специальная комиссия…

— Я как раз и есть комиссия. Причём — вся. Если самолёт исправен, распорядитесь заправить его и подготовить к полёту. Завтра в девять начинаем. Куда мне явиться?

— Туда, — взмах рукой в сторону недалёкого ангара, стоящего с распахнутыми воротами.

— А ещё, пусть меня проводят к проходной и выдадут пропуск, — вспомнил я о необходимых формальностях.

— Коля! Распорядись о подготовке машины. А в бюро пропусков я сопровожу вас сам — там требуется моя подпись.

Больше мы ни о чём не разговаривали, кроме как о формальностях связанных с заполнением документов. Потом сухо распрощались, и я отправился искать гостиницу.

Место там нашлось в шестиместном номере, куда я и притащил свой старый фанерный чемодан — новым фибровым теперь пользуется Мусенька. Он больше не мой, а наш.

Лег пораньше — завтра с утра полёты, да и весь остальной день будет нелегким. Проснулся я около полуночи от того, что соседи по номеру, сидя теплой компашкой… употребляли, в общем. По увиденному мной, на круг уже пошел второй пузырь. Видимо услышав, что я проснулся, один из них хлебосольно пригласил присоединиться.

— Не хотели тебя будить, хлопче, звыняй! Можэ прыеднишься? — Он широким жестом обвел компанию и щедрый стол. — У нас тут горилочка, почеревок домашний, огурчики!

Вздохнув, с демонстративным сожалением, ответил как можно вежливее:

— Спасибо за приглашение, но завтра рано вставать — много важных дел.

— Тю… шо экзамен у бурсе нэ здав? — Рассудил по-своему мужик мой отказ.

— Полёты у меня завтра.

— Ну хлопче як знаэшь… — И повернувшись к столу продолжил — За шо пьемо хлопцы?

— За нас гарных!

— Будьмо! — многоголосо подхватили остальные.

Ожидаемо громкость застольного разговора увеличилась.

Через некоторое время понял, что не усну. Просьба не шуметь не была даже услышана. Правильно — кто я для этих взрослых мужиков — сопляк! После еще одной, разговор плавно перешел от женщин к «мужским» темам и, закономерно скатился на политику.

Повернувшись на другой бок, с юмором вспомнил старый, бородатый анекдот. В следующее мгновение я уже знал, как решить проблему.

— Мужики, здесь же все прослушивается!

На секунду за столом притихли, а потом дружно рассмеялись и продолжили трёп, как ни в чём не бывало.

Продолжил выполнять свой план и я. Выйдя из номера, нашел дежурную и заказал у неё стакан свежего чая. Дал хороший чаевые и попросил принести его ко мне в номер ровно через десять минут. Дальнейшее происходило в полном соответствии со сценарием неизвестного талантливого автора. Отличия были только в том, что говорил я не в тумбочку, а в розетку, и сотрудника внутреннего органа понизил в звании до сержанта. Через несколько секунд после стука в дверь дежурной и до самого утра, в номере была мертвая тишина. Утром, когда я проснулся, кроме меня в комнате никого не было. Размявшись и перекусив захваченной ещё из Горького снедью, оделся в свой комбинезон, прихватив шлем и очки, запер дверь и двинулся сдавать ключи. Подойдя к стойке, удивился насторожённому взгляду женщины. Исключительно ради смеха решил приколоться:

— Ну как, сержанту моя шутка понравилась?

Она сильно побледнела, а её ответ вогнал меня в ступор:

— Как вы это узнали?

Прибыв к ангару, увидел, что машину уже выкатили — отлично выглядит. Винты на носу и в заднем окончании фюзеляжа. Кабина лётчика между моторами, хвост, вывешенный на торчащих из крыльев балках. Обошёл её всю, подержался за каждое место, даже колёса попинал. С полчаса осваивался в кабине, задавая вопросы самому главному конструктору. Потом запустил двигатели, прогрел их и принялся за обычную программу проверок.

Рулёжка, подлёты — аппарат послушен и ведёт себя устойчиво. Взлёт, коробочка, посадка — всё в пределах ожидаемого. Снова поднялся в воздух и принялся за отработку самых разных режимов. До обеда полностью покончил с рутиной, на что ушло две заправки. На два часа назначил продолжение испытаний со стрельбой, как по наземным целям, так и по воздушным, и отправился разыскивать заводскую столовую.

Потом посидел над бумагами, фиксируя всё, что проделал и, описывая свои впечатления от поведения истребителя. А там и снова пора подниматься в воздух.

— Пулемёты заряжены, самолёт заправлен и к вылету готов, — отчитался техник, сопровождая меня во время обхода машины.

— Спасибо, — ответил я вежливо. Глянул в сторону стены, где на лавочке расположилась группа мужчин во главе с Москалёвым — наблюдают, переживают. Кстати, Конарев сидит в этой же компании. Он сегодня в штатском.

Я забрался в кабину, запустился и стал прогревать двигатели.

За оставшуюся часть дня выжал из машины все, на что она способна. Высший пилотаж, максимальная скорость на разных высотах, скороподъемность, выход из пикирования, время виража, стрельба по наземным целям и по конусу. Ещё три заправки топлива пережёг.

Когда, покачиваясь от усталости, я выбрался из кабины на полусогнутых, ко мне подошел Москалёв, так и просидевший весь день, наблюдая за измывательствами творимыми над его детищем:

— Вам помочь, Александр Трофимович? — потянулся он к лямкам парашюта.

— Да. Надо, как можно скорее, оформить документы об успешном завершении испытаний, а я никогда не был силён в заполнении бумаг. Поможете?

— Непременно. Так какие, хоть, впечатления о нашей машине?

— Отличные впечатления. Сколько экземпляров самолёта готово?

— Только этот. Второй достраиваем с учётом доделок проведённых на первом образце.

— Как много времени займёт постройка первого десятка таких машин?

— Месяца три. Потом, когда подготовим оснастку, дело пойдёт быстрее.

— Рассчитывайте на темп производства от пяти до пятнадцати машин в месяц. Требуется наработать примерно две сотни экземпляров до апреля сорок первого.

— Постойте, — растерялся Москалёв. — Это что, всё? Разработка закончена? Тема принята? Разворачивается серийное производство?

— Если правильно оформим бумаги, — устало кивнул я. — Кто выявлял недостатки по ходу заводских проверок?

— Николай. Он проводил все испытания, — один из подошедших мужчин поднял руку. Единственный, одетый в военную форму. Кожаная куртка, скрывала знаки различия.

Под черепом как отрикошетило — Николай Демьянович Фиксон проводил испытания САМ-13 и в нашей реальности, он лётчик испытатель ЦАГИ. Вот сейчас это и проверим!

— Спасибо, Демьяныч, — я с радостью пожал ему руку. А ведь память не подвела — срабатывает она на действительно важные моменты.

— Машину вы, товарищи, вылизали блестяще. Не к чему придраться, — обведя взглядом остальных собравшихся, я устало им улыбнулся и поплёлся в гостиницу. Если кто не понял — испытания я провел не только на предмет выявления технических характеристик, но и на способность этого самолёта действовать в режиме реальной боевой обстановки. Это когда гоняют его и в хвост и в гриву.

— Слышь, Трофимыч, — со мной поравнялся мой смотрящий — Конарев. — Что за спешка? Где пожар?

— Какой год на дворе, Кузмич? — отозвался я хриплым голосом. — Сколько осталось до начала Второй Мировой? Месяц с небольшим. Время на раскачку кончилось. Теперь нужно к ноябрю организовать здесь курсы фигурного пилотирования и спортивной стрельбы прямо при заводе, выпускающем спортивные самолёты САМ-13. Это помещения, персонал, постоянный приток курсантов из числа самых отъявленных воздушных хулиганов. С меня лётная и стрелковая подготовка. Тактику воздушного боя официально учебный план не включать — она у меня на ум пошла. Учти — администрирования я не потяну — или сам командуй, или предоставь толкового организатора. Всё, капитан, исполняй, — и я заколбасил в сторону проходной.

Утром Егор Кузьмич перехватил меня во время утренней пробежки:

— Ну, ты и крут. Теперь и я поверил, что ты боевой офицер. А то казалось — обычная ватютеля-вателя.

— Ближе к делу! — оборвал его я. — Докладывай, что у тебя не получается?

— Лето. Начальник управления лётной подготовки в отпуске.

— А заместитель?

— Говорит, что лучше подождать, пока командир не вернётся. А без него он такие вопросы решать не станет.

— Через полчаса встречаемся на аэродроме у моего самолёта. Отправляемся в Москву. Как раз к началу рабочего дня поспеем. Зубную щётку не забудь.

— Есть, — козырнул Конарев.

Проводив взглядом его удаляющуюся спину, я внутренне ухмыльнулся — да с такой бумагой в кармане… И при том объёме работ, который предстоит провернуть… Только бы Мусенька не узнала.