Глава 16. Как мне аукнулся отпуск

Если кто не понял — в Горьком я раньше бывал. И даже жил. И работал на этом самом заводе. Было это значительно позднее, многое к тому времени изменилось, но некоторые места оказались знакомыми, поэтому я не плутал. Без особых проблем устроился в гостинице и утром к началу смены благополучно прибыл на завод. Прошёлся по цехам, посмотрел, как собирают самолёты. Тут сейчас царят древесина и ткань, которой обтягивают и крылья, и фюзеляжи. Пахнет клеем, лаком, стружкой. В цехе, размерами похожем на ангар, стоят в два ряда будущие крылатые машины, а вокруг — рабочие, занятые подгонкой и приделкой.

Внимания на меня никто особенного не обращает, потому что я тут не в пиджачной паре расхаживаю, а в обычном своём рабочем комбинезоне — понимаю, что не в дворянское собрание пришёл, а на производство. Оно и делу полезней, и заглянуть можно куда надо.

В другом цехе ставят моторы, дальше — регулируют тяги. Тут же и контролёры с инструментом проверяют углы и размеры. Не конвейер, но поток организован толково. А вот и выход на поле, вдоль края которого стоит рядок недавно собранных У-2.

— Ты откуда такой, весь из себя красивый? — ко мне подходит человек лет сорока с роскошными усами и папкой подмышкой.

— Из Осоавиахима.

— На приемку? Так чего медлишь — принимай, — и машет рукой как раз в сторону этого рядка.

Киваю и подхожу к крайней этажерке. Оглядываю её со всех сторон, проверяю, как что закреплено, как настроено, забираюсь и под сиденье, и за спинками не забываю пошарить, приборами интересуюсь, мотором. С виду — всё нормально. Проверяю качество обтяжки, слегка постукивая ногтями по ткани. Да, всё путём — уж я-то эти аппараты знаю «от» и «до».

— Вот формуляр, товарищ…

— …Субботин. Спасибо, — беру документы, просматриваю — и тут все правильно.

— В воздухе проверять будете?

— Непременно.

Забираюсь в кабину, устраиваюсь, пристёгиваюсь и жестом даю команду крутнуть винт. Мотор заводится легко, звучание его меня устраивает. Парень на краю лётного поля даёт отмашку — можно занимать взлётную полосу.

Выкатываюсь, разгоняюсь — машина послушна — и аккуратно, в академическом стиле взлетаю. Набор высоты, бочка вправо, бочка влево, полупетля с полубочкой, боевой разворот через левое плечо. Набор скорости и петля Нестерова. Набор высоты и сваливание в штопор. Выход — и на полосу, посадка и рулёжка обратно на своё место. Но парень с флажком отправляет меня в другую сторону.

Подходит девушка, та, что принесла документы, протягивает бумаги. Делаю запись о вылете, отмечаю, что замечаний нет, расписываюсь и направляюсь к следующей машине.

— Трофимыч! Кончай тут развлекаться! — ко мне торопится Конарев. — Тебя серьёзные люди ждут, а ты тут девушкам пилотаж всякий демонстрируешь. И где твой галстук?

Это он про то, что я сегодня не выгляжу пионером. А, поскольку за последние два года заметно подрос, то не всякий сразу скажет, что я ещё не взрослый. Поэтому я вместо пионерского галстука, надел не пионерский, делающий меня старше. В рабочей командировке, как-никак, среди незнакомых людей. Мне сейчас не стоит косить под пацана. Да и рост у меня уже не совсем мелкий — я заметно вытянулся. Отсюда и недоуменный взгляд девушки, которая отлично видит, что галстук на мне присутствует.

— Полно тебе, Егор Кузьмич шугать меня. Я, чай, не ворона. На приёмку ведь приехал.

— Сделаешь дело, и принимай себе, что душеньке твоей угодно, хоть до белых чёртиков. Пошли скорее.

Идем незнакомыми коридорами, а я, тем временем, думаю. Думаю о том, что отношение ко мне у товарища лейтенанта заметно изменилось. Я для него сейчас — часть команды. Свой человек. И это радует. Ведь мне неизвестно в каких кабинетах кому он что докладывал. Или даже доказывал. Однако сейчас ведёт себя, как единомышленник. Добрый знак.

Заходим в просторный скудно обставленный кабинет. Доска, несколько простых письменных столов, люди сидят на разнородных стульях. Человек десять, не больше. Из знакомых — Поликарпов и Наденька-стенографистка со своим блокнотом.

— Добрый день, — здороваюсь.

— Добрый день, — отвечает Николай Николаевич, и продолжает. — Коллеги! Это товарищ Субботин Александр Трофимович. Пригласил его проконсультировать нас по проекту, порученному конструкторской службе нашего завода к подготовке на производство.

Сел на свободное место. Слушаю.

— Завод должен приступить к выпуску учебно-тренировочного истребителя УТИ-17, доведя до возможности серийного производства экспериментальную машину — прототип истребителя И-17. Так поставлена задача, — сообщил представительный мужчина, одетый в полувоенном стиле. — К сожалению, это распоряжение не изобилует конкретикой. Практически, я сообщил вам всё, что содержится в техническом задании. Впрочем, сделано некое лирическое пожелание — машина должна облегчить курсантам, обучавшимся на тихоходных самолётах У-2, освоение скоростных машин в процессе усвоения навыков пилотирования боевых самолётов.

Какие будут вопросы, предложения, пожелания? — замолчал он, обводя взглядом аудиторию.

Люди не спешили высказываться, изумлённо переглядываясь. Я тоже переглянулся с Конаревым и, уловив его кивок, поднял руку, словно на уроке. Но раньше, чем Николай Николаевич успел предоставить мне слово, высказался мужчина лет сорока, одетый в опрятный серый халат, дополненный чёрными сатиновыми нарукавниками.

— Может быть, у кого-то есть догадка, с чего всё это началось? Откуда ветер подул? Что за настроения возникли там, — он поднял указательный палец, намекая на самые верхи.

— Было письмо от нескольких лётчиков-испытателей, отметивших прекрасную устойчивость и управляемость машины, а также склонность её выравниваться при брошенном управлении, — ответил всё тот же «полувоенный». — Люди, подписавшие его, пользуются заслуженным авторитетом и хорошо нам известны. Они единодушно рекомендовали начать выпуск этих самолётов с целью повышения качества лётной подготовки. Руководство среагировало.

— Так не бывает, — возразил интеллигентного вида хлюпик в косоворотке. — Чтобы без конкретных цифр и требований? Да никогда.

— Бывает, — встрял коренастый брюнет, сидящий правее меня. — Если не цепляться к бумажкам, а просто подумать. Сказано же, что за основу нужно взять И-17. Значит — параметры этого образца ухудшать нельзя. Но нужно устранить замечания к нему. А именно — увеличить кабину, уменьшить диаметр пропеллера и укоротить шасси.

— Не просто увеличить кабину, но еще и сделать её двухместной, для курсанта и инструктора, — добавил «халат с нарукавниками». — Это не только ширина фюзеляжа, но и длина. И как мы сохраним скорость? Она ведь и без того признана недостаточной.

— Надо же! — снова ожил «полувоенный». — С виду — чистой лирики бумага, а на поверку выходит — всё ясно. А ты, новенький, чего руку тянул. Не в школе ведь, чтобы спрашивать разрешения. Говори.

— Дополнительная информация, — вступил в разговор я. — Двигатели того типа, что применены в семнадцатом, будут год за годом совершенствоваться. Возрастать станут мощность и обороты. Соответственно, мы должны обеспечить будущую машину возможностью принять на мотораму двигатель мощностью до тысячи трёхсот сил и массой килограммов шестьсот-семьсот. Через несколько лет. А пока будем ставить то, что есть.

— А какая ещё есть дополнительная информация? — донёсся до меня ехидный голос Поликарпова.

— В системе охлаждения двигателя нельзя применять испарительный принцип или жидкости с повышенной температурой кипения. То есть — с радиаторами пободаться придётся. Ещё нельзя применять для обшивки ткань — на высоких скоростях, к которым мы подберёмся, она будет нас подводить. Более того, уже сейчас в пикировании можно добиться оголения крыла. Из замечаний, которые нужно устранить, не упомянутых сегодня, ещё обзор назад из пилотской кабины. Дальше у меня только хорошие новости, — я снова посмотрел на Конарева. Тот показал мне раскрытую папку, где лежали бланки. — Но они — под подписку о неразглашении. Если кто не желает, может не подписываться, а ограничиться тем, что уже прозвучало. Это не приведёт к увольнению или иного рода наказанию, просто не всё дальнейшее будет понятно. Ругаться станете на глупые требования и тупых руководителей.

Люди заулыбались и потянулись за листками. Этих подпиской не испугаешь.

Когда с бумагами было закончено, а присутствующих демонстративно переписали и пересчитали, я снова заговорил.

— На самом деле мы — участники необычной спецоперации, прикрывающей создание новых боевых самолётов. Так уж вышло, что я должен ввести вас в курс ряда важных обстоятельств. На самом деле мы будем проектировать боевые истребители, и выпускать их малыми партиями для летных учебных заведений, искусственно занижая официальные показатели наших машин. Иначе трудно было бы держать будущего противника в неведении относительно того, что ожидает его в случае нападения на нашу страну. Враг должен быть обманут — так решила партия, и мы, верные приверженцы её, призваны исполнить свой долг перед родиной.

Теперь — о замысле. Истребитель-спарка окажется несколько переудлиннён, но боевой вариант лишится передней кабины, и лобовая часть фонаря перекочует назад на одну позицию. Освободившееся пространство должно оказаться в центре массы машины, потому что будет заполняться в зависимости от конкретного назначения. Бомбоотсек на полторы-две сотни килограммов смертоносного груза. Дополнительный бак, для обеспечения полёта на значительное расстояние. Или место для боезапаса пушки калибром тридцать семь или даже сорок пять миллиметров. Обязательным вооружением станут два скорострельных пулемёта винтовочного калибра, стреляющие через плоскость винта, то есть синхронизированные. Кроме того, ещё одно орудие должно стоять в развале цилиндров. Или крупнокалиберный пулемёт, или автоматическая пушка калибром двадцать или двадцать три миллиметра. В противотанковом варианте на её месте окажется орудие большего калибра.

Под плоскостями должны быть готовы места для подвески нескольких бомб или реактивных снарядов. Переделку желательно обеспечить в условиях передвижной авиаремонтной мастерской или, если получится, силами полковых техников. Также необходимо предусмотреть размещение прицела для бомбометания или разведывательной фотоаппаратуры.

Самолёт предполагается не высотный, километров до пяти. Как видите — задачи серьёзные. Однако сразу предупреждаю — не обвешивайте машину оружием, словно ёлку. Она должна сохранять маневренные качества истребителя, пусть и несколько уступающего противнику, но способного постоять за себя. Так что — нужно знать меру, а не идти на поводу у тех, кто захочет превратить УТИ в бомбовоз или установку залпового огня. Если мы от этого не удержимся, обломками наших самолётов будет покрыт весь театр военных действий. Их просто посбивают.

— То есть — многоцелевой скоростной и маневренный истребитель, — констатировал Поликарпов.

— Да, — кивнул я. (Признаться, в поставленных мною задачах нет ничего фантастического. Всё это уже было — во время войны подобным изменениям подвергался самолёт Як-9. То есть — имел несколько вариантов исполнения. Но эти мысли, понятно, про себя).

— Простите, а для чего ставить на истребитель противотанковую пушку? — поинтересовался «полувоенный». — Ведь её отдача просто остановит машину в полёте, особенно после длинной очереди.

— Вы и сами ответили, — улыбнулся я. — Для борьбы с бронетехникой. Многие лёгкие и средние танки будут уязвимы для снарядов этих калибров. Что же касается торможения — да, оно окажется серьёзным. И отдача получится немилосердной. Вот это нам и предстоит учесть в своей работе заранее. Возможно, ограничив длину очереди. Или, добившись от конструкторов вооружения использования принципа длинного отката ствола, растягивающего отдачу. Стрелять с пикирования, наконец.

— При длинном откате ствола ухудшается кучность.

— А разве бывает, чтобы решение не имело отрицательных сторон? — пожал я плечами. — В одном выиграешь, в другом — проиграешь. Нужно искать варианты, дающие максимальную эффективность. Скажем, с самолёта по танку будут стрелять с пары-тройки сотен метров. На таких дистанциях кучность ещё приемлемая, и на пикировании остановить самолёт не так-то просто.

— Простите мою смелость, юноша, — вмешался «интеллигентный». — Но хотелось бы знать, как это вы, столь молодой человек, безапелляционно рассуждаете о вопросах, которыми явно не занимались. Вы ведь даже не лётчик, не говоря уже об опыте конструирования или эксплуатации самолётов.

— Уже лётчик, — ухмыльнулся Конарев. — Можно сказать — воздушный хулиган.

— Э-э… Егор Кузьмич! Дозвольте мне самому объяснить, — прервал я своего «следящего». — Дело в свойствах моей памяти. Многие люди щедро поделились со мной своими знаниями, а я хорошо запомнил то, что узнал. Работаю я учеником моториста в аэроклубе — так что не понаслышке знаком с особенностями эксплуатации летательных аппаратов. Вот одно к одному и сложилось. Ну а Николай Николаевич счёл полезным выдавить из меня всё до капли, чему я искренне рад. Иногда могу выступить в роли справочника по ряду вопросов — то есть допрашивать меня можно. Если в чём не разобрался — сознаюсь сразу. И ещё я расчетчик, каких мало. Профиль крыла, винтомоторная группа, управляемость и иногда могу турбулентность предсказать в местах сопряжения поверхностей. Бывать здесь смогу наездами, но, если понадобится, меня вызовут.

«Интеллигентный» кивнул. Похоже, я его удовлетворил.

Когда основная масса присутствующих разошлась, в комнате кроме нас с Поликарповым остались только Конарев и стенографистка.

— Ну и жук вы, Александр Трофимович! — воскликнул безопасник. — Я уж испугался, что выложите всё про перенос памяти, а, ишь как гладенько острые-то углы объехали. И нигде не соврали.

— Стар я уже, чтобы врать, но уж если правду говорить нельзя, то просто нужно подобрать правильные слова.

— Слова. Кстати, о словах! Вы как-то раз упомянули какую-то шнягу. Что имелось в виду? — поднял глаза от бумаг Поликарпов.

— Это из молодёжного жаргона. Знаете, сколько этих вывёрнутых словечек, в разное время резало мои уши. Я их, конечно, не одобрял, потому что мусор они в языке, но в ряде случаев проявил нестойкость. Подпал, так сказать, под влияние. Особенно правнуки меня активно обрабатывали — такие балбесы и пустозвоны, что… простите старческое ворчание.

Ну а у слова шняга имеется целый ряд близких аналогов. Приблуда, фиговина, ерундовина, хреновина, приспособа, штукенция, рогопега и… право, число им — тьма. Но основное значение — устройство, вещь, действующий образец.