Быть писателем Дрееру понравилось.

Сваять брошюру оказалось не труднее, чем написать отчет – делать он этого никогда не любил, но тут главным было войти в ритм. И Дмитрий вошел.

Он все-таки побывал на устроенном в его честь семейном ужине у Майлгуна с супругой. У рыжего, кстати, это был не первый брак, но тот не особенно любил распространяться о своей доинквизиторской жизни. Что любопытно, Дреер не почувствовал ничего сколько-нибудь неприятственного от встречи с Ивой. Это удивило самого Дмитрия, пока тот не сообразил: он давно уже перестал быть участником ее жизни (да и Майлгуна тоже) и стал простым зрителем. А зритель, даже самый чувствительный, вполне может выбирать, как относиться к тому, что он видит и о чем точно знает, – это все происходит не с ним.

Он поведал друзьям о своем Великом Замысле. Тем более они все трое были участниками той истории, причем вклад Дмитрия, пожалуй, был меньше остальных. Ничего запретного в рассказе не содержалось: напротив, Стригаль велел делиться творческими планами с каждым встречным и поперечным.

Писалась брошюра на вдохновении. Дмитрий позволял себе предаваться лирическим воспоминаниям и заодно, не стесняясь, рассказывать о поведении Стригаля на посту главы Школьного Надзора и мстительно припоминать колкие реплики на инквизиторских курсах. Он лишний раз убедился в правоте древней мудрости, что написать одну книгу о себе может каждый, а писать больше одной все равно не собирался.

Тем не менее работа заняла почти неделю.

Стригаль в это время тоже не сидел сложа руки. Дмитрия официально перевели из России в Прагу, оформив как сотрудника библиотечного архива. Когда Дреер поинтересовался, зачем это, Стригаль объяснил: не исключено, что в Инквизиции действует некий сообщник похитителей. Возможно, наводчик. Все должно выглядеть правдоподобно.

– Неужели все настолько прогнило в нашем королевстве? – не выдержал словесник. – Кто же будет подкупать Инквизитора, да и чем?

Стригалю хватило всего одного выразительного взгляда, чтобы новый подчиненный замолк. Тот помнил сразу двух Инквизиторов, которые изменили интересам конторы. Одного из них звали Эдгар, второго – Дмитрий Дреер. Оба в конечном итоге поплатились жизнью, но, даже зная о такой перспективе, и не подумали колебаться.

На освободившееся место Дреера в школе-интернате временно отправили Иву. Хотя это сильно расстроило Майлгуна, однако рыжий понимал: лучшей замены Дмитрию при живом Ярове все равно не найти.

Дреер отдал свой опус начальству и принялся ждать цензурных препон и нецензурных реплик прототипа. Но Стригаль направил книженцию в печать мгновенно, только проверив, не сболтнул ли автор лишнего о принципе действия заклинания. «Тоже мне бином Ньютона», – хмыкнул про себя Дмитрий. В тот же день, вечером, он держал в руках весь тираж – связку из тринадцати брошюр. Не поленился и на каждой поставил автограф: «Неизвестному Иному с наилучшими от автора. Д.Д.». Стригаль, разумеется, тираж немедленно изъял, не выдав ни одного авторского экземпляра – даже перед Майлгуном похвастаться не вышло.

Писательская доля, как оказалось, не исчерпывалась импровизациями на клавиатуре. К счастью, выступать перед читателями Дрееру не пришлось. А вот дать интервью внутриведомственному информационному листку, рассылавшемуся, между прочим, по всем крупным Дозорам, пришлось. Заодно словесник порадовался, что серая пресса – не «желтая», и никаких вопросов о Сумраке и железной руке никто ему не задавал. Только о книжке.

А потом еще Дреер прокатился в Париж вместе с бывшим однокашником Клодом, знавшим все злачно-магические места города как свои пять когтистых сумеречных пальцев. На задворках парижских блошиных рынков существовал и рынок подпольной колдовской букинистики – разумеется, под неусыпным контролем Инквизиции. Именно сюда Дмитрий лично запустил несколько экземпляров, а вместе с ними – слухи. Теперь оставалось ждать.

Каждый день новый библиотекарь Дреер приходил на службу к восьми утра и почти ничего не делал. Впрочем, бездельничать он не любил, поэтому все же нашел себе занятие: сканировал и распознавал старинные издания на разных языках. По школе он, как ни странно, не скучал. Во-первых, все равно каникулы. А во-вторых… Следовало признаться себе: отсутствие «наставника Дреера» ничего уже давным-давно не меняло в отлаженном педагогическом процессе.

Дреер, между прочим, не забывал и дальше интересоваться подробностями дела. В частности, собирал доступную информацию о похищенных книгах. Надо сказать честно, ничего для следствия он не накопал. Зато узнал много лично для себя. Например, за что угодил под Трибунал владелец того самого украденного макиавеллиевского «Государя». Хитроумный Темный Леопольд Шварц изобрел аналог Ассирийской призмы, позволявшей выкачивать энергию из людей и одновременно аккумулировать ее. Но сделал это настолько красиво, что его никто долго не мог поймать и уличить. Он стал наносить на страницы книг особые печати, едва видимые даже через Сумрак. Эти печати собирали читательские эмоции и транслировали на «мета-печать» в книге, принадлежавшей самому Леопольду. Той самой, которая пропала.

Хотя, если вдуматься, никакого проку в краже этой книги не было. Печать была тщательно затерта опытными экспертами Инквизиции. Больше того, сверху наложили еще несколько символов – если бы кто-то открыл книгу вместо теперешнего владельца Яноша Чапека, должна была сработать сигнализация прямо в Бюро.

Но та не сработала, и получалось одно из двух. Либо некий талантливый волшебник-хакер взломал инквизиторские чары – что почти невероятно. Либо украденную книгу даже ни разу не открыли – что абсурдно.

На Трибунале приснопамятный Шварц клялся, что не сам придумал этот новый способ вампиризма. Но показывал он только на Иных, давно уже обитавших в вечном Сумраке, – надо сказать, некоторые отправились туда при довольно странных обстоятельствах. Трибунал, однако, не счел необходимым вызывать кого-либо из мертвых, поскольку вина самого Леопольда не подлежала сомнению. Уровень подсудимого и его заслуги перед Тьмой не позволили приговорить его к немедленному развоплощению. От пожизненного лишения магических способностей Леопольд тоже отказался, избрав малоприятную альтернативу заключения в неживое. Здесь Инквизиция проявила оригинальность: Шварца не стали превращать ни в чучело летучей собаки, ни в более практичный канделябр. Его заключили в собственный портрет, размещенный на форзаце старинной книги. Том убрали далеко в спецхран на ближайшие лет триста…

– Извините… – Незнакомый голос выдернул Дреера из чтения. Детский голос.

Дмитрий оторвался от монитора. Сегодня он выполнял обязанности дежурного и сидел за конторкой. Больше никого в отделении не было.

А теперь перед ним стоял незнакомый мальчик. Примерно лет двенадцати, с непропорционально большой головой – не то чтобы слишком, а так, немного не по размеру для его тела. К тому же лопоухой.

Мальчик улыбался. Дмитрию бросилось в глаза, что одет тот был как-то не по современной моде.

– Извините, – повторил мальчик. – Я хочу взять книгу. Можно?

Он был очень похож на русского. Что-то такое в облике. В конце концов, мало ли сейчас в Праге русскоязычных жителей или приезжих? Но лишь подумав об этом, Дмитрий осознал, что мальчик говорит совсем не по-русски. А также не по-чешски, не по-немецки и не по-английски.

Мальчик изъяснялся с библиотекарем на латыни.

Дмитрий вполне мог бы ответить ему так же. Но предпочел все же обычный инквизиторский английский.

– Здесь не детская библиотека.

Попутно он для себя отметил, что пришелец не входил через дверь. Та вовсе не была бесшумной, напротив – старая и скрипучая. Не расслышать, как она открывается, Дмитрий не смог бы, даже сильно увлеченный чтением. А слух у него был натренированный.

– Но в детской библиотеке таких нет, – спокойно ответил мальчик.

Он стоял спиной ко второму проходу справа. Именно там, Дмитрий точно знал, на полке дожидался «Справочник Шиллера». Тот самый, принадлежавший Яношу Чапеку, с неизвестным символом на нужной странице.

– И какую же книгу ты ищешь?

– О зеркалах Чапека. Ее выдают на абонементе.

– С чего ты взял? – Дмитрий перешел на русский. Наполовину бессознательно, наполовину осознанно – проверить, что еще выкинет этот книголюб.

– Вы же брали, – так же по-русски ответил подросток. Без акцента. Но что-то Дмитрию все же подсказало, что язык для него неродной. Это можно только почувствовать.

– Здесь выдают книги Инквизиторам, – наставительно сказал Дреер. – Ты Инквизитор?

– Нет, – спокойно ответил мальчик.

– Может, ты из Дозора?

– В каком-то смысле.

– Из Дневного или Ночного? – Дреер заодно впервые посмотрел через Сумрак, хотя точно знал, что увидит.

Нейтральная аура. Он не Светлый и не Темный. Не определившийся. Большая редкость.

– Не имеет значения, – раздался еще один голос, уже хорошо знакомый.

Из прохода между стеллажами за спиной мальчика вышел Стригаль. В руках он держал «Справочник Шиллера».

Небольшой зал вдруг заполнился массивными фигурами в серых балахонах. Не слышалось никаких хлопков – никто не входил через порталы. Даже будучи теперь временным штатным сотрудником библиотеки, Дмитрий не знал местных тайных проходов.

Но, скорее всего, засада просто ждала в Сумраке, глубже первого слоя, подпитываясь от артефактов, как в старину сидели бы под водой у берега, дыша через полую тростинку. Это значит, Стригаль был намного прозорливее Дреера. Тот полагал, что план Стригаля – заманить похитителей ночью в библиотеку и вынудить добраться хотя бы до книги словесника, а он сам нужен был только для возможных контактов через третьих лиц. Во всяком случае, Дмитрий не мог представить, чтобы книжные воры вломились в библиотеку Инквизиции (!) в открытую и внаглую (!!) средь бела дня (!!!).

А Стригаль, выходит, мог и представил.

– Именем Договора, – весомо произнес Инквизитор, словно кованой подошвой высекал искры из брусчатки пражских улиц, – ты арестован. В Сумрак не входить. Все заклятия снять. Принять естественный облик.

Серобалахонники сжимали кольцо вокруг мальчика. Форму они надели средневековую, длиннополую, с острыми капюшонами. Балахоны давно уже носили и другие, вроде современных молодежных худи, наконец, была и просто военная форма с серыми пятнами «под хаки». Но сейчас Инквизиторы должны были устрашать.

Для Дмитрия всегда оставалось загадкой, где берут таких мордоворотов. Вернее, где их берут столько. Он знал, что Инквизиция пристально следит за Иными, прошедшими различные военные конфликты, и старается их вербовать после всевозможных проверок. Его однокашник Клод, например, в юности состоял в молодежной банде, а потом служил в Иностранном легионе, где его и заметили.

Чары пока никто применять не торопился. По протоколу надлежало предоставить возможность добровольно сдаться. Хотя бы в течение первых секунд.

– Я только книгу хотел взять! – Мальчик повернулся к Стригалю.

– Игры прекратить, – тот как будто не слышал. – Отсюда никому не выйти.

В этом Дмитрий был с ним абсолютно согласен. Он сам прекрасно чувствовал, что в помещении установлены в два слоя вывернутая наизнанку Сфера отрицания и в таком же виде – Щит мага. Старинная и проверенная веками ловушка, да еще и накачанная Силой с огромным запасом прочности. Надежнее этого только Саркофаг Времен.

– Вы подвергаете опасности себя и ваших людей. – Тон мальчика вдруг изменился, и Дмитрий подумал, не подпустил ли кто ему исподтишка коварное заклинание, известное как «канцелярская крыса».

– Это угроза? – наклонил голову Стригаль.

– Нет, что вы, – сказал мальчик. – Только если вдруг что-нибудь случится, пожар или еще что, как вы отсюда убежите?

Стригаль обладал мгновенной реакцией. Куда лучшей, чем Дреер. В долю секунды он ударил Доминантой. Дмитрий, конечно, не мог знать точно, но их специально учили чувствовать колебания Сумрака, как музыкант тонко чувствует оттенки звука. Скорее всего, это была именно Доминанта.

Которая не сработала. Совершенно непонятно почему. Дмитрий сам видел мальчика через Сумрак, а Стригаль, надо думать, просканировал куда лучше. Никаких известных защит. Тем не менее заклинание мага первого уровня не возымело действия.

Стригалю не потребовалось отдавать никаких команд. В пришельца полетели сразу несколько «фризов». Мальчик упал на пол. Все «фризы» пролетели над ним. К счастью для него, никто не догадался сделать магический снаряд управляемым. Инквизиторы-штурмовики тоже все оказались опытными: даже не стали уклоняться от промазавших голубых шаров, призванных выключить жертву из естественного хода времени, заморозив в «сейчас», как насекомое в янтаре. Личный щит каждого был заговорен от шального «фриза».

Но мальчик не просто шлепнулся на пузо. Он ухитрился за время своего весьма недолгого падения вытащить откуда-то небольшую книжку и раскрыть ее.

Картина получилась премилейшая и абсурдная: группа плечистых мужиков в длиннополых серых халатах обступила ребенка, который лежал на животе и читал. Разве что ногами не болтал. Пожалуй, именно абсурдность ситуации на мгновение остановила и штурмовиков-Инквизиторов, и Стригаля. А мальчик потянулся рукой к книжке, словно хотел перелистнуть страницу. Перелистывать он все же не стал, а ткнул пальцем по какой-то строчке, как по кнопке. И в следующий миг его втянуло в книгу. Будто всосало в ту самую букву-кнопку.

Дмитрий, честно говоря, икнул от неожиданности. Очень уж все это напоминало сцену из какой-нибудь «Бесконечной истории».

Книга осталась лежать на полу. Страницы перелистнулись сами собой.

Стригаль ожил, бросился к книге. Дрееру показалось, что и та сейчас втянется сама в себя, сожмется до одной буквы, а буква растворится в Сумраке, и поминай как звали. Наверное, то же самое подумал и Стригаль.

Он наклонился над книгой и схватил ее. Вернее, попробовал схватить. Задним числом Дмитрий решил, что Стригаль все же дотронулся хотя бы до страницы или корешка.

Потом он замер. Встал, оставив книгу на полу. Развернулся. Штурмовики ожидали приказа. Искрили в Сумраке взведенные заклятия. Стригаль отбросил «Справочник Шиллера». Сделал шаг к ближайшему серобалахоннику – это оказался Клод.

Дмитрий вдруг отчетливо увидел ближайшее будущее. Там почти не было никаких линий вероятности. Стригаль должен был подойти к штурмовику-Инквизитору, сунуть руку ему за пазуху и извлечь пистолет – магия магией, а табельное оружие на задании полагалось иметь. После этого Стригаль должен был выстрелить себе в голову заговоренной пулей: не в висок, а приставив ствол к подбородку снизу.

А еще было видно, как жутковатой пульсирующей кляксой, словно живое, расползается по ауре Стригаля черное пятно. По ауре Темного – черное. Потому и выглядела клякса так жутко. Дмитрий почувствовал и то, что несет в себе это пятно.

Скорбь. Настолько беспросветную, что Тьма кажется Светом. Скорбь, от которой не спрятаться даже в серых тенях Сумрака. От которой, кажется, спасет только заговоренная пуля с подвешенным беспощадным заклятием «отрицания неживого»: оно сотрет тебя из реальности сразу после того, как оборвет жизнь.

Но Дреер все же был слабым Иным. Штурмовики увидели и осознали все намного раньше него.

В отличие от мальчика, Стригаль и не думал уклоняться от мгновенно запущенного в его сторону «фриза».

Тот настиг руководителя операции захвата на полушаге, и парализованный Стригаль начал падать лицом вперед. Несколько пар заботливых и мускулистых инквизиторских рук подхватили тело, перевернули и аккуратно уложили на пол. Звук получился такой, будто на паркет опустили восковую куклу.

Дмитрий, все это время игравший роль свидетеля, вышел из-за конторки.

Злосчастную книгу, пока одни ловили скорбного суицидника, другие успели накрыть сразу несколькими защитными сферами. Защищали, понятное дело, не ее, а окружающих. Дреер снова увидел вывернутый наизнанку Щит мага и еще парочку хитрых «колпаков».

А еще он видел, что книга словно продолжала жить своей жизнью. Страницы перелистнулись раз, другой, остановились на развороте. Верхняя страница продолжила трепетать, словно книгу забыли на веранде деревянного дома или в саду, под порывами раннего осеннего ветра. Но в библиотеке не было никакого ветра. Дмитрий чувствовал, что страницу заставляет трепетать Сила. Та, что шла… из глубины книги.

Неужели больше никто не обращал на это внимания?

Инквизиторы колдовали над Стригалем. Кто-то оживленно, размахивая руками, говорил в пространство на английском с лающими интонациями – то ли через Сумрак, то ли пользуясь обыкновенной беспроводной гарнитурой. Дреер глянул на бывшего надзирателя мельком: понятно было, что здесь он сам ничем помочь больше не может.

Книга влекла Дмитрия, словно недочитанная в самом интересном месте. Больше того, приглядевшись, тот увидел на развороте пульсирующий зеленым символ.

Словесник поймал за рукав Клода.

– Ты видишь? – и указал рукой на книгу.

– Не трогай, – сказал Клод.

Даже не читая ауры, Дмитрий убедился, что ничего он не понял.

А сам Дреер не только видел. Он чувствовал слабое дуновение ветра – сухого и жаркого, а еще запах – еле уловимый запах дыма. Нет, это не горела и не тлела бумага. Так горят сухие ветки кустов на открытом пространстве. Ноющая боль пронзила тело, как струна пронзает грешника на фресках Иеронима Босха. Дмитрий вспомнил это чувство.

Он пережил такое всего один раз. Здесь, в Праге, десять лет назад, когда блуждал в «зеркалах Чапека». Книга знала это.

Символ пульсировал, как будто сигналил Дрееру: сюда, иди сюда.

Дмитрий подошел к книге. Только сейчас он понял, что не может разобрать шрифт – язык был неизвестный. И что самое любопытное, ничего не менялось, если посмотреть через Сумрак, который обычно срывал покровы с любого текста.

Через книгу циркулировала Сила. Но не та, что проходит через первый слой. Там не было холода. Книга не поглощала, а скорее извергала необъяснимый поток, для которого не выходило подобрать слова.

Дреер наклонился над страницами. Рука легко прошла сквозь инквизиторские сферы – никто не думал защитить книгу извне, угрозы ждали изнутри.

– Не прикасайся!.. – услышал Дмитрий запоздалый возглас Клода.

А потом услышал свой, но звучал тот как будто со стороны:

– Я преследую нарушителя Договора.

Рука коснулась символа, и символ раскрылся, как распускается бутон.

В детстве Дмитрий нередко глотал книги, читая целыми днями. Сейчас впервые в жизни книга проглотила его.

Сначала была пустыня.

Только не Дмитрий шел по пустыне – это она шла через него, песчинки лезли в каждую клетку тела, а сухой ветер выдувал их.

Дреер повернулся спиной к солнцу и увидел свою тень, бессильно распластанную на песке. Тень не поднялась навстречу, а напротив, он сам провалился в нее, как в дыру-трафарет, вырезанную «по мерке».

Это был уже десятый провал? Или одиннадцатый? Он сбился со счета… Очередное «зеркало Чапека», очередная иллюзия, в которую Дмитрий верил как в реальность, когда проходил насквозь. Здесь тени не поднимались, как в нормальном мире (дожил – волшебная серая мгла Сумрака теперь казалась обыденной, само собой разумеющейся по сравнению с этим), а затягивали в себя.

Шаг…

Фраза…

Шаг…

Фраза…

И вдруг в голове само всплыло число «12». Двенадцатый шаг. Когда он жульническим образом перескакивал через уровни десять лет назад, эта фраза оказалась ненужной. Последнее «зеркало Чапека», которое ничего не отразило. Он даже не мог вспомнить этой фразы. Странно: все остальные прекрасно помнил – да и как забудешь любимые книги, что так неожиданно помогли, – а эту нет. И вот она всплыла из долгого небытия…

Шаг, провал в тень – и Дмитрий едва не провалился снова. Точнее, едва не выпал через эти самые перила.

Из всех реальностей, где пришлось побывать после нырка в колдовскую книгу, эта оказалась самой правдоподобной. Шестигранная галерея: пол, потолок, а слева и справа под углом сходятся стены. Их самих не видно за книжными полками. Как не вываливаются книги из полок верхнего сегмента, нависающих над головой, оставалось загадкой. Под ногами – начищенный паркет. Дерево явно было старым, но еще крепким. Металл пожелтел от времени. Опять же странно, не чувствовалось обычного запаха пыли – а от него никуда было не скрыться даже в пражской библиотеке Инквизиции. Воздух свеж, хотя в какую бы сторону Дмитрий ни взглянул, он не заметил ни окна, ни даже кадки с живым источником кислорода.

Тогда Дреер посмотрел вниз, перегнувшись через перила, задержавшие его падение.

Колодец выглядел бездонным – бесконечный туннель, уходящий на другую сторону земного шара навылет сквозь недра планеты. Но через неглубокий промежуток Дмитрий усмотрел еще один такой же отсек. Не весь, конечно, только фрагмент, но и этого хватало: та же галерея, те же полки. Дреер поднял глаза и увидел наверху похожую картину – перила следующего яруса, кусочек стеллажей, над ним еще один ярус галерей и так далее, пока они не сливались во что-то трудноразличимое.

Бесконечные отражения одного и того же. Библиотека – орбитальная станция, созданная из типовых блоков методом стыковки и объединенная вентиляционной системой. Может, где-то колодец замыкается в кольцо…

Дмитрий попробовал войти в Сумрак. Тень он нашел без труда: она падала от светильника на книжные корешки. А вот далее… Сумрака тут как будто не было. Вернее, не так. Он чувствовался, Сила текла, как-то циркулировала по здешним колодцам, но воспользоваться ею не удавалось. Как не удается нырнуть в морскую воду сквозь стекло океанариума. Как не удается обычно шагнуть сквозь книжную страницу, насколько бы ярко ни представилось ее содержание.

Но след того, за кем гнался, Дреер, как ни странно, поймал. Это уже было похоже на иностранный язык – слов не разобрать, но идти на звук речи можно. След ощущался как светлый блик, скользящий по перилам, как легкие шлепки босых ног по паркету, как запах старого книжного переплета.

Дмитрий прошел галерею, ступил в небольшой коридор, за которым виднелась еще одна такая же. В коротком пространстве увидел по бокам две двери. Створки не раскрывались, а отъезжали в стороны, будто у шкафа-купе. Обе сейчас были сдвинуты. Слева оказался тесный-тесный туалет со старомодным унитазом. Нишу справа Дмитрий поначалу не опознал, пока не вспомнил рассказ Борхеса, в свое время настолько его впечатливший, что стал двенадцатым личным «зеркалом Чапека».

Эта ниша предназначалась для того, чтобы спать стоя. Видны были даже мягкие упоры для подмышек, на которых можно было бы обвиснуть, как на вешалке.

В мире, нарисованном Борхесом, в этой библиотеке жило все человечество. Люди рождались, учились, странствовали по галереям, посвящая жизнь чтению, поискам или написанию книг. А еще умирали – и покойников сбрасывали в вентиляционные колодцы, куда они бесконечно падали.

Это всегда казалось Дрееру самой большой неправдой в рассказе. Черепа и кости обязательно попадали бы в галереи, и живым обитателям пришлось бы устраивать оссуарии вроде того, что есть в парижских катакомбах.

След продолжал вести, как вампирский зов. Теперь он нырял вниз, и Дмитрий съехал по металлической лестнице на уровень ниже.

Ему почудились детские голоса. Они отскакивали, словно каучуковые мячики, от потемневшего паркета, от тяжелых деревянных полок, от желтых лестничных ступеней.

Если все это выморочное измерение – одно большое книгохранилище, то на каком слое оно находится? Интересно, а если бы он сделал двенадцатым «зеркалом» не Вавилонскую библиотеку Борхеса, а, скажем, замок Горменгаст?

Дмитрий проследовал через новый коридор… и остановился.

Коридор выводил в просторную залу. Никакого шестигранного отсека, никаких вентиляционных колодцев. А книг – намного больше. Зал поднимался вверх на несколько этажей, накрытый непрозрачным куполом, расписанным под звездное небо. Все пространство стен занимали книги, а в центре стоял огромный глобус Земли, вокруг которого совершал обороты еще один, поменьше – лунный. Большой глобус показывал планету людей на всех слоях Сумрака одновременно. Обычно видеть можно только первый слой, если, конечно, ты Иной, а не кот. Здесь же, немного привыкнув и настроившись, можно было поочередно наблюдать каждый из слоев один за другим. После шестого взгляд проваливался на «обычный» вид земной поверхности.

Дмитрий готов был побиться об заклад, что подобного глобуса никогда не было даже в самом засекреченном схроне Инквизиции.

Но кто сделал это чудо Иной мысли?

– Первый раз всегда завораживает, – сказал рядом детский голос.

Нет, Дмитрий не вздрогнул. Хватит с него неожиданностей на сегодня. Напротив, словесник медленно, будто нехотя повернулся на звук. Мальчик стоял в нескольких шагах справа, около западной части глобуса. Скорее всего, выскользнул из проема между стеллажами.

Мальчик был не тот, за кем гнался Дреер. В чем-то он даже выглядел противоположно налетчику. Пухловатый. Щекастое лицо контрастировало с узким подбородком. Но самое удивительное – глаза.

Дмитрий видел много детских взглядов. Глаза живых детей. Глаза детей-оборотней. Маленьких вампиров до и после трансформации. Навсегда ушедших отроков-Иных. Детей нынешнего столетия, прошлого века и даже позапрошлого. И все же эти отличались, хотя трудно было сразу определить чем.

Одежда у паренька была не сказать чтобы современная, но и не какая-то старинная. А ноги босые. И то правда – холода никакого в библиотеке не чувствовалось.

Под мышкой паренек держал толстую книгу. Они как-то очень были друг другу под стать: мальчик и том.

– Кто его создал? – Дреер кивнул в сторону глобуса.

А про себя отметил: хотя и он, и собеседник шевелят губами и по крайней мере у него самого двигаются голосовые связки, слова все же раздаются прямо в голове. Значит, общение идет по типу сумеречного. Любопытно.

– Точно не знаю, – ответил юный книголюб. – Но можно поискать где-нибудь в хрониках.

Дреер увидел и других детей. Нет, они не появлялись из ниоткуда, не выходили из порталов, а просто кто выскальзывал из проходов между стеллажами, а кто и спускался вниз, как по ветвям, с верхних полок из-под самого купола.

Над головой Дмитрий пронесся по воздуху белобрысый паренек, стоя на здоровенном фолианте, как на доске для серфинга. На крутом вираже облетел глобус. Фолиант рассекал пространство корешком вперед, а потом завис в метре от пола. Серфер немедленно уселся на него, свесив ноги и с интересом поглядывая на посетителя.

Дреер обернулся, ожидая подвоха. И не ошибся. Коридора и шестигранной галереи за спиной уже не было.

Уходили лучами вдаль книжные полки и широкие проходы между ними. Словно это сам Дмитрий шагнул сюда из портала, а тот возьми да и закройся.

Дети приближались без всякой угрозы, как будто собрались поглазеть на известного писателя. Многие держали в руках книги – не иначе, выстроятся в очередь за автографом.

Вокруг глобуса уже собрались в кольцо человек десять. Вернее, десять Иных, конечно же. Дмитрий осознал, что вполне может видеть их ауры. Чистые и радужные.

– Взрослые есть? – тоном наставника Дреера осведомился Дмитрий.

– Есть. Все взрослые. – Из скопления фигур вышел тот самый мальчик, за которым, собственно, Дмитрий и гнался. – Мне, например, сто двадцать.

– Самый маленький здесь вы, Дмитрий Леонидович, – сообщил пухлый книголюб, очевидно, старший в этой шайке.

– Я здесь именем Великого Договора… – высказал Дреер самое глупое из всего, что мог придумать.

– Мы тоже хранители Договора, – сказала ближе всего стоявшая девочка.

На вид – лет тринадцать. Между ребенком и подростком. Симпатичная, с двумя косичками, даже чем-то похожая на Анну в детстве. Но покрой платьица не оставлял сомнений: возможно, девчушка старше того, которому сто двадцать.

– Какого Договора? – сверху вниз поглядел на нее Дреер.

– Он один, – спокойно ответила девочка. Мол, что непонятного?

– Хранители не воруют книги. – Дмитрий не мог остановить вдруг хлынувший из него поток морализаторства. Он сам не вполне осознавал, что несет. Может быть, не вовремя включился педагогический рефлекс: вот наставник Дреер, а вот класс. Может, все это как раз из-за книжек – ведь каждый держал в руках хотя бы один томик… если не сидел на нем, неподвижно зависнув над полом. А может, Дмитрия слишком сильно задело, что он тут самый юный.

– Мы не воруем, – вмешался старший мальчик. – Мы изымаем на хранение.

– Это может делать только Инквизиция. Или Дозоры.

– А мы и есть Дозор.

– Вот как? И какой? Ночной или Дневной?

– Книжный.

– Ни один Дозор, хоть сумеречный, хоть книжный, хоть киношный или телевизионный, никогда… – Дмитрий сделал паузу. – Никогда!.. Не врывается в библиотеку или схрон Инквизиции. Это уже даже не воровство. Грабеж средь бела дня – вот как это называется. Точка.

О том, что и он сам когда-то вместе с наставником обокрал хранилище, словесник в пылу нравоучений благополучно забыл.

– Ничего мы не грабили, – обиженным тоном сказал паренек-налетчик. – Вашу книжку мы купили в Париже. А заманили нас в библиотеку вы сами. Вы же хотели нас поймать, так?

Очень информированные дети, отметил Дреер.

А на словах согласился:

– Так. – И тут же продолжал отыгрывать строгого наставника: – Что еще было думать: вы являетесь в библиотеки, берете книги без спросу, не возвращаете…

Он никак не мог сменить пластинку, отлично уже понимая, что говорит не с детьми… или не совсем с детьми… Наверное, так всегда поступает глупый педагог, видя, как ученики его перерастают.

– Мы никогда не брали книги в Инквизиции, – сказал пухлый книголюб. – И почти никогда не брали у Ночного и Дневного Дозора.

– Мы берем только то, что может быть опасным. За чем никто не следит, – подхватила девочка, на которую Дмитрий обратил внимание.

– Да, – сказал налетчик, – если что-то хранится надежно, мы не трогаем.

– Мы вообще не вмешиваемся в дела Иных, – оставил последнее слово за собой пухлый книголюб.

– Зачем же вы в нашу-то библиотеку полезли? – поинтересовался Дреер. – Знали, что засада, и все равно!

– За вами, Дмитрий Леонидович, – сообщил налетчик. – Вы бы к нам по-другому не попали.

– А что я у вас забыл?

– Это уже к вам вопрос, – совершенно по-взрослому ответил местный вожак. И тут же передразнил: – Зачем же вы в нашу-то библиотеку полезли? Знали, что засада, а все равно…

– Срезали, – признал Дмитрий. Он был уверен, что это русское выражение книголюбы отлично поняли. – Я просто почувствовал, что могу.

– Мы почти все так же, – кивнул пухлый.

– Почему бы вам просто ко мне не явиться?

– В России мы бы вас не нашли. Мы знаем про вашу школу. Но там нет ни настоящей магической библиотеки, ни даже «Справочника Шиллера».

Действительно, подумал Дмитрий. Кому там особо нужен этот каталог? Директор Сорокин, самый опытный Иной, занимался сугубо организаторскими делами. А Яров больше времени проводил в Праге.

– Нам пришлось сделать так, чтобы вас опять вызвали.

– Но все же… На кой вам я?

– Вы прошли по «зеркалам Чапека», – сказала девочка рядом. – Обычно никто в ваши годы… уж извините… так не может.

– А как же сам пан Чапек?

– А вы думаете, кто помог вас пригласить? – хитро ухмыльнулся мальчуган, едва не отправивший Стригаля на тот свет.

Ай да старый лис, подумал Дреер. А Стригаль еще искал «библиотечную крысу» в Бюро. Однако на ум почему-то пришла не крыса, а именно лис, причем из «Маленького принца».

– Вот почему вас так долго не могли поймать. – Дмитрий посмотрел на глобус. – К вам иначе не пройти. Возрастной барьер.

– Да, в Инквизиции нет детей, – кивнул пухлый.

– Рано или поздно кто-нибудь обратит на это внимание, – подумал вслух Дреер. – Например, Константин Сергеевич. Если выживет.

– Выживет, – утвердительно сказала девочка. – Но не задумается. Он слишком взрослый. И для него разницы нет, дети или не дети.

А ведь она права, решил Дреер. Стригаль именно потому и производит впечатление настоящего средневекового Инквизитора. Для него ребенок – это взрослый, просто недоразвитый. И делать с ним можно все то же, что и со взрослым. Во имя Договора и в «священном ужасе».

– То-то вы все такие смелые… – проговорил Дмитрий.

А потом сделал то, о чем не догадался с самого начала, – внимательно пригляделся к аурам.

Дети не мешали ему. Впрочем, он уже отчетливо видел, что никакие это не дети.

– Консервация, – заключил Дмитрий. – Вот в чем дело. Просто вы консервируете себя не в сорок и не в пятьдесят, а сразу. Только для чего?

– Взросление духа не остановить, если не прекратить взросление тела, – подтвердил старший.

– А такие, как вы или пан Янош, попадаются раз в сто лет, – закончила девочка.

– Чем же вы тут занимаетесь?

– Прячем опасные книги. От Иных и от людей.

– Почему бы их просто не сжечь? – поинтересовался Дреер. – Старый, проверенный метод.

– Во-первых, рукописи не горят… – наставительно ответила девочка.

В начитанности этой публики не приходилось сомневаться. А настоящие колдовские книги, насколько мог убедиться словесник, все же писались от руки.

– А во-вторых, жалко, – вздохнул старший. – Кто-то же много трудился…

– Кровь на чернила из людей выцеживал, – не мог не вставить Дреер.

– Неправда, – возразила девочка. – Писать надо своей кровью, а не то вся Сила пропадет.

Словесник опять вынужден был согласиться, хотя, конечно, в истории бывало по-всякому.

– Мы никого не убиваем, – сказал старший. – Ни людей, ни Иных, ни книги.

Дмитрий опять вспомнил Стригаля, готового дотянуться до кобуры Клода и прострелить себе голову.

Но решил не спорить. Вместо этого спросил о насущном:

– Держу пари, вы, молодые… хм… люди, – теперь Дмитрий поймал себя на том, что говорит тоном Доктора Вампира, – хотите, чтобы я заменил вам пана Чапека, который наверняка посещал этот благословенный кров… Кстати, а где он, этот кров? На каком слое?

– Ни на каком, – сообщил пухлый книголюб. – Между.

– Понятно, – сказал Дмитрий. – И, помогая вам, я никому не причиню никакого вреда. Ни людям, ни Иным, ни книгам?

– Точно, – кивнул тот.

– Заманчивое предложение. Но мне нужна информация. Много.

– Естественно. Присядете?

Дреер инстинктивно оглянулся в поисках стула или табурета. Странно, он не заметил никакой подобной мебели за все время своего хождения по отсекам. Не было этого и в зале.

Еще один щуплый белобрысый мальчик (хотя, конечно, правильнее было бы сказать – законсервированный в теле мальчика муж…), стоявший ближе прочих, протянул Дмитрию книгу.

Дреер покачал головой, прекрасно осознав, что хотел этот псевдоюный дозорный.

Остальные дети рассаживались на принесенные с собой томики, кое-кто даже взлетал. Дмитрию вспомнилась история еще из его студенческих, не Иных времен, как некий аспирант защитил диссертацию и отослал положенный переплетенный талмуд о двухстах страницах в ВАК. Подтверждения он не дождался и начал выяснять, в чем же дело. Сперва оказалось, что диссер потеряли. Затем все же нашли… на стуле у секретарши, которая нашла применение научному труду – сделать сиденье повыше. Накрыла ковриком, да и забыла на пару лет. Дреер в свое время вдоволь посмеялся над историей и комментариями: в России-де кандидатами наук становятся через то же самое место, через какое делается и все остальное. Однако в дальнейшем остерегался использовать любые тома в качестве подставок, подпорок и подушек.

Но сейчас его поняли неверно. Старший из дозорных, очевидно, решил, что книга просто слишком мала для седалища долгожданного гостя.

Из-за глобуса вылетела еще одна книга, размером с хороший такой средневековый гримуар, который надо было бы прикрепить на цепь, дабы не стащили, но и украсть его было бы нелегкой задачей – весил едва ли не пуд. Дмитрий даже на миг испугался, не вытеснена ли на обложке какая-нибудь рельефная морда с пастью, как на «Некрономиконе», тогда он ни в коем случае не стал бы садиться на такую обложку из опасения получить укус в… Но опасения были напрасными. Удивило же совсем другое.

Словесник подумал, что над книгой маленьким разноцветным облаком вьется стайка бабочек. Но книга приблизилась, и он понял свою ошибку.

Том сопровождали миниатюрные существа о двух ногах, двух руках и одной голове. За спинками этих крох что-то радужно трепетало – словно крылья у колибри. Когда они подпархивали вплотную, Дреер видел, что в этой стайке встречаются и… хм… мужские особи, и женские. Причем определить это удавалось по миниатюрным нарядам: мужчины летали в курточках и обтягивающих разноцветных штанах, а женщины – в длинных изящных платьицах.

За поясом каждой мужской особи виднелась шпажка, по размерам не больше той, какими на фуршетах протыкают дольки нарезанных фруктов.

– Не может быть, – вслух проговорил Дреер. – Фэйри.

Он видел их лишь однажды, во время своего не слишком долгого посмертия.

Когда-то фэйри были одной из многих сект Иных, живших на Британских островах. Темные, но безобидные, ушедшие в леса и рощи подальше от борьбы и думающие только о немудреном личном благополучии. В обход Договора, по мелочи, они иногда оказывали услуги людям для собственной выгоды, иногда вредили, наиболее отпетые даже похищали младенцев. Они были потомками самых древних Иных на островах, но шаг за шагом уступали позиции как человеческому вторжению с континента, так и своим более могущественным сородичам. Она были разрозненны, как все Темные, и не могли дать организованный отпор. Многие сгинули, но фэйри нашли оригинальный выход методом множества проб и ошибок. Они ухитрялись повышать свои магические способности, входя в какой-то неизвестный резонанс с Сумраком, но расплачиваясь за это размерами собственного тела. Нечто подобное в комиксах проделывал Человек-Муравей. Только он мог изменяться и в обратную сторону, а вот фэйри стать больше уже не могли.

Другим эффектом от подобных манипуляций над собой был резко сократившийся срок жизни. Чары, впоследствии названные консервацией, тут не помогали. В конце концов фэйри просто вымерли, хотя сводки, приходившие в Европейское Бюро из Британии, нередко сообщали о том, что находились чудаки, мечтающие повторить их опыт.

– Мы не смогли отыскать большую часть, – сообщила рыженькая девочка. – Но последних отловили в Сумраке еще сто лет назад. Вот теперь тут и живут.

– Их больше нет даже в Сумраке, – ответил Дреер.

– Откуда вы знаете?

– Да вот знаю… Потом расскажу. Сначала вы.

– Хорошо, – вместо девочки сказал паренек в зеленой рубашке.

Книга подлетела к Дрееру, зависнув на уровне пояса. Фэйри отшатнулись, стайкой упорхнув подальше к книжным дозорным. Дмитрий с сомнением посмотрел на фолиант. Но тот вдруг раскрылся, в таком виде сделавшись похожим на сиденье со спинкой, а потом и вовсе вырастил четыре ножки, еще через пару секунд превратившись в кресло. Из его спинки вылезла еще одна книга – на первый взгляд, точно такая же, но куда меньшего формата.

– Удобная вещь. – Старший наблюдал, как Дреер с опаской все же присел.

Маленькую книгу пришлось взять в руки, но когда словесник ее открыл, то увидел лишь нечто вроде каталога – на каждой странице перечень названий.

– Если потрете какой-нибудь заголовок пальцем, книга будет именно об этом. Можно в любом месте библиотеки сесть и читать что хочешь.

– М-да, – сказал Дреер. – Книгокресло, два в одном. Так я вас слушаю, господа!

Он даже закинул ногу на ногу.

Дреер часто задумывался, кто из Иных появился раньше: Светлые или Темные.

Судя по всему, они должны были появиться одновременно, ведь одно не существует без другого… По крайней мере современным умом невозможно представить мир, состоящий только из одного. Кромешная Тьма – но там ничего и не будет. Сплошной Свет – но как его увидеть, если не с чем сравнивать?

Словеснику казалось, что именно в этом тайная суть Инквизиции. Они испытывают их «священный ужас» вовсе не потому, что боятся глобальной войны всех Иных. Они не знают, каким будет мир, если одна из сторон победит.

На что станет похожа земля, если исчезнет день или ночь? Наверняка жизнь как-то приспособится. Существуют же экосистемы в отрезанных от солнца пещерах или на многокилометровой океанской глубине. Просто эти системы очень мало напоминают привычные. Человечество тоже приспособится. В конце концов, фашистские лагеря уничтожения для современного человека выглядят царством беспросветной Тьмы – но отнюдь не так они выглядели для самих фашистов. А прекрасное высокодуховное будущее, из которого прибыл дон Румата, показалось бы адом любому среднему обитателю королевства Арканар. Однако никто не может сказать точно, каким будет мир абсолютной Тьмы или мир абсолютного Света. Мы привыкли жить на две стороны. Если же нет, то… Чего мы будем хотеть? Куда стремиться?

Неизвестность – вот что порождает ужас Инквизиции.

Дмитрий ни с кем не делился этими соображениями. Ни с Майлгуном, ни с Ивой, когда они еще были близки.

На высших курсах Инквизиции им, конечно, преподавали несколько больше теории, чем в обычной дозорной школе. История Иных тоже давалась углубленно, однако начиналась она с момента заключения Великого Договора и ближайших ему преддоговорных времен, когда необходимость соглашения уже явно назрела. К тому же история эта носила юридически-прикладной характер: рассматривалось множество прецедентов, процедур, решений Трибуналов, судебных ошибок (да, бывало!) и поводов для внесения поправок.

Однако филогенез Иных, казалось, не интересовал мужей в серых балахонах. Что странно, ибо в магии неизменно важны были и зоология, и ботаника, и антропология. Тем не менее эволюционного аспекта не касались даже исследовательские отделы, предпочитая изучать лишь современное состояние проблем. На этой непаханной ниве обильно произрастали разные легенды и непроверенные теории вроде известного труда о вампиризме пера Чабы Ороша.

Книжный Дозор создали одновременно Темные и Светлые. Все началось с преступления.

Несмотря на запрет, многие Темные и даже кое-кто из Светлых (эти оправдывали себя интересами дела) пытались разработать способ напрямую выкачивать силу у людей про запас, повышая свой потенциал. Проблема в том, что такие артефакты, вроде Ассирийской Призмы, легко обнаружить, на чем и погорело множество шулеров от магии. Пока Темный Артюр Мижо, будучи волшебником невысокого ранга, не задумался о ловушке для эмоций, которая действовала бы сама, без участия мага. Создать такое заклинание и прикрепить к артефакту – хитрость невеликая. Но куда такой «уловитель» девать? Разного рода людские сборища не подходили, ибо там легко можно было оказаться взятым с поличным французскими или любыми другими сантинель.

Но однажды Мижо увидел девушку, рыдающую над сентиментальным романом, и его осенила идея. Книги легко поддаются обработке Силой и долго удерживают заряд. Мижо купил в лавке несколько популярных сентиментальных книжек и стал давать их почитать знакомым дамам. Романы впитывали эмоции, как платки – женские слезы. Оставалось только забрать их назад.

Мижо был предприимчивым Темным, но не был криминальным гением. Он развернул неплохое дельце по сбору Силы, но не повел его масштабно. Хотя уже додумался наведаться в публичную библиотеку и превратить некоторые тамошние книги в накопители. Не составило особого труда зачаровать смотрителя библиотеки, чтобы тот открыл сведения, какие издания пользуются наибольшим спросом.

Однако тут Мижо и остановился. Для него все это было лишь небольшим мошенничеством под носом у прославленного парижского Ночного Дозора. В прочих делах Темный был вполне законопослушен. А вот другой, с весьма литературной фамилией Валантен, разглядел потенциал изобретения. Мижо однажды крупно задолжал ему в банальной карточной игре и рассказал свой секрет в уплату долга.

Валантен мог бы открыть ему за это бессрочный кредит. Но всего лишь объявил, что на этот раз они в расчете. А сам начал разрабатывать золотую жилу. Проще говоря, открыл издательство. Он быстро понял, что работать с книгами поштучно, как недалекий Мижо, не есть правильный путь. У Валантена было много должников, он нередко занимался чем-то вроде магического ростовщичества, кроме денег, одалживая артефакты или даже лицензии, которые перекупал. Так к нему попал и секрет переброса магической энергии через особые символы, известные еще со Средних веков. Магическая печать, которая, будучи сломанной на расстоянии, разрушает ауру Иного и лишает его жизни, – волшебство из той же области.

Валантен повел дело с размахом. Его издательство печатало дешевые бульварные романчики, полные преступлений, ужасов и темной романтики. Почти на каждой странице была особенным способом обработанная буковка, которая собирала в себя всю эмоциональную силу, впитанную книгой, – и передавала через такую же букву в экземпляр, хранившийся у Валантена.

Обнаружить такое мошенничество было практически невозможно, если не знать о нем. Быстрый прирост возможностей Валантена в среде Иных объяснили его ростовщическими делишками. Ночной Дозор следил за ним, но ничего не мог предъявить.

Пока однажды простой библиотекарь, а по совместительству Иной седьмого уровня – нет, не Янош Чапек, а тоже француз по имени Артюр Эме – не обратил внимание на странную ауру зачарованной Валантеном книги.

Эме оказался весьма романтичным Светлым. Исследовав книгу, он не пошел с ней к ночным дозорным – ближайший Дозор находился, справедливости ради, весьма далеко, – а начал разыскивать подобные книги сам. Когда спустя немалое время в его руках оказался десяток подобных, Эме опять не стал обращаться в компетентный орган. Он легко установил, что большая часть книг принадлежала одному издателю – а Валантен к тому времени стал еще и книготорговцем и наносил свои метки на чужие книги. Тогда сыщик-любитель съездил в Париж, навел справки о Валантене.

Лишь после этого Эме обратился в Дозор. И вот здесь лучший в Европе Ночной просто-напросто дал маху. Артюру не поверили. Хитрый Валантен многое предусмотрел. Его символы работали всего лишь раз в сутки – и все в разное время. Аналитики парижского Ночного решили, что провинциал Эме от скуки и комплексов слабого Иного заигрался в магического детектива.

Но Эме не сдался… и пошел к Темным. Нет, не в Дневной Дозор, что вы! Просто лучший друг Артюра – увы и ах! – был именно таким. Обычным Темным седьмого уровня. Среди Иных случаются истории и похлеще. А тут – всего-то два низкоранговых приятеля разного цвета. Все равно что блондин и брюнет. Но сочетание оказалось поистине взрывным. Дело в том, что, пожалуй, ведущей чертой характера самого Эме была любознательность. Настоящим авантюристом он не был – до случая с Валантеном – и нашел выход своей натуре в книжных раскопках. С чувством воодушевленного любопытства он, собственно, однажды и был инициирован, выбрав сторону Света. Его ближайший друг тоже мог бы стать Светлым. Его ведущей чертой, по-видимому, была тяга к справедливости. Но излишняя принципиальность до добра еще никого не доводила – и до Света, впрочем, тоже. В Сумрак этот субъект попал, будучи в изрядно плохом настроении, сильно обиженный на несправедливый мир по какому-то мелкому поводу. Возможно, кто-то из Дневного Дозора постарался, чтобы Ночной или, того хуже, Инквизиция не пополнились очередным служителем. Но в Дневной Дозор нового адепта не взяли из-за той же принципиальности. Может, потому тот и начал сторониться своих и завел дружбу со Светлым.

И когда Эме рассказал ему о проделках Валантена, друг отнесся к идее самим наказать проходимца с большим энтузиазмом. Во-первых, из-за своего обостренного чувства справедливости. Во-вторых, из зависти к более сильному и удачливому, которое, если быть откровенным, всегда эту любовь к справедливости и подпитывает. Он же придумал, как именно справиться с мошенником. Маг из него был слабый, но чрезвычайно сообразительный, а вдвоем со Светлым они и вовсе составили бронебойный дуэт. Решение тоже нашли простейшее. Поколдовав над символами, они поменяли им знак – теперь вместо передачи символы заработали на прием. Бедняга Валантен превратился в магическое решето – каждый символ, снабжавший энергией его самого и артефакты, коих он зарядил уже приличное число, теперь эту Силу выкачивал. Прежде чем Валантен догадался, что к чему, он лишился почти всех своих запасов. А жаловаться было некому.

Но на этом приключения двух разнополюсных мстителей не прекратились. Их очень увлекла работа с книгами, и два друга принялись колесить по Европе в поисках следующего книжного мошенника. Неожиданно Эме нашел то, что хотел, – новое дело. Правда, здесь ему пришлось столкнуться с моральной дилеммой. На этот раз объектом стал Светлый. Еще один престарелый библиофил, до обидного поздно инициированный, который совершенно независимо от Валантена обнаружил, что некоторые книги могут накапливать положительные эмоции. Таких книг он собрал целую библиотеку – и в обход Договора занялся нелицензированным целительством, давая почитать волшебные тома всем, кто заболел или отчаялся. Скорее всего, его рано или поздно вычислил бы Дневной Дозор, и дело кончилось бы Трибуналом. Но друзья нашли прекраснодушного раньше.

На этот раз карты пришлось выложить на стол. Библиофил во всем сознался, и тогда детективы… предложили ему к ним присоединиться. Разумеется, сначала прекратив свою подпольную практику. Старику больше ничего не оставалось. Так первые книжные дозорные получили в свое распоряжение первую библиотеку. Вот тут-то Эме хватило ума не броситься на поиски очередной авантюры, а заняться изучением полученного богатства.

В этот момент (хотя, конечно, много времени спустя после начала исследований) он и сделал главное открытие.

Если бы у Иных была своя Нобелевская премия, Артюр Эме мог бы претендовать на то, чтобы стать лауреатом.

Астрономы на кончике пера открывали другие планеты по небольшим отклонениям орбит других небесных светил. Эме обратил внимание, что книги накапливают эмоции как-то иначе, чем остальные предметы. Например, из книги как таковой нельзя сделать что-то вроде амулета. Более того, выяснилось, что книги в волшебной библиотеке, собранной третьим членом новоявленного Дозора, воздействуют друг на друга. Они словно обменивались энергией, и магические знаки для того были совсем не нужны. Да и Сила имела какой-то другой оттенок.

Эме долго ломал голову, пока однажды не предположил…

А что, если не только эмоции людей несут в себе Силу?

Да, эмоции присущи многим живым организмам, но ведь человек – это что-то большее. У него есть мысли. У него есть воля. У него есть воображение.

Эме начал экспериментировать и таки сумел нащупать загадочное нечто.

Вид магии, неизвестный ранее, который мог появиться лишь тогда, когда возникла письменность. Когда символы, выдавленные в глине, выбитые в камне, написанные на папирусе, начали что-то пробуждать в сознании и душе человека.

Но тут возникло препятствие.

Испытывать переживания или приходить к умозаключениям над книгой может любой человек. Но это еще не делает его магом. Так же как не делает магом присущая многим тонким натурам способность чувствовать Сумрак и даже верно угадывать линии вероятности, всем известная под человеческим названием «интуиция». Чтобы пользоваться волшебством, почти не подвластным Сумраку, нужно было обладать особенной душевной организацией. Проще говоря – уметь верить в то, что написано в книгах. Понимать, что это вымысел, и все равно – верить.

Взрослые, тем более Иные, которым бывало и за сотню, на такое не способны.

Три книжника, два Светлых и один Темный, разработали план.

Что любопытно – они не нарушили Договор. Там просто нигде нет такого пункта о «недонесении», когда детей с чистой аурой скрывают от Дозоров. Библиотекари стали выявлять потенциальных Иных, но не обращать их к Свету или Тьме, а строить из них новую ячейку, еще не известную тем, кто входит в Сумрак. Эме даже придумал способ, который был недоступен Инквизиции и который та с удовольствием прибрала бы к рукам. Метода заключалась в тех же самых волшебных символах-метках на страницах, только на этот раз они служили всего лишь индикаторами. Ребенок с потенциальными способностями Иного, открывший такую книгу, тут же оказывался в поле зрения Книжного Дозора, в какой бы точке Европы ни находился.

Да, в девятнадцатом столетии такая метода была весьма несовершенна. Иных мало, грамотность, даже в Европе, далеко не всеобщая, книги доступны не всем. Но зато, если индикатор срабатывал, книжная секта получала ценнейшие кадры. А за количеством никто не гнался.

В следующем веке книги и грамотность распространились намного больше.

– …А где сейчас ваши… хм… отцы-основатели? – спросил Дмитрий.

– Умерли, – не моргнув глазом сообщил рассказчик, которого звали Зак, и добавил: – От старости.

– Этого всего, – Дреер сделал широкий жест, показывая на книжные полки, фэйри и рассевшихся на антигравитационных томиках псевдодетей, – не хватает, чтобы продлить жизнь?

Слишком уж он привык в Инквизиции к патриархам доэлектрических времен.

– Долго живут только очень сильные маги, – объяснил Зак. – Первые библиотекари не могли поднять свой ранг, как мы или как вы… Это только дети учатся быстро…

Учителя воспитали учеников более сильных, чем они сами. И ушли, когда пробил час. Основатель библиотеки скончался в тридцать четвертом. Эме умер в шестьдесят седьмом. А его Темный друг просто куда-то однажды исчез. Наверное, он не хотел, чтобы ученики провожали его или тем более хоронили. Темным свойственна гордость куда больше, чем Светлым.

Книжный Дозор уже было не остановить. Маги, не пожелавшие взрослеть, прибывали в библиотеку. Они практически не вмешивались в игры Дозоров – в этом и был, наверное, секрет многолетней жизни в тайне. У них были свои игры. Чаще всего – поиск и «изъятие на хранение» опасных книг. Время от времени кто-то из Иных, особенно неинициированных, опасно заряжал тот или другой фолиант. Некоторых даже удалось завербовать в Книжный Дозор, если возраст позволял.

Были задачки и поинтереснее.

Например, люди склонны верить в сверхъестественное. В Иных не верят, зато во всякую чертовщину – пожалуйста. А тысячи человек, не способных к магии, воздействуют на Сумрак куда сильнее, чем один маг вне категорий, если сконцентрируют свои чувства и волю. Скажем, если коллективно поверят в призраков.

Когда-то в образцовом Ночном Дозоре Европы, парижском, существовало целое подразделение по обезвреживанию фантомов, порожденных человеческими коллективными галлюцинациями. Во время Второй мировой отряд был расформирован – и уже не возродился.

Теперь на фантомов в частном порядке охотился Книжный Дозор. Они восприняли это как ответственность, ведь многие фантомы книгами и порождались.

– Чего же вы все-таки от меня хотите… детки? – спросил Дреер. – Помогать вам охотиться на привидений?

– Вовсе нет, – ответил Зак. – Пан Янош защищал нас от Инквизиции. Он же был главным библиотекарем.

– Иной четвертого уровня, и ни разу не был пойман за руку… Любопытно… – словно про себя произнес Дреер.

– В магии книг нас трудно поймать. Особенно с вашей магией эмоций, а не мыслей, – улыбнулся рассказчик. – Кстати, это мы и подсказали Чапеку секрет его «зеркал».

– Итак, прикрывать вас от Инквизиции. Еще что?

– Пан Янош собирал сведения о разных древних и опасных книгах. Если он успевал, то сообщал нам, – вместо вожака начала объяснять девочка. – У нас надежнее, чем в Инквизиции.

– Это почему?

– Во-первых, никто не найдет. Ни люди, ни Иные.

– Это уж точно, – согласился Дреер. – А во-вторых?

– Инквизиция может их применить. Для разных своих целей. Хотя бы во имя Договора.

Разбираются в политической ситуации, хмыкнул про себя Дмитрий. А вслух проговорил другое:

– То есть я буду «библиотечной крысой» в чужой разведке? Как Чапек?

– Но вы же никому не сделаете плохо! – сказала девочка.

– Знаете, всем, кого вербуют… куда бы то ни было… всегда так говорят.

– Мы никому плохо не делаем!

– А Валантен, которого лишили всех сил?

– Он преступник.

– Преступников судит Трибунал. – Словесник поймал себя на том, что опять говорит тоном строгого учителя.

– Если поймает, – вставил пухлый резонер.

– Валантена можно было бы и подвести под Трибунал. Но ваши двое основателей заигрались. Романтики!

– Если бы его судил ваш Трибунал, – возразил Зак, – может, он бы так не отделался.

Тут он прав, снова отметил про себя Дмитрий. Трибунал Инквизиции – это политика, а не правосудие. Впрочем, справедливость придумали Светлые. А Инквизиция обязана блюсти равновесие.

И насчет неподкупности… Инквизитора Эдгара девять лет назад купили. Не за деньги, разумеется, и не за Силу. За возможность вернуть жену. Чапека тоже купили. За возможность поднять уровень.

А за что можно купить наставника Дреера?

Но дело даже совсем не в этом…

– Валантен, может, и легко отделался. А сегодня на моих глазах человек едва пулю себе в лоб не пустил. Как Иной он, конечно, не подарок. Но он всего лишь делал свою работу. Он не знал, кто вы такие, и думал, что за вами стоят взрослые. Хотя он был не так далек от истины…

– Это Стефан. – Зак глянул в сторону паренька, которого преследовал Дмитрий. – Ты же сказал, все получилось?

– «Мировая скорбь», – ответил Стефан.

– Мировая… что? – переспросил Дреер.

– Скорбь, – повторил мальчик. – Заклинание такое. Вы его не знаете. Оно через мысли действует на эмоции. Стоит подумать о неприятном, хотя бы маленькую мысль допустить, и наваливается такая тоска, что руки сами опускаются.

– У него рука скорее поднялась, – заметил Дреер.

И подумал, что против Темного это, пожалуй, беспроигрышный вариант. Неприятных мыслей у Стригаля было пруд пруди.

– Я не знал, что на него так подействует, – с ноткой вины признался Стефан. – Думать было некогда.

– От этой «скорби» можно вылечить?

– Можно, – сказал вместо Стефана Зак. – Мы покажем.

– Если я соглашусь?

– А вы согласитесь?

Все, кто сидел на книгах или в прорехах на стеллажах, все, кто висел над полом, оседлав летающие фолианты, с напряженным интересом ждали ответа.

И ответ пришел как-то сам собой.

– Я не библиотекарь, – сказал Дмитрий. – И не сыщик. И не Инквизитор даже, так получилось. Я… наставник Дреер. – Впервые он произнес это словосочетание вслух. – Я не могу без школы.

Нечто внутри, не доступное ни Сумраку, ни здешней библиореальности, подтвердило: это правда. А ведь словеснику так нравились пражские книгохранилища. Где он себе противоречил?

– В общем, что хотите со мной делайте, – вздохнул Дмитрий. – Не буду я вторым Чапеком. И первого с вас хватит.

– Янош слишком старый, – ответил Зак. – Потому мы и стали искать преемника. Чапек сам вас нашел.

– Я все сказал. – Дреер хлопнул себя по коленям. Он даже забыл на время, что одна рука – железная, и правому колену досталось куда больше, чем левому. – Могу, конечно, пообещать не выдавать вас Инквизиторам в обмен на средство против «мировой скорби». Но вы мне вряд ли поверите.

– Мы поверим, – ответила девочка. – Только пан Янош рассказывал о том, как у вас допрашивают. Они вам как будто всю душу наизнанку вывернут.

Щедро делился информацией, подумал Дмитрий.

– У меня тоже есть средство. Есть у меня кое-какие запасы. – Он поднял вверх искусственную руку-артефакт. Лепорелло, создавая ее для хозяина, вставил туда пару накопителей, просто на черный день. – Проведу сам себе реморализацию. Тогда, если глубоко залезут в память и это вам как-то повредит, я просто развоплощусь. Буду ли в сознании, нет ли, Свет не позволит с самим собой договориться.

Нечто внутри опять подтвердило – он не врет ни книжным дозорным, ни себе.

– Вы не хотите стать одним из нас, но не боитесь умереть? – Девочка рядом явно удивилась.

– Понимаете, я уже там был, – вздохнул Дреер. – Там не сахар… – Он чуть было не сказал: «…Но жить можно!» и все же произнес другое: – …Но там имеет смысл, как ты ушел. Вернее, каким ты ушел. Со спокойной совестью или нет. И лучше я уйду туда просто как человек, чем как ваш… агент.

Тут же он подумал, что в своем пафосе забыл: уйти в Сумрак человеком вообще невозможно. Только Иным. Впрочем, это уже игра словами. Иные придумали свою внечеловеческую этику, но так и не смогли придумать внечеловеческую мораль.

– Мы не можем вам позволить, – покачала головой девочка.

Дмитрий лишь пожал плечами.

– Мы никому не делаем плохо. – Девочка поймала укоризненный взгляд словесника и поправила себя: – Если он не заслуживает. А вы не заслужили.

– Даже если вы не хотите нам помогать, – произнес Зак. – Все равно – пройдите ритуал.

– Какой еще ритуал?

– Обмен Судьбой.

Вкратце дело обстояло так. Секрет, почему никто за столько лет не схватил за руку пройдоху Чапека, заключался в том, что ему передали магию Книжного Дозора напрямую. Ни Ночной, ни Дневной таким искусством не обладали. Более того, стандартная магия Сумрака просто не позволяла такого делать в силу своей эмоциональной природы. А вот книжные дозорные могли себе позволить. Они создали ритуал Обмена Судьбы – но название дали не точное, как все эпитеты и метафоры. Участники не столько дарили друг другу свое будущее, сколько менялись сознаниями. Личность и характер оставались на месте, разные там знания, умения и навыки, приобретенные с годами, никуда не девались, но приобретался чужой жизненный опыт в полном объеме.

Вместе со способностями.

По большому счету, именно этому Чапек был обязан своим легендарным «прыжком через ступеньки» – с седьмого на четвертый уровень за одну ночь. Именно благодаря Обмену Судьбой он приобрел способность подсознательно верить книгам настолько же, насколько верил Сумраку и реальной жизни. Так умели верить лишь единицы, вовремя попавшие в Книжный Дозор.

Так что наставник Дреер оказался не вторым, а первым. Первым Иным, кто воспользовался «зеркалами Чапека», используя только природный дар.

– …Значит, кто-то из вас променял свою Судьбу на то, что было у Темного книгочея с седьмым уровнем?

– Это был я, – с хитринкой улыбнулся Зак. – После ритуала много остается. Даже сумеречный облик меняется только чуть-чуть.

– А что же ты тогда сам по «зеркалам» не прогулялся? – спросил Дреер.

Из-за детского облика дозорного было очень трудно обращаться к нему на «вы», хотя Пухлый и был намного старше.

– Не могу, – все так же улыбаясь, но уже без хитринки, сказал мальчик. – Я подарил это пану Яношу. Ритуал… его нельзя предсказать до самого конца. Как хорошую книжку. Что-то появляется сразу у двоих. А что-то меняется полностью. Я теперь знаю кое-какую инквизиторскую магию. Но способность верить в книги как в жизнь я потерял. Уступил.

– М-да, – только и мог высказаться Дреер.

– Зак теперь никогда не покидает библиотеку. – Девочка рядом впервые назвала паренька по имени.

– Серьезная жертва. – Дмитрий сам не понял, шутил он или нет, когда это говорил.

– Ничего подобного, – возразил тот. – У меня здесь доступ во все книги мира.

– Да вы, дорогие мои, еще и книжные пираты! – сказал Дреер.

– Договор не запрещает, – серьезно напомнила девочка.

– Нужно будет предложить внести поправки, – покосился на нее словесник.

– То есть вы готовы обменяться? – спросил Зак.

– А кто будет моим… хм… донором?

– Стефан.

Оседлавший летающую книгу мальчик, который наслал на Стригаля «мировую скорбь», кивнул.

– Знаете, тоже нет, – чуть помедлив, сказал Дреер.

– Почему? – это раздался даже не один голос, а целый хор.

– Во-первых, не хочу, чтобы вот этот шкодник провел остаток своих дней в библиотеке. Книги, конечно, вещь хорошая, но жизнь как-то поинтереснее. Даже у Иных, не говоря уже о людях.

– У нас не только книги, – вставил Зак. – У нас еще все настольные игры есть. Все, какие придумали!

– Именно поэтому, – отрезал Дмитрий. – Это, так сказать, и есть уже «во-вторых». Вы, простите, дегенераты. Два ваших основателя хотели как лучше, но оказались скверными родителями. Вы никому ничего плохого не делаете, но кому и что вы делаете хорошего? Да, знаю. Прятать опасные книги, охотиться на привидений, ставить на место книжных вампиров! Только вы не Дозор. Вы играете в Дозор. А потом, может, захотите поиграть в Книжную Инквизицию. Разобьетесь на две команды и начнете. Обменяться с вами судьбой – это стать как вы. Я лучше рискну. Авось сознание не вывернут.

В библиотечном зале повисло молчание. Книжные дозорные явно не ожидали чтения морали. Дмитрий подумал, что все дело в Свете. Чапек был инфантильным и еще Темным. Потому с ним у этих деток и получилось.

– Хорошо, – наконец сказал Зак. Он как будто прочитал мысли Дреера. – Светлые и Темные любят договариваться. Давайте и мы с вами заключим договор. Вы хотите снять «мировую скорбь»? Мы дадим вам средство. Просто нанесем букву на одну руку, вы приложите ее тому Инквизитору – и все. Но если вам будут… вскрывать память или что-то в этом роде, вы не уйдете в Сумрак. Вернетесь к нам, пройдете Обмен и останетесь.

– Хорошо, – подумав, согласился Дреер. – Правда, есть одна загвоздка. Видите ли, я очень плохо вру. Стараюсь, но все равно не очень получается. Сколько раз пытался! Меня очень легко вывести на чистую воду… Особенно Инквизиции.

– Этому мы поможем, – оживилась девочка с косичками.

– Научите меня легко говорить неправду?

– Нет. Но вы же верите книгам?

…Первое, что он увидел, – это ноги. Много ног в серых штанах и добротных ботинках военного образца. Если поднять глаза чуть вверх, можно было увидеть полы форменных балахонов.

Дреера быстро перевернули на спину, приподняли, проверили зрачки. Он почувствовал даже прикосновение лечебной магии.

– В норме, – сказал над ним по-английски Клод, а затем выругался по-французски.

– Ни одного ожога… – раздался над Дмитрием еще чей-то голос.

– Вот кому таскать каштаны из огня, – произнес над самым ухом Майлгун Люэллин. – Хорошо тебя приложило.

– Чем?… – разлепил пересохшие губы Дреер.

– Не поверишь, книгой. Не успела всосать и тут же выплюнула. Отрыжка от тебя. Или несварение.

– Я герой не ее романа, – прокряхтел Дмитрий.

– Значит, точно в норме. Помогите ему встать. – Майлгун поднялся сам. – Да не держись ты за этот чертов каталог!

Только сейчас Дмитрий осознал, что вцепился здоровой рукой в растрепанный экземпляр «Справочника Шиллера». Пока два Инквизитора поднимали его под руки с пола, он все же разжал пальцы, и томик упал, рассыпаясь на страницы, будто Дмитрий выронил карточную колоду.

Следя взглядом за страницами, Дреер невольно увидел в нескольких шагах выгоревшее пятно на полу. Лишь сейчас он понял, что в воздухе еще чувствуется запах дыма и гари, хотя с шумом работала вентиляция. Вокруг пятна виднелись следы применения спецзаклинаний и порошка обычного огнетушителя.

– Отобрал, значит, книгу, – констатировал Майлгун. – А этот… ушел?

– Ушел, – кивнул Дреер.

Он еще нетвердо стоял на ногах, но жестом отклонил помощь Инквизиторов.

Над обгоревшим местом мерцал воздух – тут в несколько рук уже в прямом смысле колдовали оперативники.

– Дотла, – сказал Майлгун.

– А Стригаль где?

– Там лежит, между стеллажами. Что ему под «фризом» будет?

Действительно, подумал словесник. В библиотеке Книжного Дозора он, похоже, забыл очевидные вещи.

Пошатываясь, Дмитрий развернулся и двинулся в сторону, куда махнул рукой валлиец. По пути кто-то сунул походную кружку-термос с чем-то теплым. Без размышлений Дмитрий принял сосуд и отхлебнул. Это оказался чай, сладкий до приторности. Видимо, нетвердую походку истолковали как близость «сумеречной» гипогликемической комы.

Поставив недопитую кружку на стеллаж, в прореху между пыльными книгами, Дмитрий наклонился над временно «замороженным» телом Стригаля. Хотя «наклонился» – это сильно сказано. Скорее упал на колени.

– Снимите чары, – обернулся он к Майлгуну.

Вместо рыжего подошел Клод.

– Ты же видел, что с ним…

– Сними «фриз»! Я знаю, что делаю. Потом можешь опять наложить… если надо.

Клод сделал несколько пассов. Задеревеневший Стригаль обмяк, откинулся. Казалось, он не дышит. Дреер посмотрел сквозь Сумрак, скривившись от выстрела головной боли.

Нет, знакомство с книжной магией даром не прошло.

Рваная темная аура Стригаля, подернутая серым, струилась, и по ней снова разливалась черная клякса «мировой скорби».

Дреер протянул левую руку, на ладони которой чуть светилась нанесенная Стефаном метка, и положил на плечо Инквизитора. В ладони приятно защекотало, потом захолодило. Опасаясь новой вспышки боли, Дмитрий все же посмотрел через Сумрак еще раз.

Множество зеленоватых и желтоватых искорок, как стая пчел, атаковали черное пятно – и то скукоживалось, рвалось, таяло на глазах.

– Жить будет. – Дмитрий убрал руку, привалился спиной к стойке книжного стеллажа.

Старые дети из ненастоящего Дозора любили придумывать для своей магии литературные названия. Антидот против «мировой скорби» они назвали «лекарством от меланхолии».

Кто-то в этом мире еще читает Брэдбери.