Эпилог

Предыдущей ночью он практически не спал, штудируя вместо этого книгу господина Керсновского. Выводы из нее были, скажем так, неутешительные. И хоть он и прилег поспать хотя бы часок, остаток ночи провел в тягостных раздумьях.

Да, ситуация с Крымом тяжелая: устаревший парусный флот, которому с современным паровым флотом тягаться трудно, несмотря на замечательных командиров и недавнюю блестящую победу при Синопе; армейское начальство, которое годится только для балов; необходимость держать войска на юго-западных рубежах на случай нападения со стороны Австрии, превратившейся в англо-французского шакала. Кроме того, недостроенные укрепления в Севастополе и отсутствие надежного пути снабжения и переброски – войск. Эх, будь железная дорога проложена хотя бы до Киева…

Но как намедни сказал майор Копылов, самый важный вопрос в существующей ситуации не столько, кто виноват (что ему напомнило название произведения некоего писаки Александра Герцена, который, к счастью, покинул недавно пределы империи, хотя, согласно донесениям, и за границей продолжает заниматься вредоносной деятельностью), сколько – что делать. Как добавил тогда капитан Васильев, из каждой безвыходной ситуации есть выход.

Ведь уже поздно строить современные паровые корабли для Черного моря, да и современного нарезного оружия для армии слишком мало – эти проклятые пруссаки не пускают их в Россию, а своих штуцеров мы производим до обидного мало. Зато кое-кого из генералов можно уже сейчас отправить в отставку или на должность, на которой они не причинят особого вреда.

И начать надо будет с князя Меншикова, блестящего генерала для балов и парадов, но, как оказалось в истории потомков, совершенно непригодного для командования в боевых условиях. Вот только кем его и прочих заменить-то? Светлейший князь Иван Федорович Паскевич, которого он продолжал в письмах называть «отцом-командиром», после падения с лошади во время кампании на Дунае, сказался больным и находится на излечении. Император узнал из книги потомков, что Иван Федорович действительно тяжко болен и вскоре умрет.

Придется подумать над другими кандидатурами на эту и другие должности, такими, например, как генерал Степан Александрович Хрулев, князь Виктор Илларионович Васильчиков, полковник Александр Петрович Хрущев, инженер-полковник Эдуард Иванович Тотлебен, которые в истории потомков стали героями обороны Севастополя.

Но сейчас уже времени не было. Небо на востоке стало чуть светлее, следовательно, пора уже собираться. Корабль потомков, названный в честь одного из героев юности Николая – блестящего генерал-лейтенанта, поэта и партизана Дениса Васильевича Давыдова – должен будет выйти из гавани в половину пятого утра.

Николай следовал к пирсу в сопровождении майора Копылова, капитана Васильева и отделения морских пехотинцев из Свеаборгской эскадры. На мачте «Дениса Давыдова» – или тем, что здесь называлось мачтой – под славным Андреевским флагом был поднят желтый императорский штандарт с черным двуглавым орлом и двумя косицами. Посреди палубы под старым парусом угадывались очертания двух военных машин потомков. А у трапа стоял караул моряков с ружьями странной формы. При виде императора они взяли свое оружие на караул, а стоявшие на палубе четверо матросов вытянулись по стойке смирно. Где-то заиграл марш, а один из членов команды, видимо командир, скомандовал: «Смирно, равнение налево!» – приложил руку к фуражке, чеканя шаг подошел к императору и доложил:

– Ваше императорское величество! Экипаж малого десантного катера «Денис Давыдов» для встречи построен. Командир корабля старший мичман Максимов!

Николай с любопытством наблюдал за ритуалом встречи – он обожал стройное движение войск и лихость в выполнении строевых приемов. Держа руку у своей треуголки, он выслушал рапорт командира «Дениса Давыдова», после чего произнес:

– Здравствуйте, молодцы!

– Здравия желаю, ваше императорское величество! – прозвучало в ответ.

Николай пожал руку старшему мичману (что за звание такое?) и спросил у командира корабля:

– Как вас звать-величать?

– Глебом Викторовичем, ваше императорское величество, – ответил командир «Дениса Давыдова». – Ваше величество, все готово к отплытию, лоцман на борту. Для вас уже приготовлена каюта – позвольте, я вас туда провожу. Если желаете, можете поспать. Или вы хотите перекусить? Тогда я прикажу принести с камбуза завтрак.

– Спасибо, Глеб Викторович, спать не хочется, а позавтракать я бы не отказался. Где это можно сделать? Если можно, то пусть приготовят завтрак на три персоны, – и император указал на Васильева и Копылова. Флигель-адъютант Шеншин со своим новым помощником, Карлом Гродом, произведенным императором вчера в прапорщики Финского гренадерского стрелкового батальона, сразу после этого умчали в столицу с фельдъегерской тройкой.

– Ваше величество, позвольте пригласить еще и Николая Максимыча Домбровского, – попросил Васильев.

Николай вспомнил журналиста, мельком представленного ему в крепости. Он не жаловал пишущую братию, кроме отдельных ее представителей. Но у пришельцев из будущего, похоже, люди этой профессии пользовались уважением. Взять, к примеру, Юрия Ивановича Черникова, недавно представленного ему. Черников, как ему рассказал Васильев, был героем одной из кавказских войн, снайпером – так потомки называли метких стрелков. А любой ветеран, даже в отставке, был для Николая «своим». Но этот Домбровский…

Впрочем, именно Черников попросил его взять Домбровского к себе – репортером при его особе. Николай вспомнил, как тот говорил:

– Ваше величество, журналист он весьма способный, хоть и молодой, и русский патриот, несмотря на то что родился в Америке. Да и человек порядочный. Кстати, дворянин.

Подумав, Николай согласился, решив, что присмотрится к этому американцу. Но все равно он относился к нему без особого тепла.

В маленькой каюте их уже ждал накрытый столик. А на деревянном ящике в углу стояла странная продолговатая тонкая коробка из неизвестного материала. Налив императору и другим кофе и поставив поднос с бутербродами, капитан Васильев сказал:

– Ваше величество, позвольте ознакомить вас с подарком, который мы хотели бы вам преподнести, а также кое с какими материалами по истории нашей родины.

Николай отхлебнул из чашки кофе, откусил кусок бутерброда с маслом и кивнул. Васильев, повернувшись к американцу, скомандовал:

– Давай, Николай, начинай!

Журналист поднял крышку коробочки, нажал на какие-то кнопки, и вдруг на внутренней стороне крышки появилась надпись «LENOVO», которую вскоре заменила картинка с каким-то пейзажем и белым прямоугольником посередине. Николай уже решил ничему не удивляться при общении с потомками, но сейчас он застыл с открытым ртом. А Домбровский нажал еще на какие-то кнопки, после чего сначала в прямоугольнике появились звездочки, а потом картинка поменялась на другую – император увидел Красную площадь, только немного непривычного вида, на которой располагалась куча маленьких прямоугольников с какими-то мелкими надписями.

– Ваше величество, – сказал американец, – это у нас называется компьютером, сиречь «вычислитель», если перевести с английского на русский. Он много чего умеет – и вычислять, и служить пишущей машинкой… Ваше величество, извините, я совсем забыл, что у вас пишущих машинок еще не изобрели, но представьте себе механизм, который может печатать документы не в типографии, а прямо на таком вот приборе. Многие еще играют на них в разные игры или занимаются другим подобным времяпровождением. Но кроме того на нем можно читать документы и книги, смотреть картинки и фильмы. Фильмы, ваше величество, это движущиеся картинки. Они или документальные, то есть в них отображается то, что было на самом деле, или художественные, то есть примерно как в театре, с актерами. Позвольте вам для начала показать фильм, про который мы вчера говорили – про то, как были уничтожены эскадры неприятеля у Бомарзунда и Мякилуото.

Николай, чье лицо выражало крайнее удивление, еще раз кивнул, и Домбровский, поводив каким-то овальным предметом, вдруг нажал на нем кнопку. Картинка действительно начала двигаться, и император услышал голоса – один мужской, самого Домбровского, и один женский. Они описывали то, что происходило на «компьютере». А сама картинка выглядела так, как будто зритель смотрел в окно на происходящие события.

Николай увидел и первый бой «Смольного» с «Валоросом», и Шеншина на «Смольном», и крепость Бомарзунд с воздуха, и обстреливающую остров эскадру, и взрывы кораблей неприятеля, и их капитуляцию, и сдачу экспедиционного корпуса. Потом были разговоры с героями событий и с неприятельскими военачальниками. Отдельно показали юнг, спасенных с английских кораблей. Далее последовало уничтожение «Турвилля», потом и других кораблей эскадры и капитуляция оставшихся. Далее шла встреча самого императора с Кольцовым и, наконец, пленение Кронштадтской и Ревельской эскадр.

– Ну, вот пока и все, ваше величество, – улыбнулся Николай. – Фильм был сделан самыми разными людьми: Юрием Ивановичем Черниковым, Марией Александровной Широкиной – ее голос вы слышали в фильме – и многими другими.

– А мне кажется, я слышал и ваш голос, – лукаво улыбнулся император.

Журналист от смущения слегка покраснел.

– Да, ваше величество, и я тоже в этом участвовал.

– Николай Максимович, – задумчиво произнес царь, – вы вчера говорили про нечто, что можно будет показать представителям других держав. Вы это имели в виду?

– Ваше величество, с вашего позволения, мы к завтрашнему дню подготовим укороченную версию того, что вы только что увидели, в которую войдут только батальные сцены, причем лишь такие, из которых они не смогут сделать достаточно точных выводов о наших возможностях. Но должное впечатление они наверняка произведут.

Николай согласно кивнул.

– Вы правы, Николай Максимович, так, наверное, будет лучше. Кстати, Юрий Иванович говорит, что вы хотите стать придворным репортером.

– Не совсем так, ваше величество, – покраснел тот. – Я хотел попросить у вас дозволения присоединиться к отряду, который пойдет в Крым.

Николай удивился.

– Знаете, голубчик, ведь там идет война. А вы даже не военный. И тем более не подданный Российской империи. Вас ведь могут убить!

– Вы правы, ваше величество, – согласился Домбровский, – я гражданин Североамериканских Соединенных Штатов, по крайней мере, был таковым в моем времени. Но все-таки в первую очередь я русский, мой родной язык русский, русская история – это история моей Родины… А насчет того, что там могут убить – не буду лгать – думать об этом действительно страшновато, тем более мне то же самое говорил капитан Васильев. Но стрелять и я умею – в молодости на Кони-Айленд – есть в Нью-Йорке такой парк аттракционов – и на ярмарках частенько получал призы за меткую стрельбу. Да и из настоящих винтовок стреляю не так плохо, по крайней мере в тире. И в многодневных походах в юности довелось поучаствовать. Так что нет, я не военный, но надеюсь, что обузой я никому не буду и смогу послужить Отечеству. А если получится, то и не только пером. Ну, а если убьют – знаете, ваше величество, есть такое латинское выражение: dulce et decorum est pro patria mori…

– Сладка и прекрасна смерть за Родину, – перевел Николай. – Только, знаете ли, многие молодые люди думают, что война – это романтика. А она на самом деле – кровь, пот и смерть вокруг.

– Тем не менее, ваше величество, – стоял на своем журналист, – прошу вас разрешить мне отбыть в Крым. У меня есть на то и личный интерес. Сейчас там служит поручик Витольд Домбровский, мой прапрапрапрадед, который в нашей истории, согласно семейному преданию, погиб в сражении при Альме. И если мы успеем, то, может быть, мне суждено будет познакомиться с собственным предком. А может, мы спасем его и тысячи других российских подданных. И вот за это я, не задумываясь, отдам свою жизнь.

Николай вдруг понял, что, несмотря на его первоначальные предубеждения, «писака» ему понравился, и он даже назвал его про себя «Николя», как не называл никого, кроме своего крестника Шеншина; только, чтобы их не путать, царь решил добавить приставку «младший». Он ответил:

– Ну что ж, надеюсь увидеть вас вновь после вашего возвращения.

Журналист, широко улыбаясь (несмотря на то что он, возможно, и правда отправлялся на смерть), радостно сказал:

– Большое спасибо, ваше величество!

Николай улыбнулся:

– Знаете, Николай Максимович, иной поблагодарил бы меня за теплое местечко при дворе, а вы отказываетесь от такового и стремитесь на южные рубежи, да еще и на войну.

– Ваше величество, а теперь позвольте мне показать вам в общих чертах, как следует обращаться с компьютером. Как его кормить – он ест электричество, – тут Николя-младший улыбнулся. – Заряжать его можно на любом из наших кораблей, а также от специального солнечного зарядного устройства, мы его тоже вам привезли. А потом я покажу вам, как читать на нем книги, как писать бумаги – для их печати мы вам привезли еще и печатное устройство, именуемое принтером. Кроме того, я покажу, как пользоваться калькулятором, как слушать музыку, как смотреть картинки и фильмы. И главное, как их найти – мы вам сделали подборку и исторических материалов, и художественных фильмов, и фотографий – так у нас называется то, что у вас известно как дагерротип, только наши в красках и хранятся обычно в памяти компьютера, хотя их можно и напечатать. А в будущем или я, или другой из ваших потомков покажет вам и как делать расчеты, чертежи и прочие полезные вещи…

Через полтора часа Николай, к своему удивлению, уже мог вполне сносно писать и читать на компьютере. Он выглянул в иллюминатор и увидел, что «Денис Давыдов» уже находится в открытом море – за стеклами иллюминатора был виден Финский залив, и только где-то на горизонте едва темнела полоска земли.

– Господа, а где мы сейчас находимся? – поинтересовался император.

Копылов взял в руки какую-то коробку на шнуре, что-то в нее спросил (император уже не удивлялся, памятуя о рации), после чего доложил:

– Ваше величество, мы к северу от Раковора. Нам осталось около шести или семи часов – примерно пять часов до прохода через ряжи и мины заграждения, а оттуда еще около часа до пристани на Дворцовой набережной. Ну, и еще час на всякие непредвиденные обстоятельства.

Император выслушал, кивнул, а потом спросил:

– Господа, Николай Максимович сказал, что на этом вашем компьютере есть фильмы про историю. Нельзя ли посмотреть фильм о моем царствовании?

Домбровский переглянулся с Васильевым, а потом сказал.

– Ваше величество, только имейте в виду, что сделан сей фильм в начале третьего тысячелетия, и многие оценки, вероятно, не совпадают с реальностью.

На экране – так, оказывается, называлась внутренняя сторона крышки коробочки – вдруг стали появляться рисунки его собственного детства и юности, портреты его отца и матери, братьев и сестер… И потом вдруг – декабрьский мятеж, которым омрачилось его воцарение, и Польское восстание 1831 года.

Дальше было и про его семью, про смерть его любимой дочери – Адини, про болезнь супруги, и, одновременно, победоносные кампании. А потом – та самая война, которую потомки окрестили Крымской. И многое из того, что он запомнил из труда господина Керсновского, вдруг ожило перед его глазами.

И, наконец, рассказали про его собственную смерть в разгар этой проклятой войны. Николай сидел с бесстрастным выражением лица, но было видно, скольких трудов ему стоило сдерживать себя. Поражение за поражением в Крыму. И смерть, испугавшая его не столько своим фактом, сколь тем, что она произошла в столь трудный для державы момент.

Тут Николя остановил фильм, а капитан Васильев произнес:

– Ваше величество, считается, что вы умерли от пневмонии, сиречь воспаления лёгких. Но есть подозрение, что виною могли быть и незалеченные травмы после крушения вашей кареты под Пензой.

– Но ведь это было так давно, Евгений Максимович…

– Ваше величество, вы знаете, у нас очень хорошие врачи, а на одном из наших кораблей – еще и аппаратура для диагностики болезней, которая позволяет без всякого хирургического вмешательства посмотреть, что у человека внутри. Если хотите, мы могли бы прислать вам одного из наших врачей, а также провести полное ваше обследование. Вы нужны России. А лечить мы можем многое из того, что у вас считается неизлечимым. Даже туберкулез.

Николай подумал и вдруг спросил:

– А не могли бы ваши врачи вылечить императрицу?

– Ваше величество, – ответил майор Копылов, – я лично уверен, что мы сможем остановить болезнь, но про перспективы восстановления организма ничего сказать не могу. Я предлагаю связаться по рации с капитаном медицинской службы Синицыной, которая сейчас находится на «Смольном». Она наш лучший врач.

– Ваш лучший врач – дама? – удивился Николай.

– Да, ваше величество, – улыбнулся Копылов. – Именно так. У нас дамы чего только ни делают.

Николай посмотрел на часы, висевшие на стене, подумал и сказал:

– Давайте лучше обождем. Ведь она, наверное, еще почивает. А не могли бы ваши врачи обучить моих лечению разных недугов?

На этот раз ответил Николя:

– Ваше величество, мы готовы это сделать. Обучим врачей, ученых, инженеров и фармацевтов… Это наш долг перед теми, благодаря которым мы появились на свет. Только позвольте мне сказать вам одну дерзость.

Николай улыбнулся – он уже знал, что все, что говорят потомки, было по делу.

– Конечно, говорите, Николай Максимович.

– В России очень мало грамотных людей. Нужно обучать всех детей грамоте, математике, наукам. Ведь и среди крестьян, и среди мастеровых есть множество способных людей.

Вот, к примеру, с отцовской стороны у меня – дворяне, а мой прадед по материнской линии, Михаил Григорьевич Мельник, родился в бедной семье в Екатеринославской губернии. И в школу попал уже в отрочестве, когда образование стало доступно для всех. Окончил с золотой медалью, но тут началась самая страшная война в нашей истории. Но он выжил, пришел с фронта с орденами и медалями и пошел в университет, который также закончил с отличием, после чего работал конструктором самолетов – так у нас именуются летающие аппараты, немного другие, чем вертолет, который вам довелось увидеть.

А если бы его не взяли в школу, то он так и остался бы неграмотным крестьянином и пастухом. А стране нужны тысячи врачей и инженеров. И даже солдаты, умеющие читать, писать и считать, намного ценнее таких, которые этого не умеют делать. Кроме того, именно образование помогло и американцам, и немцам уже в девятнадцатом веке сделать рывок в промышленности, оставив Россию далеко позади. Но оно же помогло будущей России если не догнать их всех, то создать у себя и первоклассную промышленность, и передовое вооружение. Кстати, и намного более продуктивное сельское хозяйство.

Но это еще не все. Образование – уроки истории, например – способствует росту патриотизма. Когда в 1870–1871 годах Пруссия побила французов, канцлер Германии сказал, что «эту войну выиграл немецкий школьный учитель».

Николай задумался. В этих словах он почувствовал правоту. Ну, что ж, еще есть повод для размышлений. А Николя продолжал:

– И, конечно, пора наконец отменять крепостное право – ведь будь мой прадед крепостным, как его предки, он никогда бы никуда не пошел учиться. Но и это нужно будет сделать правильно.

Николай встрепенулся.

– Знаете, я и сам давно об этом мечтаю. Но вот как это сделать? Как это произошло в вашей истории?

– Ваше величество, позвольте мне поставить вам фильмы по дальнейшей истории. Начнем с царствования вашего сына.

– Хорошо, Николай Максимович, – кивнул император, – я готов.

Фильм про царствование Александра II потряс его до глубины души. Да, тот освободил крестьян, но результаты, увы, были не такими, на которые он надеялся. А его политика – как внутренняя, так и внешняя – не всегда были успешными. И смерть его от бомбы какого-то злодея в Петербурге заставила сердце отца обливаться кровью. Капитан Васильев, увидев это, поспешил сказать:

– Ваше величество, у нас есть и опыт, и техника, которые позволят не допустить разгула терроризма. Но необходимо будет усилить и реформировать жандармский корпус. И кроме того, молодежи нужна идея, за которую нужно бороться. Ведь именно праздность и тупое следование западным примерам и привело к революционному и террористическому движению. Но главное – это сделать общество намного более справедливым. Кроме того, один из главных врагов империи – это бюрократия.

Николай кивнул – ему она и правда напоминала «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Но как с ней бороться, он не знал. Подумав, он спросил:

– Евгений Максимович, а победили ли ее в вашей истории?

– Увы, ваше величество, не смогли победить. Но, знаете ли, кое-что сделать удалось. И чем раньше начинать с ней бороться, тем лучше. Кроме того, необходимо будет реформировать армию. Мы начнем с малого – по планам капитана 1-го ранга Кольцова и с вашего дозволения, на основе наших двух рот морской пехоты будут созданы два полка «нового строя». Один из них – с участием добровольцев – ветеранов Бомарзунда – мы хотим послать в Крым как можно скорее, а там доукомплектуемся крымчанами.

– Что ж, господа, дозволяю, – кивнул император. – Но я очень хотел бы ознакомиться с вашими планами.

– Конечно, ваше величество. Вот, смотрите, в компьютере есть об этом документ.

– Господа, я полагаю, что эти документы пока лучше никому не показывать, – Николай покосился на экран компьютера.

– Именно так, ваше величество. Но кроме вас узнать о том, какие сведения хранятся в компьютере, никто не сможет.

– Благодарю вас, господа, за службу и за верность родине. – Царь посмотрел на часы. – А теперь, как вы думаете, удобно ли связаться с вашей доктором Синицыной? Или она сейчас занята?

Николас что-то прикинул про себя.

– Ваше величество, у нее сейчас утренний обход пациентов. Но, полагаю, ради вас она его прервет. Хотя, конечно, у нее может быть и операция…

– Нет, давайте тогда еще немного подождем. А когда она освободится?

– Примерно через полчаса или через час.

– Тогда я попробую сам поработать с вашим компьютером.

Николай присмотрелся к экрану, нажал мышкой на какую-то иконку, и вдруг послышалась музыка – фортепьяно с оркестром. Николай прислушался:

– Господа, а что это за пьеса?

Журналист, кивавший в такт музыке, улыбнулся:

– Это, ваше величество, «Рапсодия в стиле Паганини» Сергея Рахманинова, великого русского композитора ХХ века.

– Господа, то, что сделали вы и ваша эскадра, уместно назвать Балтийской рапсодией, – пошутил император. – Это тоже было виртуозно – и принесло радость всем русским людям.

Майор Копылов пристально посмотрел на императора:

– Боюсь, ваше величество, что это только увертюра. До последних аккордов еще очень далеко.