Глава 36

В следующий миг я услышала нечто такое, чего никак не ожидала услышать. Женский голос, пронизанный ужасом:

– Нет, пожалуйста! Только не это! Отпусти меня!

Голос этот был бледной копией оригинала. Изнеможение и страх приглушили его серебряные колокольчики, но сам голос узнаваем. Кричала Лола. Я позвала ее, но мой рот не издал ни звука, за исключением пробившегося сквозь кляп писка. И тогда я принялась колотить голыми пятками о деревянную стенку ящика. Пусть Лола знает, что она здесь не одна.

– Гребаный ублюдок, убери от меня свои лапы!

Она кричала громко, потому что крик ее проник сквозь толстое дерево, и я была рада узнать, что бойцовский дух еще не выветрился. Затем она умолкла. По всей видимости, он заставлял ее пить, вливая в рот ледяную воду быстрее, чем она могла ее проглотить. Спустя несколько минут я услышала ее снова:

– Почему ты молчишь? Прошу тебя, не делай этого!

Судя по всему, мольбы не подействовали, потому что голос стих. Он вернул на место кляп, понятно. Увы, то, что я услышала вслед за этим, было хуже, чем мольба. Даже кляп был бессилен задушить этот звук – протяжный вой, вслед за которым последовала серия приглушенных криков.

Я сжала кулаки. Он резал ее, и мне оставалось только молиться, чтобы он пощадил лицо. Представила ее ясные глаза, ее широкую улыбку, от которой мужчины просто млели.

Раздался какой-то скрежещущий звук, а вслед за ним глухой удар. Это он бросил ее бесчувственное тело в ящик по соседству с моим. Крышка со стуком захлопнулась, а его шаги начали удаляться, с каждым мгновением делаясь тише и тише. Все это заняло несколько минут. Он, словно лабораторным животным, влил нам в горло воду и оставил на теле Лолы несколько отметин. Похоже, Шон действовал оперативно, это в его духе. Он не привык отдыхать – длительные дежурства в больнице, затем сквош или футбол, а каждый вечер вылазка в город.

Я трижды стукнула связанными руками и подождала ответа. Увы, ни звука. Наверное, Лоле так больно, что она боится даже шелохнуться. Прошла целая вечность, прежде чем я услышала ее ответ – три слабых стука. Она знала, что мы лежим с ней бок о бок.

Если бы не наши ящики, то мы могли бы с ней взяться за руки. Я все еще пыталась осмыслить ситуацию. Может, нас даже не двое, а больше. Что, если все помещение уставлено деревянными ящиками и в каждом из них по женщине, мечтающей выйти из этого ада живой?

По крайней мере, моя клаустрофобия исчезла. Узнала, что есть вещи куда более страшные, чем замкнутое пространство. Таким, как я, порой идут на пользу несколько часов в ящике. Не уверена, впрочем, что медицинский полис покроет расходы на столь радикальную терапию. Хотите верьте, хотите нет, но я уснула.

Судя по всему, мозг решил пощадить себя, потому что меня не посетили никакие кошмары. Наоборот, мне приснился мой самый лучший отпуск, когда после окончания университета Уилл, Лола и я уехали отдыхать в Грецию. Во сне я ныряла с борта катера, который мы взяли напрокат на весь день. Ныряла и выныривала, раз за разом. И стоило мне выскочить на поверхность, чтобы набрать полные легкие воздуха, как в лицо светило солнце. Проснувшись, я почувствовала себя отдохнувшей, будто провела день, купаясь и загорая.

Увы, после пробуждения мысли стали куда менее приятными. Первым делом я подумала про Альвареса. Вот кто мне сейчас нужен. Он наверняка сходит с ума, не зная, куда я пропала, и складка между бровей с каждой минутой делается все глубже. Я попыталась подумать о чем-то приятном, за что можно было бы уцепиться, но, увы, так ничего и не нашла. Перед глазами, словно снимки в фотоальбоме, проносились воспоминания.

Первым мне вспомнился отец. Мне было тогда двенадцать лет. Я думала, что пришла домой раньше всех, но затем услышала, как на кухне кто-то скребется. Решила, что кошка просится, чтобы ее пустили в дом, но оказалось, это отец. Он лежал на черно-белых плитках пола в костюме и в ботинках. Губы шевелились, но никаких слов я не услышала. Глаза широко раскрыты и устремлены в потолок, будто он узрел некое чудо.

Наверное, я была умным ребенком, потому что тотчас же вызвала «Скорую». Но что-то помешало мне опуститься рядом с ним и постараться его успокоить. Я наблюдала за ним, стоя в дверях, пока не приехали врачи. Жизненный опыт научил держаться на расстоянии.

В следующем кадре возникла мать. Стоит перед зеркалом и любуется собой. После отцовского инсульта жизнь для нее стала гораздо легче. Он навсегда закрыл рот, а на его пенсию вполне можно было прожить. Более того, даже что-то удавалось откладывать, и мать наконец смогла позволить удовлетворить свою страсть к нарядам. Что касается отца, его сил хватало лишь на то, чтобы вставать с инвалидной коляски.

Более того, он даже не мог потопить свое несчастье в выпивке: мать зорко следила за тем, чтобы в доме не было и капли спиртного. Зато его молчание развязало ей язык, и она позволяла себе самые ядовитые замечания. И больше всего доставалось моему брату, как самому одаренному.

В последнем кадре Уилл с конвертом в руке. Брат застыл, глядя на него в ужасе и не решаясь вскрыть. Мать всячески наседала, чтобы он стал лучшим учеником в классе. Однако, получив результаты экзаменов, Уилл словно окаменел. Тогда она выхватила у него из рук конверт. Не иначе как считала, что своим успехом он обязан исключительно ей.

Мой разум наполнился гневом. Я мысленно вела разговоры с покойным отцом, добиваясь от него ответа, как он мог себя прощать. Затем набросилась на мать, отчитывая ее за то, что она заклевала Уилла и это по ее вине он в конце концов сбился с пути. Но самый сильный гнев предназначался мне самой. Я сошлась с Шоном, плохо понимая, что делаю, и чем дольше длились наши отношения, тем больший вред они причиняли мне. Возможно, ничего бы этого не случилось, держись я от Шона как можно дальше.

Он убил девушку с кладбища еще до того, как мы с ним окончательно расстались, хотя я на тот момент несколько недель не разговаривала с ним. Он же прочел роковые письмена на стене и решил выместить свою злость на первой же попавшейся женщине, которая перешла ему дорогу. Из-за меня погибли три женщины, из-за меня Лола сейчас заперта в деревянном ящике.

Я была благодарна, что мой гнев наконец нашел себе выход. Он дал мне силы в течение нескольких часов зубами вести борьбу с путами у меня на запястьях.

Узлы упорно отказывались развязываться, но сами путы слегка ослабели. Кровь побежала по жилам более свободно, и я вновь могла пошевелить пальцами. В борьбе с повязкой появились успехи. Ткань чуть-чуть соскользнула с глаз, и я смогла разглядеть узкие щели между досками ящика. Когда шаги послышались снова, я уже знала, чего ожидать. Мое тело сотрясала дрожь, но если ничего не предпринимать, мы с Лолой закончим жизнь, как Мишель, исполосованные острым ножом.

Услышав, как он возится с засовом над моей головой, я задержала дыхание и представила себе реку, катящую воды по долине; она смывает буквально все на своем пути – машины, деревья, дома. Наверное, когда он открыл крышку, вдохнул накопившийся гнев. На какой-то миг мой гнев, словно газовое облако, отравил его сознание.

Он наклонился, чтобы схватить меня за руку, и в лицо мне ударил резкий запах аммиака. Мне тотчас вспомнилась девушка с кладбища, нашедшая свой конец вдали от родной страны, и Шерил Мартин, корившая себя за то, что не оказала сопротивления, хотя, наверное, могла. Моя беда заключалась в том, что я не знала, с чего начать. Более того, могла ли я тягаться с ним со связанными руками. Моя многострадальная спина больно задела о борт ящика.

Он усадил меня на стул. Мне было слышно, как он ходит по комнате. Я пыталась вычислить, как далеко я могу допрыгнуть со связанными ногами. Он прижал к моим губам металлический стакан. На этот раз вода была теплая, кисловатая и с какой-то песчаной примесью. Один бог ведает, что он там в нее намешал. Какой-нибудь седативный препарат, украденный из больницы.

Жидкость вытекла у меня изо рта, в горло попало лишь несколько капель. Он попытался рукой разжать мне челюсти, и мне стало слышно его сопение. Сердце больно стучало о ребра. Вспомнилась рваная рана на шее Сюзанны Уилкс, незрячим взглядом смотрящей в небо, лежа на мостовой, – и у меня перехватило дыхание. Я резко дернула головой и сумела выдавить из себя несколько фраз:

– Я знаю, что это ты. От нашатыря никакого толку. Я чувствую твой запах.

Услышав, что узнан, он на мгновение застыл на месте. А потом поступил так, как я и надеялась, а именно – ударил меня. Но на этот раз я знала, что это мой последний шанс и его нельзя упустить.

Как только его кулак соприкоснулся с моим лицом, я что есть сил впилась в него зубами. Я прокусила ему пальцы почти до кости, и мой рот наполнился едким вкусом отбеливателя. Мучитель вскрикнул и попытался высвободить руку. Я же напоследок еще сильнее сжала зубы. Было слышно, как хрустнула кость.

Затем наступили несколько мгновений тишины, пока он обрабатывал рану. Я поспешила воспользоваться передышкой; сдвинув с глаз повязку, отскочила в сторону и выхватила из его разложенной на полу коллекции нож. Когда он снова двинулся на меня, я резко подняла над головой руки, после чего столь же резко опустила их. Повязка снова начала съезжать мне на глаза, так что я толком ничего не видела. Только целилась ему в лицо.

Был виден лишь его силуэт, потому что он был в балаклаве. Но мне повезло. Нож нашел цель. Я для надежности всадила его как можно глубже и повернула рукоятку. Из горла мучителя вырвался нечеловеческий вопль, какой издает скот, когда его клеймят, и он лицом вниз повалился на пол.

Не знаю, сколько я там простояла, по-прежнему сжимая в руке нож и тупо глядя на лужу крови, что растекалась все шире и шире. Затем я услышала негромкое постукивание и, насколько смогла, снова стянула с глаз повязку. В тусклом свете ящики не производили особо зловещего впечатления. Их четыре, каждый длиной шесть футов и чуть менее трех в высоту. В таких обычно хранят уголь или дрова.

С бьющимся сердцем я открыла тот, что стоял рядом с моим. Мне было страшно представить, что он успел сделать с Лолой. Когда крышка наконец поддалась моим усилиям, первым, что предстало моему взгляду, была ее спина, вся в крови и синяках. Но, по крайней мере, Лола была жива. Возможно, мне показалось, но когда она перевернулась ко мне лицом, то даже с кляпом во рту улыбнулась. Я попыталась найти слова утешения, но ужас и одновременно облегчение на миг лишили меня дара речи.

Кожа Лолы была белой как мел, и на фоне этой белизны на плечах багровели синяки. Но, по крайней мере, лицо ее цело, ни единой царапины. Вскоре она уже сможет отвечать на вопросы. Но пока она была голая, окоченевшая и бормотала что-то нечленораздельное. Взяв с пола нож поменьше, я принялась разрезать веревки у нее на запястьях. Те были стерты почти до крови: судя по всему, она, как и я, пыталась избавиться от пут, и, как только я освободила руки, она оказала мне взаимную услугу.

Единственное, что нашлось, чтобы прикрыть ей плечи, – это полотенце в пятнах отбеливателя. Она пока не могла говорить, лишь в изнеможении опустилась на стул, на котором наш мучитель заставлял нас сидеть, и тупо уставилась на тело на полу. Я тем временем заглянула под крышки остальных ящиков. К счастью, те оказались пусты. Убийца решил устроить конвейер, но не успел запустить его в действие.

Вспомнив пристрастие Рэя Бенсона к кодовым замкам, я испугалась, что нам никогда не выбраться отсюда. Было бы чертовски обидно, если бы выяснилось, что пути к бегству не существует. Мое сердце стучало о ребра, словно кузнечный молот. Меня спасало лишь то, что шок еще не прошел и потому не хуже морфина снимал болевой синдром.

На тот момент до меня еще не дошло, что я убила человека. И не было ни малейшего желания проверять, Шон это или нет. Не хотелось стаскивать с него балаклаву, чтобы увидеть, как я изуродовала его смазливую мордашку. Для меня куда важнее было другое – отыскать путь к спасению Лолы. Я считала своим долгом доставить ее в безопасное место. Увы, дверь не желала открываться. Ко мне вернулся излюбленный кошмар: все выходы замурованы, мне никогда не вырваться на свободу.

Я посмотрела на лежащее на полу тело в джинсовом комбинезоне. В одном из карманов наверняка лежат ключи. Но я не могла заставить себя даже приблизиться к нему, не говоря уже о том, чтобы обыскать. Вместо этого решила воспользоваться окном. Стандартное деревянное окно, с матовым стеклом. Но и оно задраено наглухо.

Тогда огляделась по сторонам в надежде отыскать что-нибудь тяжелое. Увы, комната пуста, как операционная. Не считая ящиков и ножей на полу, в ней имелась лишь раковина, два деревянных стула и оловянная кружка, из которой он нас поил.

Я схватила один из стульев и, со всех сил размахнувшись, швырнула им в окно. Послышался звон разбитого стекла. Боже, с каким удовольствием я бы разнесла к чертовой бабушке еще десяток окон, пока не отхлынул адреналин.

Почему-то я была уверена, что мы заперты в подвале. Если убийца верный последователь Бенсонов, он наверняка соорудил копию подвала, над которым Рэй трудился несколько месяцев. Но когда я высунула голову в дыру в стекле, оказалось, что подо мной бездна. Мы были не в подвале и даже не на первом этаже, а гораздо выше. В темноте было невозможно рассмотреть, что там внизу. Я различила лишь несколько деревьев и бетонную дорожку. Спуститься вниз, как Рапунцель из сказки, не свихнув себе при этом шею, никак не получится.

Я переключила было внимание на дверь, когда Лола что-то сказала.

– Он шевелится, – пробормотала она.

Я обернулась. Лежащий действительно пошевелился. Что было дальше, я помню в режиме быстрой перемотки вперед. Оставляя за собой на черном полу кровавый след, он пополз к ножам.

– Держи его! – крикнула Лола.

Но я словно окаменела, укутанная в плотное одеяло шока, и потому была не способна реагировать на опасность. Лола оттолкнула меня в сторону как раз в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на ручке самого большого ножа. В следующую секунду послышался удар и треск дерева.

Это Лола со всех сил опустила ему на голову стул, и он вновь затих. Подруга была уже готова огреть его по голове в третий раз, когда я схватила ее за руку.

– Кто он вообще такой? – спросила она сквозь слезы.

Не успела я остановить ее, как она наклонилась и стащила с него балаклаву. Услышав сдавленный крик, я посмотрела вниз. То, что я увидела, не умещалось ни в какие рамки.

Нож ровно надвое раскроил ему нижнюю губу, обнажив ряд идеальных белых зубов. Кровь продолжала бить из ран внутри ротовой полости. Кроме того, Лола расквасила ему нос. Мы с ней на пару до неузнаваемости изуродовали красивое мужское лицо. И все же я знала, что где-то там, под хлещущей кровью, я по-прежнему могу обнаружить знакомые насупленные брови.

– Это ж твой испанский выродок! – в ужасе воскликнула Лола.

– Бен.

Я услышала, как мои губы произнесли его имя, после чего снова стало тихо.