Глава 34

Мы подъехали к Кемертон-роуд без нескольких минут восемь. Окна в доме Альвареса были темны, и я подумала, что он после работы мог заглянуть в паб, пропустить кружку пива.

Поднялась на крыльцо и позвонила. Входная дверь, когда-то густо-красная, выцвела до ржавчины, сама краска кое-где пошла пузырями. Увы, меня не вдохновляла перспектива снова ловить такси и по темноте добираться назад в отель. Но вот за дверью послышались шаги, и она открылась.

На лице Альвареса одновременно читались и удивление, и радость. Он был в старых джинсах и черной рубашке, босиком, темные волосы зачесаны назад. Не говоря ни слова, он широко распахнул дверь, а в следующий миг прижал меня к себе. От него исходил запах чистоты, что лично я всегда считала верхом сексуальности в мужчине – чистый, свежий, только что из душа, кожа блестит. Мне было нелегко сосредоточиться на том, зачем, собственно, я сюда пришла.

– Мне нужна твоя помощь, Бен.

– Все, что угодно, – ответил он и прислонился к стене. – Но только после того, как поужинаешь.

Шагая вслед за ним по коридору, я поняла, почему у дома такая непрезентабельная наружность. Все свободное время, все деньги он потратил на его интерьер. Думаю, потребовался не один день, чтобы вернуть плитке в коридоре былой блеск. Стены были выкрашены в серо-голубой цвет. И каким ярким на их фоне смотрелся ряд пейзажей! Я остановилась, чтобы полюбоваться старинными напольными часами, высокими, почти до потолка.

– Я привез их из Испании, – сообщил Альварес через плечо. – Это обошлось мне в немалую сумму.

Когда я вошла на кухню, он уже что-то готовил. Никогда не представляла его за этим занятием. Мне казалось, что в этом отношении он как Бернс, сидит на фастфуде и батончиках «Марс», ожидая момента, когда они аукнутся. Альварес острым ножом с длинной ручкой нарубил горку каких-то трав. По кухне уже разносились ароматы жареного чеснока, и я поняла, что проголодалась.

– Могу я чем-то помочь?

Он остановился, чтобы бросить в кипящую воду горку овощей.

– Если хочешь, можешь выбрать вино. Загляни в кладовку. Вторая дверь по коридору.

Мне было интересно поводить носом по его квартире. Гостиная проста и элегантна. Камин в стиле арт-деко, стоящие полукругом кресла, изящные африканские скульптуры на каминной полке. Мне вспомнилось, что Альварес как-то раз сказал, что его покойная жена занималась дизайном интерьеров. У нее действительно имелся вкус и чувство цвета. Стены в гостиной были желтые, словно солнечные лучи в летний полдень.

Я остановилась перед дверью. Всегда избегала кладовок и подвалов. Теснота и отсутствие свежего воздуха моментально вселяли в меня панику. Но стоило щелкнуть выключателем, как страхи тотчас испарились. Никакой затхлости. Стены побелены, в углу – тренажер-велосипед, гири и скамья для жима лежа. Теперь понятно, почему Альварес довольно легко пробежал дистанцию, хоть и утверждал, будто ненавидит спортивные залы.

Вдоль стены тянулись две винные полки. Схватив первую попавшуюся бутылку, я зашагала назад наверх. На кухне Альварес придирчиво рассмотрел этикетку на бутылке красного вина.

– Отличный выбор. Отец привез его мне прошлым летом. Он убежден, что в Англии пить нечего.

Я ожидала, что после этих слов он улыбнется, но нет, не улыбнулся. Мне тотчас вспомнился подросток, которого когда-то довелось лечить. Он страдал синдромом Мебиуса и был физически неспособен улыбаться. Он развил в себе потрясающее чувство юмора и умел с серьезным лицом отпускать шутки, но все равно страдал от одиночества. Другие подростки воспринимали выражение его лица как знак высокомерия и враждебности.

Я нашла штопор, открыла бутылку и налила два стакана.

– У тебя потрясающий дом, – сказала я.

– Это не моя заслуга. – Альварес стоял спиной ко мне, колдуя над пастой. – Здесь все до последней детали – выбор Луизы. Она была помешана на этом доме. Она записывала все передачи о шедеврах внутреннего убранства.

Я посмотрела на керамические вазы на серванте, на старинные стулья с деревянными спинками вокруг обеденного стола и попыталась представить себе, каково просыпаться каждое утро в окружении прекрасных старинных вещей.

Альварес был слишком занят ужином, чтобы отвечать на мои расспросы. К цыпленку в чесночном соусе с пастой он приготовил хрустящий зеленый салат. Мы сели за стол. Он пристально глядел, как я наматываю спагетти на вилку.

– Чем же я должен тебе помочь? – спросил он.

Я рассказала про Лолу. Вид у него был такой же скептический, как и у Бернса, хотя, когда я сообщила ему детали, он изменился в лице. Я пояснила, что нашла ее паспорт, так что Лола однозначно не в Швеции. Никто из родных и друзей не видел ее с того дня, когда Крейг посадил Лолу в такси. Мы допили вино, и я уже закончила рассказ; на лицо Альвареса вернулось его обычное хмурое выражение.

– И Бернс ничего не сделал? – спросил он, будто не веря собственным ушам.

– Он будто не слушал меня. Такое впечатление, что мои слова были ему просто неинтересны.

Альварес резко встал из-за стола.

– Послушай, Элис. С этим нужно что-то делать. Я сейчас кое-куда позвоню.

Даже не знаю, почему после этих слов я расплакалась. Будто гора свалилась с плеч: наконец-то хоть один человек мне поверил!

Альварес протянул руку и погладил мне щеку.

– Не переживай, мы найдем ее. Не сразу, конечно, но найдем. Не хочешь пока осмотреть дом? Я знаю, тебе не терпится.

С этими словами Альварес взял в руки телефон и, как бывало с ним на работе, тотчас же с головой ушел в дела – для него вокруг уже никого не существовало. Я же побрела вверх по лестнице, рассматривая рисунки и акварели, которыми были увешаны стены. Ванная комната безукоризненна – чистые стены и огромная ванна, размерами скорее похожая на бассейн. Но, положа руку на сердце, меня больше интересовали спальни.

Первая оказалась гораздо проще остального дома. Светлые голые стены. Никаких картин, никаких зеркал или украшений. Наверное, это была спальня Альвареса, потому что в ней стоял его запах. Кроме того, она производила впечатление жилой. На тумбочке рядом с кроватью – радиоприемник и книги в мягких обложках. В углу – куча обуви. Руки Луизы явно не дошли до этой комнаты.

Сначала я подумала, что следующее помещение заперто. Когда повернула ручку, дверь не сдвинулась с места. Попробовала еще раз, и она со скрипом открылась. Я включила свет и заморгала, не веря собственным глазам. Это явно была супружеская спальня, но выглядела как музейная комната. Одеяло на кровати откинуто, будто с постели только что встали.

Через спинку кресла переброшена женская одежда. С внутренней стороны двери висели два банных халата. У окна собирала пыль ваза с засохшими хризантемами. Наверное, именно поэтому воздух в комнате затхлый: окна здесь не открывались вот уже многие месяцы. Когда жена умерла, Альварес вышел и больше не вернулся сюда. Неудивительно, что замок на двери плохо работал. Я не удержалась и распахнула створки гардероба.

Тот все еще был набит платьями, обувью, сумочками. Луиза была еще более миниатюрной, чем я. Уходя, я осторожно закрыла за собой дверь, будто она по-прежнему дремала тут.

На какой-то миг мне вспомнился Моррис Клей, как ему было страшно провести ночь в доме матери, в окружении призраков. В словаре нет слова, чтобы описать ревность к мертвым. С Луизой бесполезно соревноваться, ибо она была само совершенство. Память о ней чиста и безупречна, отретуширована и залакирована, в ней не осталось никаких изъянов.

Из задумчивости меня вывел голос Альвареса – серьезный и настойчивый. Я знала, что должна бегом броситься вниз и поблагодарить за согласие помочь с поисками. Но мне почему-то хотелось другого: как можно скорее снова оказаться в отеле.

Еще один пролет лестницы, и я была бы на следующем этаже, но желание осматривать дом пропало. Мне больше не хотелось раскрывать никаких секретов, и я вернулась вниз, в гостиную. Дрова, которые Альварес бросил в камин, уже разгорелись. Через минуту, неся еще одну бутылку вина, он присоединился ко мне.

– Это все, что мы можем сделать сегодня, – сказал он. – Наши ребята уже работают. Завтра сообщение разойдется по всем новостным каналам.

У меня не нашлось слов благодарности, и поэтому я его поцеловала. И вдруг решила признаться в своей экспедиции на верхние этажи. Увы, стоило мне рассказать ему, что я заглянула в спальню, как он весь напрягся, словно один из нас совершил нечто постыдное.

– Со мной точно так же, – тихо добавила я. – У меня рука не поднималась избавиться от старых вещей.

Его взгляд был устремлен в огонь.

– Трудно начать, только и всего. Сам знаю, я давно должен был с этим что-то сделать. Но стоит мне снять обручальное кольцо, как скоро оно снова оказывается у меня на пальце.

Я положила руку ему на грудь, чувствуя, как под ладонью бьется его сердце. Когда подняла глаза, то увидела, как Альварес снимает кольцо. Он положил его на середину кофейного столика: кусочек металла, в котором отражался желтый огонь камина.

– Пусть это будет началом, – прошептал он.

– Да. Но надеюсь, что это не исключительно из-за меня.

Его взгляд был привычно непроницаем, однако в уголках рта мелькнула улыбка. Он обнял меня. Чувствовалось, что напряжение оставило его и призрак наконец покинул комнату.

Мы не стали подниматься наверх. Более того, даже не попытались. Первый раз завершился невероятно быстро, но не по его вине, а по моей. Пристально глядя мне в глаза, он провел рукой по моему бедру.

Я шумно втянула в себя воздух и не сводила с него глаз, пока он снимал рубашку. Грудь – сплошные мышцы. Затем, не сводя с меня глаз, он опустился на колени. Задрал подол платья.

Я кончила, как только он проник в меня. То ли от напряжения, то ли от долгого ожидания – а может, мне просто так сильно его хотелось.

– Извини, – прошептала я.

– Тебе не за что извиняться.

Он убрал со лба мои волосы, чтобы снова посмотреть мне в глаза. Выражение его лица оставалось загадкой. Я подумала, что прочла на нем целый спектр чувств – желание, страх и даже жалость. Впрочем, возможно, все это были лишь мои фантазии.

Он продолжал двигаться внутри меня. Обычно мне бы такое не понравилось, но на этот раз все было иначе. Сродни американским горкам – то взлетаешь, то устремляешься в бездну. Не знаю, сколько раз я теряла контроль над собой. Вскоре я уже сбилась со счета.

Затем ритм его дыхания и движений изменился. Я почувствовала, что он кончает, а в следующий момент поняла, что что-то не так. На его лице читалось отвращение, будто он совершил нечто постыдное.