Глава 4
Лара Крофт отдыхает

Наташка Чикунова перестала эсэмэситься с Димкой Мироновым не потому, что он опять черканул ей обидное слово, а из-за вдруг выключившегося смартфона. Она чертыхнулась, нервно нажимая на кнопку включения, но гаджет молчал, дав понять, что умер навсегда.

– Зашибись! – Девчонка соскочила с кровати, кинув телефон на стол. – Полный отстой, блин.

Она бросила взгляд в зеркало, задержалась, убирая локон за ухо, поправила майку на плече. Снова посмотрела на себя хорошую в отражении. Двадцать лет, красивая, молодая, задорная, а, блин, парня нормального все еще нет. Че за на фиг, Чика?! Сверстницы уже не только имеют парней почти все, даже чпокаться начали, а Алиска вообще двух уже заимела. Я че, уродина какая? Вполне симпатичная, умная, интересная девочка. Че ему надо еще?

Наташка поправила загнувшуюся ресничку на веке, отошла от зеркала, ненавистно взглянула на мертвый смартфон на столешнице. Взяла, попробовала снова включить – никакой. Сквозь зубы прошипела бранное словечко, машинально, вся в думах о том, что сейчас делает Димон, сделала шаг к шторе поправить ее. И мельком взглянула на улицу.

Заполненный автомобилями двор, одна из машин надрывно воет включенной сигналкой, кроны тополей, переставшие шелестеть без ветерка, бегущая с коляской женщина, мчащийся на велосипеде парень. Вроде все обыденно, привычно.

Но что-то в этой картинке показалось не так, не то. Наташка отогнула край тюля и нахмурилась. Где ветер? Чего так женщина с коляской боится, озираясь и спотыкаясь? Велосипедист вдруг с разгону врезался в одну из стоявших у газона машин и грубо плюхнулся на клумбу.

Наташка вздрогнула, прильнула носом к стеклу, ощутив его холод. Не сводила взгляда с лежащего парня, который не шевелился.

– Че за… Реально грохнулся! – прошептали губы девушки. И тут она вскрикнула.

Женщина, не отпускавшая до последнего ручку коляски, упала, начала вставать, но к ней подскочил невесть откуда взявшийся азиат в старом замызганном халате и жилетке поверх него, с саблей. Схватил молодую мамочку за волосы и потащил в кусты. Коляска накренилась и повалилась, ребенок выпал из нее и заверещал, корчась в ползунках на травке.

Захотелось вмиг кинуться на помощь маленькому чаду, но вокруг же были взрослые, почему никто не помогал бедной женщине, было непонятно.

Наташка ощутила животный страх, пальцы задрожали, спазм сковал горло. Все еще не понимая, что происходит на улице, она продолжала глазеть на нее. Язык еле вывернулся и позвал громко:

– Пап! А, пап? Иди живей сюда.

Из кухни раздался бас отца:

– О, как! Доча меня назвала папой?! Не предком, а папой? Я просто в ауте, дочура.

Отец в трико и майке с отвисшим животом и давней небритостью на круглом лице заглянул в комнату.

– Пап, че там творится? Ты глянь на улицу. Там в натуре треш полный!

– Треш ей, ишь. – Отец встал рядом, от него пахнуло колбасой и луком, а еще пивом, без которого он никак не мог провести день. – Чего там стряслось? Хачье опять моросит или кирпич на машину сбросили?

– Хуже, пап! Че-то мне страшно…

– …Твою-ю ма-ать!

Челюсть отца отвисла, глаза вылезли из орбит, рука, отогнувшая тюль, дико затряслась. Сцена, развернувшаяся во дворе трех домов, повергла его в шок.

На детской площадке двое смуглых низкорослых мужичков в мохнатых нарядах кочевников начали насиловать женщину, грубо шлепая ее по лицу и громко хохоча. И никто не бежал ей на помощь, хотя на улице еще находился народ. Странный какой-то народ! Одни, в которых угадывались горожане Энска, носились, падали, прятались и исчезали в подъездах и арке. Другие, незнакомые и видом своим вызывавшие удивление и где-то омерзение, гонялись за жителями домов, хватали их, откровенно грабили и лупили, других рубили саблями и протыкали короткими копьями. Крик обезумевших людей, довольные вопли чужаков, вой автомобильной сирены, выстрелы в подворотне, звуки разбитых стекол – все слилось в страшную какофонию. И все это не было похоже на плохое кино.

– Пап, че это там? – Наташка дернула отца за локоть и тихонько заскулила. – У меня что, галюники в зенках?

– Атас… Полный атас-с… Доча… Натаха… Я ниче не понимаю… – Отец с трудом мог говорить, еле владея языком. Бледность на его ошарашенном лице не сулила ничего хорошего и еще больше напугала девушку.

– Там же Женька гуляет! – пролепетала она, повышая голос. – Папка, там же Жендос наш! Он же там, на улице-е.

Оба кинулись в прихожую, начали суетливо одеваться, но вдруг отец замер и схватил дочь за руку.

– Стой! Нельзя туда. Тебе нельзя. Звони в полицию. В «Скорую». Мамке звони на работу. Тут полная жо… Я за Женькой сам сбегаю. Сиди тут и не смей выходить. Слышишь меня?

– Я помогу тебе.

– Сидеть, я сказал! Чтоб носа своего не выказывала наружу. Все. Я быстро. Вот же срань!

Отец накинул жилетку, натянул старые истоптанные туфли и рванул дверь, но, будто опомнившись или сообразив что-то, вернулся, выудил из угла прихожки биту, сказал в пустоту темного коридора «Ага» и выскочил на лестничную площадку. Наташка машинально закрыла все замки двери, побежала в свою комнату, стукнулась локтем о дверной косяк, сморщилась, но, влетев внутрь, схватила смартфон и осторожно отогнула тюль у окна.

Во дворе ничего не изменилось – женщина под насильниками перестала дергаться и кричать, став безвольной куклой в руках сильных чужаков, велосипедист лежал бездыханным, одна машина горела, несколько новых трупов появилось за эти минуты. Они лежали в неестественных позах, смерть не щадила никого – пенсионеры, дети, женщины.

Возле ржавого гаража какой-то мужик отбивался штыковой лопатой от двух наседавших кочевников, третий валялся с разбитой головой рядом. Подобрать его саблю, видимо, не хватало момента, поэтому герой мужественно сражался орудием труда со злыми азиатами. Шансов у него не было. Путилыч, в коем Наташка признала соседа по дому, начал сдавать позицию. Вот одна рубленая рана, затем вторая окрасили его тело. Кочевник выбрал момент и воткнул копье под мышку героя, другой подскочил и резким взмахом сабли отрубил голову Путилыча.

И тут из подъезда выскочил отец. Наташка ахнула и зажала ладонями рот, наблюдая за действиями родного человека. Сразу все злости и негодования, все ранние недовольства отцом отодвинулись на задний план, растворились. Теперь он стал так близок и уважаем дочерью, что не было на всем белом свете человека ближе и роднее, не было мужчины сильнее и авторитетнее отца.

Татаро-монголы не сразу заметили бегущего мужика с битой, который на всех парах помчался в соседний двор высотки, так любимый десятилетним сыном. Пробегая мимо насильников молодой соседки, он успел огреть пару раз одного из чужаков, а другого только пнул по ребрам. Бросившиеся в его сторону степные дикари не на шутку испугали, отчего он припустил спринтером прочь через газоны, бордюры и скамейки.

Теперь во дворе не виднелось ни одного живого человека. Как Наташка ни всматривалась, кроме ползающего на коленках азиата никого больше не заметила. Изнасилованная женщина еле шевелилась, подогнув ноги под живот и прикрываясь разорванными лоскутами платья. Дома по периметру двора замерли, словно огромные слоны, взглянувшие в глаза Горгоне. Ни один человек не выскочил наружу, все попрятались, боясь выходить. Те немногие, кто в это время находились в квартирах, с ужасом подглядывали за улицей, большинство других в настоящее время отсутствовали по причине рабочего дня.

Наташка терзалась в мучениях, что ей предпринять. Хотелось бежать сломя голову за отцом, искать Женьку, возможно, им обоим нужна была помощь. Но чем могла помочь им хрупкая девчонка? Плюс страх липкими щупальцами сковал ноги и горло, давил на виски, морозил конечности. Оружие дома отсутствовало, только столовые ножи, топорик в инструментах да клюшка с автографом от Овечкина, фанатом которого слыл отец.

Наташка вновь попробовала дозвониться хоть до кого-то, но смартфон не включался. Схватила отцовский кнопочный сотовый – то же самое. Кроме всего прочего в квартире отключился свет, а розетки больше не дарили энергии. Апокалипсис как-то неожиданно и страшно явился в их квартиру, в их город, а вероятно, и охватил весь мир. Хаос и смерть, попаданцы-враги, о которых Наташка читала в ридере, скачивая пиратские версии постапокалиптических романов из Сети.

И все же сидеть и тупо дрожать она не могла. Там, на улице, оставались ее братишка и отец. И пора было вырастать из девочки-припевочки в сильную самостоятельную взрослую личность. Она чувствовала, что сможет, справится, победит. Жаль, что нет рядом друзей! Где они? Где Димка? Где его дружки Купол и Дизель? Как там моя мамочка сейчас? Наверное, эти уроды из степей и пустынь в данный момент разоряют все учреждения, жилые дома, магазины и школы?!

Я не могу сидеть как дура, как лохушка! Я не могу-у…

Она сидела, раскачиваясь в позе лотоса, еще четверть часа. Пока на улице не раздался выстрел. Потом другой.

«Менты пожаловали! Наконец-то», – почему-то подумалось вздрогнувшей девчонке, она вскочила и прильнула к окну. Во дворе почти строем прошлись солдаты неведомой армии, по-киношному разодетые в яркие мундиры и старинную обувку, их ружья со штыками торчали во все стороны, иногда оглашая улицу громом выстрелов и пуская облачка белого дыма. Куда они палили, Наташка не понимала, но длинные стволы мушкетов были направлены в окна и балконы домов.

– Это еще кто такие? Что творится? Че за фигня?! – вслух поразилась девушка, закрыв штору и шарахнувшись от окна вглубь комнаты. – Папка, ты где? Женька? Мама-а!

В подъезде кричали, потом грохот выстрела заглушил женский вопль. Наташка застыла в коридоре, боясь подойти к дверному глазку. Рука сжимала хлеборез, косточки на пальцах побелели от напряжения.

– Мирон, дурак, где ты сейчас?

Мирон, он же Димка Миронов, на год старше своей возлюбленной Чики, в данный момент корчился на полу коридора своего родного универа под тяжестью потерявшего сознание… рыцаря. Настоящего тяжеловооруженного тевтонца в латах с красным крестом на доспехах, в шлеме-ведре и с мечом в руке. На голову этого пришельца (иначе никак и не назовешь явившихся из ниоткуда средневековых псов) только что обрушился стул из лабораторной по физике. Потом еще раз пять. Хвала однокашнику Костяну, не растерявшемуся и с подручным предметом мебели кинувшемуся на помощь Димке. Стул в щепки, вражина в аут, а обескураженный Костик Липов по прозвищу Клип сполз вдоль стенки и хватал воздух открытым ртом, будто рыба на берегу. Шок поверг парня в полуобморочное состояние, силы покинули его, а рвотный рефлекс упорно давил горло и грудь. И не только от вытекшего из щели шлема глаза поверженного рыцаря, а еще и от кровавых трупов трех своих товарищей-студентов. В углу человек пять пацанов дружно мутузили ногами и тыкали кулаками скорчившегося чужеземца в кольчуге, пока один из них не догадался схватить брошенный меч и не насадить чужака на длинное лезвие, как шашлык на шампур.

Мирон выбрался из-под туши вырубленного тевтонца только после того, как подскочившие парни помогли свалить труп в сторону.

– Ты как, Мирон?

– В полной жопе.

– Звездец подкрался незаметно! – выдавил всегда молчаливый Пашка Дорофеев по прозвищу Пандора. – Мы попали в прошлое, пацаны!

Все посмотрели на него, хмурясь и покрываясь бледными пятнами. По коридору пробежался шепоток негодования.

– Да нет, мужики, скорее они к нам залетели, – сказал от торцевого окна Сашка Отрепьев, в игровой сети Репей, – мы влипли по самые колокольчики. Глядите, че творится снаружи.

Народ бросился к окну, толкаясь и молча созерцая ужасные картины бойни какими-то неизвестными мужского населения Энска и гонения студенток вдоль фасада здания университета. Эти незнакомцы походили на массовку, сбежавшую только что со съемок кинофильмов «Александр Невский» и «Викинг».

– Смотрите, там и французы, мать их! – прошептал Репей, тыча в угол окна. – Кто-то что-то понимает, или я один не врубаюсь?

– Фашисты! Охрене-еть! Не, вы гляньте, че… – показал Мирон.

Со стороны перекрестка показался мотоцикл с люлькой, газующий прямо по тротуару. Пулемет застучал так, что даже здесь, в укрытии, стало не по себе, ноги подгибались, по спинам студентов побежал холодок. Люди на улице падали, сраженные пулеметчиком. Но попадало и другим пришельцам. Вот свалился рыцарь в белой накидке поверх лат, громко брякнув железом по асфальту. В стороне скорчились в предсмертных судорогах двое печенегов, а наполеоновец, получив сквозное ранение бедра, ковылял прочь и орал что-то на французском.

– Вот, блин. Они и друг друга мочат? Я думал, они все заодно, – промолвил обескураженный Клип, облизывая сухие губы.

– Валить надо, пацаны, – вдруг сказал Мирон, отпрянув от окна и с трудом справляясь с собой, – валить куда подальше. И желательно оружие раздобыть. Стульями больше не отмашемся.

– Верно, Мирончик, нужно пробираться до дому, но чего-нибудь в руки взять, иначе в капусту порубят как лохов, – поддержал товарища Пандора. Аж кулаки сжал.

– Да ну вас, идиоты! – Вовка Фоменко по кличке Мазепа трусливо сжался и сморщился, глазки его бегали, руки тряслись. – Какое оружие? Ноги в руки и чесать вдоль заборов. Скрыться быстрее. Дольше будем тут трещать – они придут за нами сюда. Тады капец всем.

– Да пошел ты! – Репей плюнул под ноги, прислушался к очередям на улице. – Хватаем оружие этих уродов и валим отсюда через второй корпус. Там вроде спокойнее.

– Пацаны, по чесноку страшно. Яйца в точку, блин!

– Пошли, ботан.

Из коридоров и аудиторий здания раздавались крики, топот, скрип мебели, а ватага парней, завладев двумя мечами, парой ножей, двумя щитами и одним копьем, осторожно двинулась на выход. На первом этаже трупов было больше. В лужах крови, в неестественных позах, порубленные и заколотые студенты и студентки валялись там и сям. А с ними и несколько преподавателей. И ни одного мертвого чужака!

– А мы двоих завалили! – выдал общую мысль Пандора, осматривая помещения и кривясь от кошмарной обстановки. – Значит, можно их валить?! Значит, не все потеряно?

– Помолчи, Пашка! – цыкнул на друга Мирон, острием копья отворяя дверь.

Все напряглись, Вовка Фоменко опять запричитал, прижимаясь к товарищам, на него зашипел Репей:

– Слышь ты, Мазепа, заткнись, а то выдашь нас всех с потрохами своим нытьем, чмо. Тихо, я сказал.

Полдесятка парней очутились во дворе. Везде трупы студентов, двое лежат в объятиях. Пригляделись – мертвый преподаватель физкультуры душит кочевника, зажав сгибом локтя его шею. Видимо, успел кончить азиата, но его самого рубанули по голове, отчего череп раскроен надвое. Картина ужасная. Еле узнали физрука по спортивному костюму.

– Хана Гире, кончили его!

– Заткни хлебало, он красава! Был Гирей, погиб настоящим мужиком. Не Гиря он больше, он…

– …Алексеич, кажись.

– Ага, его Владимиром Алексеевичем звали. У меня в тетрадке записано.

– Молорик, мужик!

Слева, из подворотни раздался ружейный залп. Крики на незнакомом наречии известили, что, скорее всего, там французы.

– Наполеон пожаловал к нам, что ли?

– Пацаны, это не кино снимают? Че за фигня такая?

– Иди и проверь, умник. Или спроси у Гири это… гм… у Алексеича.

– Не юродствуй, Мирон.

– Черт!

Топот ног, выстрел, вопли. Репей выглянул за угол, через две секунды отпрянул с бледным лицом цвета штукатурки на здании университета.

– Че там, Санек?

– Крындец. Наполеоновцы штыками шпигуют раненых. Даже немцев на моцике положили. Всех. Самих штук пять валяется.

– А че, Франция разве с Германией не дружит?

Все поглядели на нелепую ухмылку Мазепы. Тот виновато отвернулся.

– Вы еще ничего не поняли? – пробурчал Мирон.

– А ты типа понял все и самый умный тут?

– Да эти уроды настоящие, они откуда-то из прошлого появились. Видно же. Может, из параллельного мира?

– Звездец!

– Поди-ка террористы переоделись в местном театре и решили таким образом прославиться на весь мир, заявить о себе…

– …Ничего умнее не мог придумать?

– Да пошел ты…

– Сам пошел!

– Какие театралы? Какие на хрен террористы?! Они друг друга мочат, не видно, что ли. Не-е, это че-то из потустороннего.

– Ага. Мистика. Фантастика, епрст.

– Тихо вы…

Француз в мохнатой шапке и пыльном мундире, забрызганном кровью, с мушкетом в левой руке внезапно вышел из-за угла. Его ступор, как и одеревенение студентов, длился, казалось, вечность. Вдруг он открыл рот и заорал, но почему-то не применил оружие. Репей дернул копьем и неумело ткнул им в пах наполеоновца. Тот скорчился и завопил уже другим голосом, от боли.

– Руби его, Мирон! – крикнул Пандора.

Очнувшийся Димка Миронов взмахнул мечом и опустил обоюдоострый клинок на плечо солдата. Неприятно чавкнуло. Француз пал на колени и закатил глаза. Кровь брызнула ему на щеку и на меч.

– Дай я.

Пандора выпростал руку с ножом, лезвие которого вошло в горло врага. Снова фонтан крови, приглушенный всхлип и рвотные позывы у студентов. Тихий мат, крики за углом.

– Деру отсюда! – первым очнулся Репей, пнул ногой повалившегося на бордюр солдата и побежал обратно к крыльцу здания.

Все тотчас рванули за ним, только Мазепа замешкался. Его нещадно тошнило у стены, парень скорчился и изливал нутро прямо под ноги. Мирон хотел было вернуться за ним, зовя его, но выскочивший из-за угла кирасир быстро оценил ситуацию, вскинул мушкет и выстрелил в сгорбленную спину студента. Вовку Фоменко отбросило на стену, он сполз по ней и, дернувшись в последний раз, замер.

– Бежим, Мирон!

Димка, ощущая спазм в горле, мурашки на спине и ватность в ногах, смог пересилить предательскую слабость и бросился вслед за товарищами. Позади истошно орал француз, стреляли, но парни уже были далеко.

Она кралась по родному городу, по двору собственного дома словно чужая. Ветер вакханалии, пронесшийся недавно по закоулкам соседних домов, оставил только трупы. Черный дым с едким химическим привкусом застил глаза, пришлось взять чуть вправо, где на корточках, где в три погибели двигаться дальше. Машины, ограждения, кусты, бордюры. И кругом мертвые люди. Будто сцена из фильма ужасов перенеслась в реалии настоящих будней.

Вот и детская площадка. Два трупа в меховых накидках. Чужаки. Как два? Из окна же наблюдала, был один. Ан нет, второй тоже откинулся – мертвее мертвого. Зарублен. Кем только? Неужели ею?!

Наташка остановилась возле истуканом стоявшей молодой мамочки с саблей в опущенной руке. Отрешенный взгляд, изорванное платье, синяки и ссадины. Видать, она отомстила обидчикам, зарубив одного из них его же оружием. Похоже, умом тронулась. Стоит и смеется, а взгляд пустой и в одну точку. Плачущий где-то в кустах ребенок не привлекает ее внимания. Надо бы помочь.

Наташка положила клюшку на землю, кинулась к зарослям. Выудила живую куколку – девочка наплакалась до одури, теперь только кряхтела и пускала пузыри. Нужно срочно отдать ее маме. Но можно ли? Та свихнулась и как бы не натворила беды.

– Женщина, возьмите ребенка, вот ваша девочка, – позвала Наташка горемыку.

Та чуть повернулась на голос и криво усмехнулась.

– Это ваша дочка, она живая! Живая она. Берите и уходите домой. Слышите?

Женщина вздрогнула, взгляд стал более осмысленным. Рука выронила саблю, подкашиваемые ноги понесли ее навстречу девчонке с ребенком на руках. Она буквально выдернула свое чадо у Наташки, грозно посмотрела на нее и кинулась прочь. Ни спасибо, ни до свидания!

Клюшку в руки и дальше в путь. Соседний двор метров сто отсюда, а пройти его нужно живой и невредимой. А потому не замеченной пришлыми чужестранцами.

Мертвый обезображенный Путилыч возле гаража, рядом труп кочевника. А ведь можно бить их! Можно сопротивляться. И женщина смогла, и Путилыч тоже, хоть и пал в неравном бою. И я смогу.

Наташка поправила топорик на ремне, который дома надела… отцовский… хлеборез в набедренном кармане туристских штанов тоже успокаивал. Вместо копья – клюшка. Вперед.

Отец! Папа… Папочка-а!

Девушка бросилась к знакомой фигуре возле автомобиля, приткнувшегося в соседнем дворе. И обомлела.

Отец был мертв. Копье, пронзившее его насквозь, пригвоздило тело к дверце машины. Трико потемнело от крови, голова свесилась, как и рука, сжимавшая… такая знакомая кроссовочка. Женькина кроссовка!

Наташка прижалась к убитому папе, не брезгуя его страшным видом и липкой кровью.

– Папуль… папулечка-а! Почему? За что? Па-ап?

Она скулила, ком в горле мешал говорить, да и незачем уже было что-то кому-то говорить. Ее родной человек, еще недавно живой и сильный, теперь оказался мертвым. Заколотым неизвестными убийцами, явившимися из ниоткуда. Злыми гадами, выскочившими из пустоты в мирный город. Чтобы просто убивать невинных горожан. Чтобы гадить!

Женька! Где он? Пап, ты видел нашего Женьку? Ты нашел его? Ну, как же! Конечно, нашел, вот обувь братишки в руке. А где он сам? Неужели?..

В смерть младшего братика Наташка никак не могла поверить, хотя и рядом находился труп отца. И кроссовка его сына. А где сам мальчик?

Изнутри машины послышался всхлип. Сердце девушки чуть не разорвалось на тысячу мелких кусочков. Она чуть целиком не влезла в салон кроссовера, заметила там сжавшегося ребенка, родного милого человечка.

– Женька! Жондосик мой родной. Иди ко мне. Это Наташа, сестра твоя. Ну… не бойся, глупенький, это я. Честно я!

Мальчик в шортиках и рваной футболке не сразу, но все же подался к рукам сестры. Она сграбастала его и сжала так, что тот заскулил.

– Наташ, Наташа! Мне страшно-о. А что с папой?

Девушка смахнула свои слезы, утерла заплаканное лицо братишки, заметила белую прядь над его ухом и заскулила в унисон пацанчику. Как больно было ей сейчас, как тяжело. Не должны дети видеть мертвых родителей! Не должны терпеть горе и ужасы насилия. Так не должно быть!

На миг представила, почти воочию увидела страшную картину спасения отцом сына. Как он нашел Женьку, схватил на руки и побежал, а за ним гнался и гнался обезумевший кочевник.

И догнал…

Она чуть разжала объятия, начала шептать ему что-то успокаивающее, отвернула головку от вида мертвого папы.

– Пошли домой. Я отведу тебя домой, Женька. Быстрее.

А во двор уже на низкорослых лошадях въехали двое кочевников…

– Хана вам, твари!

Наташка то ли подумала так, то ли воскликнула – сама не поняла. Ее сейчас переполняла такая злость, такая обида овладела мозгом, руки стали крепкие, как древко хоккейной клюшки.

А еще она никак не могла снова потерять братишку.

Девчонка с криком бросилась на остолбеневших кочевников, слезших с лошадей, чтобы развлечься с этой молоденькой девицей, и не ожидавших от нее такой прыти.

– Это вам за отца… за папу… за двор… за папу… за Женьку…

Наташка колотила клюшкой азиатов, пытавшихся уйти из-под ее ударов и не соображавших, куда им деваться. Вот только что они были хозяевами этого города, час назад проникшими сквозь пространственно-временную щель, а теперь неожиданно стали жертвами разъяренной девахи.

Один из них извернулся и вынырнул из опасного сектора ветряной мельницы, но не успел вынуть из ножен саблю, как ощутил сильнейшую боль в животе. Хлеборез смачно вошел в тело, пробив мех жилетки. А перо клюшки нещадно рубануло по лицу. Азиат упал и стал корчиться в агонии, зажимая рану с торчавшим ножом.

Другой успел выхватить саблю, но кровь от удара клюшкой застилала ему глаза, а девчонка все время меняла позицию, скакала вокруг жертвы и лупила, лупила, лупила ее хоккейным орудием. Даже когда сломалось перо, палка еще продолжала наносить болезненные удары. Потом в ход пошел топорик.

Пять минут спустя Наташка устало опустилась на окровавленный истоптанный газон, села ягодицами прямо на землю и тяжело задышала. Глаза закрыты, плечи опущены, пальцы дрожат, во рту пересохло. Но ни жалости, ни разочарования, ни тошноты.

Испуганный сценой скоротечной схватки сестры с чужаками братик подошел к девушке и обнял ее.

– Ната! Ната-а?

Сестра подняла голову, от теплого взгляда братишки на сердце стало хорошо как никогда.

– На-ат, ты как Лара Крофт! – восторженно и даже с улыбкой сказал мальчик и поцеловал сестренку в бровь. – Всех врагов победила. Ты сильная у меня! А я думал раньше, что слабачка.

– Ага, Женька… Сильная. Такая сильная, оказывается, что эта Лара Крофт… вообще отдыхает!

Она встала, подобрала топорик и саблю, плюнула на ближний труп и, потрепав братишку за ухом, поплелась с ним к подъезду. Домой.