Эпилог

Каждый раз, когда случаются ужасные вещи, люди стараются как можно скорее о них забыть, и чем они незначительней, тем быстрее это происходит. Но для каждого человека любое событие видится по-разному. Словно камень, брошенный в центр озера, и чем дальше от эпицентра, тем слабее влияние образовавшихся волн.

Человек стал инвалидом — для него это величайшая беда в его жизни; потом идут родственники, коим каждый день предстоит видеться с этим человеком и наблюдать за его состоянием, сопереживая ему; затем друзья, коллеги, знакомые и незнакомые люди, что могут увидеть его где-нибудь на улице, посочувствовать ему, после чего развернуться и пойти по своим делам, через минуту забывая обо всем… А кто-то и вовсе его никогда не увидит и не узнает о существовании этого человека, пребывая где-то за пределами влияния волны от брошенного в воду камня, возможно, находясь в самом сердце уже иного.

Все, кто находился в тот день в подземельях, оказались попросту завалены этими камня, и многие насмерть.

Бертон уж точно не смог бы забыть обо всем, даже если бы захотел. Удар, что пришелся в его голову, оказался выстрелом из автомата, и пуля, что была из него выпущена, прочертила у него на голове борозду, словно от метеорита, что лишь краем коснулся планеты, а затем улетел восвояси, навсегда запечатлев на несовершенном лике свой несмываемый образ.

Частный детектив давно подумывал о приобретении какой-нибудь фетровой шляпы, и теперь появилась еще одна ужасная причина. Борсалино, фидора, хомбург, трилби — он закупился шляпами на все случаи жизни.

Вернувшись домой из больницы, он с удивлением нашел своего кота живым, истощенным, голодным, но живым. Словно в отместку за голодные мучения, он загадил всю квартиру, не отмоешь и за месяц.

Заглянув в холодильник, он не нашел ничего съестного. Прокисшее молоко воняло прокисшим молоком. Оно и не удивительно. Лопнувшая упаковка залила все скудные продукты, и теперь белый шкаф превратился в рассадник плесени, и это несмотря на холод.

Пришлось идти в магазин.

Организация «Тенелов» за помощь в… победе над злом предложила ему работу у себя, на что Бертон не задумавшись отказался. Тогда они обещали поспособствовать его возвращению на прежний пост в полицию, и вот тут Леброн обещал подумать. Хотя бы полгодика — он решил, что именно столько времени ему понадобится, чтобы прийти в себя, и если не забыть все произошедшее, то хотя бы переварить.

Он посетил могилу Люпина, поведав всю правду без утайки. Он говорил вслух, однако впервые не чувствовал себя сумасшедшим.

Джон продолжал гадать, лишился ли он тогда сознания или просто ослеп, оглох и лишился осязания на несколько минут. Ему поведали, что случилось после того, как его откинула Высшая Тень ударом, от которого он едва не умер, и, если верить врачам, то ли впал в краткосрочную кому, то ли в сопор; сходились они лишь в одном — будь он простым человеком, как минимум остался бы калекой, прикованным к постели до конца жизни; а так — лишь чуть больше пары недель, пока в ноги не вернулась чувствительность.

Как оказалось, после его выбывания ситуация сначала резко улучшилась — Высшую Тень уничтожили, а Жнеца просто на время вывели из строя, а затем едва не окончилась смертью всех, кто оказался в тот злополучный день под землей.

И тут их спасло чудо: из туннеля, одолев всех людей и нелюдей Жнеца, показались Охотники, что пришли к спуску в катакомбы, когда Бобби узнал, что Жнец устроил для своих преследователей ловушку (Шиву удалось схватить прежде, чем та успела сбежать).

Силы уровнялись, так как на зов Высшей прибыли Тени чуть ли не со всего Бруклина, но тут появился и сам Бобби в компании оставшихся бойцов, спустившись вниз через первый люк, что все же удалось расчистить. Свежие силы решили исход битвы.

Теперь Джон приходил в себя. Это была настоящая война, к которой не оказался готов ни один из Охотников. Политику организации необходимо было пересмотреть, и кто с этим справится лучше, если не молодое поколение?

Новым главой филиала организации в Бруклине выбрали Грассхоппера. Почти единогласно. Сначала сомневались из-за его внешности: страшный порез на щеке и над глазом, отсутствие одного пальца, — но позже решили, что это сыграет только на руку. Образ настоящего вояки, истерзанного жизнью бойца, не мог не приглянуться журналистам.

Тела помощников Жнеца из числа Охотников были выставлены в качестве убитых террористов, выжившие жертвы Теней превратились в жертв террористов, что накачали их какими-то наркотиками и собирались использовать в качестве живого щита. Те особо не спорили, хотя почти ничего не помнили, кроме отдельных странных образов, явно вызванных галлюциногенами.

Некоторые из выживших сторонников Жнеца также признались в терроризме в обмен на вечное заточение в психушке, а не немедленную смерть от рук товарищей погибших. Разговоры об этом велись, и даже Бобби пришлось приложить все свои силы, чтобы разубедить желающих отомстить.

Теней в городе заметно поубавилось, но организация не питала ложных надежд, продолжая обучение Охотников и готовясь принять новых членов. Джону пока приказали отдыхать, а он не спешил спорить. Впереди его ждало восстановление — перелом позвоночника — это вам не десяток сломанных ребер, сотрясение и внутреннее кровотечение.

Состояние хуже было лишь у погибших. Их оказалось так много, что тела пришлось развозить поездами и самолетами по всем Штатам, ибо во всем Нью-Йорке не нашлось достаточно крематориев, чтобы сжечь все тела хотя бы за три дня, ослабляя пламя лишь для изымания пепла и помещения в печь нового тела.

Почти через месяц начиналась весна, и Джон к тому времени собирался вернуться в строй и еще активней налечь на тренировки, на сей раз готовясь к встрече с людьми и вооруженными одержимыми.

Не веря в Бога, он молился про себя всем и сразу, чтобы подобного больше никогда не произошло.

Дежавю.

Открыв глаза, он вновь увидел над собой белый потолок, и в этот раз даже не стал гадать, прекрасно осознавая, что находится в палате больницы. Значит, жив. Но живы ли остальные?

Голова раскалывалась, как в первый его день пребывания в покоях организации, словно и не было всех этих смертоубийств, сражений с Тенями и угрозы миру. Однако Оли прекрасно понимал, что столь ужасных и отчетливых снов попросту не бывает.

Спустя месяц он уже знал все, что его интересовало, и даже то, о чем не задумывался, да и плевать он на это хотел.

Погибших было очень много, но все те, что находились в нише и сражались с Высшей Тенью и Жнецом, как ни странно, выжили. Хуже всего досталось Джону, который почти две недели пролежал полупарализованным, а меньше всего, что удивительно, Майлзу. Переломанные ребра и рука срослись в ту же секунду, как в него вселилась Высшая Тень, и все остальные незначительные ранения он получил уже в бою с одержимыми, в котором пришлось побывать и ему, пока…

Ударом в голову оказалась попавшая в затылок пуля, но не боевая, а с сывороткой. Оли так сосредоточился на битве и спасении Сьюзен, что пропустил, когда из туннелей показалась группа Охотников, одолев всех своих противников из числа людей, а затем и новоявленных одержимых Жнеца.

Увидев толпу одержимых, они не раздумывая открыли огонь, благо сменив боевые автоматы на те, что с сывороткой. Майлзу тоже досталось, но он отделался лишь синяками, когда как Оли едва не лишился зрения.

Сьюзен осталась цела, до нее успел добраться один их одержимых, но она воспользовалась своей силой — неосознанно, как она уверяла, — и умерший носитель Тени прикрыл ее своим телом, а там и подмога подоспела, и противникам стало не до нее.

Миранда уснула. Ее нарколепсия сработала, словно защитный механизм перед устрашающим противником. Она потеряла сознание и получила лишь незначительные ушибы, когда на нее наступили одержимые. После этого она проспала три дня.

Везел впал в кому, но лишь на несколько часов. Ругательства стояли на весь лазарет, пока ему не вкололи успокоительного. Когда он очнулся в следующий раз, все же понял, что лучше держать свое недовольство при себе, а открывая рот, издавать лишь едва громкие слова. Он поклялся уйти из организации, однако пока ему этого не позволяли, ожидая, когда все уляжется.

Мейсон очередной раз сломал нос, но не особо об этом переживал. Его больше заботили пальцы, некоторые из которых оказались поломаны, а в других зародились трещины. Со всеми этими гипсами и бинтами он стал похож на какого-то антропоморфного краба с клешнями. Их уже должны были снять, но, зная норов Рутгера, решили с этим повременить, пока кости не срастутся на все сто процентов и вернут былую крепость. Начали подумывать одарить его, помимо булавы, парой крепких перчаток, которые могут уберечь его руки от новых травм. Он и сам начал понимать, что простой силой не всегда можно победить, а потому активно взялся за тренировки.

Афро пострадала довольно серьезно, но ее жизни ничего не угрожало. Тени, что набросились на нее, все же успели оставить на ее руках и лице несколько глубоких порезов. Теперь ей предстояло пройти множество долгих процедур, чтобы шрамы стали практически незаметными, благо современная медицина способна и на это.

Эвила пострадала не очень сильно, ушибы да порезы. Помимо силы, она оказалась и удивительно крепкой. Даже удар Жнеца лишь вывел ее из строя на некоторое время, и когда подоспевшие отряды Охотников расстреливали последнего одержимого, она уже была на ногах и помогала с ранеными.

Оливер все еще колебался. Организация, конечно, многое от них скрывала, но проученная горьким опытом, она теперь может прийти к двум выводам: либо необходимо теперь не срывать от членов организации важные секреты, либо наоборот, нужно держать свои тайны под куда более крепким замком.

Ожидая, что будет дальше, Оли продолжал тренировки, но даже не думал пока выходить в дозор, да ему и не предлагали. Все залегли на дно, позволяя всем желающим за стенами «Тенелова» накричаться всласть.

Когда все утихнет, как утихает всегда, на чистом небе можно будет разглядеть и звезды, что подскажут дальнейший путь. А пока Оливер ждал, не переставая тренироваться и думать.

Оставшиеся в живых его друзья вернулись домой, но где его дом, он пока не решил.

— Знаешь цитату из одной старой книги ужасов: «Люди не становятся лучше — только умнее. Они не перестают отрывать мухам крылышки, а лишь придумывают себе гораздо более убедительные оправдания»? Хорошая фраза, не спорю, но не все же не до конца отображает истинную сущность людей. Умнее они тоже не становятся, даже наоборот, ведь отрывать крылья насекомым — такая скука, а главное — не имеет смысла. И оправдания… В какой-то момент люди начинают понимать, что им нет необходимости оправдываться, они делают, что делают, и если ты скажешь им: «Прекрати!», они едва ли обратят на тебя внимание, а если и посмотрят в твою сторону, то увидят лишь оборванца, что не имеет власти, а затем продолжат. Почему? Да потому что ты никто и ничто. Им важны лишь они сами, и чем больше у них силы и власти, тем меньше их волнует окружение.

— К чему ты ведешь, Вольфганг?

— Вот видишь, — усмехнулся Жнец, хотя отличить его обычный оскал от усмешки можно было лишь по выражению глаз. — Ты не слушаешь меня, даже не пытаешься. А если бы за стеклом сейчас сидел ты?

— Я слушаю и слышу тебя. Просто кое в чем ты заблуждаешься: люди не хотят слушать тех, кто не имеет авторитета. Я тоже иногда говорю умные фразы, но, к сожалению, я не знаменит и не богат, поэтому меня никто не слушает.

— Разве я сейчас сказал не то же самое, Джон?

— Схожесть наших мыслей есть, но все же они совершенно разные. Как бы так сказать… Человеку не свойственно одиночество, кто бы что ни говорил. С начала времен люди объединяются в различные сообщества, и если кто-то видит, что один из них не прав, его пытаются вразумить, и, в конечном итоге, все встает на свои места.

Мрачный Жнец тихо засмеялся, словно на деревьях зашелестели каменные листья.

— И ты в это веришь?

— Конечно. Ты нашел тех людей, что были согласны с твоим мировоззрением, и так получилось, что ты один втолковывал им значимость своих идей. Тебе возражали? Вряд ли. А если и возражали, что ты делал? Игнорировал? Изгонял? Убивал? Это ты не хотел слушать и слышать, один против всех. Да и насколько я знаю, ты ведь не всем рассказал о том, что именно запланировал? Об этом знали лишь единицы, и ты боялся им рассказать правду, потому что они могли покинуть тебя.

— Я не боялся! — чересчур рьяно попытался оспорить слова Джона Жнец. — Те, кого я собрал подле себя, были лишь неизбежными жертвами. Стал ли я похож на тех, кого презираю? О да. Но я ведь тоже человек, пусть и Охотник.

— Но ты ведь сам говорил, что Охотники лучше любых обычных людей…

— Это так. Мы умеем меняться, подстраиваясь под окружение. Но посмотри, кто нас окружает! Люди, что войну и насилие предпочитают миру и спокойствию. Мы Охотники, но не истинные, мы росли в окружении алчных и трусливых людей, и сами стали неотличимы от них. Мы узнали, кто мы есть на самом деле слишком поздно, когда уже сформировали свою личность. Но что, если бы мы с рождения знали о своей природе? Что, если бы росли в среде таких же, как и мы? Оливер и все остальные, что еще так молоды, ты смог увидеть в них тех, других Охотников, что станут основой будущего нового человечества?

— Они едва не погибли…

— Это не имеет значения, — вновь перебил Джона Вольфганг. — Появятся новые, эволюция неизбежна, но кем они станут теперь? Теней все меньше, открытых Дыр почти не осталось, с каждым годом о Катастрофе вспоминают все меньше, словно это нечто далекое и скучное, намного интересней узнать, как вчера сыграла любимая команда, и уже никто не хочет вспоминать, что десять лет назад из всей этой команды выжил лишь один, оставшись инвалидом, а это уже совершенно другие люди, просто выступающие под теми же цветами и символами.

Не будет Теней, и Охотники исчезнут за ненадобностью, как исчезли они тысячу и десять тысяч лет назад, их силы даже не пробудятся, и когда через тысячу или десять тысяч лет вновь объявятся Тени, наученные горьким опытом, ведь вы не убили ту Высшую Тень, что вернулась через Дыру обратно в свой мир, и тогда нам придет конец, ибо с каждым новым поколением люди теряет частичку себя, и вскорости от них не останется ничего, кроме безликих теней.

— Объединившись, люди способны на гораздо большее, чем поодиночке. Ты был один, пусть и окруженный сторонниками, а мы действовали сообща, потому и победили. И через тысячу, и через десять тысяч лет ничего не изменится. Тени действовали скрытно, и о них знали лишь немногие, но если они выступят в открытую, о них узнает весь мир, и объединится, как объединялся всегда.

— Тогда почему вы скрываете факт существования Теней? Пусть мир узнает. Хаос? Не это ли нужно людям, чтобы стать сильнее? Не так ли сами Охотники пробудили свои силы, столкнувшись с неведомой опасностью?

— Почему? — Джон помолчал, словно подыскивая ответ. Когда-то он знал, как ему казалось, причину этого, пусть и не задумывался о ней, но сейчас он не мог найти достойного ответа, который удовлетворил бы его самого. Хаос? Его хватает и без Теней. Люди будут бояться, но не достаточно ли у них страхов и без этого?

— Это не главное, — ответил Вольфганг, когда Джон озвучил пришедшие ему в голову причины. — Вы боитесь — вот истинный довод. Вы боитесь обычных людей больше, чем всех Теней вместе взятых. Если они узнают о не таких, как сами, то будут нас ненавидеть и презирать, и это еще одна причина того, что Охотники исчезнут уже через два-три поколения. Слиться с толпой и стать с ней единым целым — разные вещи. Первого вы не умеет, а второго не желаете. Остается только исчезнуть… Хелин, — вновь заговорил Жнец чуть погодя, — как она?

— Тебя это разве волнует?

— Благодаря мне она выжила на Рождество, разве я не имею права узнать, все ли с ней в порядке? Ты ведь был у нее?

— Она цела. Пару недель назад ее выписали из больницы.

— И что же дальше? Кто она? Хомо Сапиенс или Хомо Эребус? Она вышла на улицу, почувствовав опасность, как самый натуральный Охотник, хотя всю жизнь приотворялась человеком обыкновенным, выбрав для себя одну из самых человечных профессий, да и все случившееся на острове. И все же ее тянуло ко всему этому, как музыканта тянет к струнам и смычку. Она пыталась стать такой, как все, но бросила все ради спасения других, ради спасения тебя. И вернувшись домой, думаешь, она все забыла? Нет, ее теперь будет преследовать это пьянящее чувство силы того, кто держит в руках жизни других людей. Помяни мои слова, очень скоро она не выдержит, и вы вновь встретитесь, и тогда тебе придется сделать выбор.

Джон не хотел в этом признаваться даже себе, но когда он увидел Хелен, что пришла спасать его вместе с другими Охотниками, он был рад как никогда, словно всю жизнь ждал этого пленения только ради ее взволнованного и напуганного лица, глаз смотрящих на него истинными чувствами. Встречаясь с ней в лупанарии, он видел в ее глазах чувства, но не мог понять, напускные ли они или истинные. Теперь он знал.

— Не этого ли желает человек? — усмехнулся Джон, поднимаясь со стула перед прозрачным стеклом. — Выбор. Мы выбрали жить и пытаться изменить этот мир, надеясь, что люди примут верное решение относительно своего будущего, ведь мы до сих пор живы, а значит, пока в своей общей массе идем верным путем, тернистым и ухабистым, какой и должна быть жизнь, ибо в ином случае не научимся на ошибках прошлого. Ты же, в свою очередь, сделал выбор за всех, даже не задумавшись, верный он или нет.

Как я и сказал ранее: объединившись, люди способны на гораздо большее. Будущее всех должны решать все, а не одиночка, возомнивший себя и судией и палачом.

— Мнение большинства не всегда означает, что оно верное.

— Вот только большинству указать на это можно, а одиночка не слышит никого, кроме самого себя.

Джон ушел прежде, чем Вольфганг нашел, что ответить. В том, что он придумает очередной довод, можно было не сомневаться, но Охотник уже услышал все, что хотел, и вряд ли услышит что-то новое.

После всех этих дней он не поменял своего мировоззрения, просто оно стало несколько… шире. И все же кое в чем Жнец бесспорно прав — Охотники боятся людей. Ведь только человек может убить чудовище, и пока Тенеловам есть, с кем сражаться, они остаются людьми.