Глава 13. Там, где не хочется быть
Пот скатывался по лицу Оливера солеными каплями, хотя его никто не подгонял. С того момента, как он согласился стать Охотником в организации «Тенелов», прошло уже четыре дня, и не было ни одного, чтобы он не пожалел о своем решении. Не для того он прогуливал школу, чтобы ходить на другие уроки, посвященные Теням, на которых процентов девяносто всего просто теории и гипотезы, нудное словоблудие. Все, о чем там говорят, лишь развернутое объяснение сказанного Джоном в их первую встречу.
В первый день ему даже все это нравилось, казалось, что он попал в какую-то сказу, пусть и темную, зато в ней он сможет стать героем, возможно, даже главным, однако потом пришло осознание, что все куда более прозаично. Оливеру каждый день втолковывали, что он не супергерой, борющийся со злом и легко его одолевающий, а простой солдат, имеющий лишь слабое превосходство над противником, да и то, если научится им как следует пользоваться, не убив при этом себя. Я не супергерой, твердил он и сам себе каждый день, как просыпался и ложился спать, и в конечном итоге почти с этим смирился.
Единственное, что ему нравилось во всей этой новой жизни, — тренировки с мечом, точнее, с его деревянным аналогом. Он выбрал это оружие не из-за Джона, но из-за согласия с ним по поводу практичности. Несмотря на то, что ему нравилось держать меч в руках, который как будто делал его сильнее, все эти тренировки оказались куда более сложными и изматывающими, чем он предполагал. Практически каждое его движение, выглядящее со стороны бессмысленным маханием палки, имело свое название, а для верного исполнения необходимо было не просто ударить в правильное место, но и правильно же вывернуть руку, поставить ногу и даже вздохнуть, а иначе реальных врагов можно было поразить разве что искусно выполненным па, достойным придворного шута.
После первой такой тренировки мышцы Оливера ломило так, что он едва дополз до кровати, а на следующий день все повторилось, при этом его учитель уверял, что это лишь разминка для настоящего обучения, так сказать — основы основ. Лишь Джон, наведавшийся его с того раза лишь единожды, проведя с ним вторую половину тренировки, решил дать ему какие-никакие поблажки, показав пару настоящих боевых техник. Когда одну из таких техник на следующий день Оливер показал своему учителю, желая похвастаться и показать, что готов уже приступить к серьезному обучению, ему пришлось в качестве наказания прозаниматься лишний час.
Остальным было не лучше. Миранда не могла удержать в руках ни одно из представленных ей холодных оружий, а первый выстрел из пистолета отдачей чуть не выбил ей глаз. В конечном итоге ее тренировали с помощью таких же деревяшек, какими махал и сам Оливера, только раза в два меньше, но лишь для того, чтобы в дальнейшем позволить ей носить с собой тупое дзюттэ, которым она не сможет пораниться сама и поранить других. В бою против Теней ими пользоваться практически невозможно, но никто не сомневался, что если Миранда и станет Охотником, то, скорее всего, ее всегда будет кто-нибудь сопровождать. Оли надеялся, что на эту роль возьмут не его.
Мейсон, парень с большой челюстью, ломаным носом и лысой головой, заявил, что хочет использовать биту, утыканную гвоздями и тому подобным, либо железную, из амбисидиана. Насчет гвоздей ему сказали, что такое оружие неэффективно, хотя есть и те, кто пользуется подобным, а полноценная бита из сплава золота и серебра весит слишком много, чтобы ей можно было нормально сражаться. Сошлись на том, что он взял булаву, набалдашник которой имел длинные острые шипы из амбисидиана. Это оружие понравилось ему даже больше любой биты.
Сьюзен, как оказалось, обладала неплохой меткостью, да и Теней, даже ни разу их не видя, заранее сильно боялась, поэтому сказала, что ей больше подойдет что-нибудь, что можно метать с расстояния, однако такое оружие оказалось не в ходу у Охотников, потому что амбисидиан стоил дорого, а все метательное рано или поздно где-нибудь да теряется. Увидев, что Оливер выбрал меч, она тоже решила, что такое оружие в самый раз, однако даже узкая катана оказалась для нее неподъемной. В конечном итоге она выбрала тонкую шпагу, тем более что в детстве, как призналась сама Сьюзен, хотела обучаться спортивному фехтованию, но как-то не сложилось.
Больше всего проблем доставлял Везел (так звали последнего). Как узнали Оливер и остальные, в ту первую ночь, когда их вывели на улицу, он подрался со своим наставником, хотя, как оказалось, драка была короткой и закончилась одним ударом. Как все и предполагали, он действительно сидел за разбой, хулиганство и мелкие кражи, а вышел совсем недавно по амнистии, которую, как считал Оливер, устроила организация.
После двух дней буйства к нему пришла статная женщина азиатской наружности и в строгом костюме, а когда она от него ушла минут через пять, вылез и сам Везел, крайне недовольный и смотрящий на всех еще более дико, чем раньше, однако все же поутихший. В качестве оружия он выбрал длинный нож навроде армейского, который в его руках смотрелся крайне нелепо. Несмотря на протесты и заверения, что он и так отлично обращается с заточками, его все же заставили начать более профессиональное обучение, но на всякий случай настоящее оружие старались держать пока подальше.
Четыре дня, проведенные в постоянных тренировках, сказывались на них не особо положительно, хотя все вокруг уверяли, что они, в конце концов, привыкнут. Никто особо не жаловался, лишь изредка бормотал себе под нос, что его все достало, и лучше бы он согласился на стирание памяти, однако доктор Джейсон, как-то повстречавшийся Оливеру в коридоре, сказал, что по прошествии такого количества времени стирание памяти о последних днях крайне проблематично. Потребуется минимум два сеанса, а это чревато проблемами с мозгом и разумом в будущем. Когда Оливер сказал об этом остальным, бормотание о выборе такого решения прекратились. Выбора больше не было.
Закончив тренировку, Оливер вернулся в свою комнату с кроватью, шкафом и телевизором, и принял душ, забросив одежду в стиральную машину. В организации старались приучить к самостоятельности, хотя при этом постоянно указывали, что и как делать. Оли и до этого жил самостоятельней некуда, присматривая еще и за выпивохой отцом, чтобы тот не захлебнулся в собственной блевоте, стирал одежду, убирал в доме и все в этом духе, хотя похвалить его было некому.
Одевшись в свежую одежду, он уже направился в столовую, когда из своей комнаты вышла Сьюзен. Она была одета в простую коричневую кофту и джинсы с кедами, тогда как сам молодой человек отличался разве что тем, что вместо кофты выбрал черную футболку. По крайней мере, не та серая униформа-пижама, подумал он.
— Привет, — сказал он, — как тренировка?
— Привет! Не сказала бы, что все хорошо, все эти правильные стойки и точные удары могут с ума свести. Учитель не устает напоминать, что у меня в руках не гнутая палка, а смертельное оружие, и противник мой не будет намерен ждать, пока я как следует прицелюсь в смертельную точку. Будто он будет ждать, пока я приму правильную стойку, — фыркнула она.
— Наши учителя не так уж и различаются. Мой говорит, что все, чему я сейчас занимаюсь — основа, а я уже и так на пределе.
— И мой твердит об основах.
Основу нужно повторять снова и снова — так говорил учитель Оливера и каждый раз усмехался этой фразе, будто она не перестала быть забавной еще до первого ее произношения. Помимо самой тренировки с мечом, ему приходилось минут двадцать разминаться и растягивать мышцы. Конечно, он знал, что так правильно, но все же сомневался, что у него будет время на разминку, когда враг неожиданно выпрыгнет из-за угла. Тогда уже станет не до растянутых мышц, как бы голову не потерять.
— Так нужно, — сказал он вслух шепотом, словно это проскользнули случайные мысли.
— Да, — вздохнула Сьюзен, — нужно, а самое нужное всегда дается с трудом.
В столовой уже сидели все остальные новички. И Эвила. Эта женщина на любого страха наведет, не хуже, чем сами Тени, и поэтому все старались держаться от нее подальше. Несмотря на свой пугающий вид, она каждый день проводила с Мирандой, словно считала ее своей дочерью, а не простой подопечной. Оливеру даже казалось, что девушка с каждым днем все больше становится похожа на свою наставницу, разве что вуали не хватает.
К квадратному столу приставили еще один такой же, чтобы было больше места. Все неосознанно разделились на мелкие группки, пусть даже и из одного человека. В одном конце стола, отстранившись ото всех, сидел угрюмый Везел, ковыряясь в своем жареном мясе, словно что-то с ним не поделил; в другом сидели Миранда с Эвилой, от которых наоборот, отодвинулись все остальные; Оливер и Сьюзен всегда выбирали место на самой середине, садясь рядом, а напротив непременно находился Мейсон. Никто заранее места не забивал, но все всегда сидели на тех же самых.
— Всем привет, — сказал Оливер, присаживаясь. Никто, кроме Мейсона, особо не отреагировал.
— Привет, голубки, — оскалился он в веселой ухмылке. Он всегда так подшучивал над Оливером и Сьюзен, и первый всегда краснел до самого темечка, когда как девушка ограничивалась лишь сердитым взглядом. — Как тренировка? Лично мне нравится раздалбливать манекены железной булавой, хотя тренер постоянно нудит, что я не должен бить бездумно, а целиться в правильные места. Будто булавой можно ударить куда-то еще; каждый удар несет смерть. Бах! — выкрикнул он и ударил кулаком по столу. А ведь вначале казался нормальным, подумал Оливер, но вслух сказал:
— У нас все куда сложнее.
— Ну, правильно, чтобы вашими зубочистками кого-нибудь убить, нужно его всего истыкать, а потом подождать, пока у него вся кровь не вытечет. — Он снова усмехнулся и принялся за еду, только что ему принесенную.
Оливер и Сьюзен тоже заказали себе поесть, а пока они ждали, парень решил заговорить:
— К тебе давно Афро приходила? — спросил он у Сьюзен.
— Вчера, ты же ее видел. А что?
— А, ну да. Да просто, Джон сказал, что придет сегодня, даже мой здешний учитель куда-то свалил, а он не явился. Пришлось одному заниматься, повторяя движения.
— Он же Охотник, у него могло появиться неожиданное дело.
— Ну, он мог хотя бы позвонить сюда и передать, что его не будет.
— Неожиданное дело на то и неожиданное, что о нем узнаешь в последнюю минуту, — заявила Сьюзен.
Оливер, пожалуй, был с ней согласен, но его все равно грызла обида из-за несдержанного обещания Джона. Молодой человек, проведя с ним всего два дня, хотя лучше сказать — не больше пяти-шести часов, сам не понял, как привязался к Джону. Он не считал, что тот может заменить ему отца, как Эвила заменила мать Миранде, но считать человека примером для подражания никто не запрещал. Джон был как раз таким, каким сам Оливер представлял себя в своих фантазиях в будущем, правда, в этих фантазиях он не видел себя ночным охотником на монстров из другого мира, подвергающим свою жизнь каждодневным опасностям.
Прошло еще три дня, но Джон так и не объявился. Оливер даже набрался храбрости что-нибудь выяснить у Эвилы, но та лишь сказала, что он занят. Как-то заглянул Грассхоппер, но на вопрос лишь пожал плечами, заявив, что ему с Мейсоном забот хватает, чтобы еще нянчиться с другими Охотниками. Когда он вновь встретился с доктором Джейсоном, тот пробормотал что-то невнятное о том, что не имеет прямого отношения к Охотникам, но обещал разузнать, если будет время.
Еще одна ночь ничего не принесла. Оливер беспокоился все больше.
* * *
Раны Бертона были далеки от заживления, и он это чувствовал. Особенно остро его беспокоило плечо, которым он не мог пошевелить без боли, пронизывающей все его тело, словно ударом молнии. За все те дни, проведенные в больнице, на него так никто и не решился покуситься, а Коннор ничего конкретного о расследовании не говорил, уверяя, что они, так или иначе, найдут преступников. Бертон в этом сильно сомневался, ведь его показания практически полностью состояли из лжи, а правду он сказать не мог, иначе из больницы его тут же переведут прямиком в психлечебницу.
Врачи разрешили ему передвигаться, но без лишних движений; он и сам не особо желал тут же начать заниматься аэробикой. В саду при стационаре было прохладно, но эта прохлада освежала. Тонкий слой снега хрустел под ногами, как разбитое стекло, и это умиротворяло даже лучше, чем лопание пузырчатой упаковки. Деревья, давно сбросившие пожелтевшие листы, тоже стояли белыми ветвистыми столбами. Ветер поутих, казалось, что весь мир просто остановился, хотя идиллию нарушали другие гуляющие в саду пациенты, некоторые с пришедшими к ним посетителями. К Бертону приходить некому, дома его дожидался лишь один кот, которого обещал навещать Коннор. Он, конечно, заскакивал, но в основном не чтобы проведать, а по делам.
— Вы мистер Леброн Бертон? — послышался сзади голос.
Частный детектив подпрыгнул от неожиданности, тут же схватившись за привязанную к торсу руку, которую словно ток поразил. Он даже не слышал, как кто-то подошел к нему сзади, хотя каждый шаг должен был отдаваться снежным хрустом.
— Да, а в чем дело? — спросил он, обернувшись. Перед ним стоял человек в черном костюме и шляпе и в черных же солнечных очках. Сам Бертон нацепил на себя под куртку, привезенную Люпином взамен изорванной, сразу два халата, чтобы не замерзнуть, но этот человек стоял в своем костюме с прямой спиной и не выражал хоть маломальское неудобство погодой; казалось, что даже полупрозрачный пар из его рта вылетал как-то неохотно, словно боялся испортить образ.
— Я из ФБР, меня зовут Блэйк Андерсон, — сказал он, показывая значок.
Бертон почему-то так и подумал, хотя первая мысль, которую он тут же отбросил, была о людях в черном, с которыми он уже встречался, однако он сомневался, что те наведаются к нему посреди дня, да и еще и «рабочей форме».
— Я думал, приставленная ко мне охрана никого не подпустит, — сказал Леброн.
— Ваша охрана из полиции, мистер Бертон, а я, как видите, из другой службы, более серьезной.
— Ну да, ну да. — Он оглянулся в поисках этих самых полицейских, и насчитал троих, прогуливающихся неподалеку; еще как минимум двое находились в самом здании, сторожили палату. — Так зачем вы здесь? Я имею в виду, дело же ведет полиция.
— Они попросили помочь им в расследовании, потому что сами они зашли в тупик. Если вы не против, — резко поднял Блэйк руку, когда Бертон уже собирался спросить, чем он еще может помочь, кроме того, что пересказать все ту же сочиненную им историю, — я бы хотел уточнить некоторые детали.
Бертон удивился появлению агента ФБР, особенно потому, что бюро с полицией не особо в ладах, а тут те еще и сами попросили у них о помощи. Когда сам Леброн работал в полиции, они лишь однажды просили у федералов содействия — в поимке Бостонского рубаки, да и то лишь потому, что те сами не раз намекали, что не прочь заняться этим делом, а самим вызваться не позволяла гордость. Маньяка, кстати, нашли уже мертвым, с пронзенным сердцем, поэтому тот раз можно было считать ничьей.
— Я к вашим услугам, — сказал Бертон. — Задавайте.
— Нет, вы не поняли, я хотел бы задать их вам не здесь, а у нас.
— У вас? — удивился Леброн. — А почему?..
— Просто ваши показания несколько… сбивчивы и неточны. Нам бы хотелось проверить ваши слова на полиграфе, если вы не против, — сказал Блэйк тоном, не терпящим возражений.
Полиграф, или детектор лжи, применялся не так уж часто, чтобы узнать, правду ли говорит человек или же лжет. А не часто его применяли потому, что со времен изобретения данного устройства придумали и множество способов его обмана. Да и без обмана аппарат не всегда точен.
При упоминании полиграфа, Леброн сначала даже потерял дар речи, но не из-за боязни быть разоблаченным, хотя и это тоже, а в основном из-за душившего его возмущения.
— Полиграф? — раздраженно переспросил он. — Вы, случаем, не забыли, что я здесь потерпевший, а не подозреваемый? И я не лжесвидетельствовал, потому что просто не на кого. Или вы думаете, что это я сам себе разбил нос, вывихнул запястье и порезал плечо, чуть не умерев от потери крови?
— Успокойтесь, мистер Бертон, — сказал агент Андерсон спокойным тоном, в котором, правда, частный детектив уловил нотку нетерпения. — Вас ни в чем не обвиняют, просто мы полагаем, что из-за полученного шока ваши воспоминания несколько спутаны и не совсем точны. Помимо самого полиграфа, наши специалисты хотят поместить вас в искусственный сон, чтобы вы смогли вспомнить все, что с вами произошло.
— Вы имеете в виду гипноз? Блэйк кивнул с таким видом, словно в этом не было ничего особенного.
Бертон был в панике. Он не знал, что ему делать и как поступить. С одной стороны, если узнают о его лжи, это пошатнет доверие к нему, а это чревато тем, что от него отвернутся все, кто до этого хоть как-то пытался его оправдать в собственных глазах, даже Коннор. Но с другой стороны, он может рассказать всю правду целиком, подтвердив свои слова на детекторе лжи и под гипнозом. Но ведь эти методы тоже не точны. Кто знает, как эти люди отреагируют, если он расскажет им о бессмертных людях с тесаками. «А если мне все это привиделось? — подумал он. — Меня точно в психушку отправят».
— Об этом не беспокойтесь, — сказал агент. «Похоже, я опять думал вслух. Ну, точно, натуральный псих!» — Эти способы дознания не точны, так что все ваши слова не будут иметь юридической силы, а значит, вы не понесете наказания. Но все же кое-что сможет проясниться.
— А Коннор, Коннор Люпин, он знает обо всем этом?
— Детектив Люпин? Конечно, он первый и выразил сомнения в ваших показаниях.
Бертон ахнул. «Значит, мне и так никто не доверяет. Остались ли у меня друзья? А были ли они раньше?».
Он вздохнул:
— Ну, судя по всему, у меня нет особого выбора. Если врачи согласны отпустить меня из больницы, я сейчас же переоденусь, и мы отправимся.
— Боюсь, у нас нет на это времени, — заговорил агент, указывая на ворота, ведущие из сада на улицу. — Нас уже дожидается машина.
— Но моя одежда…
— Она вам не понадобится. Мы съездим в штаб, проведем тесты и тут же вернемся, вас никто не задержит дольше необходимого. Чем раньше мы узнаем, кто были те двое, тем быстрее их найдем, и вы сможете спать спокойно.
Частный детектив хотел возразить, но агент Андерсон уже ухватил его под локоть здоровой руки и чуть ли не насильно повел к двери рядом с воротами. Леброн, конечно, знал, что федералы не любят церемониться и сразу берут быка за рога, но он-то не бык, чтобы его вот так тащить, словно на скотобойню.
Он хотел попросить хотя бы оставить больничные халаты, надетые под куртку, но вдруг остановился так резко, что агент чуть не поскользнулся на замерзшей лужице на дорожке из каменной плитки, ведущей к калитке наружу.
— Постойте-ка, — нахмурился Бертон, делая шаг назад, — с чего вы взяли, что нападавших было двое? Я говорил, что подстрелил как минимум двоих, а не…
Лицо агента ФБР вдруг исказила гримаса гнева, и не понятно, на себя он злился за оговорку или на Леброна, который ее услышал. Бертон было отпрянул от него, но Блэйк держал его локоть стальными пальцами.
— Вы…
— Мистер Бертон? — послышался от дверей здания незнакомый голос.
Он даже не успел повернуть голову, как Андерсон толкнул его на землю, и только сила толчка, развернувшая его тело, позволила ему подставить при падении здоровую руку, однако все оказалось не так уж плохо — на пути Бертона находились кусты, смягчившие падение.
Уже лежа в кустах, он видел, как якобы агент ФБР достал пистолет и нацелил его в сторону дверей больницы. Там стояло два человека, незнакомых Бертону, в теплых коричневых плащах до колен, а также медсестра и его лечащий врач.
После первого выстрела, сделанного Блэйком, люди в плащах отпрыгнули в разные стороны, врача и медсестру тут же кто-то отдернул назад, затаскивая в здание, а через секунду на входе появился Коннор Люпин. Люди в плащах достали оружие и открыли ответный огонь, то же самое сделал и детектив полиции. Трое человек, приставленных к Бертону, сначала хотели открыть огонь по плащам, но завидев Коннора, тут же переключились на мнимого федерала.
Блэйк стрелял, как казалось, не глядя, и быстро отступал к калитке наружу, куда до этого хотел увести и Леброна. Частный детектив, наблюдая со стороны, заметил, как несколько пуль все же угодило в Андерсона, но тот как будто этого даже не почувствовал. Когда у него кончились патроны, он бросил пистолет и уже со всех ног помчался вон, на ходу обронив свою шляпу, а еще раньше успел лишиться очков, и Бертону даже показалось, что тот напоследок взглянул на него, но взгляд, помимо злобы, отображал и толику досады. Пока он не скрылся за металлической дверцей, его спину поразили еще как минимум две пули. Два приставленных к нему стража порядка тут же помчались за преступником, на ходу меняя магазины.
Неловко вылезши из колючих кустов, снег с которых угадил ему за шиворот, Бертон поднялся на ноги, тяжело дыша, будто это он тут бегал и стрелял. Сначала его взгляд зацепился за темную куртку человека, лежащего ничком чуть поодаль — это был третий полицейский, кровь которого теперь впитывала промерзшая земля. Он не шевелился. Повернув голову, он вдруг увидел лежащего на спине Коннора, вокруг которого уже оказались те два человека в плащах. Бертон тут же кинулся к нему.
— Коннор! — крикнул он, падая на колени перед другом и не обращая внимания на боль в руке.
— Бертон, ты жив? — хрипло процедил он. — Везучий… не то, что я.
— Держись! Это же больница, тебе сейчас помогут. К нему уже бежал тот же доктор, которого он недавно вытащил из-под пуль.
— Бертон… прости.
— За что?
— Я отвернулся от тебя… когда тебя уволили. Я был так… расстроен, что ты… самый честный коп в Нью-Йорке и… — Он закашлялся, изо рта потекла тонкая струйка крови. Врач расстегнул ему куртку и ножницами разрезал кофту и майку. В районе ребер кровоточила страшная рана. Не обращая внимания на врачей, он продолжил, с каждым словом все труднее ворочая языком:
— Я не верил твоим словам, — признался Люпин. Как же Бертон и сам хотел сознаться, что его слова действительно мало общего имели с правдой. Но он не рассказал лишь потому, что боялся показаться сумасшедшим. «А если бы я поведал, что было на самом деле: и там, в переулке, и в подземной стоянке, — поверил бы ты мне? А если бы поверил, чтобы предпринял? В конце концов, тебя могла бы ждать та же учесть, ведь ты верно сказал, что я куда удачливее тебя». Бертон хотел сказать все это вслух, объяснить другу, почему лгал, но понимал, что сейчас его это уже не волнует.
— Я не верил тебе, — повторил Коннор, — хотел докопаться до истины… Я попал… — вдруг прохрипел он так яростно, как только мог. — Он должен быть мертв…
— Ты попал, — сказал Бертон. — И он будет мертв.
Он не знал, услышал ли эти слова его друг, потому что его глаза закатились, а из целого легкого вырвался последний вздох, сопровождаемый едва видимым паром изо рта.
Леброн опустил другу веки.
Бертон молча собирал в сумку свой малочисленный скарб, и за ним наблюдали те самые люди в коричневых плащах. Судя по всему, они не особо удивились всему случившемуся, и вели себя так, словно ничего и не произошло, однако все же не подгоняли его и молчали, за что Леброн был им безмерно благодарен. Меньше часа назад умер его друг, пытаясь спасти его, пусть даже и не зная, от чего именно. Коннор сказал, что не верил его словам о случившемся с ним, и теперь Бертона мучили эти последние его слова. Настоящий друг не может сомневаться в словах друга, но зато должен сомневаться настоящий полицейский, а чтобы получить пулю за другого, нужно быть кем-то бо́льшим.
Двое в плащах — Аввал и Саниян — оказались агентами из организации «Тенелов». Бертон, конечно, слышал об этой конторе с таким странным названием, но, как и большинство остальных, практически ничего о них не знал, кроме того, что они работают по всему миру, как Интерпол, но их деятельность намного секретней. Что-то вроде ФБР, но куда более глобальная организация. Еще Джон знал, что их штаб в Бруклине находится на Кони-Айленде, на месте бывшего парка аттракционов. На этом знания о «Тенелове» у Бертона заканчивались.
— Там мне точно ничего не будет угрожать? — спросил он очередной раз у агентов, с трудом застегивая сумку одной рукой.
— Там намного безопасней, чем здесь или где бы то ни было еще, — ответил один из них, Аввал или Саниян — Бертон не знал, ибо не запомнил кто из них кто.
— И госпиталь у нас не хуже, чем здесь, — сказал второй.
Леброн лишь кивнул и забросил сумку на здоровое плечо, но тут один из агентов все же предложил помочь, отказываться же казалось глупо.
Даже когда они выехали на трассу, Бертон все никак не мог унять дрожь, но не из-за страха, что эти «тенеловцы» могут оказаться такими же фальшивыми, как и тот агент ФБР. Прошло всего около двух недель, как он ввязался во все это дело, а началось все с того, что ему было просто скучно, и мелкий частный детектив вдруг решил взяться за что-нибудь серьезное. «Но кто же знал, что банальное убийство может привести к такому?» — задал сам себе вопрос Бертон, и, кажется, даже вслух, но агенты, сидящие на передних сидениях, не обратили на это никакого видимого внимания.
Обдумывая все это еще лежа в больнице, Леброн таки решил, что все с самого начала не выглядело таким уж банальным и обычным. Убитый человек был не просто большим, а накаченным до состояния куска мяса — не обошлось без стероидов, — а на руках у него красовались перчатки с железными шипами. Даже местные бандиты, каких не так уж много из-за комендантского часа, никогда не использовали ничего подобного. Бертон это знал, он работал полицейским, и ему попадался всякий контингент, и самое необычное, что они при себе имели, — травматический пистолет, переделанный под боевые патроны.
Ему уже не казалась идея о подпольном бойцовском клубе логичной, хотя и с самого начала она была более чем натянутой, но все же единственной, что пришла в голову Леброну. Сейчас же у него идей не было вообще, одни лишь вопросы. «Возможно, — подумал он, — эти парни из „Тенелова“ что-то да знают. А если они одни из тех, кто все это организовал? Главное, чтобы они не посчитали меня ненужным свидетелем. Хотя, если по интернету ходят целые видео, на которых засветились эти люди в черном, то избавиться от каждого у них руки не дотянутся, да и не стали бы они меня спасать от того „федерала“, коли хотели затем избавиться. Шальная пуля могла избавить их от лишних хлопот».
Но самым мистическим Бертон все же считал нападение на него в подземной парковке. Целая обойма потрачена впустую, но вот нож… Обычный на вид нож, не считая налета желтизны, спас ему жизнь там, где не справилось огнестрельное оружие. Амбисидиан — так назвал его доктор Алим. «Но какая разница, из чего сделано оружие? А я ведь совсем забыл найти об этом сплаве информацию в интернете».
— Простите? — повернулся к нему один из агентов.
— А, ничего-ничего, просто мысли вслух.
«Ну вот, опять я болтаю сам с собой. Не удивлюсь, если их хваленая больница окажется лечебницей для психически нездоровых. А ведь они даже не сказали, почему приехали ко мне. Тоже для допроса? А я со всеми этими событиями даже и узнать у них ничего толком не смог. Даже не подумал».
— Скажите, — обратился он к ним, — а меня снова будут допрашивать? Тот агент ФБР, ну, ненастоящий, естественно, говорил про полиграф и даже гипноз. Может, тут он и не врал, но что нового я могу еще сказать?
Агенты переглянулись, и тот, что сидел на месте пассажира, ответил:
— Нам просто приказали доставить вас на базу «Тенелова». Если же вас решат допросить, есть более действенные методы, чем полиграфы и гипнозы, — сказал он, правда, без тени угрозы.
Сидящий за рулем смерил его недовольным взглядом, и тот умолк.
«Более действенные методы, чем полиграф и гипноз? Пытки? Это вряд ли, я же не преступник. Тогда что?» У Бертона все равно не было особого выбора, а потому он решил больше об этом не думать. Если его собираются пытать, он решил, что расскажет все сразу же, как только увидит хоть один жуткий пыточный инструмент, указывающий в его сторону, потому что он знал, что любой после продолжительных пыток обязательно, в конце концов, расколется, а если так, то нет смысла терпеть боли больше, чем необходимо.
Здание штаба организации «Тенелов» представлялось до нелепости большим и уродливым, хотя с чего ему быть красивым? Длинное и высокое, оно походило на прямоугольный белый торт. Небольшие оконца наблюдались лишь наверху, судя по расположению — на последних двух этажах. Помимо безвкусного торта, Бертон мог сравнить подобное здание еще лишь с оборонительной крепостью, а всю территорию штаба — с крепостным фортом. Периметр ограждали толстые стены, не менее трех метров высотой, что еще больше предавало ему сходство с оборонительной системой построек, правда, не ясно, от кого тут нужно защищаться. Еще одной странностью являлся металлический забор, идущий вдоль каменного. Он имел золотистый цвет, и Бертон лишь усмехнулся, подумав об амбисидиане.
Массивные ворота отъехали в сторону, и автомобиль оказался на небольшой заворачивающей асфальтированной дорожке, идущей вдоль ухоженного лесопарка из смешанных деревьев слева. Справа же располагались небольшие постройки неизвестного предназначения. Дорожка упиралась прямиком в парковку возле главного здания, того самого, большого и уродского.
Пройдя прямо по газону, все трое оказались у входа, где за прозрачными стеклами виднелся огромный вестибюль. На входе стояло двое охранников, хотя они не особо отреагировали на появление гостей. Бертон подумал, что нужно пройти вперед, к стойке, но двое его сопроводителей свернули направо, попросив Леброна не отставать. Там в стене оказался одинокий лифт, створки которого разъехались, едва один из агентов нажал кнопку вызова.
Лифт вывел их в просторное помещение, от края до края заставленное кабинками с низкими стенками. Немногочисленные работники то и дело ходили по рядам, передавая сообщения вслух и через записки, кто-то стоял у одного из многочисленных кулеров или столов с кофе и просто беседовал с коллегами, иногда посмеиваясь, а кто-то и вовсе спал прямо за столом. Леброн подумал, что будь помещение заполнено хотя бы наполовину, тут от сопровождающего шума заложило бы уши.
На вышедшую из лифта троицу, казалось, никто не обратил внимания. Свернув направо, они пошли вдоль стены до самого угла, после чего повернули налево и остановились лишь на середине. Один из агентов постучал в крепкую дверь из красного дерева, после чего из небольшого динамика рядом послышался дребезжащий звон и дверь приоткрылась.
Кабинет представлял собой просторное помещение с высоким потолком. Вся мебель в одном стиле, темная, и, будучи в основном из дерева, подчеркивала серьезность атмосферы. За массивным столом, прямо напротив двери, восседала женщина в строгом костюме. Она была азиатской наружности, ее темные прямые волосы ниспадали до самых плеч, а взгляд, как казалось, ничего не выражал, хотя Бертон подумал, что ей привычней быть недовольной.
— Присаживайтесь, мистер Бертон, — указала она ему на кресло, стоящее напротив стола.
Двое сопровождающих его агентов словно из сопроводителей превратились в охранников, встав по обе стороны от двери. У Бертона почему-то возникло такое чувство, словно его не охраняют, а сторожат.
— Меня зовут Камиогава, я глава этого филиала организации «Тенелов».
— Ну, мое имя вы уже знаете, — немного неловко отозвался Бертон. «Камиогава. Просто Камиогава и все? Это вообще имя или фамилия? Даже таблички с именем на столе нет, да и на двери, вроде, тоже пусто».
— Да, мы знаем о вас все, что смогли найти. Нам лишь хочется узнать, что на самом деле с вами произошло, из-за чего у вас теперь перевязана рука.
— Но я уже все рассказал полиции. У них и мои показания есть, они могут предоставить их вам, если…
— Они у нас тоже имеются, — прервала его Камиогава. — Только в них присутствуют некие нестыковки, а потому мы хотели бы, чтобы вы рассказала нам все в точности, что с вами произошло, даже если вам покажется, что эти подробности незначительны или… невероятны. Расскажите нам все.
Бертон пересказал практически слово в слово все то, что уже рассказывал полиции, начиная от первой встречи с бандитами на улице ночью и до потасовки на стоянке. Потом его попросили рассказать, что произошло в больнице, и он пересказал все то, что видел, хотя с тем же успехом это могли сделать и два агента, стоящие за его спиной. Он был уверен, что они и так все ей перескажут, как только он уйдет. О том, что он видел, как мнимого агента ФБР все же достало несколько пуль, Леброн, конечно, умолчал.
Когда он выложил все, что помнил, пусть эти воспоминания и были не совсем правдивыми, Камиогава вызвала человека, который должен был отвести его в больничную палату. Больше она ничего не сказала, даже не задала уточняющие вопросы.
Больница оказалась на другой стороне здания, хотя находилась она за забором. Чтобы туда попасть, необходимо было проехать другой дорожке, ведущей к парковке, и выехать уже из второго КПП. Здание больницы представляло собой почти точную копию штаба «Тенелова», только намного меньше, всего три этажа (хотя казалось, что еще ниже; судя по всему, в большом здании просто потолки выше), да и не такое длинное, хотя и не менее уродское. А еще в нем на всех этажах располагались окна, только зарешеченные. Бертон не сомневался, что больница является неотъемлемой частью всего комплекса и принадлежит организации, хотя позиционировала она себя, как отдельное независимое учреждение, просто случайно оказавшееся по соседству со столь внушительной структурой.
Мужчина, что был приставлен к нему, являл собой гору мускулов, и больше походил на высокого и широкоплечего клубного вышибалу, чем на агента. Он молча провел Бертона через двери, ведущие в здание, которые, в отличие от большого брата строения, находились посередине, подошел к стойке и назвал имя пациента сидящей там медсестре. Та посмотрела записи и утвердительно кивнула, протянув ему какую-то книжечку. Здоровяк кивком позвал Леброна за собой, и они поднялись по лестнице на третий этаж, где и находилась нужная палата.
За все время Бертон встретил не так уж много людей, но все они были пациентами, хотя больными совсем не выглядели, скорее удрученными и замкнутыми, даже напуганными. Докторов и медсестер, кроме той, что он видел за стойкой, он так и не встретил.
Палата оказалась одноместной, довольно просторной, с одной кроватью, на которой уже лежала сумка с вещами частного детектива, телевизором, не самым старым, шкафом и прикроватной тумбочкой, на которой стоял светильник. В отдельной комнате находился туалет и душ. Бертон удивился лишь тому, что окна, несмотря на третий этаж, тоже закрывались решетками. Поставлены ли они для защиты пациентов или чтобы те не сбежали, — понять невозможно.
Высокий и широкоплечий мужчина молча отдал Бертону ту самую книженцию, взятую у медсестры в холле, развернулся и вышел вон. Леборон хотел было окликнуть его, узнать, будут ли его еще допрашивать, а если будут, то когда и как: полиграфом, гипнозом или «более действенными методами», но понял, что ответов от него все равно вряд ли можно добиться.
Взглянув на книжечку, он прочитал: «Правила поведения для пациентов госпиталя „Кроличий остров“».
— Какое странно название, — промолвил он вслух.
Открыв первую страницу из пяти, он увидел пункты этих самых правил поведения:
«Пункт 1: Запрещаются попытки побега. Наказание: Принудительное введение седативных средств либо одиночное заключение на период, установленный лечащим врачом.
Пункт 2: Запрещается любая связь с внешним миром (телефоны, интернет, записки и т. п.) без позволения лечащего врача. Наказание: Одиночное заключение на период, установленный лечащим врачом. При повторных попытках возможны применения седативных средств.
Пункт 3: Запрещается выход из палаты после наступления комендантского часа. Наказание: Одиночное заключение на период, установленный лечащим врачом. При повторных попытках возможны применения седативных средств.
Пункт 4: Запрещается применение силы против других пациентов, врачей, медсестер и кого бы то ни было. Наказание: В зависимости от степени нарушения, от одиночного заключения на период, установленный лечащим врачом, до ЭСТ (ЭКТ)».
Всего пунктов было тринадцать, однако на следующей странице находились подпункты и дополнения, вроде того, что найденные телефоны будут отобраны, а наказания могут быть пересмотрены в зависимости от общего поведения пациента и смягчающих и отягчающих обстоятельств. Все было расписано довольно подробно, а сама книжечка выглядела жизнерадостно, хотя от содержания иногда пробивала дрожь, а некоторые моменты были не совсем ясны. Например, Бертон так и не понял, что значит аббревиатура ЭСТ (ЭКТ), хотя, судя по контексту, нечто крайне нелицеприятное. И это-то в простой больнице.
Запомнив номер палаты — триста один, — Бертон отправился на «разведку». По пути ему никто не встретился, а на первом этаже, где хоть что-то можно было уточнить у медсестры, стойка пустовала. Выйдя на улицу, в сад, так похожий на тот, что возле предыдущей больницы, он, наконец, увидел людей. Это были так же тепло одетые пациенты, разгуливающие по слегка заснеженной траве, но не было никого, кто ходил на костылях или сидел бы в инвалидной коляске, не было даже переносных капельниц.
Подойдя к компании из двух пациентов, выглядящих более-менее дружественно, Бертон решил заговорить:
— Здравствуйте, меня зовут Бертон. Леброн Бертон. Я только сегодня сюда прибыл, хотел узнать, что тут да как.
— Каким-то ты не особо пришибленным выглядишь, — сказал один из них, седеющий низкорослый и худощавый мужчина лет пятидесяти.
— А должен?
— Ну, обычно сюда только такие и попадают.
— Я лежал в другой больнице, — решил пояснить Бертон, показывая на перебинтованную руку, — а потом… ну, в общем, много чего случилось, и меня решили перевести сюда, тут, мол, безопасней и все такое.
Оба пациента усмехнулись:
— Безопасней? — переспросил второй, чуть старше Бертона и ниже его всего лишь примерно на два пальца. — Для кого? Для тебя или для них?
— Вы о чем? Чего это мне быть для кого-то опасным? Я с такой рукой еще долго не смогу представлять какую-либо опасность.
— Чтобы быть опасным, — сказал все тот же, — не обязательно быть сильным, главное, — знать то, чего не знают другие, — постучал он себя пальцем по голове.
— Ты, вообще, знаешь, где находишься? — с сомнением поинтересовался первый, с сединой.
— Госпиталь «Кроличий остров»? — неуверенно повторил Бертон прочитанное ранее на книжечке.
На этот раз двое пациентов рассмеялись в голос.
— Госпиталь, — усмехнулся тот, что постарше. — Официально учреждение числится как частная психиатрическая лечебница закрытого типа. Конечно, травмы здесь тоже лечат, если нужно, но особо не надейся, что покинешь эти стены даже после того, как твоя рука заживет.
Бертон ошеломленно раскрыл рот и отшатнулся от собеседников. Психиатрическая лечебница. Он в психушке, там, где желал очутиться меньше всего на свете. «Нечто более эффективным, чем полиграф и гипноз, могут быть только препараты, даже самому стойкому развязывающие язык». Бертон чуть ли не наяву уже видел направленный в него пыточный инструмент, оставалось лишь успеть рассказать все прежде, чем он вонзится в плоть.