Глава 5. Визиты, приятные и не очень

Мобилер плавно поплыл вдоль тротуара. Алекс потер пальцами виски, подумав, что поспал явно маловато для такого насыщенного дня. Пожалуй, надо позвонить секретарше и попросить перенести встречу, назначенную на конец рабочего дня. Все равно с новым клиентом что-то неладно, слишком он настаивал на немедленной встрече по совершенно пустяковому делу. А за сегодня и завтра служба безопасности проверит его и, возможно, найдет причину такого внезапного рвения. Заодно пусть продолжат копать прошлое Маред Уинни – пригодится. Что же у нее с огнем? Смерть мужа? Но там авария мобилера, а они ведь почти никогда не взрываются, если астероновый сердечник исправен…

Тренькнул фониль, тихо и ненавязчиво. Алекс достал его свободной рукой, глянул на высветившееся имя, нажал кнопку ответа.

– Да, Мэтью, я тоже рад тебя слышать. Прекрасно, благодарю… Если снова о том же самом, то не вижу смысла, прости… Нет, Мэтью, я не продам «Корсар». Ни тебе, ни кому-либо еще. И сумма не важна… Да, в принципе… Да, я понимаю… Нет, Мэтью, это окончательный ответ. Он еще в первый наш разговор был окончательным, как будто ты меня плохо знаешь… А вот этого не надо!

Пару минут он держал в пальцах замолчавшую трубку, потом на ощупь набрал номер и дождался звонкого:

– Мой лэрд? Чем могу служить?

– Доброго дня, моя Незабудочка. Бери экипаж и приезжай в поместье. И попроси выходной на завтра, пожалуй…

Дома, как и положено, все было в полнейшем порядке. Предупредив экономку, что ждет тьеду Бёрнс, Алекс поднялся в спальню, налил в бокал-сниффер на три пальца коньяку и опустился в кресло. Вдохнул густой аромат, медленно распространяющийся от согретого теплом ладоней бокала, и запретил себе думать о Маред Уинни: хватает более важных проблем.

Ах, Мэтью, Мэтью, что ж ты творишь, поганец. Вот и верь в дружбу. Вместе ведь начинали в лихие годы послевоенного Великого Взлета, вытворяя такое, от чего сейчас мороз по коже, если вспомнить. Вместе заводили знакомства, строили собственное предприятие – одно на двоих, как на двоих делили иной раз единственный бутерброд или несколько печеных картофелин от уличного разносчика. Вместе учились выбирать правильную вилку для рыбы, чтоб не краснеть на деловых обедах в Гильдии. Вместе провернули несколько отличных дел, после которых торговый дом «Виадук» Монтроза и Корригана резко пошел в гору. Сама ее величество изволила отметить заслуги перед империей в восстановлении изрядно потрепанной войной экономики…

Когда сын Мэтью лежал в лучшей клинике Лундена и маги-целители боролись за его жизнь, Алекс примчался из Лютеции, бросив серьезный контракт – уже свой личный контракт, не партнерский – и успел на похороны. Передозировка фейской пыльцы, легкие двадцатилетнего парня сгорели изнутри. Три дня они вместе с Мэтью пили в опустевшем особняке Корриганов, где раньше всегда толклись друзья Виктора, его однокурсники по Университету и какие-то вовсе непонятные личности, которых всегда полно вокруг богатых наследников с дурью в голове. Алекс наравне с постаревшим сразу на двадцать лет Мэтью хлестал бренди, слушал и молчал, больше всего боясь открыть рот и рассказать другу все, что знал про его избалованного гаденыша-сына. Ничего хорошего из этого рассказа точно не вышло бы, да и Виктору уже было все равно, а его отцу – нет. Он хотел помнить о сыне только хорошее, и Алекс молчал.

Потом было еще несколько сделок. Бизнес Мэтью рос, репутация Алекса не отставала. К тому времени они давно и вполне по-дружески разошлись, но помогали друг другу словом и делом, пока не оказалось, что деловой форум Лундена не так уж и велик, а им обоим все теснее рядом. Мэтью осваивал новые сферы, прибирал к рукам умелых юристов. Алекс поначалу только посмеивался: его сотрудников переманить не удавалось никому. Умных сотрудников, конечно. А дураки – кому они нужны? Когда Мэтью намекнул на слияние, Алекс отшутился. И потом, когда начальник службы безопасности положил на его стол доклад – не поверил.

Он тогда позвонил Мэтью, спросил напрямую. И старый друг не стал скрывать, что хочет «Корсар». Предложил хорошую цену: не просто справедливую – щедрую. Сказал, что оставит во главе филиала и сделает младшим партнером: кто, кроме Алекса, так знает людей и дела? Корриган хотел то, на что Алекс потратил всю сознательную жизнь, во что вложил душу, как бы банально это ни звучало. «Прости, Мэтью, – сказал ему Алекс в решающем разговоре. – Я не буду ходить в одной упряжке ни с кем, даже с тобой. А уж тем более с чужими удилами во рту».

Мэтью, и без того крупный, кряжистый, как матерый медведь, а на четвертом десятке изрядно располневший, шумно вздохнул: «Ты же понимаешь, Алекс. Все уже решено. У меня партнеры, они не поймут, если я отступлю. А ты один». «Да, я один», – согласился Алекс, не добавляя, что раньше их всегда было двое. И правда, что за сантименты могут быть в делах?

Они сидели в «Азимуте», любимой ресторации Монтроза. Мэтью терпеть не мог рыбную кухню, но сам предложил встретиться здесь, неловко пытаясь задобрить бывшего партнера. Или это казалось, что неловко? Медведь – зверь хитрый и стремительный, каким бы неуклюжим ни выглядел. Алекс не обманывался насчет Корригана: бывший друг – самый опасный враг. «Ты подумай, Алекс, – тяжело отдуваясь, повторил Мэтью. – Хорошенько подумай, слышишь?» «Да я уже подумал, – спокойно и легко улыбнулся Алекс. – И вроде бы неплохо подумал. Не выйдет, Мэтью. „Корсар“ я тебе не отдам».

А сегодня вот еще звонок. Последняя попытка? Предупреждение? Все сразу, похоже. Мэтью пытается сберечь остатки совести, дать последний шанс. И даже цену не снизит, можно быть уверенным. Монтроз ему бы и в самом деле пригодился, такими работниками и партнерами не разбрасываются… Но лишиться «Корсара?»

Алекс представил, как подписывает документы на продажу фирмы, а потом они с Мэтью, как в старые добрые времена, за бокалом коньяка обсуждают, с чего начать совместное дело. Картинка упорно расплывалась в воображении, а вместо нее почему-то четко виднелось, как он приходит в контору Корригана, улыбается старому другу и достает из кармана револьвер…

Алекс хмыкнул, допив коньяк. Поставил пустой бокал на столик, откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. В дверь тихонько постучали, потом приоткрыли…

– Позволите, мой лэрд?

– Входи, моя прелесть.

Нужный омнибус Маред едва не пропустила. Задумалась, невидящим взглядом смотря куда-то вдоль улицы, и очнулась только когда услышала звонок к отправлению. Запрыгнула на подножку под негодующее шипение кондуктора о шальных девицах, рассеянно и виновато улыбнулась, пробираясь на дальнюю площадку, где снова замерла, одной рукой вцепившись в сумочку, а другой – в кожаную петлю поручня.

Омнибус тронулся, покачиваясь из стороны в сторону, пассажиров было немного, и Маред стояла на площадке почти в одиночестве, жадно дыша горячим воздухом из приоткрытого окна – день оказался не по сезону жарким. Да еще форма из плотного сукна… Но на приличное платье, в котором было бы не стыдно сходить в ресторацию, после покупки туфель и нового корсета денег уже не осталось: Маред и так долго сидела вчера вечером, по одной раскладывая монетки на кучки, а потом рассчитывая, где можно оставить поменьше, а на чем экономить совсем нельзя.

Проклятый Монтроз был прав: для нее и омнибус – немалый расход. Ну и пусть! Все равно то, что он предлагал – немыслимо! Да что он вообще о себе возомнил? Что титул и деньги дают право на… что угодно? Она не кочан капусты в лавке зеленщика, в который можно ткнуть пальцем и попросить доставить на дом. А Монтроз… он смотрел на нее даже хуже! Капусте-то все равно, что с ней будет, а она, Маред, человек! Живой человек! Ну и что, что небогатый и обычная тье?

По спине бежали горячие струйки пота, корсет казался чем-то средним между рыцарской броней и пыточным инструментом… А Изабель носит легчайшие воздушные платья, шелестя пышными многослойными юбками… Маред прикусила губу, привычно запретив себе даже думать о том, что у кого-то жизнь лучше. Не на что ей жаловаться! Она молода, здорова, прекрасно образована… ну, почти уже образована. И у нее все еще будет, что бы ни говорил наглый лэрд с жадным взглядом.

А как он смотрел… Вспомнив этот взгляд, Маред поежилась, будто жара на мгновение исчезла. Наверное, так Оршез бы смотрел на монету, которую не смог заполучить: с вожделением и до отвращения по-хозяйски. Так, словно она, Маред, а не монета, конечно, уже сдалась на его милость. И эта вечеринка… Непристойно одетые, а то и раздетые мужчины и женщины, блеск в глазах, влажные губы и румяные щеки. Запахи духов, дорогого табака и алкоголя, смех, игривые голоса… Да там все было пропитано похотью, как йольский пирог – сладким кремом. Неудивительно, что лэрд королевский стряпчий решил, будто все женщины – такие.

– Западный район! – выкрикнул кондуктор единственную остановку в этой части города, и омнибус притормозил.

Маред показалось, что все пассажиры взглянули на нее с удивлением: кому это понадобилось выходить здесь? Оторвав от петли влажную ладонь, она пробежала по проходу и торопливо соскочила со ступеньки омнибуса, едва не зацепившись каблуком новых, еще не привычных туфель. В последний момент сумочка едва не уехала с омнибусом, застряв между створками двери, Маред отчаянно дернула ее на себя и вырвала, но давно потертый с одного боку ремешок лопнул – пряжка отлетела куда-то в сточную канаву…

Да что за день такой?! Проклятая неуклюжесть… Маред с тоской взглянула в безоблачно-синее небо, с которого жарило солнце, грозя превратить каменный город в большую духовку. Сейчас бы в реке ополоснуться, как дома. Но Темез только считается красивейшей рекой королевства, а на деле – та еще помойка. Нет, в предместьях вода еще чистая и берега действительно красивы, а вот то, что течет по самому городу, уже больше напоминает сточные воды то ли со свиной фермы, то ли из лаборатории алхимика.

Ладно, вот доберется до квартиры – и в ванну! Запустит в счетчик пару крон, наберет воды до краев, и будет отмокать, сколько захочется…

Неприветливая и грязная улица привычно петляла, но за четыре года Маред выучила здесь каждый поворот и с закрытыми глазами сказала бы, где можно вляпаться в лужу подтекающей канализации, а где из-за забора кидается злая собака. Дома высились рублеными серыми коробками, чахлые полоски газонов перед ними уже пожелтели, несмотря на начало лета и влажную весну: городские испарения душили все, чему полагается расти и зеленеть. Даже липы, буйно цветущие на бульварах Старого города, здесь торчали перед домами изможденными старухами, не торопясь покрываться листвой.

Маред миновала портняжную мастерскую и бакалейную лавку, сглотнув слюну и покосившись на витрину. За пыльным стеклом лежали подсохшие, но все равно аппетитные кольца копченой колбасы и высилась горка марципанов. Подумала, что на что-то одно вполне может разориться, а то салат из красивой, но смертельно дорогой ресторации уже куда-то провалился, судя по бурчанью в желудке. Нет, можно и обойтись. От сладкого и копченого портится цвет лица, вот!

Некстати вспомнилась Изабель, упоенно лопающая одно пирожное за другим и просто-таки сияющая этим самым цветом лица, но бакалея уже осталась позади со всеми своими соблазнами, а впереди показался дом…

Пройдя десяток шагов по дорожке между неизменно чахлыми клумбами с парой умирающих кустиков, Маред поднялась на крыльцо, взялась за ручку массивной двери.

– Какая встреча, моя дорогая тьена…

Раздавшийся сзади голос был знаком и до отвращения мерзок. Втянув голову в плечи, Маред обернулась, подавив первое желание забежать в холл и закрыть за собой дверь на гордость тье Румстронг – тяжелый засов, который выдержал бы даже удар тарана.

– Вы… – беспомощно проговорила она чужим голосом, делая шаг вбок и замирая возле двери, обещавшей только ложную надежду на спасение, раз уж Оршез нашел, где Маред живет.

– Я… – осклабился толстяк, – разглядывая ее с тем же презрительным, но цепким вниманием, что и в прошлый раз. – Прекрасно выглядите, дорогуша. Люблю женщин, не склонных к лишним переменам.

Насмешкой в его голосе и взглядом, брошенным на платье Маред, можно было отравить всех тараканов этого дома, да еще и на подвал с крысами хватило бы.

– Боюсь, не могу ответить взаимностью, – огрызнулась Маред с отчаянием обреченной. – И вполне обошлась бы без продолжения знакомства.

– Девочка дерзит? – вкрадчиво поинтересовался Оршез, ставя ногу на ступеньку и вдруг оказываясь опасно близко. – А вам не кажется, дорогуша, что вы мне кое-что должны?

– Я? Вы с ума сошли! Пустите!

Он и вправду был близко, слишком близко… Маред не успела дернуться в сторону двери – и плевать на скандал! – как Оршез грубо и очень ловко схватил ее за локоть жесткими сильными пальцами.

– Пустите! – с ненавистью прошептала Маред, глядя в маленькие глазки, что могли бы принадлежать злобному кабану. – Нет у меня ничего! Я… не смогла… Не получилось…

– Ах, не получилось, – осклабился Оршез, придвигаясь все ближе. – Бедная девочка… Тупая сучка, у которой не хватило ума проверить, дома ли хозяин. Да ты хоть знаешь, дрянь, в какие неприятности меня втравила?

– Пустите… Я закричу…

– Только попробуй! Монтроза ты умаслила, но со мной такое не пройдет. Не смогла, значит? А уехать под утро в его экипаже – смогла? Что хлопаешь глазами – я ждал возле дома. Три часа сидел, как последний болван! Чтобы какая-то шлюха меня…

Не пытаясь больше ничего сказать, Маред отчаянно пнула его ногой, путаясь в юбке и жалея, что сменила верные ботинки на легкие туфли. Удар вышел совсем слабым, да и бить стоило гораздо выше, как учил ее Конопушка Майкл, сын их грума. Но тогда Маред не носила корсет и плотную юбку.

– А вот за это я с тобой особо поговорю, – с исказившимся лицом пообещал Оршез, таща ее с крыльца. – Ну-ка, пошла в эки…

Распахнувшаяся дверь едва не ударила его в лицо, чувствительно задев по руке.

– Поли-и-иция! Поли-и-иция!

Голос тье Румстронг, вывалившейся из двери, показался Маред музыкой фей.

– Отойди от нее, негодяй! – потребовала величественная в праведном гневе тье, толкая Оршеза бюстом, по размерам и форме достойным украсить бушприт королевского фрегата.

Голос у тье Румстронг тоже наводил на мысли о флоте. О корабельной сирене, например. Вдобавок сегодня на ней было особенно нарядное платье: красное, в лиловых и желтых цветах размером с ладонь, и неудивительно, что Оршез отшатнулся от такого впечатляющего зрелища, выпустив руку Маред.

– Вы посмотрите на него, добрые люди Лундена! Среди бела дня приставать к почтенной женщине, добропорядочной вдове! Думаешь, коли в экипаже приехал, так тебе тут все можно?

Гнев тье Румстронг набирал обороты. Маред, вжавшись в угол между дверью и перилами крыльца, даже предпочла бы, чтоб домохозяйка вела себя потише… Но Оршез отошел на шаг, потом на второй…

– Мерзавец! Чтоб у тебя руки отсохли! Чтоб тебя наизнанку вывернуло и перекособочило! Житья от вас нет, честной женщине по улице не пройти! Полиция! Полиция-я-я! Да где их, дармоедов, носит, когда в кои-то веки нужны? Ну, ничего, и без них справимся!

Подобрав юбки, тье Румстронг парой шагов слетела с крыльца, надвигаясь на Оршеза с неотвратимостью Дикой Охоты, и тьен не выдержал. Помянув сквозь зубы сумасшедшую бабу, он боком двинулся по дорожке, пытаясь сохранить видимость достоинства.

– Это я-то сумасшедшая? Ах ты, сморчок! Это я-то баба? Мерин холощеный! Сала протухшего кусок! Да чтоб тебе только с баньши обниматься!

Уперев руки в мощные бедра, обтянутые ало-желто-лиловым, тье Румстронг еще с минуту стояла на дорожке, выкрикивая вслед позорно сбежавшему тьену подробности его бесславной жизни, происхождения и непристойных пристрастий. Потом повернулась к онемевшей и боящейся шевельнуться Маред:

– Ну, что встала, девочка? Иди наверх или куда ты там шла. Этот гриб червивый сюда больше не вернется, а если посмеет – ты меня только кликни. Или я не вижу разницу между девкой и приличной женщиной? Кого он вздумал за руки хватать? Да еще у меня на крыльце! Здесь приличный дом, а не бордель какой-нибудь… Иди и учись, раз уж такая твоя судьба.

– Спасибо, тье Румстронг, – дрожащими от накатившего вдруг страха и стыда губами проговорила Маред. – Спасибо вам. Благослови вас Бри-ги…

– Иди уж, – хмыкнула хозяйка. – Совсем лица нет, вон, как побелела. Чаю выпей, что ли. Сидишь по ночам, все учишься… Смотри, высохнешь – никто снова замуж не возьмет. А ты же еще молодая, куда тебе вдовье колечко всю жизнь таскать. Эх, дурехи, вы, дурехи…

Она величественно поплыла по дорожке прочь от Маред, вскоре скрывшись за забором. Маред же, переведя дух, мышкой шмыгнула в холл и помчалась по лестнице наверх, надеясь, что военные действия тье Румстронг в защиту ее добродетели не привлекли внимания всего дома. Напрасные надежды, конечно, такого развлечения местные злые языки не упустят.

Когда дверь квартиры защелкнулась позади Маред, она в изнеможении скинула туфли, уронила на кровать сумочку и упала на стул. Светлые боги, благословите почтенную тье Румстронг. А ведь Маред даже имени ее не знает – никогда в голову не приходило спросить. Но как стыдно и неприятно! Теперь пересудов не оберешься, да и отсрочка временная – Оршез еще вернется. Или подкараулит ее в другом месте, не будет же она вечно отсиживаться под крылышком грозной тье домовладелицы. Нет, это просто маленькая удача, не больше. Что делать? Бросить Университет, платить за который нечем, и бежать из Лундена? Ведь о том, чтобы принять предложение Монтроза, и речи быть не может, верно?

Маред глянула в окно на плавящиеся в мареве силуэты башен и тихонько, бессильно и зло заплакала.

Флория проскользнула в дверь совершенно бесшумно, не стукнув остреньким каблучком, не шелестя пышной юбкой светло-бирюзового платья, больше подходящего для вечернего приема, чем для частного визита. Впрочем, она всегда одевалась чуть-чуть наряднее, чем позволял этикет, и Алексу это нравилось. Ведь она одевалась для него. И раздевалась – тоже.

Прокравшись сначала по паркету, а потом по роскошному циньскому ковру, она сбросила туфельки и опустилась на колени возле кресла Алекса. Глянула из-под полуопущенных ресниц на пустой бокал, затем на Алекса, мгновенно оценила… Умница же. Знает, что днем хозяин без особых причин в одиночку не пьет. Склонила голову так, что несколько платиновых прядей, расчетливо выбившихся из прически в античном стиле, упали на лицо, оттеняя безупречность линии скул.

– Доброго дня, моя Незабудочка, – мягко сказал Алекс. – Ну, рассказывай. Что ты изволила устроить на моей вечеринке и, главное, зачем?

– Простите, хозяин…

– Я тебе велел рассказывать, а не просить прощения, – еще мягче напомнил Алекс. – Последнее ты еще успеешь.

Он уронил руку на хрупкое плечико под бирюзовым шелком, погладил. Как всегда восхитился продуманностью образа нежной целомудренной девочки – и это в двадцать шесть лет! Хотя на вид Флории с трудом можно дать больше семнадцати, если не заглядывать в глаза. Статуэточка фарфоровая…

Впервые увидев изящное белокурое чудо на очередном приеме, устроенном Шэннон, Алекс едва не возмутился присутствию ребенка. Но потом разглядел, что девица, тянущая разноцветный коктейль, не так уж и юна. Откровенное розовое платье и черные кружевные перчатки до локтя – вызывающее и почти смешное сочетание, но ей почему-то шло. Впрочем, на приемах Шэннон трудно было кого-то удивить странным нарядом, это была их изюминка: карнавальный стиль, балансирующий между пошлостью и изысканностью.

– Кто ее покровитель? – на правах старого друга поинтересовался Алекс у Шэннон.

Как раз в этот момент чудо поправило обрамляющий лицо белоснежный локон, сверкнув в сторону Алекса неприлично большими голубыми глазищами.

– Нравится? – усмехнулась Шэннон. – Временно – никто. Прежний уехал в Лютецию, и девочка ищет нового. Познакомить вас?

– А ты уверена, что мои предпочтения придутся ей по вкусу? – усмехнулся в ответ Алекс.

– Вполне, – равнодушно бросила Шэннон. – Ты не смотри, что она выглядит нежным цветочком – характер у крошки еще тот, не говоря уж о запросах к содержанию. Но дисциплину понимает и в постели – огонь.

– Сама проверяла? – шутливо поднял бровь Алекс. – Хорошо-хорошо, поверю на слово.

Шэннон подвела его к девице, при их приближении скромно опустившей взгляд.

– Флория, милочка, позволь представить тебе лэрда Александра Монтроза. Он мой давний и хороший друг. Лэрд Монтроз – тьеда Флория Бёрнс.

– Рада знакомству, – хрустальным голоском поздоровалась Флория, не поднимая глаз.

– Простите, я вас оставлю. Уверена, лэрд Монтроз будет прекрасным собеседником.

Шэннон отошла к другим гостям – у хозяйки приема забот всегда хватает. Алекс еще несколько мгновений изучал Флорию, пока не заметил, что та, в свою очередь, кидает на него кокетливые взгляды из-под пушистых ресниц, словно и не разглядывала до этого в открытую.

– У вас чудесные глаза, тьеда Бёрнс, – улыбнулся Алекс. – Не лишайте меня удовольствия видеть их сияние.

– Благодарю вас, лэрд. Прошу, зовите меня просто Флория.

– Флория? – Алекс попробовал имя на вкус: ей идет, но слишком слащаво и безлико. – Нет, я буду звать вас Незабудкой. Это вам подходит гораздо больше, моя прелесть.

Через час они вместе уехали с приема к Алексу домой. Незабудка была мила, послушна, достаточно умна и настолько умела в постели, что даже для него оказалась приятным сюрпризом. Как и говорила Шэннон, она более чем стоила своих требований. Как тогда, так и сейчас, спустя три года, проведенных вместе…

– Ну, так что? Долго мне ждать рассказа?

Голос Алекса уже приобрел опасную мягкость, и Флория напряглась.

– Это все Аманда, мой лэрд. Я виновата, знаю, но она такое несла…

– И что же?

– Про вас! И про ту… девушку… Пожалуйста, мой лэрд, не заставляйте меня повторять. Там рядом были Дебора и Мэг, спросите у них. Иначе получится, что я наговариваю на Аманду.

– Да ты просто добрая фея и образец добродетели, – насмешливо сказал Алекс. – Я спрашивал Дебору и Мэг. И спрашивал Аманду. Она уже попросила прощения и будет наказана своим покровителем. А мы сейчас о тебе говорим, Незабудочка. Ты зачем ей в волосы вцепилась? Мне пришлось извиняться перед тьеном Бри за ущерб его фаворитке. Как думаешь, я очень люблю извиняться за чужие проступки?

– Я виновата, мой лэрд! Простите, хозяин…

Раскаяние так и сочилось из голоса Незабудки, голову она склонила еще ниже, почти касаясь щекой колена Алекса. Актриса!

– Виновата, – подтвердил Алекс, лениво поглаживая плечи женщины, рисуя круги и спирали кончиками пальцев и вдыхая тонкий сладкий аромат от ее волос и кожи. – Что, наказания захотела? Соскучилась?

– Нет, хозяин! Я же знаю, вы не любите, когда нарочно…

– Вот это верно, Незабудочка моя.

Пальцы Алекса скользнули по обнаженной шейке и жестко стиснули подбородок Флории, приподнимая лицо.

– Я тебе говорил, чтобы не смела ревновать, – напомнил он. – Или не помнишь наш договор?

– Я не…

Договорить она не успела – Алекс небрежно провел подушечкой большого пальца по губам, стирая с них глянец помады.

– Не торопись. Хорошенько подумай, прежде чем начинай мне врать. Подумала?

– Да, – выдохнула Флория. – Простите. Я виновата.

– Вот так-то лучше, – тепло улыбнулся Алекс. – Я понимаю, ты расстроилась, когда я уединился с той девушкой. Но за то, что вела себя недостойно моей фаворитки, будешь наказана. Я подумаю – как именно. Ты ведь раскаиваешься?

– Да, хозяин!

Улыбкой Незабудки – раскаивается она, как же, паршивка наглая – можно было осветить бальный зал. В гостиной так точно стало светлее. Алекс вернул руку на изящную спину, обтянутую шелком.

– Вот и хорошо. Потому что если еще раз устроишь скандал на людях, можешь искать себе нового покровителя, – безмятежно сообщил он, не переставая поглаживать.

Под пальцами вздрогнуло, напряглось. Качнулись светлые прядки вокруг лица. Алекс смотрел в расширившиеся зрачки Незабудки – спокойно, мягко, ласково.

– Я… больше не буду… Простите…

В хрустале голоса явно проявилась трещина – вот теперь все всерьез. Вот теперь – правильно.

– Раздевайся, – спрятал Алекс улыбку в уголках губ. – Посмотрим, как будешь искупать вину.

Он окончательно задернул плотные шторы и поджег свечи в канделябрах у кровати, затем подошел к шкафчику в углу, прищурился, выбирая, пока за спиной шелестело платье. А ведь в чем-то Незабудка права, не стоило уединяться с тьеной Уинни так вызывающе. Гости, Флория… Хотя как раз Флория не имеет ни малейших прав ревновать, об этом они договорились давным-давно, и своим правом на посторонние связи Алекс пользовался крайне редко. Ну, не считая Анриетты, но то особое дело. Что ж, наказание будет чуть менее суровым и гораздо более приятным, чем стоило бы после такого прилюдного безобразия.

Он отложил выбранные инструменты на столик у кровати, обернулся. Незабудка замерла, оставшись в едва прикрывающих верх бедер панталончиках, придерживая их на талии и всем видом показывая, что готова расстаться по первому слову.

– Снимай, – кивнул Алекс в ответ на этот преданный и жадный взгляд.

Полупрозрачная батистовая тряпочка упала к стройным щиколоткам, Флория переступила через нее, невинно улыбнувшись.

– Ложись на живот.

Два полных канделябра озаряли спальню ярким теплым сиянием. Алекс вздохнул. С Флорией – можно и при свечах. Но что толку врать самому себе? Хочется – другую. Не фарфоровую статуэтку, красиво снимающую кружева и вышитый батист, а золотисто-смуглое тело, пахнущее пряным и горьким. «Идите вы сами к кому-нибудь на мужское достоинство, ма-а-а-а-астер», – вспомнилось совершенно не к месту.

Алекс улыбнулся, и Флория, принявшая это на свой счет, просияла. Отточенным движением подняв руку, она вытащила заколку, и волосы рассыпались по плечам и спине. Жемчужно-фарфоровая кожа, платиновый шелк мягких локонов. Тонкие выступающие ключицы и совершенные очертания небольшой груди. Синева глаз, исполненная одновременно наивности и нахальства. Что ж, девочка моя, ты тоже хороша. И ты-то знаешь, что нужно твоему хозяину. Вот и дай мне это к обоюдному удовольствию.

Словно отвечая на его мысли, Незабудка облизала губки, откровенно смотря Алексу в глаза, подошла к кровати и легла на живот. Медленно и бесстыже раздвинула ноги. Холмики круглого упругого зада белели даже в живом желтом свете. Руки она согнула в локтях и уложила перед лицом, уткнувшись подбородком в подушку, но перед этим тряхнула головой, так что волосы рассыпались эффектным ореолом. Картина! Неприличная, но до чего же соблазнительная! Умеет же…

Алекс взял со столика приготовленную плеть. И опять некстати вспомнился ужас в глазах Маред Уинни. Глупышка. На самом деле, плеть только выглядела страшновато. Обычный ремень, вытянутый Алексом из брюк, бил гораздо сильнее, а плетью он бы ее только погладил пару раз. Да хватит же о Маред Уинни!

Невольное раздражение передалось рукам. Первый удар лег чуть вкось, но Алекс сразу выправился, и потом все пошло замечательно. Флория-Фло, Незабудочка моя… Красивая, послушная. Главное – послушная. И от души наслаждающаяся происходящим. Под мягкой кожаной плетью, оставляющей светло-розовые полоски, она откровенно всхлипывала, постанывала в подушку, ерзала, подставляя зад и повиливая им.

И Алекс позволял ей все – пока позволял. Пусть разогреется.

Потом, решив, что достаточно – Незабудка уже в голос поскуливала – отложил плеть, сел рядом, запустил пальцы в гладкие блестящие волосы, на которых так эффектно играли отблески свеч.

– Нравится? Соскучилась… Бедная моя девочка, совсем я тебя забросил, да? Ты скучала, Незабудочка моя?

– Да, хозяин, – выдохнула его женщина. Пожалуй, одна из лучших женщин, которые ему когда-либо принадлежали.

Ноги она так и не сдвинула, так что кроме зада плеть наверняка доставала и внутреннюю часть бедер. Зато теперь под пальцами Алекса Флория выгибалась и едва не мурлыкала.

– Ну, тогда покажи, как скучала, – предложил тем же ласковым тоном Алекс.

Просунув ладонь под живот, он поднял женщину на четвереньки, погладил животик и округлые стройные бедра. Осторожно скользнул пальцами в самое сокровенное, истекающее горячей скользкой влагой. Ахнув, Незабудка двинулась навстречу, пытаясь насадиться на его пальцы. Алекс не позволил, придержав ладонью. Погладил, лаская упругий бутончик и внутренние губки, сильнее толкнулся пальцами внутрь, в тугую плотную глубину. На этот раз умница Фло изо всех сил старалась стоять спокойно, только прогнулась в спине и мелко дрожала всем телом.

Вытащив пальцы, Алекс вдохнул аромат разгоряченной женщины, чувствуя, как собственное возбуждение дает знать. Взял со столика каучуковое дилдо, в совершенстве повторяющее мужскую плоть, приставил к скользкому входу, надавил.

– А теперь сама, хорошая моя. Давай, назад, на меня…

Подчиняясь, Незабудка действительно подалась назад и немного вниз.

– Не могу, – прохныкала она. – Пожалуйста…

– Плохо стараешься, – спокойно сказал Алекс. – Давай еще раз.

Он снова надавил, чуть сильнее. И еще раз. Подумал, что выбрал великоватый экземпляр, а Флория недели полторы у него не была. Потом-то будет в самый раз, а вот для начала… Ничего, потерпит, ей нравятся крупные размеры. Продолжая поглаживать снизу нежный плоский животик, снова спустился к горячей скользкой щелочке и приласкал самое чувствительное место, набухшее под его пальцем.

Ахнув, Незабудка подалась назад…

– Вот так-то лучше, – промурлыкал Алекс, глядя, как темный каучук входит в тело. – Хорошая девочка, умничка.

Дождавшись, пока дилдо войдет на нужную глубину, он опустил его основание и взял хлыст. Тонкий гибкий хлыст, жесткий, не чета отбитой для мягкости многохвостой плети.

– Значит, соскучилась… Упасть не вздумай.

Примерился, покачал в воздухе – и полоснул по розовой попке. Флория сдавленно всхлипнула, дернулась, сжимая телом дилдо. Выждав секунды три, Алекс украсил алым следом вторую половинку зада.

– Забыла, как себя следует вести. Забыла ведь, правда?

Флория вскрикивала в такт ударам, дрожала, но уклониться и не думала, все сильнее сжимая бедра. Алекс размеренно и спокойно клал удары, следя, чтобы полоски не пересекались, и продолжал:

– Хорошая моя, послушная… Умная девочка… Забыла, что твое дело – ублажать хозяина. А все остальное – тебя не касается. Так?

– Та-а-а-ак… Пожалуйста…

– Пожалуйста – еще? Или пожалуйста – хватит? – поинтересовался Алекс, прерываясь.

Незабудка ошалело помотала головой.

– Пожалуйста… Ох, пожалуйста… Как хотите!

Ее шатало, руки, упирающиеся в подушку, дрожали. Хмыкнув, Алекс опустил хлыст и тронул основание дилдо, торчащее между бедер женщины, нащупав там небольшую кнопку. Нажал, вызвав отчетливый всхлип – каучук загудел, мелко вибрируя.

– Ну, это уже неплохо, прелесть моя. Это уже правильное поведение. Ложись на спину. Нет, не так, повыше на подушку. Во-о-от…

Тихо потрескивающие свечи заливали кровать золотистым маревом. Незабудка, растрепанная, с красными щеками и распухшими губами, была настолько не похожа на недавнюю фарфоровую куколку, что у Алекса перехватило дыхание. Нахалка улеглась на подушку спиной, как и было велено, зато ноги согнула в коленях, бесстыдно показывая торчащее между ними дилдо. Облизнула пересохшие губы, поерзала на скомканных простынях.

– Хозя-яин…

Усмехнувшись, Алекс встал с кровати, неторопливо разделся под взглядом лихорадочно блестящих глаз. Не смея шевельнуться без разрешения, Флория ерзала исполосованным задом по простыням, едва слышно постанывая сквозь приоткрытые губы и поминутно облизывая их.

Подойдя к изголовью, Алекс встал на колени перед лицом Незабудки. Не торопясь, переставил ногу, нависнув над женщиной. Шепнул, глядя в истомленную синеву под слипшимися ресницами.

– Давай, Незабудочка. Порадуй меня…

Влажные губы кольцом обхватили его плоть. Выгнувшись назад, Алекс почти замер, только бедрами слегка подаваясь навстречу. Ох, Флория… Сладкая, умелая, всегда готовая на что угодно, лишь бы доставить ему удовольствие. Вот и сейчас так старается, словно от этого жизнь ее зависит, а не просто оплата очередного счета от портнихи Ну, давай же… Волна возбуждения подхватила его, понесла, смывая все, случившееся за последние дни. Хлопоты, тревоги – все растворилось, оставляя лишь упругие губы, тугой язычок, нежность и жар…

Обхватив руками его бедра, Незабудка и правда старалась изо всех сил. Алекс чувствовал, как она дрожит и подается навстречу. Совсем рядом, у локтя, горели свечи, обдавая теплом, плавясь и плача прозрачными каплями воска. Потрескивая… И опять некстати всплыло в памяти наваждением: «Не надо огня. Пожалуйста. Я все сделаю. Правда, все. Что скажете. Только огня не надо…»

Вскрикнув, Алекс вылетел в звенящую пустоту. Содрогаясь в сладких судорогах, качнулся назад и несколько мгновений тяжело дышал, изливаясь в жадно принимающий его ротик. Потом, опустившись рядом, обвил рукой шею Незабудки, что покорно и умоляюще всхлипывала, нежно поцеловал в испачканные губы. Другой рукой вытащил дилдо, уронив его на кровать, и очень медленно, ласково обвел распухшие потайные губки и вход внутрь. Лаская разгоряченную нежную плоть все глубже, слизнул соленую дорожку с щеки Флории, прошептал в самое ухо, ловя губами мочку:

– Девочка моя, красавица… Все замечательно… Я очень благодарен…

Вскрикнув, она выгнулась, стискивая бедрами его руку, насаживаясь на пальцы, сжимая их внутри себя в сладких спазмах. Обвила руками шею Алекса, пряча лицо у него на груди…

Потом они лежали, обнявшись, прижавшись друг к другу. Мокрые, скользкие от пота, пропитавшиеся запахом друг друга. Закинув бедро на ногу Алекса, Флория приникла к нему, распласталась, обняла, положив головку ему на плечо. Таяла в истоме, целовала, тычась губами в плечо, как слепой щенок.

– Никогда не смей меня ревновать, – тихо сказал Алекс. – Я дорожу тобой, ты моя, только это и важно.

– Я ваша, – томно прошептала фарфоровая женщина-девочка.

Трещали, оплывая, свечи в высоких канделябрах. Где-то за плотно закрытыми дверями и задернутыми шторами на маленькую усадьбы опускался вечер, а еще дальше, в городе, на бульварах пахло липой. Прижав к себе гибкое послушное тело, Алекс все сильнее понимал неправильность происходящего. Почему после удовольствия, оставившего приятную истому и расслабленность во всем теле, так пусто и холодно на душе? Незабудка, его драгоценная куколка, такая красивая и покорная, была безупречна, как и всегда. Она просто не была той женщиной, которая до темноты в глазах требовалась Алексу.