Глава 5
Оболиус. На хозяйстве
Как Оболиусу ни хотелось тоже погулять в городе, он был оставлен на хозяйстве. Старик перед уходом еще и дело поручил – очистить палубу в загоне мохнаток. Обычно на стоянке стадо сводили на берег, где оно всю ночь тихо-мирно паслось, и чистка заключалась в том, что Толлеус немного притапливал нос плота, а подросток смахивал дощечкой на длинной палке всю грязь, что оставалась после животных. Из-за этой грязи вдобавок сами мохнатки часто пачкались, чего во время пешего путешествия не случалось.
Сейчас также не получится – надо как-то ухитриться вымыть палубу прямо с животными на ней. Как – пока что Оболиус представлял смутно. В загоне и места не так, чтобы много, и зайдешь, так повалят – парень уже не раз сталкивался с этой их мерзкой привычкой. Требовалось подумать. Причем времени на это было не так, чтобы много – старик должен раздобыть корм и вернуться.
В отличие от Толлеуса, Оболиусу больше нравилось путешествовать по дорогам, чем по реке. Работы для него из-за регулярной чистки животных не сказать, что стало сильно меньше, зато общение с людьми вовсе сошло на нет. Другой раз хотелось поиграть со сверстниками, пошалить. И еще девчонки… К «любви всей жизни» Сабрине из родного Олитона он к своему немалому удивлению охладел еще в Широтоне. Там были другие девочки, еще лучше. Но и они остались в прошлом, и сердце страдало от пустоты. В общем, Оболиус маялся от одиночества. Старый искусник – не та компания, когда хочется поговорить. Того хуже – на реке Толлеус переключился с Искусства на обучение грамоте. Он хотел, чтобы юный олитонец сам изучал книги, а не тратил по минуте на слово, водя пальцем по иллюзорной странице. Эта наука давалось Оболиусу с трудом, поэтому учиться читать ему не нравилось.
А еще парню совсем не нравилось, что его собственного заглота обступили зеваки, а на него самого – удачливого рыболова, внимания не общарают и даже не подозревают о его существовании.
В общем, вид кольца зрителей на берегу, бульканье проснувшихся химер и задание искусника сподвигли его на авантюру. Парень, регулярно вселяясь в тела своих мохнатых подопечных, научился одному трюку. Если раньше он полностью брал управление на себя и заставлял животное бездумно выполнять свою волю, то сейчас мог, полностью не перехватывая управление, отдать какую-то команду. При этом определенная свобода выбора у химеры сохранялась. Например, прикажи он ей рыть землю, полностью подавив волю, начтет рыть без раздумий, даже если стоит не на земле, а на брусчатке. В случае же мягкой просьбы химера тоже с энтузиазмом начнет копать, но как бы по собственному желанию, и место выберет, где ей больше нравится. При этом у второго способа была еще одна интересная особенность – мохнатка не бросала выполнять задание, лишь только Оболиус «отпускал» ее, потому что искренне считала это своим желанием. Да, она могла чем-то отвлечься, но, обычно, через какое-то время, а не сразу.
Вот и сейчас он надумал воспользоваться этим новым умением. По одному вселяясь в животных, он внушал каждому желание двигаться за товарищем. В итоге выстроил цепочку, которую незримо возглавил. Мохнатки гуськом подошли к толпе зевак и уверенно полезли сквозь нее к туше. Тут был опасный момент – если бы кто-нибудь пихнул какую-нибудь химеру в цепочке, та могла передумать следовать за товаркой. Поэтому Оболиус, сидя на плоту, постарался самым первым в колонне животным, которое контролировал полностью, растолкать людей, агрессивно при этом булькая. Зеваки расступились, а стадо замкнулось в кольцо вокруг туши, продолжая при этом иди. Дело в том, что первой химере юный чародей тоже дал установку, как и прочим – следовать за товаркой. Он даже не поленился опять вселиться в некоторых мохнаток, чтобы они тоже стали булькать. Нужно сказать, мохнатки были стадными животными и молчунами не были, так что такая «просьба» поводыря была ими воспринята благосклонно.
Зрелище получилось странное, непонятное, оттого пугающее. Люди попятились, какая-то женщина испуганно вскрикнула. Парень же торопливо принялся работать с нитями, привязывая их к носу плота и пирсу, силясь притопить переднюю часть палубы.
Толлеус делал это иначе – он вытаскивал часть сфер с воздухом, обеспечивающих плавучесть. Оболиусу это было сложнее, он пошел своим путем. И добился своего.
Постоянно косясь на берег, проверяя, не начали ли разбегаться его подопечные, он, сбросив башмаки и закатав штаны, ринулся на палубу со своим скребком. Торопливость его и подвела – в какой-то момент подскользнулся и рухнул навзничь. Глубина была едва по щиколотку, но все равно одежду намочил.
Настроение сейчас же упало – смены нет, сам сушить не умеет, костер не развести… Требовалось поскорее вернуть животных в загон, чтобы ждать возвращение искусника хотя бы в том каменном здании, а не на улице – к вечеру в мокром под открытым небом зябко.
Палубу он домыл быстро. Может, не так качественно, обычно, но приемлемо. Вернул мохнаток на место без происшествий – тут повезло. Животным на мокрой палубе не понравилось, стали ругаться на своем булькающем языке, но парень сейчас был не в том настроении, чтобы сочувствовать им и успокаивать.
Подчиняясь непреодолимому желанию сделать окружающим какую-нибудь гадость, Оболиус нитями подергал голову и челюсть заглота, шуганув зевак, а сам отправил в здание на разведку чародейское Око.
К сожалению, сеновала там не оказалось, что в общем-то и не удивительно, но темный угол под лестницей рядом со входом нашелся. Туда-то Рыжик и направился.
Ветра тут не было, так что сидеть в мокром было вполне терпимо. От нечего делать парень стал развлекаться с Оком. Во-первых, нужно было приглядывать за плотом, во-вторых, нужно же чем-то занять себя!
Конструкт быстро облетел всю прилегающую территорию, заглянул даже во все комнаты приютившего его дома. В самой большой и богатой обнаружился давешний старик-смотритель, который что-то объяснял, размахивая руками, скособоченному мужику с золотыми кольцами на мясистых пальцах. Подслушать, о чем они говорят, было бы интересно, но, увы, Око звук не передавало.
На улице зацокали капыта, и заинтересованный Оболиус через конструкт увидел, как к дому со стороны города подъехала нарядная коляска, запряженная парой белых лошадей. В ней сидели мужчина с модной среди аристократов тонкой тростью и мальчик лет четырнадцати, непоседливо вертящийся на мягком диванчике, будто из него гвоздь торчит. Да еще кучер в нарядной красной рубахе – парень лет двадцати, о котором кроме этой рубахи и сказать-то было нечего – никакой.
Не один только ученик искусника заметил прибывших – из большой комнаты появился Скособоченный и, выйдя на улицу, рассыпался в приветствиях так, что даже Оболиус услышал. А потом встречающий и приехавший господин прошли обратно в дом, а мальчишка остался на улице. Впрочем, в коляске ему не сиделось, поэтому он выбрался из нее и стал бродить по двору, стараясь сунуть нос в каждый сарай, но при этом не запачкаться.
От аристократов Рыжик всегда старался держаться подальше, но это все-таки был сверстник. По опыту ученик искусника знал, что юные аристократы вполне могут быть нормальными ребятами, которым домашнее строгое воспитание поперек горла и только отвернись – убегут играть с дворовыми мальчишками. Дружить с такими было выгодно – у них водились денежки на сладости, или же торговцы на рынке, узнавая именитых детей, давали свой товар под их честное слово, который, естественно, доставался всем. Ростом Оболиус был побольше, и, возможно, старше, что также было немаловажно. Внешность, конечно, тоже играла роль при знакомстве, и ученик искусника не обольщался на свой счет – тут ему похвастать нечем. Есть ребята, которые одной лишь крепкой фигурой и пронзительным взглядом заставляли любого чувствовать себя неуверенно и отповедей даже от самых заносчивых детей богатеев никогда не получали. Что ж, по крайней мере, Оболиус был уверен, что его не побьют, даже если познакомиться не получится. Это раньше приходилось полагаться лишь на свои не самые внушительные кулаки, а сейчас даже вооруженный мечом взрослый мужчина ему не страшен, если один… В общем, можно было попробовать заговорить, тем более что неудовлетворенное желание рассказать хоть кому-нибудь, как он ловил гигантского живоглота, никуда не делось.
Когда Рыжик окликнул мальчишку, тот, обернувшись, недовольно вздренул нос, но все-таки ответил.
Нифис, как Оболиус и сам догадался, оказался сыном того господина, что прошел в дом. А приехали они как раз чтобы посмотреть на гигантского живоглота, слухи о котором поползли по городу. Сын же остался в коляске, потому что скучные разговоры ему были не интересны, зато он надеялся где-нибудь в сарае, или куда там оттащили тушу, увидеть чудовище.
О такой удаче юный олитонец даже не мечтал. Хвастаться перед взрослыми всегда получалось как-то не очень. Даже когда есть, чем, все равно они смотрят на тебя не с благоговением или восхищением, а так, будто произошла какая-то нелепая ошибка и они силятся понять, как такое могло случится. Или еще хуже – стоят чуть отстранившись, с эдакой недоверчивой улыбочкой. Так смотрят на гигантскую блоху. И во взгляде их читается: «Ого, какая здоровая! Ну надо же! Ты только посмотри!» Но все равно ведь речь о блохе, и ровней себе они ее не считают. Обидно.
В общем, Оболиуса было не остановить – уж он постарался припомнить такие подробности рыбалки, которых даже не было. И, конечно же, потащил показывать свой трофей.
После последней выходки ученика искусника зеваки опять осмелели и подорались совсем близко. Правда, их уже было не столько – грузчики и судовые команды уже давно насмотрелись и вернулись к своим делам, но все вновьприбывшие первым делом шли посмотерть на поверженного монстра.
Рыжик лихо подергал за нити, клацнув зубастой челюстью живоглота, и люди опять с криком прыснули во все стороны. Нифис не видел, что там произошло, но собрался поддаться общему настроению – Оболиус еле удержал его за руку и практически насильно потащил дальше. Там, сияя, точно начищенная монета, он поставил одну ногу на морду животного и по-королевски посмотрел на сына аристократа. Тот эффектности позы не оценил – все его внимание было сосредоточено на живоглоте.
Нифис размер живоглота оценил по достоинству – убедился, что слухи не врут. И поведал, что на самом деле они не только посмотреть приехали, а отец собирается купить тушу, чтобы сделать чучело и отвезти в Широтон – в любом городе можно показывать такие диковинки за деньги, но в столице есть один человек, который по всей стране скупает такое и выставляет у себя в поместье. Как раз насчет цены отец и пошел сговариваться.
Легок на помине, из дома показался аристократ с тросточкой, в сопровождении Кособокого. Увидев Нефиса, отец нахмурился и, дернув щекой, резко приказал перестать шляться в одиночку в таких местах, а подойти и встать рядом.
По Оболиусу, который, если честно, вид имел довольно затрапезный, он мазнул до боли знакомым взглядом – когда люди наступают в коровью лепешку, эмоции те же.
После чего аристократ и вовсе повернулся к «продавцу» и, видимо, продолжая начатый разговор, бросил:
– Экземпляр хорош, беру! – А потом с брезгливостью в голосе добавил:
– И уберите этого (взмах тростью в сторону Рыжика), а то дождетесь, что беспризорники растащат все зубы на талисманы!
Слушая все это, Оболиус не просто злился, а тихо сатанел. Лицо его покрылось красными пятнами, кулаки и челюсти сжались. В голове звенело и насмерть бились две мысли. Одна – бесформенно-кровожадная, вторая – переплетеная страхом ненависть к властьимущим. Наверное, он так бы и не вышел из ступора, если бы Кособокий, привыкший распоряжаться у себя на пристани, не решил выполнить желание клиента. Вразвалочку подойдя к замершему возле речного чудовища Оболиусу, он отвесил мальчишке оплеуху и скомандовал:
– Проваливай отсюда!
Это стало для ученика искусника последней каплей. Его прорвало. А может, сыграло роль то, что теперь главным объектом для ненависти стал не аристократ, а пусть взрослый, пусть не бедный и уважаемый в городе, но простой человек. Только что олитонец мялся, не зная, что делать. А тут все само-собой получилось: пасть монстра в очередной раз распахнулась, только что созданная искусная нить дернула Кособокого прямо туда. В обычной обстановке парень вряд ли смог так просто сдернуть немаленького мужчину, но сейчас он, наверное, и лошадь бы подтащил. А потом челюсть захлопнулась, прикусив человека.
Оболиус специально не пытался «укусить» посильнее – просто закрыл живоглоту рот, но веса челюсти хватило, чтобы зубы впились в плоть и выступила кровь. А ученик искусника, уже кричал, брызгая слюной и трясясь от ярости, в бледное и круглое, как луна, лицо хозяина пристани:
– Ты!!! Ты решил продать моего живоглота? Украсть. Моего. Живоглота. И. Продать?
– Твой? Старик же хотел его куда-нибудь пристроить! – икая, зачастил прикушенный. – Мне сказали, вообще хотел выбросить на корм ракам…
Запал у Рыжика стал проходить – эмоции стали уступать место разуму, появился страх. Еще никогда он не разговаривал так не то, что со взрослыми, а даже с детьми. И на самом деле Толлеус, когда вытаскивал из под-воды трофей, выразился достаточно туманно. Вот ушлый хозяин пристани и решил ловить момент. Отдал бы вернувшемуся старику часть денег, и спроса никакого. Вроде, получается, зря взъярился. Хотя нет, не зря – нечего было руки распускать! Никому больше такое не позволено! Как там говорил учитель: «Наказание должно быть!» Вот оно – наказание. И понятное, так что все правильно.
Оболиус потянул за нить, в который раз за сегодня поднимая челюсть, и повернулся к аристократу. Тот замер в боевой стойке, выхватив из ножен короткий узкий меч с красивой гардой – не боевое оружие, но все же.
– Не бойтесь, ллэр, мертвые живоглоты без разрешения не кусают! – покровительственным тоном, будто разговаривал не с отцом Нефиса, а с ним самим, заявил ученик искусника и в душе расплылся в счастливой улыбке: он перед целой толпой народа заявил себя ровней этому аристократу, сказав «ллэр» вместо «господин», при этом макнул носом в лужу, как щенка, и тот это проглотил, не поморщившись! Нет, не чародеи, искусники и аристократы правят миром, а искусники и чародеи! Вот так!