Книга: Вирус лжи
Назад: 10
Дальше: 12

11

Диана Викторовна торопилась. Сроки поджимали, в издательстве ждали новый текст, а у нее, как на грех, совершенно пропало вдохновение. Она начала писать несколько разных романов, но все они остались на стадии первых пяти глав, дальше дело не пошло, хоть убей. И хотя люди, о которых она писала, толпились у нее в голове, что-то говорили и требовали, она понимала: нет, не то. Хорошие люди, и ситуации интересные, но нет пока того, что отличает хороший детектив от плохого: нет остроты, нет перчинки, нет интриги, которая станет держать читателя в напряжении, а личная жизнь героев пока всего лишь их личная жизнь, а не повод для убийства. А убийство — вещь серьезная, тут обязательно нужен повод, хоть и не очевидный. Диана отлично знала, как часто бывает, что очевидные на первый взгляд вещи далеко не так очевидны, как кажется, а люди в многообразии своих психотравм, нереализованных желаний и страстей поступают иной раз иррационально. Но хуже всего то, что многие и вовсе не отдают отчета ни в своих действиях, ни в последствиях этих действий, умудряясь таким образом прожить всю жизнь.
Диана уже пару лет как не включала телевизор — новости она смотрела в Интернете, равно как и хорошее кино, а ток-шоу и прочие «битвы экстрасенсов» ее раздражали. Она терпеть не могла грязи и тупости, а с экранов обильно лилось и то и другое. Какие-то женщины, дерущиеся прямо в студии, — рано постаревшие, отвратительно одетые, беззубые, они рассказывали совершенно немыслимые вещи об инцесте, пьянстве, жестокости, каких-то абсолютно невероятных мерзостях, а часто и дрались на виду у всей страны, под одобрительный гул зрителей в студии, дрались под наблюдением приглашенных «знаменитостей», а потом все присутствующие дико орали, что-то доказывая, стараясь перекричать друг друга, и Диана предполагала, что всем этим людям и в головы не приходит, до чего жалко и недостойно все они выглядят — и ведущие, и гости, и участники подобных программ.
Конечно, она понимала, что часть подобных программ — просто постановки, но «знаменитости»-то были настоящие и частенько выставляли на погляд и свое бельишко, чего Диана в принципе не могла понять, да и не хотела. Немолодые люди непринужденно болтали о своих интимных похождениях. Манерные мальчики в цветных штанах и с дредами, измазанные автозагаром, чтоб сойти за мулатов, бешеными собаками бросались на женщин в студии, избивая их на глазах у всех под одобрительные кивки «знаменитостей», — и весь этот бестиарий орал, визжал и глумился над самим понятием здравого смысла.
Вернее, такое поведение эти люди, равно как и создатели подобных передач, считали оправданным — удержать зрителя, чтобы получить деньги от рекламщиков, чтобы рекламщики получили свои деньги от производителей, а производители получили свои деньги за мыло, пиво и прокладки. И если для увеличения продаж нужно превратить в агрессивное стадо население целой страны, то так тому и быть. Люди, которые не понимают, что хорошая репутация значит гораздо больше денег и прочих ценностей, в силу общей нищеты и беспросветности бытия, совершают все более мерзкие деяния, а другие люди, чтобы удержать зрителей у экранов, прививают мысль, что эти мерзкие деяния надо смаковать на всю страну, — получается замкнутый круг. И Диана понимала, что — да, вот она, умная и образованная тетка, отлично знает, зачем все это делается, но ведь большинство-то не понимают! Они приникают к экранам, чтобы понаблюдать за тем, как незнакомые им люди рвут друг друга у всех на виду, а потом другие люди, деятели искусств, юристы и прочие интеллигенты, которых они часто видят по телевизору, перекрикивают друг друга, считая, что крик — это лучший способ быть услышанными.
И градус агрессии в обществе накаляется, и уже никто ни с кем не разговаривает, ведь проще кричать, бить, рвать — кусок мыла важнее репутации, да и что такое вообще — репутация? Репутацию на хлеб не намажешь, и вот это извечное «на хлеб не намажешь» оказалось отчего-то важнее совести, например, — ее ведь тоже на хлеб не намажешь, или порядочности. И только то, что можно, фигурально выражаясь, намазать на хлеб, — только это и имеет какую-то ценность в глазах подавляющего большинства сограждан. Это многовековая нищета говорит и бесправие, когда закон выживания важнее всего остального. Ведь граждане страны много веков озабочены чисто физическим выживанием, а потому вопрос репутации для них вторичен, к сожалению. Но то, что это примет такие уродливые формы, Диана и подумать не могла и очень болезненно воспринимала явное оскотинивание сограждан, возведенное к тому же в некую доблесть.
— Страшная вещь — подмена ценностей…
Когда война — это мир, ложь — это правда, а зло — это добро и благо. Но именно это и происходит вокруг, и Диана все чаще вспоминала некогда прочитанный роман Оруэлла «1984». Роман произвел на нее тягостное впечатление, и тем страшнее оказалось жить посреди ожившей серой фантасмагории, описанной почти век назад.
Диана держала в доме телевизор, но где от него антенна и пульт, понятия не имела. Если ей требовалось отвлечься, она ехала на дачу — там можно было побродить по лесу или пострелять по тарелкам. Этой забаве когда-то научил ее отец. Он считал, оружие — важная часть культуры любого народа, и нужно уметь с ним обращаться. На даче был сейф, где стояли отцовские огнестрельные игрушки, и Диана частенько приезжала туда именно пострелять — особенно зимой, чтобы не беспокоить соседей. Иногда они приезжали вместе с Андреем, и она всегда радовалась тому, что стреляет лучше его. Андрей же отшучивался тем, что куда ему, смертному, равняться с Дианой — земной ипостасью самой богини охоты, и ей нравилось это сравнение, она не подавала виду, но нравилось.
Но когда Диана работала, развлечения отходили на второй план. Нужно же иметь стимул — и стимулом была неделя на даче, свободная от готовки и наполненная прогулками, хорошими книгами и стрельбой.
Вот и сейчас она работала, едва успевая по следам убийцы, запутывая следствие, стараясь не оставить следов — сейчас она именно этот убийца. Диана понимала его мотивы, она сейчас и есть он, и, конечно же, он прав, у него нет выбора, его заставили так поступить, потому что он не нашел ни правосудия, ни сочувствия, ни истины, и ему тоже проще убить — где молчит правосудие, так говорит мистер Линч.
Звонок отвлек ее — звонил Андрей. Диана ощущала некую неловкость, потому что они так и не выяснили отношения до конца, а это значит, что есть еще простор для маневра, и Диане это не нравится, она во всем предпочитала определенность и внятность. Полутонов ей хватает в книгах, которые она пишет.
— Дина, я звоню узнать, как ты себя чувствуешь. — Бережной такой же, как всегда, и Диане стало легче на душе. — Не приболела?
— Нет, Андрюша, я в полном порядке. — Диана улыбнулась, хотя собеседник и не видел ее. — Что-то нехорошее случилось?
Они так много лет знакомы, что Диана умеет слышать его, и никаким нейтральным тоном ее не обманешь.
— Да, Дина, дела у нас так себе. Скажи, какая группа крови у Наташи?
— Вторая положительная. — Диана вздохнула, вспомнив свои проблемы из-за отрицательной группы. — А что стряслось, Андрей?
— Не телефонный разговор, Дина. — Бережной никогда не лжет ей, смысла не видит. — Я приеду и расскажу, а пока тебе достаточно просто сидеть дома, а не носиться по городу.
— Я и так никуда не собиралась, у меня сроки горят.
— Ну, и отлично. Я заеду, возможно, вечером. — Бережной был уверен, что заедет непременно. — Можешь сбросить мне эсэмэской список покупок.
— Хорошо.
Диана отложила трубку и вздохнула — нет, у Андрея до сих пор бродят в голове эти мысли насчет брака, а она-то надеялась, что он все понял. Вот и сейчас Бережной ведет себя как заботливый муж, а не как давний друг. Видали такое — список покупок! Но Диане все равно нравится это, просто вообразить, что она замужем за человеком, который станет заботиться о ней, которому можно вот так запросто послать список покупок, и он придет вечером в их общий дом и привезет пакет с продуктами, съест ужин, они о чем-нибудь поговорят, что-то обсудят, а потом лягут спать.
И вот на стадии «лягут спать» Диана пугалась и отступала. Опыта успешных отношений у нее не было совсем, и представить себе, что можно вот так идеально изо дня в день жить рядом с кем-то… Ложиться с ним спать и просыпаться тоже с ним, и ладно бы это был какой-то чужой человек, с которым не жаль расстаться, если что, а тут Андрей, с которым съеден не один пуд соли, и их отношения, как их жизни, уже устоялись… И после стольких лет вдруг надо полностью ломать устоявшийся уклад — эмоции, быт, это не так просто в их возрасте, и ведь неизвестно, выйдет ли что-то путное, а если не выйдет, то дружба врозь, так, что ли?
— Нет, Андрюша, плохого мужа я могу найти хоть сегодня, а хорошего друга — никогда. — Диана сделала себе чай и задумалась. — Блин, до чего же неприятная ситуация!
Неприятная ситуация с Андреем и с этим мальчиком, Олегом Горчинским, и у Геннадия происходит что-то не то, и Наташа может быть в опасности, и вообще — неприятная ситуация. А самое главное, что неприятности эти пришли откуда-то извне, и она сама, и ее близкие люди оказались втянуты в них просто случайно.
— А случайно ли?
Диана начала прокручивать в голове известные ей факты.
— Нет, не случайно! — Она поднялась и пошла на кухню. — Испеку пирог, что ли.
Когда Диана была в смятении или хотела над чем-то серьезно подумать, она знала: лучшее средство освободить мысли — это что-то испечь. И пока готовилось тесто, Диана размышляла над ситуацией.
Пирог в духовке зарумянился пышными боками, а Диана пришла к выводу, что Олега кто-то специально отравил и нужно трясти сотрудников его офиса. О чем она сегодня же намерена сообщить Андрею.
Диана знала: нет на свете такой беды, которая не может стать намного хуже всех самых худших прогнозов.
* * *
Наташа закончила писанину ближе к полуночи. Работа врача состоит из многих вещей, но написание историй болезни занимает особое место. И отбирает массу времени. Наташа никогда не накапливала такую работу, ежедневно выделяя для нее полтора часа, и по итогу в карточках ее пациентов все было в порядке, причем написано четким, абсолютно читабельным почерком.
Подобный педантизм вкупе с перфекционизмом Наташа Макарова унаследовала от матери и всегда считала, что дисциплина и самоорганизация — основные качества, позволяющие развивать все, что заложено в человеке природой, и будь гражданин хоть семи пядей во лбу, без жесткой дисциплины он успеха не добьется. А Наташа Макарова привыкла добиваться всего, чего она хотела, при этом ей и в голову не приходило, что она не сможет достичь поставленной цели. Просто для достижения некоторых целей нужно приложить больше усилий, и все.
Но сегодняшнее дежурство было уже свыше всех норм: врач из другой смены заболел, и Наташа вызвалась заменить его. Она отлично отдавала себе отчет, что торчит в больнице из-за Олега Горчинского, но принимала данное обстоятельство как данность: ну, вот так случилось, что ж теперь руки заламывать?
Олега она знала давно, как знала и то, что он ее не помнит. Как-то раз ее брат и Геннадий привели его в общую компанию, и Наташа весь вечер глаз отвести не могла от пшеничных волос Олега, его четкого профиля и голубых глаз в темных ресницах. От нее не укрылось, что парень молчаливый, замкнутый, поддерживает только те беседы, которые ему интересны, но даже тогда говорит, лишь когда к нему обращаются. Тем не менее он умный, толковый — и какой-то особенно мило рассеянный, как бывают рассеянны очень талантливые люди, живущие только интересами дела, которому они себя посвятили.
Это произошло шесть лет назад, и уже тогда Наташа решила: именно за этого парня она выйдет замуж. Конечно, не сейчас, когда им обоим еще долго учиться и становиться на ноги, но потом, позже — обязательно. Она мысленно уже обустроила их быт, осознавая, что как раз в бытовых вопросах от Олега, возможно, совсем не будет толку, но Наташу это не пугало: мать вырастила их с братом одна и с бытовыми вопросами отлично справлялась сама. Вот только от отца не было никакого проку вообще нигде, а Олег обещал стать толковым специалистом. И ему нужна будет умная и практичная жена, и именно такой женой Наташа и станет Олегу. Потом, в будущем.
За шесть лет Наташа прошла большой путь, и случалось, что сама над собой посмеивалась, вспоминая тот вечер, когда увидела Олега и мысленно пообещала стать его женой. Но когда Геннадий позвонил ей и сбивчиво рассказал, что Олег болен, что он совсем один и что для него это очень опасно, сердце Наташи забилось чаще: она не забыла Олега, хоть и старалась. Конечно, она пришла к нему в квартиру, оказавшуюся крохотной каморкой с малюсенькой кухонькой, тесной прихожей и ванной, где помещались душевая кабинка, унитаз, умывальник и стиральная машинка. В квартиру были втиснуты вещи, рассчитанные на гораздо большую комнату, но Наташа уже знала от Генки, что это вещи из дома матери Олега и дороги ему.
День, проведенный в той квартире, больше похожей на тесную коробку, и ужас, который Наташа пережила, слушая звуки, доносящиеся снаружи, из общего коридора, и тяжелое состояние Олега — все это непостижимым образом укрепило ее в уверенности, что судьба на ее стороне, и главное сейчас — позвать на помощь и дождаться этой помощи. А судьба столкнула их, чтобы они больше уж не расставались. Наташу не смутило, что Олега заново знакомили с ней, каким-то чисто женским чутьем она умела отличать важное от пустого, и то, что Олег ее напрочь не помнит, не имело значения.
Главное, чтобы он выжил, и тогда у них будет и время, и возможность познакомиться ближе.
А то, что Олег борется со смертью, было очевидно. Угроза новой остановки сердца повергла Наташу в панику. Она не привыкла выказывать свои эмоции, но ее коллега, доктор Дятлов, искоса взглянув на ее побледневшее лицо, тихо приказал:
— Выйди, подыши.
И она вышла, не в силах смотреть, как умирает Олег, но стояла рядом с палатой, вцепившись пальцами в подоконник. Именно тогда она поняла истину, которую многие понимают лишь в конце жизни: нельзя ничего откладывать на потом. Ни любовь, ни осуществление планов, ни какие-то нужные шаги — ничего нельзя откладывать, ведь оказалось, что жизнь такая паршивая штука, которая за секунду, за долю секунды делает финт хвостом, и все твои планы летят кувырком, и оказывается, что в какой-то момент «завтра» может и не наступить. И то, что было отложено на это «завтра», не осуществится никогда.
Но Олег боролся, и теперь уже было понятно, что он выживет.
Наташа никогда до этого не встречала такого тяжелого течения болезни. Гриппом она и сама болела много раз и как медик знала, что это опасное заболевание, в свое время унесшее миллионы жизней, но одно дело — знать в теории, и совершенно другое — увидеть, как на твоих глазах сгорает человек, с которым собиралась скоротать вечность. И очень страшно было видеть, как из спешно созданного отделения вывозят тела, накрытые простынями.
Смертей Наташа еще не видела. Она совсем недолго работала в больнице, и многое из того, что она знала в теории, к чему вроде бы была готова, показалось ей страшным и непоправимым, и она иногда думала о том, что вряд ли ей удастся когда-нибудь нарастить достаточно крепкий панцирь, чтобы ее не трогали такие вещи. Хотя доктор Дятлов убеждал, что к некоторым аспектам их работы привыкнуть невозможно.
Дятлов был всего на три года старше Наташи, но работал в этой больнице давно: еще студентом начал с санитара, потом подрабатывал медбратом и наконец стал настоящим врачом, и когда Наташа пришла работать в больницу, он многому смог научить ее и стал ей хорошим другом. Но все равно Наташе иногда казалось, что Саша Дятлов намного взрослее ее самой.
Это оттого, конечно, что мать старалась оградить их с Гришкой от многого, что, по ее мнению, могло бы им помешать или взволновать. И Наташа понимала, что, когда у нее будут собственные дети, она поступит с ними точно так же, но теперь она семимильными шагами бежала за доктором Дятловым, а догнать пока не смогла. И только со вспыхнувшей эпидемией расстояние между ними сократилось. Дятлов переселился в свой кабинет и перестал уходить домой, и Наташа решила сделать то же самое — хотя понимала, что делает это не из-за всех больных, а из-за Олега, но от этого ее работа не стала хуже. И, дежуря сутками около людей, мечущихся в горячке, Наташа окончательно осознала, какую тяжелую профессию выбрала себе, но ни на миг не усомнилась, что это именно ее путь, то дело, которому она будет служить всю жизнь.
Наташа отложила последнюю карточку и поднялась. Пора заглянуть к Олегу и проверить, не поднялась ли температура. Ну, и по отделению пройтись, конечно. Больных стало много, сестры с трудом справлялись, а к ним привозили самых тяжелых. Детские боксы Наташа решила проинспектировать первыми: дети, лежащие там, оказались совсем одни. Это именно те дети, которых Наташа видела в коридоре дома, где жил Олег, и тогда они вызывали у нее только страх и омерзение. А сейчас это были просто дети — исхудавшие, измученные и впервые в жизни лежащие в чистой комнате на чистых постелях.
По коридору, шатаясь, брела почти прозрачная девчушка, стриженная наголо.
— Тетя Наташа, я хочу водички…
— Иди ложись немедленно, я принесу тебе.
Это Аленка, Наташа знала, что ей десять лет и что до того, как она попала в руки врачей, девочка подвергалась насилию. Это выяснилось при санитарной обработке, когда ребенка принимали в больницу, и врачи, конечно же, немедленно сообщили в полицию и социальные службы. Но опросить Аленку пока не удалось, она слишком слаба, ее нельзя волновать. И сейчас, глядя на прозрачные руки девочки, Наташа чувствовала такую невероятную жалость к этому истерзанному ребенку, что невольно рука потянулась погладить ее по голове. Волосы девочки остригли, так как в них кишели вши и не было ни времени, ни возможности вывести их, проще и безопасней — остричь, и сейчас головка ребенка с отросшим ежиком рыжеватых волос смешно колючая.
— Как ты, детка?
— Хорошо…
Эти дети не жаловались. Они болели молча, безропотно, как маленькие старички, — они просто не верили, что на их жалобы кто-то обратит внимание. Наташа вернулась в ординаторскую, налила в Аленкину чашку сока из своего термоса — этот сок приготовила мама, она каждый день давала Наташе с собой целый термос свежеотжатого сока, и сейчас Наташа делилась им с Аленкой.
— Вкусно…
— Спи, Аленка. Завтра будет лучше, вот увидишь.
— Мне уже лучше.
Наташа даже не сразу поняла, что Аленка имеет в виду. Но через секунду внутренне содрогнулась: поистине страшной должна быть жизнь у ребенка, если ему в больнице, среди чужих людей лучше, чем дома. Наташа знает, что мать Аленки была одной из убитых в коридоре, а отец умер вчера, прикованный наручниками к кровати, — он подозревался в убийстве. Что теперь будет с девочкой, неизвестно, а она не интересуется, но Наташа понимает, что хуже, чем дома, ей уже не будет.
Кто-то из медсестер принес Аленке красивую Барби с набором одежек, и девочка из рук не выпускала это обретенное сокровище. Она и до больницы была истощена, а болезнь превратила Аленку в тень, но уже второй день она демонстрировала тенденцию к выздоровлению и постоянно играла своей новой куклой — первой в ее жизни.
На тумбочке у кровати лежал красивый буклет: глянцевые страницы, яркие картинки, а на обложке — роскошный полосатый кот. «Школа самосовершенствования „Нефертум“». Наташа пролистала буклет — ничего особенного, те же принципы, что у свидетелей Иеговы: обещания, яркие картинки, исполнение желаний, и лучшее, что было в этом буклете, это кот — удивительный, с шелковистой шубкой, которую так хотелось потрогать.
— Это мне Марина принесла, картинки красивые. — Аленка посмотрела на буклет. — Я тоже котиков люблю, они ласковые.
— Да, и красивые. — Наташа отложила буклет. — Отличные платья у твоей куколки. Надо ей кроватку и шкафчик купить, по-моему, я где-то видела такое, принесу тебе, хочешь?
Конечно, Аленка хотела, ее обычно колючие настороженные глаза на остреньком личике на миг стали совсем детскими, счастливыми.
— Тетя Наташа, мне очень хочется такого зайчика… Знаете, мягкого, маленького… Когда-то я видела у мальчика на улице.
— Погоди немного.
Наташа вышла из отделения и спустилась на первый этаж больницы, где располагались небольшие ларьки, работающие круглосуточно. Здесь продавали лекарства, средства гигиены, бахилы, соки и печенье и недорогие игрушки. Наташа купила у сонной продавщицы пакет яблочного сока и небольшого мягкого зайца, отчего-то розового. Подумав, присовокупила к игрушке блестящий браслетик из стекляруса. Положительные эмоции для пациентов важны не меньше, чем правильное лечение, но Наташа делает это не для успеха лечения, хотя и сама боится себе в этом признаться. Мысль о том, что будет с Аленкой дальше, очень тревожила ее.
Аленка ждала, укутавшись в одеяло. Наташа поставила сок на тумбочку и положила девочке на колени зайца и браслетик, и Аленкины глаза снова вспыхнули радостью.
— Спасибо…
— А теперь спи. — Наташа вновь погладила Аленку по стриженой голове. — Я тебе пакет сока открою, захочешь пить — наливай и пей, а сейчас засыпай, тебе нужно много спать.
Но Аленка уже надела браслетик и любовалась, вытянув перед собой ручонку, похожую на прутик.
— Блестит! — Она счастливо улыбнулась. — Тетя Наташа, а теперь ты будешь моей мамой?
Вопрос застал Наташу врасплох, она совершенно не ожидала такого поворота дела.
— Вряд ли мне позволят это. — Наташа укутала девочку и положила руку ей на голову. — Но я всегда буду помнить о тебе и постараюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо.
Аленка кивнула и прижала к груди зайца, а Наташа вышла из палаты, пребывая в полнейшем смятении. Аленкин вопрос оказался неожиданным, она никогда не думала, что девочка может воспринять ее внимание таким образом, и что теперь с этим делать, Наташа не знала.
Олег спал. Наташа тихо вошла в бокс и села у его кровати, нащупала пульс, проверила температуру. Пациент явно шел на поправку, Наташа слушала его спокойное дыхание, а свет, льющийся сквозь стекло в двери из коридора, выхватил из темноты его светлые волосы. Наташе очень захотелось прикоснуться к ним, но она понимала: нельзя. Олег может проснуться, и кто знает, как он воспримет…
Ладонь Олега легла на ее пальцы.
Назад: 10
Дальше: 12