Глава 3
Записка
– Смотри-ка, шельмы! Адовы мопсы как чуют, что здесь что-то нехорошее происходит – так и тянет их на запах крови! – Ярос было задремал, пригревшись у костра, когда восклицание Выдренкова вырвало его из цепких оков сонного забытья. – А ну-ка, Яр, шмальни по ним стрелой, а то огнестрел жалко, когда еще ходка к войсковой части будет…
Юноша нехотя поднялся, стряхивая с себя оцепенение и поднимая тяжелые веки. Ему совершенно не хотелось сейчас гонять по прилегающей территории серых падальщиков, которых местные жители окрестили «адовыми мопсами» за их чертовски упрямый характер. Если этой твари что-то понадобится, то она будет этого добиваться, пока не умрет или не заполучит то, что хочет.
Яр быстро окинул взглядом стаю привлеченных кровью падальщиков, которые в охотничьем азарте метались под стенами Юрьева, затем спокойно достал стрелу, натянул тетиву тугого лука и выстрелил. Тварь пригвоздило к земле, раздался короткий хрип. Еще две стрелы – столько мертвых «мопсов» понадобилось, чтобы стая снова осознала всю опасность приближения к этим высоким каменным стенам. Только тогда звери, недовольно рыча, пустились прочь от города.
– Всегда любил смотреть, как ты работаешь! – восхищенно заметил Николай Павлович, похлопав юношу по плечу. – Ни одного лишнего движения. Все четко и быстро. Тихая, острая смерть…
– Палыч, может, тебе тоже попробовать? Пару недель на стрельбище, и будет получаться, – Яр с легкой улыбкой протянул товарищу лук, но тот замахал руками, потом прижал к груди «калаш» и замотал головой.
– Не! Это не мое. Да и старый я для всего этого раритета. Вот АК-74У – другое дело… Прижал к плечу, нажал спусковой крючок… Автома-а-атика!
– А когда патроны кончатся? – еще шире улыбнулся юноша.
– Рожок сменю, – уверенно заговорил Николай Павлович, – другой патронами набью…
– Не, – прервал Яр. Лицо юноши стало серьезным, взгляд светло-голубых глаз – острым. – Ты не понял. Когда совсем патроны кончатся и брать их будет негде?
– Знаешь, – чуть помедлив, ответил мужчина, – я надеюсь, что до этого времени не доживу.
– А как же дети? – Ярос чувствовал жестокость своих вопросов, но ничего с собой поделать не мог. Невысказанная правда со временем накапливается, и люди перестают замечать ее, продолжая наслаждаться какой-то иллюзорной, будто сказочной жизнью. – Ну да, не твои же.
– Прекрати, – прошептал Выдренков. – Ты прекрасно знаешь, что я их люблю и буду защищать до последнего патрона.
– Да. Знаю.
– Тогда давай замнем этот разговор. Лучше скажи, что ты намерен делать?
– В каком смысле? – Яр не понял намека и вопросительно уставился на Палыча.
– В смысле Варьки.
Юноша покраснел. На бледной матовой коже запылал румянец. Даже несведущему в их делах наблюдателю сразу стало бы ясно, что парень испытывает к девушке, а уж Николай Павлович и так все знал. Не один месяц мужчина наблюдал, как восемнадцатилетний юноша смотрит на расцветающую семнадцатилетнюю девушку. Тот глаз с нее не сводил. Искал любую возможность попасть в дом к Выдренковым. Смущался, краснел, боялся разговора с Варей.
– В том смысле, что зря ты все это затеял. Любовь с ней, я имею в виду.
– И ничего не затеял! – вспыхнул парень, отворачиваясь к бойницам, выходящим во внутренний двор. – Ничего ты не понимаешь, Палыч. Давай лучше о страннике поговорим.
– Поговорим еще, поговорим, – Выдренков, устраиваясь у костра на соломенном мешке, сменил тон на доброжелательный. – Только ты не уходи от ответа. Я же другом твоего отца был. И думаешь, мне все равно, как ты сам мучаешься и как мучают тебя все вокруг из-за этих твоих шишек роговых на голове… – Рука отвернувшегося к бойницам Яроса непроизвольно потянулась к шапке, скрывающей его проблему, но Николай продолжил: – Да не снимай ты ее. Видел. Много раз видел, да и от людей ты ничего не спрячешь. Все тайны тут же расползаются, как ужи в болоте. А ты еще с Варькой решил спутаться! Совсем дурак!
– Ну, а что такого? – Яр с вызовом повернулся. Глаза горели, а губы были обиженно сжаты. – Она красивая! Она добрая, она… Она… Она твоя приемная дочь, наконец! Я не понимаю, почему ты против.
– Именно потому, что она моя дочь, я и против! Пойми же, что кроме красоты и твоей слепой влюбленности, вас ничто не объединяет! Разве еще ее желание покрутить перед вами, балбесами, хвостом, как лиса, и стравить друг с другом глупых пацанов!
– Я не глупый! – казалось, Ярос сейчас задымится. Кожа покрылась красными пятнами, кулаки сжались, а губы задрожали.
– О! – развел руки Выдренков. – Ну, конечно! Как я мог забыть? Бакалавр математических наук в пятой степени! Мало того, что ты глупый, так еще и слепой! Не видишь очевидного – что она крутит с сынком Воеводы!
– Что? – Яр аж затрясся. – Это неправда! Зачем ты мне это говоришь?
– Да чтобы тебя, дурака, избавить от очередной напасти! – рявкнул вдруг Палыч. – Или ты думаешь, что Митяй оставит вас с Варькой в покое? Тем более, если она сама, как лиса, юлит меж вами?
Ярос сник. Он молча подошел костру и уселся на соломенный тюк. Некоторое время тупо смотрел на языки пламени, а затем заглянул в глаза Николаю.
– Что же мне делать, Палыч? А ежели я ее это… – парень замялся, пытаясь объяснить. – Ну, вдруг я ее действительно люблю? Как мне не дать охмурить Варю этому уроду?
Палыч долго смотрел на юношу немигающим взглядом, а потом просто рассмеялся, беззлобно и искренне потешаясь над глуповатым пацаном. Яр не понял, отчего веселится мужчина. Обиженно скривив лицо, он отвернулся. Попытался скрыть свои чувства, но не смог. Николай Павлович насквозь видел Ярослава.
– Будут в твоей жизни еще нормальные бабы! Какие твои годы? – Выдренков посерьезнел и заговорил более тихо: – Ты сейчас – словно слепой. Ощутил на себе чары девки, которая единственная обратила на тебя внимание, и думаешь, что это любовь? Да чушь! Погибель твоя. Мало того, что тебя из-за твоей особенности не любят, так еще и с Варькой давай, спутайся. Да тебя Воевода со своим сынком совсем со света белого сживут! А девке только этого и подавай. Интри-и-ига! А потом куда, как думаешь, она свой нос повернет? Не знаешь? А я тебе скажу! К тому, у кого власть и средства! А теперь скажи, у кого из вас с Митяем такого добра больше?
Николай Павлович замолчал, и тишина расползлась вокруг, будто окутывая собой людей. Выдренков выдохся, а Яр понимал, что все эти слова – истинная правда. Неловкая пауза затянулась надолго. Мужчина изредка ворошил тлеющие в поддоне угли, отмалчиваясь, а юноша поднялся и ходил из угла в угол, не находя себе места.
Уже скоро серое утро разбудит жителей Юрьева, заставит начать и прожить еще один тусклый и тяжелый день, полный забот и работы. Яр заглянул во внутреннюю бойницу, выходящую на окруженный четырехметровым забором двор. Он ненавидел это место.
Нет, не древние постройки. Не этот красивый Михайло-Архангельский собор с пятью куполами, где до сих пор вел службу отец Иоанн. Собор так и не решились пустить под хозяйственные нужды общины, вовремя поняв, что религия в столь смутное время – еще один способ управления людьми, который Воевода отлично применял… Сейчас храм темным на фоне светлеющего неба гигантом возвышался над всеми строениями Юрьева, как бы напоминая, кто в этом мире главный…
Но вот другие здания мужского монастыря: Знаменскую трапезную церковь, надвратную церковь Иоанна Богослова, колокольню, надкладезную часовню все же отобрали у священников и разместили там различные службы, от кузни до конюшен. Архимандритский же корпус – длинное двухэтажное здание, раскинувшееся от одной до другой стены, целиком и полностью перешел в распоряжение Воеводы и стрельцов. Остальным людям приходилось ютиться в подземельях, вырытых давным-давно под окружающим монастырь огромным валом.
Эти постройки, за двадцать пять лет обросшие уже другими, более грубо сработанными строениями, поражали. Соборы, храмы и часовни из другого, исчезнувшего времени, вызывали благоговение у юноши перед их создателями из той давно забытой эпохи, которой Яр никогда не знал и не узнает. И древние здания могли дать юноше лишь малое представление о величии людей прошлого, которые такое строили. Куда все кануло? А главное – зачем они уничтожили свое прошлое, которое позволяло им чувствовать себя если не богами, то творцами точно?
Ненавидел же Яр совсем другое. То, что скрывали эти храмы и древние стены теперь, после потери старого мира. А именно – людей, что еще пытались цепляться за старое, давно потерянное. И то, как они это делали, уничтожая друг друга с одним желанием – выжить самим.
Юноша не раз был свидетелем того, как человека выгоняли за тяжелые, обитые бронзой ворота без всяких средств защиты лишь за то, что тот не угодил Воеводе или его сыну, либо за лишнюю конечность, шестой палец или цвет кожи, отличный от «нормального». Естественно, степень нормальности определялась Воеводой. И его совсем не волновало, что бедняге едва исполнилось десять, а за стенами опасный мир, в котором тот не продержится и часа. Полноценные люди боялись иных, порожденных этим новым миром, и поэтому старались поскорее от них избавиться. Более сотни младенцев в последнее время пошли на корм рыбам в реке Колокше именно по причине их необычности. Если ты «не такой», то мутант, а если мутант, то со временем станешь опасным. И «правосудие по-воеводски» вершилось без каких-либо исключений, независимо от возраста и характера уродства.
Яра же не выставили за ворота еще в детстве лишь потому, что отец, пропавший два года назад, был уважаемым человеком, бойцом, каких поискать. Он не боялся в одиночку отходить от Города на довольно приличные расстояния, что приносило Юрьеву почти все необходимое. Он водил группы и в войсковые части за боеприпасами, и на радиозавод, пополняя запасы проводов и лампочек, и на ткацкую фабрику, склады которой все еще ломились от заклеенных в полиэтилен тканей и шерсти. А также несколько раз он предпринимал дальние походы – сначала в сторону Кольчугино, затем ко Владимиру, в надежде найти выживших. Лишь из-за него и впоследствии – в память о нем, Яра не выгнали из общины.
Но была и обратная сторона медали. После исчезновения отца Яру не давали жить спокойно из-за одной странности, заметно выделявшей его среди других. Выступающие костяные наросты у него на голове походили на недоразвитые рожки. Было ли это мутацией из-за принесенной от больших городов незначительной доли радиации, либо влиянием распыленных когда-то ядовитых веществ – никто не знал и сказать не мог. Но эта особенность очень сильно испортила жизнь юноше, которому с малых лет пришлось испытать сначала издевки сверстников, а позднее – отвращение и ничем не прикрытую неприязнь. Его просто терпели рядом с собой, мирились с его присутствием, пока рядом был авторитетный в общине отец… После же, когда его не стало, гонения и издевки начались снова. Потому юноша и недолюбливал людей, которые унижали его просто за то, что он не такой, как все.
Тучи на востоке окрасились розовым, предвещая восход и конец дежурства. Осталось чуть-чуть, и их сменят, чтобы можно было несколько часов поспать, а затем вновь браться за работу. Палычу – на конюшни, а Яру, поскольку он еще не прошел испытания, – на тренировки, которые проводились за стрелецким корпусом, где проживали Воевода и стрельцы, а также находился лазарет. Хоть и не будучи стрельцом, но уже состоя в охране поселения, Яр имел право на место в корпусе, но, как ни странно, все еще продолжал жить там, где и родился – под землей, в катакомбах под валом.
Юноша отошел от бойницы и, подсев к костерку, спросил:
– Палыч, – слова нехотя, с трудом сложились в осмысленную фразу, – я бы давно ушел отсюда, если бы не Варя. Только она мне этого не дает сделать. Как же быть?
Некоторое время Выдренков не мог вымолвить ни слова, не моргая, глядел на юношу, затем так же медленно проговорил:
– Неужели все так серьезно?
– Да. В общем-то, да, – кивнул Яр, глядя прямо в глаза другу отца. – Мне кажется, что я ей тоже нравлюсь.
– Кажется, – покачал головой Палыч, – Этого и я тебе не могу точно сказать. Сам не знаю. Но вот идея с уходом мне нравится еще меньше.
– А чем здесь лучше?
– Как это? – Выдренков с болью посмотрел в глаза Яру. Он прекрасно понимал, каково тому приходится в обстановке всеобщей неприязни, но предположить, что где-то может быть лучше, тоже не мог. Ведь даже погибший отец-добытчик Яра – и то говорил, что нормального общества, хоть сколько-нибудь похожего на их поселение, не нашел ни в Кольчугино, ни во Владимире, куда когда-то ходил с экспедицией, и тем более сомневался, что таковое осталось в Москве, куда удар был нанесен в первую очередь. – Здесь люди, пища, защита. Здесь жизнь, наконец!
– Да какая это жизнь… – махнул Яр рукой, оборачиваясь на колокольный звон, отбивающий «зорьку», и доносящиеся следом с винтовой лестницы шаги. Явилась смена, и теперь можно было не продолжать ставший совсем неудобным разговор. Юноша подскочил и, едва нога одного из сменщиков переступила порог, метнулся мимо, не говоря ни слова.
– Да, блин, у тебя испытание через неделю! Пройди сначала, а потом… – этого крика Яр уже не слышал.
Он несся со всей возможной скоростью вниз по лестнице, через двор, мимо Михайло-Архангельского собора в катакомбы, служившие домом. На встречу с Варей, о которой говорил вчера Ванька. И был несказанно огорошен, когда около входа в жилище девушки заметил Митяя, сына Воеводы. Тот стоял, вальяжно облокотившись одной рукой о стену, к которой прислонилась улыбающаяся Варя. Они о чем-то тихо говорили, причем Митяй другой рукой обнимал девушку за талию.
– Ты! – других слов не было, только медленно вскипающая злость, которая всегда появлялась в нем при виде сына Воеводы.
– Я, – согласился Митяй, осклабясь довольно. – И что?
– Что ты тут делаешь?
– Тебя забыл спросить, выродок недоделанный! Я к Варе, а ты мимо иди, пока идется. Твоя конура чуть дальше…
Договорить Митяй не успел, Яр, молча сжав кулаки, бросился на обидчика.
***
Морозно. Ветер сшибал с ног, пробирал до костей. Игоря удерживал только тонкий трос, привязанный к скобе, вбитой в камень. Вершина скалы, на которой он сейчас находился, освещалась солнцем, садившимся далеко на западе, в тайге, занесенной снегом. Название горы вертелось на языке, вызывало смутные, неясные образы, но наружу так и не вырвалось. Игорю почему-то очень надо было его вспомнить. Что-то важное скрывалось за этим названием. Но сколько он ни напрягал свой мозг, ничего не получалось.
Что-то не так. Бездонное темно-синее небо не укрыто тучами. Оно разверзлось над землей, словно пропасть. Протяни руку – затянет в себя, даст затеряться, раствориться, слиться с вечностью. Открывшийся простор подавлял, нет, даже пугал не готового к этому человека, привыкшего видеть последние годы лишь серые тучи и однообразную равнину, покрытую снегом и изрезанную лесами и мертвой плотью разрушенных городов. Дышалось тяжело. Воздух на высоте в полтора километра был сильно разрежен. В дальнем конце плато размером с два футбольных поля виднелись старые постройки, несколько покореженных временем вертолетов, и горы кругом, разделяющиеся долинами.
Что он здесь забыл? Или, вернее, что должен был вспомнить? Потемкин напряженно всматривался в небо, в то место, где солнце почти исчезло за горизонтом, создавая эффект плавящегося где-то вдали снега, растворяющегося в легкой дымке и мареве… Ничего. Он ничего не мог вспомнить. Еще некоторое время повертевшись и сопротивляясь рвущему одежду ветру, он в панике остановился. Было тихо. Настолько тихо, что, казалось, выключили звук. Ни скрипа снега, ни дуновения, ничего.
И только растворяющийся за горизонтом свет солнца еще сохранял иллюзию реальности. Но уж слишком быстро таяли красные краски на темнеющем небе, где загорались звезды. Ой ли? Звезды ли?
Теперь Игорь не был в этом уверен. Это скорее блики света, отраженные от… Воды? Удивлению его не было предела. С исчезновением света все изменилось. И сверху была вода. Темная, непроницаемая, отражающая. В какой-то миг мужчина понял, что видит свое лицо. Там, сверху, среди легкой ряби ночной воды, моря, океана. И протянул руку, чтобы дотронуться.
В тот же миг вода хлынула вниз, заполнив все пространство вокруг. Обескураживая, дезориентируя, растворяя… Игорю понадобилось какое-то время, чтобы понять, что он все еще привязан к скале где-то в глубине океана, а кислород уже заканчивается. Вода сковывала движения, замораживала конечности, но лекарь так быстро, насколько мог, отстегнул карабин, соединяющий его с веревкой и скалой, несколькими мощными взмахами запустил, как надеялся, свое тело вверх, к поверхности. Легкие уже разрывались от нестерпимой боли, воздуха явно не хватало, а открыть сейчас рот – означало неминуемую смерть.
Впереди снова забрезжил свет. Легкий, расплывающийся, словно завернутый в пленку. Надо к нему, как можно быстрей! Игорь вдруг совершенно не к месту вспомнил про фонарик. Но как он будет светить в воде? Его-то старенький, многократно перемотанный изолентой – уж точно нет. Но среди водоворота странных событий и явлений, чем черт не шутит? Игорь вытянул его из-за пояса, прикрепил к ремню летных очков и включил.
Фонарик слабым лучом прорезал темную морскую воду. Нет, не воду. Тьму, клубившуюся вокруг и обволакивающую, словно некая плотная субстанция, в которой можно было перемещаться, а значит… Дышать? Легкие сдерживать уже было невозможно. Вздох рвался изнутри, заставляя грудь заходиться спазмами, и страх расползался по телу, не желая исчезать. Тьма же расслоилась в свете фонаря на темно-серые оттенки, откуда выныривали странные предметы. Как ни пытался Игорь вспомнить название, назначение этих предметов – не мог. Двухместная коляска, разорванная на части, толстый плед, почти расползшийся от времени, с рисунком из огромных роз, легкая ажурная шляпка, которую так любила Рита…
Вдруг все снова изменилось. Из мглы выплыло тело. Отекшее, раздувшееся, с заметными уже признаками разложения. Оно так и смотрело на Игоря выпученными стеклянными глазами, пока не скрылось из виду. Дальше – хуже. Мимо стали проноситься трупы, каждый следующий еще отвратительнее прежнего. То кожа лоскутами свисала с прогнившей плоти, то не хватало некоторых конечностей, то это была иссохшая мумия, а один раз… пронеслась тень. Нечто, состоящее из мелких, еле заметных частиц. Это был пепел. И фигура, спаленная давним ядерным пожаром, почти обняла Игоря, но он с неслышным криком рванул вверх, стараясь как можно быстрее достичь размытого света, тусклым кругом будто лежавшего на матовой льдине…
Это снова вода, а руки уперлись в скользкую поверхность холодного монолита. Именно из-за этого свет сверху казался таким мутным, расплывчатым. Но он все же оставался виден. Скорее всего, льдина не слишком толстая. Надо выбираться. Игорь достал нож. Тот самый, что остался торчать в спине Игната, только сейчас он почему-то оказался снова у него. Мужчина начал царапать, ковырять им лед. Но это трудно, чертовски трудно. Любое движение вверх отталкивало лекаря назад, в глубину. Ему вновь и вновь приходилось работать ногами и руками, чтобы находиться рядом с поверхностью. Силы были на исходе, когда нож все же проткнул лед, и Игорь в последнем усилии несколько раз ударил кулаком.
И снова ни звука, льдина раскололась, мелкие обломки сразу же разошлись в стороны, более крупные – вздыбились. Мужчина схватился за скользкий край, этого хватило, чтобы подтянуться вверх, и, помогая себе ногами, он все же выбрался наружу, отползая как можно дальше от края темной пропасти…
Игорь в изнеможении лежал некоторое время, откашливаясь и стараясь не шевелиться, чтобы дать возможность уставшим мышцам отдохнуть. И лишь некоторое время спустя осознал, что воздух наполнился звуками. Потемкин замер, чтобы лучше распознать их. Рядом, буквально в нескольких метрах, кто-то чавкал. Причем делал это с нескрываемым удовольствием, смакуя, облизываясь. Игорь поднял голову.
Увиденное заставило вскочить на ноги и поднять нож. Кругом темнота, и лишь маленький круг пространства четко виден в направленном свете, будто кто-то повесил сверху прожектор. Две тошнотворные твари сидели в нескольких метрах от него и отрывали от трех мертвых тел кусочки подгнившей плоти. Одна с какой-то долей удивления рассматривала внутренности одного из мертвецов, перебирая их в лапах.
– Эй! – крикнул Игорь, отчетливо понимая, что чудовища не разговаривают. – Что здесь происходит?
Это была скорее попытка обратить на себя внимание, нежели желание что-либо у них узнать. Твари развернулись, приподнимаясь на худых кривых лапах. Их вид вновь вызвал у лекаря отвращение. Тощие, голые, с белесой кожей, обтягивающей ребра и местами свисающей противными складками, они смотрели на него выжженными светом, белыми глазами и не переставали жевать, смачно чавкая. Их длинные пальцы заканчивались столь же длинными и острыми когтями. Видимо, они не ощущали угрозы от Игоря.
«Уходи, – пронеслось у Потемкина в мозгу. – Они тебя не ждут. Уходи!»
– Кто не ждет? – заволновался мужчина. Ему почему-то было важно это знать, правда, почему – он не мог вспомнить.
«Они, – одна белесая тварь указала жестом на трупы. – Они тебя забыли и не ждут. Им теперь не до этого».
Игорь медленно пошел вперед, не обращая уже внимания на чудовищ. Ему было интересно только одно: кто они? Почему какие-то полуразложившиеся трупы должны быть интересны ему? Лишь это занимало его сейчас. Твари с пониманием расступились, пропуская Игоря.
Но когда он подошел ближе и разглядел лица, то упал на колени, заходясь в беззвучном крике. Перед Потемкиным лежали жена и двое его детей.
Мужчина воткнул в льдину нож. Еще и еще. Снова. И так до тех пор, пока бездна под ним и телами не разверзлась, забирая его и семью во тьму…
***
– Рита. Дети, – были первые его слова, когда он откинул войлочный плащ в сторону, просыпаясь. Холодный пот градом стекал со лба, а в глазах словно еще бушевало безумие сна – всепоглощающая тьма и его семья, растворяющаяся в ней. Тут же всплыло в памяти и слетело с губ название той самой роковой горы – Ямантау…
Картинка до сих пор стояла перед глазами. Мужчина сжал голову руками, но образ, нарисованный уставшим сознанием, не уходил. Надо было как-то изгнать его, этот давно забытый призрак из прошлого, иначе недолго и свихнуться.
Тут Игорь вспомнил о клочке бумаги, найденном у черного монстра в рваных штанах. Это уже что-то. Мысль о смерти медленно стиралась из памяти. Надо срочно развернуть грязную, дырявую бумажку и решить головоломку, озадачившую Потемкина с тех пор, как он узнал, что твари могут носить штаны.
Но вокруг было слишком темно. Маленькая кирпичная келья ничем не освещалась, разве что из общего коридора, откуда доносились живые звуки – разговоры, топот, звон посуды, падал легкий отсвет от далекого фонаря или масляной лампы, обозначая дверной проем его темницы, огражденный решеткой. Где ж тут взяться нормальному свету? Сырость и легкий запах чего-то прелого позволили предположить – помещение находится в подвале.
– Кошмар? – спросил голос снаружи. Не удивительно, что к лекарю приставили охрану. – Жена и дети?
– Да, – сухо буркнул Игорь. – Они.
– Что с ними случилось? – не унимался голос.
– Утонули, – так же коротко бросил врач, не понимая, зачем он это рассказывает первому встречному.
– Жаль, – сочувственно протянул голос, не сочувствуя, тем не менее, ни капли. – А Ямантау?
– Гора. – Потемкин пожал плечами, не думая, что это движение кто-то заметит. Все равно тьма поглотит все жесты. И от нее-то ничего не скроется.
– Хм, – голос оживился. – Ты только это… не подумай там чего лишнего… Что я в душу лезу или секреты выпытываю. Просто интересно очень, что за воротами происходит.
– Хреново там, за воротами. Очень, – у лекаря не было желания продолжать разговор, но каким-то шестым чувством ощущая необходимость в собеседнике, он говорил. – И тем более, ничего интересного. Можешь сказать, сколько я проспал?
– Несколько часов. Вон, утренний колокол только что «зорьку» отбивал.
– Теперь ясно, почему мне так хреново, и голова раскалывается, – опять пробубнил Потемкин.
– Ну ты, надо сказать, шороху-то устроил… – меж тем, не унимался голос. – Оборотня завалил! Это ж надо!
– Скажем, не я, а ваш лучник…
– Все равно здорово! – казалось, словесный поток говорившего ничем уже не остановить. – Как ты его красиво вывел на стрелка! Это ж надо!
– Слушай, – прервал охранника Игорь, не намереваясь дальше выслушивать восторженные возгласы. – У тебя свет есть?
– Чего? – тот явно не понял, что именно от него хотят.
– Свет, говорю, есть? Фонарик, спички, керосинка, может, пиропатрон…
– Ты это… – после недолгой паузы проговорил голос, – кончай выдумывать. Не дай бог, взорвешь здесь чего-нибудь.
– Да елы-палы! – не удержался Игорь. – Мне просто посветить надо.
– А-а-а, – протянул охранник, – Так бы сразу и сказал. А то – пиропатрон, пиропатрон… На вот, от деда достался. Ручной. Только не дергайся, а то нам приказано стрелять.
За решеткой появился силуэт мужчины, что-то просовывающего сквозь прутья. Игорь встал, ощущая в ногах слабость, и медленно подошел к решетке. Протянул руку, взял предмет, просовываемый незнакомцем, и только хотел вернуться на место, как тот схватил его за запястье, удерживая. От удивления Потемкин замер, пытаясь понять, что же хочет от него стражник.
– Слушай, – полушепотом быстро заговорил мужчина, – расскажи вот что… – Он на одно мгновение прервался, размышляя, спрашивать или нет, но потом любопытство пересилило. – Как у вас с девкой? Как она? Ничего? Вроде, милаха. Наверное, очень круто вот так вот, вдвоем…
– Ничего, – проговорил Игорь, отдергивая руку и отступая к койке. «Неужто в этом краю все такие извращенцы?» – мелькнула мысль, вызывая отвращение и желание побыстрее убраться из этого места. Охранник, разочарованный немногословностью пленника, вернулся к себе.
«Вжик-вжик» – зажужжало механическое устройство, рождая, благодаря усилиям Игоря, свет. Слабый лучик разрезал тьму камеры, теперь показалось и лицо мужчины по ту сторону решетки. Грязные, взлохмаченные черные волосы, густые брови и острый прямой нос. Глаза блестели в свете фонарика, а тонкие сжатые губы, покрытые трещинками, и широкий подбородок указывали на упрямого и волевого человека. Сеть морщин вокруг глаз и старый шрам, рассекающий нос и протянувшийся под ухом на шею, придавали ему необычный, слегка грозный вид.
Игорь, сощурившись от света, ударившего в глаза, развернул фонарь вниз, к грязному, смятому листку бумаги, бережно расправленному. Он медленно начал читать, с трудом разбирая отдельные буквы, так как почерк иногда плясал, словно писавший торопился, а в некоторых местах многострадальный кусочек бумажки вытерся до дыр, так что не все было возможно разобрать.
«Что можно сказать о мире? Он умер? Погиб в Катастрофе, случившейся двадцать лет назад? Нет! Конечно, нет. Это исключено. Мир жив и будет жить, но уже не в привычном для нас виде.
Думаете, я свихнулся? Сомневаюсь. Я никогда не был прав настолько, насколько сейчас. И это уже стало аксиомой. Но не ваша вина, что вы мне не верите. И вряд ли когда-нибудь поверите. То, что мы создали – незаметно взгляду и живет не где-нибудь, а в наших с вами телах. О! Это сложно объяснить неподготовленному человеку. Просто знайте: ящик Пандоры открыт. И дни человечества могут стать последними, так как существо, или, скорее, организм, что мы выпустили на свободу, куда опаснее всех мутантов, вместе взятых… Пытаясь выручить Старый мир, мы, тем не менее, дали толчок Новому…»
Тут Игорь попытался разобрать расплывшиеся буквы, но это ему не удалось. Пришлось читать дальше.
«Я, Барыкин Федор Андр… НИИ… ядер… иссл… Черноголовки закрыт… типа… Мы в числе одиннадцати человек предприняли попытку найти панацею от радиации для человечества РНК-ви… Для этого совершили поход в Моск… Что-то пошло не так. Люди менялись… Я чувствую, что тоже зара… Это очень страшно… Никто ниче…лать. Я ухожу. Как можно дальше. Может, кто-нибудь в дороге убьет меня…»
Потом шел совершенно неразборчивый кусок текста. Отчаявшись его расшифровать, Потемкин стал читать дальше.
«Мало времени. Я должен умереть. Убить себя. Иначе эта тварь, что ворочается внутри и изменяющимися на глазах руками пишет это письмо… может когда-нибудь убить кого-то из нас… Из людей. Я не прошу помощи. Я не прошу легкой смерти. Я вообще ничего не прошу от уходящей жизни. Просто расскажите об этом людям. Расскажите о НИХ. Иначе будет поздно… Иначе останутся только ОНИ. И никого больше…»
Последние строки явно давались автору с огромным трудом, как будто человек, писавший их, забыл, как это делается. Буквы меняли размер, форму, прыгали и наезжали друг на друга. И только разобрав последнюю букву, Игорь опустил руки с фонариком. Тьма вновь распустила свое покрывало и окутала камеру и ошеломленного мужчину. У него создалось даже такое ощущение, что она заползла и в душу, холодными, цепкими пальцами поскребла спину.
Смутные воспоминания из студенческих времен начали всплывать в памяти. Словно уроки вирусологии могли когда-нибудь пригодиться… ДНК, РНК-вирусы, которые изменяют генетический код человека и становятся неотъемлемой его частью. Что же опять нагородили эти ученые, что могло получиться «такое»? Они «…предприняли попытку найти панацею от радиации для человечества РНК-ви… Для этого совершили поход в Моск… Что-то пошло не так. Люди менялись…» Слишком недвусмысленная фраза. Слишком.
Они попытались заразить вирусом людей в надежде, что те смогут не бояться радиации, но все, как в страшном кино, вышло из-под контроля? И получился этот странный гибрид, недочеловек, который… Скорее всего, может заражать других людей! И что эти болваны сделали? Правильно! Поперлись в Москву, где предположительно уровень радиации самый высокий, чтобы опробовать свою новую разработку на людях, чтобы «помочь». Им мало было Катастрофы, произошедшей двадцать лет назад, так они еще решили поэкспериментировать над остатками человечества…
Интересно, они вообще понимали, на что идут? Ведь теперь этот вирус, судя по всему, мутировавший от радиации, может выкосить остатки выживших подчистую. Мысли закружились бешеным роем в голове мужчины. Не то чтобы он очень сильно любил людей или жалел их, но теперь, для доктора в прошлом, а нынче лекаря, эта ситуация стала уже личным вызовом.
«Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности, я торжественно клянусь: честно исполнять свой врачебный долг, посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека, быть всегда готовым…»
А теперь угроза касалась всего человечества. Игорь вытер пот со лба. Надо что-то делать, но что?
В коридоре послышались тяжелые шаги, и через минуту к темнице подошли трое. Один, на вид главный, судя по тому, как уверенно держался, приказал охраннику открыть камеру, после чего вошел.
– Утро доброе, – буркнул он Потемкину. – Хватит спать, Воевода приказал доставить тебя прямо сейчас.
