– Там Алексей! – кричал удерживаемый старшим братом Андрей Юдин.

– Он мертв! – холодно бросил Гром, который уже полчаса как спустился с крыши по внешней пожарной лестнице и пытался допросить Бакина. Но неожиданно всплыла другая проблема. Алексей остался внутри здания, и средний брат никак не хотел верить в его смерть, хоть это было уже очевидно.

– Нет! Нет! И нет! – кричал Андрей, брызжа слюной. Петр отталкивал его от двери в цех, из которой клубами валила пыль. – Он еще жив! Надо только быстрей разобрать завал!

– Ты… – зарычал Гром, подойдя вплотную к мужчине. Любая преграда, удерживающая его от преследования старого врага, вызывала в Олеге неконтролируемую ярость. Он еле сдерживался, чтобы не достать пистолет. – Ты – идиот! Там тонны досок! И все это обрушилось на него! Замечательная могила. Если ты не хочешь отскребать его от пола, тогда прими это как данность, будь мужиком!

Андрей опустил голову и позволил Петру отвести себя подальше от входа. Как бы чувства ни взывали к спасению брата, логика Грома была железной. Невозможно выжить под тяжестью обвалившейся конструкции.

– Теперь ты… – Гром повернулся к Бакину, подошел, вытащил из-за его спины за волосы девушку и приставил ей к голове пистолет. – Что ты там лепетал мне о спрятанной на черный день машине?

– Есть такая, есть! – глава Кольчугино заплакал, упал на колени и взмолился. – Только не убивайте, прошу… Оставьте дочь в покое, она же ничего вам не сделала.

– Показывай! Живо!

– Да-да, – затрясся Бакин, поднимаясь. – Идемте, здесь недалеко. Я покажу.

– Держи, – Олег толкнул девушку Сене Жлобу, тот легко подхватил ее и одним движением взвалил на плечо. Бакин дернулся было в сторону дочери, но Гром ухватил его за локоть. – А ты не отвлекайся. Показывай.

Схрон оказался поблизости. Группа обошла два двухэтажных здания и уперлась в приземистое строение из кирпича, на двустворчатых деревянных воротах через трафарет белой краской было выведено: «КЛАД № 5». Видимо, буква «С» впереди стерлась когда-то.

– Как символично, – заметил Гром, пока Бакин отпирал массивный амбарный замок и открывал створки двери.

– Ух, ты! – присвистнул Зек. – Давно таких не видел…

Прямо у двери стояла пассажирская «Газель», поблескивая чистым темно-синим покрытием. Сразу было видно: если за машиной ухаживать, содержать в чистоте и следить, то она выдержит и не двадцать лет, а поболее.

– Отлично! Грузимся! Петр, Андрей, канистры в багажник закиньте! Варвар, Зек, проверьте оружие и осмотрите боеприпасы. Жлоб… – Олег на мгновение замолчал, наблюдая, как Сеня пытается запихнуть отчаянно сопротивляющуюся девушку в кузов, а Бакин бледнеет на глазах. – Может, ну ее на хрен? Сдалась же…

– Это мой трофей! – рявкнул Сеня, слегка хлопнул девушку по лбу, отчего она завалилась в салон, и залез следом, закрыв дверь.

Ругаться с членом собственной команды из-за какой-то девчонки не хотелось, да и бесполезно это: если Жлоб что-то удумал, его не разубедить. Оставалось только решить проблему по-другому.

– Но вы же обещали! Сказали, что ее не тронут! Вы… – Грохнул выстрел, Бакин с простреленной головой упал на пол. Гром наклонился, рассматривая труп, а после скомандовал: – Живо в машину! Времени нет совсем!

Окружающая действительность ворвалась в сознание вспышкой. Алексей Юдин очнулся в кромешной темноте и попытался вспомнить, что предшествовало возникновению острой боли сразу в двух местах: в правой голени и левом бедре. Мужчина дернулся в попытке вскочить на ноги, но тут же упал. Огненное жжение из ног расползлось, словно горячий уголь, по всему телу, его прострелило болью и свело, как казалось, все мышцы ниже поясницы. Алексей стиснул зубы, но дикий первобытный крик просочился из нутра, будто не мог больше находиться в столь маленьком и жалком существе, как человек. Боль выплеснулась из Алексея, и этот звук разнесся вокруг, вплетаясь в сотни таких же криков отчаяния и страха. Они раздавались тут и там в темноте, вторя друг другу, сливаясь и умножаясь. Женские, мужские и вновь женские… их было намного больше. Казалось, что тьма вокруг целиком и полностью пронизана криками и стонами людей, корчащихся в агонии. Мелькнула безумная догадка: Ад? Чистилище, в котором множество душ искупают болью свою вину, кричат, но, никем не слышимые, докричаться не могут, и так и продолжают в исступлении взывать к небесам, чтобы облегчили их терзания, оставили в покое умирать тела.

Алексей кричал, пока не понял, что окружен такими же людьми, испытывающими не меньшую муку, а может, и большую. Тогда его крик потерял смысл: одному среди многих криком ничего не добиться. Зато медленно, но верно стали крутиться шестеренки мыслей в голове. Он начал понимать причины, по которым оказался в темноте, с режущей болью в ногах.

Все объяснялось просто. Та зачистка, которую они с командой устроили, вызвала обвал деревянных строений, Алексей не успел выбраться из здания, и его накрыло. Страшно было даже представить, какой вес обрушился вниз, складывая гармошкой деревянные этажи внутри пустого цеха. Скорее всего, теперь болело все и у всех, кто находился в помещении. Страдания не обошли стороной никого.

Юдин попытался согнуть левую ногу, но дернул слишком сильно, и крик вновь вырвался на свободу. Что-то придавило сверху, не иначе. Тогда Алексей попробовал нащупать границы места, где оказался. И был неприятно удивлен – руки везде натыкались на дерево. Кроме того, над головой тоже были доски. Сердце забилось сильнее. Осознание, что мужчина заперт внутри деревянной коробки размером метр на два, повергло в панику. Алексей с новой силой попытался освободить ноги, сжимая зубы от нестерпимой боли и захлебываясь криком, как и сотни других пострадавших вокруг. Устав от бесполезных попыток выбраться, Юдин успокоился, некоторое время мысли метались в голове от испуга, затем он протянул руку и просто нащупал сначала одну, потом вторую ногу, изогнувшись, насколько мог.

Фух! На месте! Уже хорошо, но более детальное обследование выявило доску, торчащую в одной, и брус, придавивший другую. Та, которую проткнула доска, была мокрая и липкая: сразу представилось, как кровь тугими толчками вытекает из раны. Мужчину на мгновение парализовало от ужаса: ведь вместе с кровью обычно уходит и жизнь… медленно, рывками. Но потом он вспомнил, что братья спаслись. Должны были, обязаны, ведь они намного раньше его проследовали к выходу. А если так, то непременно его откопают, Алексей не сомневался в этом. Оставалось меньше двигаться, чтобы не тревожить раны, и ждать. Все-таки он не так далеко от выхода, откапывать недолго…

Время растянулось. Когда ты один в темноте, время кажется бесконечным. Минуты превращаются в часы, те – в дни. Да и мысли не помогают. Они словно погружаются в патоку, вязкую, как сама тьма, которая кажется живой и с каждой минутой душит, обволакивает, сжимает бренное тело и мысли в комок, растворяет их в бесконечном пространстве вечной ночи. А вокруг, будто огоньки, гаснут последние крики, остаются лишь самые стойкие, и те через какое-то время затихают, сливаясь с кажущейся вечной тьмой. Сколько уходит времени на смерть окружающих, неясно. Время, изменившееся в темноте и одиночестве, не дает никакого представления об этом.

Сколько прошло? Минута, час или день? Алексей не имеет ни малейшего понятия, рана не дает возможности двигаться, а боль окунает в забытье, иногда возвращается в сознание новым приступом. И наконец, Юдин понял, что остался один на один с темнотой, и временем, и тишиной… Все умерли, все…

Хотя нет. Вот какой-то новый звук. Скрежещущий. Он так сильно отличается от криков и стонов, что Алексей поднимает голову из последних сил и прислушивается. Вот снова. Он исходит оттуда, где, по его расчетам, должен быть выход, к которому он не успел. Трещит ломаемая чужим усилием доска, потом еще одна, и еще. Не забыли… братья должны были прийти и пришли. Но почему так долго? Небольшая тревога сквозит в этой мысли, и Алексей проникается ею, словно она – уже знание. Разум подсказывает, что нечто в происходящем неправильно, но что… то же сознание не может дать на это ответа, да и погрузившийся от ран в лихорадку организм все больше сдает, мысли путаются, а темнота перед глазами белеет, расплываясь в тумане, озаряемом иногда разноцветными вспышками в такт бьющемуся сердцу.

И вновь Алексей приходит в себя от звука ломаемых досок – со злостью, с каким-то животным остервенением ломаемых, будто человеку надоело долго разбирать преграду, не дающую подступиться к добыче… Добыче? Неужели эта мысль возможна? Безумная и нереальная, но Юдин слишком долго был в этой беспросветной капсуле из дерева, чтобы поверить, что это люди спешат на помощь. В это уже не верится.

И вот последняя преграда сломана, и вновь тишина. Алексей пытается раскрыть шире глаза, чтобы хоть что-то увидеть, но перед ним вновь только разноцветные узоры, рисуемые воспаленным воображением.

– Кто здесь? – голос совершенно чужой, сиплый от долгого молчания и сорванный криком. Рука медленно нащупала осколок доски, сжала, выставила вперед.

Алексей покрылся испариной, пытаясь понять, что перед ним в темноте. Но что-то явно было, и это – не человек. Это не может быть человек, ведь они себя так не ведут… или ведут? Пугают нуждающегося в помощи соплеменника? Что это – шутка такая? Или воспаленное сознание играет с ним?

Нет. Перед Юдиным кто-то определенно находился. Он ощущал это каждой частичкой кожи, каждый волосок на теле поднимался от неестественного ужаса. Наконец, словно легкое дуновение, его коснулось чужое дыхание. Зловонное до невозможности. Алексей застыл, члены и мышцы буквально отказали, не в силах пошевелиться перед неведомым существом. Оно так близко… Оно в темноте заглядывает в глаза Юдину, а мужчина этого не видит.

Страх мурашками разбежался по телу, Алексей ткнул рукой с осколком доски прямо перед собой в надежде спугнуть неведомую тварь, но не тут-то было. Доска скользнула по чему-то очень крепкому, не причинив существу никакого вреда. А оно в ответ протянуло руки и коснулось Алексея. Мужчина попытался в омерзении отдернуть голову: влажные горячие пальцы, дотронувшиеся до шеи, вызывали отвращение, но существо все же сомкнуло их. Юдин задергался и замолотил кулаками по неведомой твари, не обращая внимания на вспыхнувшую от резких движений в ногах боль. Но тщетно – чужие руки только сильней сжимали горло и тянули на себя, одновременно поворачивая голову. В какой-то момент крик оборвался, хрустнули позвонки и затрещали жилы.

Невидимый в темноте Митяй поднял в руках голову Алексея, слизнул капающую кровь и посмотрел по сторонам. Здесь еще много трепыхающихся тел. До одури. Но след Яроса ведет наружу. Феромоны так и витают вокруг, не видимые никому, кроме него. Неуловимый запах врага, постепенно растворяющийся в воздухе.

Тварь отшвырнула голову Юдина и, потеряв к ней всякий интерес, бросилась к выходу. Стараясь не упустить запах Яра, существо быстро скрылось среди серых зданий.

– Поверить не могу, насколько изменился мир… – сказал Игорь, молча крутивший до этого рулевое колесо. – Сколько раз все это видел, и все равно страшно.

За окнами автомобиля теперь проплывали серые здания города, словно струпьями, покрытые черными пятнами сажи от бушевавших давно пожаров. Лишь изредка картину разбавляли слегка поблекшие вывески магазинов, выделяясь полустертыми надписями на сером фоне пустых домов. Город в прошлом, может, и жил тихой провинциальной жизнью, о чем красноречиво свидетельствовали одноэтажные дома, соседствующие с пяти-, девяти-, двенадцатиэтажными, но сейчас становилось очевидным, что он умер почти сразу, как нагрянул Трындец. И если маленькие дома почти сгинули – вросли в землю, рассыпались по кирпичику или бревнышку, то большие местами оставались почти целыми, оплетенные красно-коричневым стеблем незнакомого вьюна, цепляющегося за кирпич и бетон с силой альпиниста. На верхних этажах еще блестели стеклами целые окна, сквозь которые иной раз глядели высохшие мумии людей, не пожелавших уйти или прятаться. «Черная чума», пришедшая с радиоактивным пеплом и дождями, воспользовалась их нежеланием жить и разлагала тела заживо. Радиоактивную пыль потом смыло дождями и талой водой, но люди… вернуться не смогли. Они так же, как и двадцать лет назад, спокойно смотрели в окно и наблюдали за жизнью вокруг, в ней не участвуя. Глядели пустыми глазницами сквозь потрескавшиеся стекла и молчаливо ненавидели мир.

Пожарный автомобиль на базе «КамАЗа» уверенно преодолевал горку. Если верить карте, осталось подняться до площади, свернуть направо, и там по прямой – улица перейдет в шоссе, которое ведет в Москву.

Люди в кабине были взбудоражены не меньше «КамАЗа», которому впервые за несколько лет удалось выбраться за ворота гаража. Он, кряхтя двигателем, еле взобрался на довольно крутой склон, а все потому, что навешали, наварили на него железо. Ржавые листы в палец толщиной были подвешены по бокам и сзади и защищали цистерну, в которой вместо воды бултыхалась солярка. Спереди приделали тяжелый ковш от экскаватора. В общем, теперь пожарный «зверь» потяжелел в несколько раз, и движок завывал от натуги, когда «КамАЗ» взбирался на холм. Но все же люди были благодарны Семену за такую, хоть и посмертную, помощь. Им предстояло преодолеть более ста пятидесяти километров до Москвы, а идти пешком, учитывая набежавших из радиоактивных мест зверей, не самый лучший вариант. Теперь, если никаких осложнений не случится и на разбор завалов на дороге не уйдет слишком много времени, до столицы можно будет добраться за день, максимум за два.

На площади пришлось притормозить. Куча сгоревших автомобилей преграждала путь. Они были навалены один на другой и образовывали довольно внушительный холм. Что здесь происходило во время Трындеца – трудно сказать, однако человеческие скелеты, заполонившие площадь вокруг рукотворного монумента Апокалипсису, напоминали о страшных событиях. На самом верху кучи из сгоревшего металлолома торчал крест из рельса, и на нем, оплетенные проволокой, висели человеческие останки. Кто кого жег, уже не выяснить, но жестокость ощущалась и сейчас, спустя двадцать лет. Люди сами воздвигли сей памятник, своими руками создав ад после Ада. Мировая война сменилась другой – войной всех со всеми, войной внутри каждого отдельного человека. И не было победителей. Проиграли все.

«КамАЗ» медленно обогнул кучу, хрустя костями. Этот страшный шум перекрывал гул двигателя и вызывал неприятные мысли и воспоминания в каждом. Теперь, чтобы жить, приходится идти по костям. И не важно: по раскиданным ли вокруг и старым, или по свежим…

Улица выпрямилась, двухэтажные серые здания сменились двенадцатиэтажками, но Игорь тут же вжал педаль газа поглубже, предпочтя поскорее проехать ужасное место. Несколько домов подряд превратились в руины, а чуть дальше, словно искромсанный исполинскими силами, лежал остов самолета. Хвост отдельно, а кабина уткнулась в еще одно здание, обрушив стену и перекрытия нескольких этажей.

А больше всего поразили качельки, на которых маленькое обугленное тельце до сих пор раскачивалось от легкого дуновения ветра. Пожар, начавшийся после падения лайнера, выжег все вокруг. И теперь этот одинокий ребенок, приварившийся, пристывший к металлическим качелям, был вынужден наблюдать за миром вокруг целую вечность.

Дальше ехали молча. Картина всеобщей разрухи производила гнетущее впечатление, неизбежность полного краха всего человечества занимала умы. Все, кроме Потемкина, первый раз в жизни выбрались за пределы родного города или деревни, и пугающая картина окружающего мира не могла не оставить следа в их сердцах.

Город сменился лесом, но тоже мрачным, неуютным, почти обнявшим дорогу чернеющими стволами. Деревья изогнулись и нависали над асфальтом. Но настроение улучшилось. Казалось, будто врата из царства смерти открылись в обратную сторону и выпустили грешников, дав им второй шанс.

– Что там произошло? – ни к кому не обращаясь, спросила Ольга.

– То же, что и везде, – задумчиво произнес Игорь, не отводя взгляда от дороги. – Массовое вымирание, если так можно сказать. Люди сами выбрали свой путь. Не без помощи политиков, конечно. Можно было остановиться… Даже после тысячи ядерных ракет можно тем, кто остался жив, подумать о том, что главное – жизнь… Но… страх и отчаяние заставляют совершать ужасные вещи. Люди готовы убивать за кусок еды, еще и соревнуясь со зверями вокруг, которые тоже этот кусок хотят. И вместо того, чтобы собраться вместе и раздавить тварей, вместо этого люди делают им подарок на блюдечке с каемочкой. С красной каймой. Не надо нас истреблять – мы сами справимся… И эту картину я наблюдаю двадцать лет. Везде. Повсюду. Люди жрут друг друга, и где только силы на это берут? Вместо того, чтобы жить. И, знаете, я не нахожу на этот вопрос ответа…

– Люди… – задумчиво проговорил Яр. – Может, так и задумано кем-то, чтобы нас истребить, чтобы всех уничтожить, потому что мы… – твари… хуже! Звери своих не убивают, а мы – да. Ненавидим друг друга, когда могло быть все не так… Я за всю жизнь свою другого не видел. А жить-то можно! И даже достаточно хорошо, но что-то, видно, не дает… что-то внутри нас. Я не знаю, как сказать.

– Корысть, жадность, надменность… Слов много, Яр, – Потемкин покачал головой. – Ядерная война смогла спалить ни в чем не виноватую землю, а отдельного человека, со всем его дерьмом внутри – не смогла. И это печально. Не там война случилась. В наших душах она должна была происходить. В сердце нашем. Но человек, как всегда, ничего не понял. Я тоже себя иногда спрашиваю: для этого ли мира человек? Но ничего не меняется, и нет у меня ответа на этот вопрос. И, думаю, никогда не будет. Ведь если нет мира в сердцах, то и вокруг мира не сотворишь.

– А откуда ты знаешь Грома? – спросила Ольга. – Там, на крыше… Он словно свихнулся.

– Бывают в жизни очень интересные сказки, – медленно заговорил Потемкин. – А также бывают просто невероятные совпадения. Ты веришь в сказки, Оль?

– Да… – печально проговорила она, всматриваясь в окно, в проплывающие мимо заросли. – В них только и верила…

– А я не верил никогда, но жизнь показала обратное. Жизнь – она вообще шутница. Учились мы вместе с ним в одном военно-медицинском училище. В красивом и сказочном городе – Питере. И были влюблены в одну принцессу, самую красивую на курсе. Только так случается в жизни… Подрались мы, и победил Гром. Я очень долго лежал в госпитале. Тогда еще совсем молодой и мало что понимающий в жизни… Но принцесса выбрала меня. Слабака. А Грома отчислили или перевели, куда, уже и не вспомнить. И вот теперь мы снова встретились. Случайно. Хотя, кто верит в случайности? Мне сейчас кажется, что это испытание под конец жизни мне послано кем-то оттуда, – Игорь указал пальцем вверх, – если там кто-то еще остался в живых… И то, что мы встретились, с одной стороны, удивительно, с другой – страшно.

– Почему?

– Представь, что некто огромный играется нами, как горошинами. Вот встретились мы однажды с Громом, не ужились, что ж, бывает… Этот некто берет эти две горошины и кидает в общую кучу, к остальным горошинам. Перемешивает. Просеивает через огромное сито. И снова перемешивает… И снова просеивает. В сите остается все меньше горошин. Самых стойких, самых старых. И вот, наконец, те две горошины после длительного отсева, после долгих мытарств в сите, вновь встречаются. Что должно произойти? Что-то, чего они не добились в самом начале… Это даже и представить-то трудно. То, что нам с Громом нужно решить, или делить, или… Нечего уже делить и не за что бороться. Да и дружбу построить невозможно. Нас один человек разделяет… Рита. Но ее нет, и нет теперь и продолжения той сказки, что бы там себе Гром ни сочинил.

– Рита – твоя жена? Что с ней случилось?

Ольга сидела на переднем сиденье рядом с Игорем, который управлял автомобилем, она до того прониклась историей, что не следила за выражением своего лица, зато его отлично видел Яр и хмурился. Ну, что такого в том, что девушка смотрит на Потемкина, как будто тот – царь и бог? Но что-то бурлило внутри у юноши. Какая-то обида, что ли. И было совершенно непонятно, на кого именно. То ли на Ольгу, что смотрела влюбленными глазами на пятидесятилетнего мужчину, то ли на Игоря, который позволял на себя так смотреть или просто не замечал…

– Да, жена, – говорил в этот момент Игорь. – Моя любовь и принцесса на всю жизнь. Я благодарен ей, что поверила в меня, когда я проиграл Грому. Что осталась со мной в горе и радости… Хотя, скорее, в радости. Я не знал с ней горя, пока… пока не испортила все война. А до этого все шло просто замечательно. Уехали вместе с ней в Свердловск-19, закрытый военный городок за Уралом, где занимались исследованиями и служили. Сыграли свадьбу, дождались от государства квартиры, родила она мне замечательных двойняшек. По пять им было, когда Великое Веселье началось. Мы тогда в доме отдыха в отпуске были, вот и остались в живых. И стали думать, куда бы податься. Первое время там и жили, кое-как перебивались. Я охотился, жена с ребятишками огород сажали, но ядерная зима не оставила выбора и нам. Пришлось думать, куда податься, чтобы у наших малышей будущее было. Сыновьям уже было по десять. Подумали о метро в больших городах – это же какие-никакие, а убежища. При хорошем подходе там можно и зерновые культуры какие-нибудь выращивать, да и от холода укрывает. Вот и начался тогда наш долгий путь по России. Ольга хотела в Питер, где у нее остались родители, но туда было далеко идти. Решили в Москву. На Урале прослышали – бункер есть, под горой Ямантау. Попытались к ним… Но эти сволочи нас не пустили. У них же там все пулеметами оборудовано, вот… А так бы мы еще вместе были. Не разлучились бы… – Игорь замолчал, всматриваясь в потемневшее небо.

– А как вы разлучились? – Ольга не отрывала глаз от лица Игоря. Смотрела на губы, вглядывалась в не слишком густую бороду. Любовалась, словно высеченным из скалы профилем.

– Дальше мы пошли в Москву. А там и звери меняться стали. Новые виды появились. Опасно стало, но дети подрастали, а мы не торопились, не неслись сломя голову, старались обойти опасность. Но, как оказалось, предвидеть и обойти ее невозможно. Пять лет назад на мосту в Нижнем напали на нас летающие ящеры. И тогда я лишился и жены, и детей. И чуть сам не погиб.

– Прости, если…

– Ай, – махнул рукой Игорь. – Это жизнь. Но людям я с тех пор не верю. Эти твари из бункера нас не впустили, а ведь все могло быть по-другому, и мы бы до сих счастливы были все вместе. Я долго думал об этом, когда оправлялся от ран после нападения ящера. Бредил, был уже одной ногой там, рядом с любимыми. Но все-таки выжил и пошел в Москву, чтобы исполнить их мечту.

– Но теперь тебе не надо туда! – воскликнула Ольга. – Нет смысла исполнять задуманное, когда их не стало!

– Нет! Теперь точно надо, – хмуро и твердо проговорил Потемкин. – Теперь их… нашей мечте угрожает опасность. Теперь я тем более должен добраться до Москвы. Не только в память о них, но и чтобы спасти эту память, предотвратить гибель этого места.

– Но… – попыталась возразить Ольга, но Лида перебила с заднего сиденья.

– По ходу-ть, снег намечается…

– Да, – кивнул Потемкин. – Тучи тяжелые очень.

– Что-тоть в этом году долго зима-тоть не начинается… Конец сентября уже-сть, а снег все еще не лег.

– Теплеет. Природа свое возьмет. Когда-нибудь. А сейчас нам надо место для ночлега найти. Думаю, доедем до Киржача, там и подыщем что-нибудь подходящее. Яр, вынь из мешка счетчик Гейгера. Надо начинать следить за фоном. Чем ближе к Москве, тем ощутимей будет. На столицу Родины, мне кажется, не одна бомба упала. Если враги хотели запугать нас и деморализовать, то их первой задачей было стереть столицу с лица земли. Так что фон там будет ой-е-е-шеньки!

– Ой, Игорь, смотри! – Ольга показывала вправо. В этот момент они проезжали дачный поселок. Ровные ряды домов, заборчики, столбы линий электропередач. Все, как и везде, потемнело, поблекло, осунулось, местами развалилось, поросло мелким кустарником.

– Что? Где? Не вижу.

– Да вон же, по улице медленно идет… фигурка черная.

– Теперь вижу, – Игорь наконец разглядел. Замотанная в тряпье с ног до головы фигурка медленно двигалась вдоль низенького забора. Она тащила что-то, из-за ограды невидимое. Видны были лишь натянутые веревки.

– Это же человек! Мы что, не остановимся и не подберем его?

– Нет, – категорично заявил лекарь.

– Но как же?

– А вот так! – Игорь принялся объяснять. – Он об этом нас не просил. Он не обращает внимания на шум, идущий от нашего автомобиля, из чего следует, что мы и наша «помощь» ему не интересны. У него своя жизнь. И… это не совсем человек.

– Как это?

– Видел я таких несколько раз. Ходят себе по земле, собирают что-то, и их даже зверье не трогает. Потому как не люди они, а генетически измененные существа. Однажды во время путешествия я подошел к одному… Еле отбился! Это они так маскируются: заматываются в тряпье с ног до головы и в таком виде показываются в надежде привлечь людей. А как тот подойдет поближе, хвать – и присасываются. Встречал разных: и тех, что покушать любят, и других, высасывающих кровь из человека, и совсем странных, словно из жидкости созданных. Анаморфы – такое слово я давно встречал в книгах. Харю могут сменить, фигуру, в другое что-то превратиться могут… Ох, что только ни сбрасывали на нашу грешную землю враги. Самая технологичная война была из всех известных, и атомная бомба – это не самое страшное из примененных тогда вооружений. Далеко не самое страшное.

– Но что может быть страшнее?

– Биологическое оружие, химическое, да и бактериологическое, но есть и пострашнее… Ведь сдается мне, такое количество видов фауны не могло из-за одной только радиации расплодиться. От радиации умирают, а тут… Геном не меняется просто так за двадцать лет. На это нужны тысячелетия. И такие изменения мог сконструировать только вирус или множество разных вирусов, специально выращенных для этих целей.

– Как и… – Яра озарила внезапная догадка, но Игорь не дал ему договорить, прервав.

– Ага. Вирусные частицы способны пробраться внутрь клетки и заменить нужные гены или активировать древние, неиспользуемые. И на это много лет не надо. А, впрочем, кому я рассказываю…

Протянувшиеся до горизонта поля давно сменились густыми лесами. В паре мест промелькнули дома небольших деревенек, однажды даже заметили дым из печной трубы одной избушки. Но, кто бы там ни жил, Игорю не хотелось проверять. Опыт, полученный при вызволении Ольги из лап отца, говорил, что в одиноких домиках не всегда жили добрые отшельники, а скорее, наоборот. Что с ними там происходило долгими, растянувшимися и застывшими во времени годами? Ясно, что ничего хорошего. Скорее, одиночество частенько влияло на мыслительные способности затворников, что в конце концов делало их если не сумасшедшими, то нелюдимыми и агрессивными, представляющими опасность для других. Все-таки в общинах это проявлялось не так сильно. Общение с себе подобными еще как-то помогало людям оставаться людьми.

Однажды в лесу мелькнуло что-то огромное, но то ли потеряло интерес к автомобилю, то ли не учуяло в нем ничего живого. Поломало высокие ели и отошло вглубь леса. Запах солярки иной раз отпугивал и других довольно опасных тварей, а может, просто заглушал запах человека. Когда-то Игорю удалось так спастись. Он просто вылил на себя полбака топлива из ржавого автомобиля и затаился, а стая серых падальщиков прошла стороной, не учуяв человека. Как же это было давно…

Расстояние в пятьдесят километров до Киржача покрыли за три с половиной часа. Приходилось объезжать поваленные деревья, брошенные, съеденные ржавчиной автомобили и отвоеванные болотом участки покрытия, сползшего в мутную, темную воду. Даже «КамАЗ» был не в силах с первого раза взять все препятствия. Зато на въезде в город людей встречала жизнерадостная стела с вертикальной надписью «ржач» – все, что осталось от названия города. И стал тихо потрескивать дозиметр, напоминая людям о смертельно опасных местах, начинающихся, может быть, прямо сейчас.

Потемкин остановил железного монстра, взял прибор и несколько секунд рассматривал его, что-то рассчитывая. Затем повернулся к остальным.

– Радиация на допустимом уровне, но долго без защиты находиться здесь я бы не рекомендовал. Нужно будет поискать воинскую часть где-нибудь поблизости. Во многих еще остались нетронутыми комплекты ОЗК, – затем Игорь нажал на газ, и «КамАЗ» медленно тронулся по улице, объезжая наиболее глубокие рытвины.

Город напоминал застрявший в прошлом поселок, деревянные и каменные избы чередовались с более высокими многоквартирными домами. Улицы были пустынны и покрыты сухой травой, которая в ожидании снега полегла, превратив землю в серый ковер. Сухие деревья выглядели пугающе. Обступив дома, они обломанными рогатками-ветвями словно старались залезть в окна таких же безжизненных квартир, пустых, как и все вокруг.

Поначалу казалось, что здесь не обитают даже твари, что городок опустел, лишившись всех жителей сразу, и так и не дождался других обитателей. Ни старые не вернулись, ни новые не населили. Но чем дальше вглубь Киржача продвигался «КамАЗ», тем отчетливей становилось заметно чье-то присутствие.

Первое, что бросилось в глаза, – скелеты на вкопанных в землю крестах у здания, напоминающего школу. Кости покрылись серым налетом и почти не отличались от темнеющих вокруг здания мертвых деревьев. Та же картина – у огромного белокаменного храма на краю дороги. Однажды Игорь притормозил у обгоревшего БТРа, въехавшего в витрину магазина. Он долго молча всматривался внутрь обвалившейся кладки, потом тихо прошептал:

– Что-то здесь не так, с этим городом. Будем осторожнее, и посматривайте по сторонам, мало ли что.

– А что-ть не так? – спросила Лида с заднего сиденья.

– Вон, – Потемкин указал вглубь магазина. Там, в полутьме, на стенах были распяты фигуры в светло-зеленых резиновых костюмах и масках с большими круглыми стеклами. Материя на груди срезана, тела изуродованы, а у одного сквозь окуляр явно виден выпученный белый глаз. Ольга ахнула, Лида поднесла руки ко рту, а Яр завертелся по сторонам, осматривая местность. – Эти не такие старые, как остальные. В ОЗК и противогазах, видимо, из радиоактивных районов прибыли, но почему-то они теперь мертвы. А свои жертвы распинают только люди. Может, конечно, друг с другом что не поделили, но как же остальные? Те, что старые, давно убитые? Кажется, тут система. Ждите.

Петемкин оставил двигатель работающим, осмотрелся, навесил на лицо шарф и выпрыгнул из кабины. Поднял АКСУ и медленно пошел к БТРу. Забрался на обгоревший остов, затем через распахнутый люк – внутрь, но тут же выскочил обратно. Спрыгнул в помещение и некоторое время копошился у распятых трупов. А затем быстро вернулся в кабину «КамАЗа».

– Вот, – он показал всем на вытянутой руке блестящие металлические таблички на цепочках с выбитой на них большой буквой «М» и другими словами, меньшим шрифтом и слабее пропечатанными на железе. – Именные таблички. Такие делали себе военные в некоторых родах войск. Видно, традиция перекочевала после войны в жизнь обычных людей.

– Что это значит? – спросил Яр.

– А вот тут интереснее, – с прищуром начал Игорь. Он ненадолго замолчал, а потом медленно заговорил, подбирая слова: – Буквой «М» раньше обозначали метрополитен в городах. А вот «Бауманский альянс» ничего мне не говорит, если только… Была такая станция в Московском метро. Но почему альянс? Разве что… объединение? Точно! Сейчас все стараются объединиться друг с другом. Знаете, что?

– Что? – в один голос спросили остальные.

– Эти люди, – лекарь указал на распятых. – Они из Москвы.

– Но что они делают здесь? Так далеко от места, где живут?

– Ну, об этом, конечно, лучше б их спросить… Я не знаю. Есть несколько вариантов. Например, как и мы, бегут. Или разведчики – ищут новые места для заселения. А могут быть мародерами: собирают все ценное в округе. Но меня беспокоит другое. Почему они мертвы и что они не поделили с убийцами?

В кабине «КамАЗа» на несколько минут поселились тишина и тревога. Затем Игорь тронул автомобиль с места.

– Во всяком случае, нам нужно место для отдыха подыскать, но надо быть осторожными.