Дорога во тьме расчерчивалась яркими следами двух только что проехавших автомобилей. Вместе с новой сущностью у Митяя появились и новые способности. Еще не остывший для обостренного чутья от соприкосновения с резиной колес асфальт ярким шлейфом указывал путь монстру. И он бежал теперь сквозь тьму со скоростью, далеко превосходящей все прежние возможности Митяя. Мозг работал предельно четко, хоть и слегка иначе. Теперь синапсы не обрабатывали и не сохраняли бесполезную информацию, только жизненно необходимую. Запахи визуализировались, расцветали ярким букетом, рассказывая все о мире вокруг, раскрывая прежде скрытые тайны. И зрение тоже стало другим: неживые предметы отсеивались, растворялись, почти сливались с остальной массой застывших изваяний – домов, деревьев, обломков древних механизмов, превращенных войной в исковерканные железки. Все живое, наоборот, будто яркими маяками вспыхивало сразу перед глазами, где бы это пусть даже самое мелкое существо ни находилось. Любое движение во тьме – и зрение со слухом передавали мозгу полную информацию о живом организме, помечали его пульсирующий силуэт и отслеживали, пока опасность столкновения с ним не исчезала.

В любое другое время эта особенность помогла бы монстру эффективно охотиться, но не сейчас. Приходилось отбрасывать лишнюю информацию, забывать, чтобы не терять изначальной цели.

Тварь передвигалась быстро, но все же не настолько, чтобы догнать автомобиль. Изредка она останавливалась, сверялась с органами чувств, как с точнейшим прибором, и мчалась дальше, не замечая расстояния. Человек бы давно растратил силы и упал с одышкой на потрескавшийся асфальт, но не монстр. Измененное тело черпало внутри себя нескончаемые ресурсы, огромные мышцы резко сокращались под черной кожей, толкая вперед со скоростью, далеко превышающей возможности обычного человека, но Митяй им давно уже не был. Невообразимая ярость ворочалась внутри, безмерная животная злость и жажда зверя, попробовавшего кровь, почувствовавшего ее живительную силу для собственного организма, ее божественный вкус и запах. Теперь ничто не могло остановить монстра. Жажда крови проникла глубоко в подкорку, а новые инстинкты, которые вирус принес с собой, возобладали над разумом – если сознание Митяя еще трепыхалось, пытаясь вернуть власть над телом, то лишь где-то глубоко внутри, нехотя и лениво, отчего зверь почувствовал уверенность и далеко запечатал разум человека в самых глубоких и потаенных чертогах мозга. Или ему так казалось…

Впереди громыхнуло, что заставило Митяя сбавить скорость и спуститься по дорожной насыпи в лес с причудливо изогнутыми деревьями. Одна из целей остановилась, застыла чуть впереди, съехав с дороги. Маленькие черные иголки-волоски по всему телу твари зашевелились, словно крошечные антеннки, сканируя окружающее и позволяя не задевать в темноте ветки и избегать других препятствий с завидной бесшумностью. Монстр, укрытый ночью, осторожно приблизился к «Тигру», заглянул в окно и уже занес для удара клешню, как…

Чудовище вздрогнуло всем телом. Откуда эти воспоминания только взялись? Не иначе, силуэт Грома вызвал у твари какое-то давно забытое чувство, отчего Митяй внутри явно воспротивился. Испытав целую гамму чувств, переданных, будто издалека, от сжавшегося где-то в закромах памяти убогого человечка, вспомнившего вдруг, как Гром прижимал его к себе, пока доктор оперировал руки, а потом вместо отца сидел рядом и кормил из ложечки, монстр все же отступил. Некое чутье подсказывало, что пока не стоит бередить чувства, ни свои, ни Митяя – им еще некоторое время придется уживаться вместе, пока человек окончательно не растворится в алчущей убийств новой сущности.

И тварь побежала дальше, стараясь нагнать главного врага. Но и тут потерпела поражение. Какое-то большое животное начало играть с их автомобилем, будто с игрушкой. Потом появились другие люди и спрятали добычу за стены высокого здания. Это лишь разъярило монстра, но, обойдя во тьме здание несколько раз, он решил повременить, все равно попасть внутрь невозможно.

Порыскав по округе, Митяй забрался в полуразрушенную церковь неподалеку и, свернувшись калачиком, заснул. Тело продолжало видоизменяться, а во сне процесс протекал намного быстрее.

И проснулся… монстр. Стены старого храма еле слышно гудели от гулявшего в них ветра. Монстр вскочил на задние лапы, озираясь, словно только что стал свидетелем чего-то ужасного, но мысли будто застряли в патоке. Темной и тягучей. И она мешала думать, вспоминать. Кошмар, приснившийся Митяю, ничего не значил для животного, в которое тот превратился. Мысли и образы тут же выдуло ветром, гуляющим по пустому помещению. Лишь лик какого-то старца грозно взирал на него, не узнанный бывшим человеком. Чудовище клешней поскоблило надпись на стене на знакомом когда-то давно языке, не понимая значения слов: «Зачем нас предал?» – и шагнуло к выходу.

Тьма текла медленно, словно черная тягучая патока, окружая автомобиль со всех сторон. Казалось, она шевелится и подсматривает сквозь прозрачные стекла за людьми, шепчет что-то таинственное, а потом, зная, что ее не слышат, начинает закипать, меняя оттенки. В ее шепот нехотя, постепенно вплетаются посторонние шумы, неожиданные, резкие и для этой местности новые.

Понимая, что вряд ли получится передвигаться по лесу в темное время суток, Гром отдал команду отдыхать. До рассвета оставалось около пяти часов, и недоспавшие люди, занятые вместо сна преследованием, были на взводе, да и «Тигр» застыл в таком положении, что в тесной кабине семи мужикам никак удобно не устроиться. Наиболее удачно уселись Гром и Валентин Кондратьев, они занимали передние сиденья. Ко всему прочему, спустя несколько минут пугающая какофония ночной жизни просочилась в автомобиль извне. Люди плотно закрыли люки и двери, стараясь затаить дыхание – а то вдруг какая тварь услышит. Даже осознание, что «Тигр» – броневик, не помогало. Страх поселился в каждом, кроме Жлоба. Сеня беззаботно посапывал, как ни в чем не бывало, на своем двойном сиденье, прижатый съехавшими на него Семеновым и Андреем, на противоположной стороне так же жались Зек, Варвар и остальные Юдины.

Звуки ночной жизни леса с каждой минутой усиливались, переходя в крещендо: хорошая звукоизоляция «Тигра» не спасала. Кто кого ел, на кого охотился или от кого убегал – рассмотреть во тьме не удавалось. Да и Кондрат боялся светом фар привлечь внимание всевозможной живности. Один раз нечто огромное протрещало по лесу, ломая деревья. За ним следом, судя по звукам, проскакало животное поменьше, рыча и суетясь, бросаясь из стороны в сторону, будто не знало, с какой стороны напасть на большое существо. В таких условиях спать было не то что невозможно, но и противопоказано. Едва лишь тяжелые шаги и треск деревьев затихли вдали, на капот «Тигра» рухнуло дерево. Люди вздрогнули, и только Грома распирала неуемная злость от невозможности догнать Игоря. Опять его упустили! Снова.

Он нервно барабанил пальцами по подлокотнику двери и прокручивал в голове старые воспоминания. Злость возрастала, смешивалась с изначальной неприязнью и желанием отомстить за сына Воеводы. Олег, несмотря на опасность, мог и сейчас открыть дверь и продолжить путь во тьме, но военный опыт мешал. То, что случилось тридцать лет назад, в далеком две тысячи втором году, очень долгое время не отпускало Грома, а сейчас, когда воспоминания, словно прорвавшийся поток, хлынули на Олега, прошлое оказалось рядом – протяни руку и дотронешься. Слишком нестерпимым оказалось унижение от салаги-ботана. Слишком. И ведь никто не внял тогда доводам разума, никто не подумал, что право сильного принадлежит после победы ему, Грому, сумевшему доказать, что он достоин Риты, что обеспечит ее защитой на всю жизнь. Но нет. Кого она выбрала? Ох, уж эти идеалистические взгляды с верой в человечность и доброту. И где она теперь, со своими взглядами? Где? Только этот вопрос Олег и хотел задать Потемкину. Посмотреть в глаза и спросить, надеясь не услышать правдивый ответ.

– Куда ты дел Риту, урод?

– Командир? – оказывается, задремав, Гром задал вопрос Игорю вслух, да так зло, что Кондрат смотрел теперь на Олега расширившимися от удивления глазами. Слабый свет нового дня пробивался сквозь запотевшие стекла, звериный шум стих, поэтому людей сморил сон. Не желая тратить ни минуты, Гром скомандовал:

– Ну, все, подъем! Твари рассосались, пора догонять беглецов! Жлоб, ты первый с «Печенегом», расчистишь, если что.

Сеня кое-как выбрался из «Тигра» – габариты амбала не позволили сделать это вместе с оружием. Но животных рядом не оказалось. Следом вышел Леха Юдин и помог нацепить рюкзак с цинком боезапаса и гибкой лентой подачи, соединяющей цинк и пулемет. Весила конструкция достаточно много, отчего пользоваться ею мог только Жлоб. Он, как заправский танк, выбрался из кювета на дорогу и обозревал окрестности, пока выгружались остальные.

– Все! Двигаем! – Гром указал направление, поднявшись по склону. Бойцы осторожно пошли вперед, а он осмотрелся. В этом месте дорога делала крутой поворот, на отрезке в двести метров изгибаясь, как змея, скользящая с одного холма на другой. Низину заполнил легкий туман, клубясь и перемещаясь, словно живое существо. Удивительно, как беглецы смогли повредить колесо «Тигра»? На скорости, на таком невероятном вираже, ночью, одной гранатой? Яр? Неужели чертенок так хорошо подготовлен?

Что-то мелькнуло в тумане, очертаниями похожее на человека, но… нет! Это не человек! Какое-то странное черное создание. Оно на секунду проявилось в молочной дымке тумана, наблюдая, а затем исчезло. Гром поежился. Что-то жутко стало. И откуда все эти ночные твари взялись в этих краях? Раньше ведь не было. Не иначе из зараженных земель приходят, тоже жить хотят звери, чуют радиацию, смерть.

– Командир! – бас Жлоба вывел из оцепенения, и, еще раз глянув в сторону тумана, Олег побежал легкой трусцой.

Выйти из леса не составило труда: звери спрятались с приходом дня. Лишь однажды из придорожной канавы выскочило щупальце неведомого монстра, но Зек отрубил его без лишнего шума тесаком, похожим на мачете. А после долго ругался, оттирая нож от жутко воняющей слизи.

К полю, начинающему зарастать молодыми деревцами, и изгибу дороги вышли через два часа. Справа высилась стела с надписью: «Кольчугино», а дальше за низиной, покрытой туманом, на противоположном берегу водохранилища торчали серые дома города. Сокол забрался на стелу и через оптику винтовки осмотрел Кольчугино.

– Движения не заметно, – рапортовал он сверху.

– Отлично! – Гром подозрительно смотрел на развалины деревенек по сторонам дороги. Старые дома покосились и выглядели покинутыми. Но Олега не оставляло ощущение, что рядом есть люди. – Юдины! Разведайте местность до самой плотины. Что-то мне кажется, что мы тут не одни. Кондрат, готовь динамит и гранаты… так, на всякий случай.

– А они всегда готовы! – с улыбкой заметил Кондратьев и похлопал по рюкзаку на плече.

Братья вернулись через час. И младший, Алексей, доложил:

– Плотина прорвана, Гром. Не перейти. Но перед ней дорога вбок ведет, там дальше мост через реку, и здание высокое над туманом видать, а еще… – он вытянул из кармана маленькую перчатку. – Вот, что мы нашли на той дороге. Но…

– Какая-то проблема? – тут же насторожился Гром.

– Ага, – кивнул Юдин и показал гильзу. – У плотины валялась. Стреляли недавно, возможно, сегодня. Двенадцатый калибр. В «Тигре» не было такого оружия, значит…

– Значит, есть другие, – согласился Олег. – Те, кто эту гильзу оставил. А оставили, видимо, потому, что задержали наших, иначе гильз было бы больше. Сокол! Ищи место на берегу, откуда лучше видно, что на той стороне делается. Прикрываешь! Остальным – рассредоточиться вдоль дороги, идем в сторону моста. Там здание высокое, говоришь?

– Да! Из-за тумана полностью не видно, только пара этажей, как корабль, плывет…

– Отставить поэзию! Наверняка в этом здании выжившие. Будем отбивать Потемкина. Добровольно нам его все равно не отдадут, к гадалке не ходи…

– Так, может, они дальше пошли?

– Тогда бы «встречающие» не стреляли, – ответил Гром Алексею. – Итак, всем все ясно? Сокол – прикрываешь, остальные со мной. Сеня, ты давишь живую силу. Кондрат, надо будет взорвать пару дверей.

– Как нехер делать!

– Тогда начинаем. Общая задача – разыскать и отбить беглецов.

– Иван, слышал, вчера людей каких-то на плотине отловили? – спросил Михаил, начищая помповое ружье «Байкал МР-133». Их маленькое убежище на крыше здания литейного цеха было оборудовано листами железа, оберегающими от ветра и дождя. В старой ржавой бочке горел костерок, на металлическом штыре был подвешен чайник. Иван Нестеров чистил «рыбу» – новое существо, промыслом которого жители занимались уже лет десять. На то, что рыба не совсем обычная, указывали шесть лап на брюхе, столько же пар глаз и острые, тонкие зубы. Откуда сие чудо взялось – история умалчивает, но если в воде эти твари и были очень опасны, то на вкус вполне хороши. Сети выставляли под мостом ниже плотины, и за день в них набивалось до пяти-десяти килограммов этих мутантов.

– Ага-сь, говорят, девки при них были. Вполне плодоносящие.

– Плодоносные, – поправил друг, засыпая в алюминиевую кружку сухую мяту.

– Короче, нормальные, – отмахнулся Иван. – Слышал еще, Бакин сегодня свадьбу устраивает. С двумя сразу…

– Да не, ты че! Одну одноглазому Сереге в жены отдаст, ведь самый близкий, как-никак. При дворе…

– Окстись, дурень! Неужто Бакин упустит такую возможность – наследников себе заиметь? – Иван прекратил чистить «рыбу» и совершенно серьезно уставился на Михаила. – Одна дочь, и та – бесплодная. Не-е-е. Обеих себе загребет! Вот, не сойти мне с этого места!

– Да и хер с ним! – со вздохом ответил Мишка. – Кстати, о месте… Пора бы и на обход идти. Они ж не одни могли быть… Может, еще придут?

– Кто придет? – не понял Иван, удивленно уставившись на друга.

– Ну, люди ж, дурья твоя башка! Бабы!

– Бабы? Еще? – встрепенулся Иван, откладывая «рыбу» на металлический лист, служащий противнем. – Я пошел… Чур, следующая мне в жены достанется!

Мужчина поплотнее запахнул промасленную телогрейку и почти выскочил из хибарки на крышу. Михаил встрепенулся: а он чем хуже? Отставил в сторону дробовик, забыл про закипающий чайник и выскочил следом, схватив с деревянного ящика, стоящего у стены, половинку бинокля.

Тяжелые, свинцового цвета тучи быстро неслись над головой. Казалось, протяни руку – и дотронешься до неба. Широкая плоская крыша, покрытая когда-то битумом, чернела конденсированной влагой. Иван стоял у полуметрового бортика, обозначавшего край крыши, и через свою половинку бинокля осматривал горизонт. Михаил подошел и встал рядом, поднеся к глазу другую половинку. Отсюда открывался великолепный вид на низину с водохранилищем, город, лес, дорогу, делавшую широкий зигзаг по склону холма, и несколько десятков брошенных деревенек, осыпавших берег у водохранилища.

– Эй! Ты чего! – возмутился Иван, толкая друга в плечо. – Иди, свою сторону осматривай!

– Ишь, какой! – возразил Мишка. – Иди сам ту мертвую сторону осматривай! Я здесь хочу! Отсюда ведь бабы пришли!

– Ты охерел? А ну, вали, давай!

Иван хотел наброситься на друга с кулаками, но вдруг его голова дернулась, и мужчина завалился на крышу, обрызгав Михаила кровью. Тот несколько секунд ошалело смотрел на упавшего друга, до конца не осознав, что случилось. Затем в панике упал. А через секунду зачем-то высунулся из-за бордюра и посмотрел в сторону плотины, приложив к глазу окуляр бинокля. Чувство самосохранения давно исчезло – как из-за кажущейся безопасности поста на крыше, так и из-за отсутствия какого-либо противника уже лет пятнадцать. Только твари изредка выбирались из леса, да и то не летающие.

Взгляд обшарил еле видную сквозь расползающийся туман плотину, потом пополз вверх по дороге, перекинулся на деревушку… Стоп! Вернулся обратно и уткнулся в мужика в черной форме и с винтовкой в руках, целящегося прямо в Михаила. Мужчина было дернулся, чтобы спрятаться, но пуля оказалась быстрее. Затылок брызнул кровью и ошметками мозга, и мертвое тело безвольно распласталось на битумном покрытии крыши. Пустая глазница пялилась в небо, а внизу, под прикрытием тумана, группа Грома перелезала через бетонную стену и минировала железную дверь в старый литейный цех, прослуживший двадцать лет защитой рабочим завода. Через несколько минут стены здания сотряс мощный взрыв, а потом застрекотал «Печенег».

Ольга слушала окружающую темноту. За долгое время, проведенное в подполе, из-за нехватки света у нее невероятно обострился слух. Сначала она различала лишь стук ног по полу, затем научилась слышать скрип половиц в дальних комнатах и далекий шум дождя, когда он начинался. Затем появился другой слух, о существовании которого Ольга никогда не подозревала. Когда отца не было дома, и ей не мешал шум ЕГО жизни, девушка улавливала другие звуки, легкие и еле слышимые. Либо это был скрип старого, медленно разрушающегося от влаги и гнили дома, либо это работали сотни жучков, тут и там чуть слышно поскрипывая деревом. Как бы то ни было, эти звуки стали доступны девушке, и она развлекала себя в страшные минуты, когда можно было сойти с ума от одиночества и тьмы.

Следующий уровень слуха появился тогда, когда Ольга поняла, что может слышать себя. Стук своего сердца, скрип сустава давно вывернутой вконец чокнутым отцом руки, чуть хриплое дыхание, скрипевшее еле-еле внутри, наконец, собственные мысли. Да, она ощущала их, чувствовала, как эти бесформенные сгустки информации тяжело ворочаются в голове. И девушка постепенно научилась говорить с ними. И с сердцем, которое после разговора с ним успокаивалось, и с рукой – она начинала «ныть» тише, и с головой, управляя мыслями и направляя их в нужное Ольге русло. Вспоминала стихи, что читали с матерью и братьями, складывала слова, как это делали давно умершие люди в толстых книжках, называемых романами, пыталась вспомнить как можно больше подробностей этих странных, чужих жизней, запечатленных на бумаге.

Эти истории помогли девушке сохранить рассудок и не сойти с ума в то время, когда она уже совсем отчаялась, сорвала горло от крика и несколько дней царапала истерзанными в кровь пальцами доски в надежде выбраться. Как-то Ольга поняла, что это ей не поможет, успокоилась и принялась ждать, разделяя тишину тьмы на звуки, учась слушать жизнь вокруг, хоть она и не изобиловала разнообразием.

Потом она научилась говорить с призраками – возможно, с плодом своего воображения, не более. Девушка закрывала глаза, и к ней приходили любимые: мамка, Славик и Ванька. Такие светлые, красивые, с ясными ликами. Мальчишки бегали вокруг мамки, лягали друг друга, тыкали кулаками, а женщина с улыбкой, но серьезно смотрела на дочь.

– Мам, вы снова пришли.

– Конечно, Оленька, мы всегда здесь. – Так и хочется добавить: «в шкафу», так как запах разложения проникает сквозь доски пола, или это кажется Ольге, и отец их все же похоронил?

– Я знаю, мам, вы всегда были рядом… сколько помню. Как жаль, что вас нет теперь в…

– Не надо, доченька, плакать. Нас не воскресишь. Лучше о судьбе своей думай.

– О судьбе? – Ольга криво ухмыльнулась – в воображении, и эта улыбка видна матери. – Разве так называется прозябание в погребе? Или изнасилование собственным отцом? Или… да вообще, это и жизнью-то назвать трудно.

– Успокойся, придет еще время, уйдешь отсюда. Сейчас жизнь важнее сохранить, выжить. Собери волю в кулак и терпи! Когда-нибудь придет к тебе твой человек…

– Когда – понятие длиною в вечность.

– Терпи, моя девочка, терпи… – Мать с сыновьями растворяются в воображении, наверное, потому, что идет ОН, сбивая звуками шагов картинку, нарисованную перед взором. Ольга затряслась в предчувствии сильнее, чем от холода. Попыталась вжаться в стену и укутаться одеялами, чтобы стать незаметной, но разве это поможет? От НЕГО нет спасения!

Топот шагов все ближе, как нечто неотвратимое, безысходное, от чего не спрятаться и не убежать, хотя бежать-то и некуда. В подвале некуда деться! Ни от отца, ни от своих мыслей, ни от той мерзости, что он приносит с собой. Отодвинулся шкаф, заскрежетала задвижка, заскрипели ржавые навески, и в глаза ударил свет лучины – он хоть и слабый, но режет. Приходится зажмуриться и с содроганием считать шаги по лестнице.

– Милая моя, ну что ты спряталась? Хорошая моя… выбирайся из кокона. Папочка пришел, или ты не рада меня видеть? – злые нотки в голосе.

Ольга кивнула головой, что должно означать согласие, иначе этот подонок… снова начнет бить. «Обучающая программа» – так он это называет.

– Ну, и хорошо! Ну, и здорово, – одеяло полетело в сторону, обнажая голое тело, потные омерзительные руки заскользили по коже, хриплое, с запахом перегара дыхание нестерпимой волной ударило в нос. – Ну вот, и тебе хорошо, и мне… Сейчас развлечемся, а потом покушаешь. Папочка еды принес, он же хороший у тебя, добрый… он и накормит, и защитит, если что, от других людей. Страшных и злых. – Черт! – насильник внезапно вскочил и заматерился, то поглаживая, то дергая между ног. – Мать твою ж! Ну, что тебе сегодня не так? Ну, в чем проблемка, миленький, хорошенький…

Сегодня он так и не докричался до своего орудия унижения. Выругался, оскорбил Ольгу, обвинил в том, что его бессилие – это ее вина, и ушел, оставив без еды. Как ни странно, но злорадства девушка не испытывала, как не испытывала ни удовлетворения, ни чувства мести. Она устала от творящегося вокруг и испытывала безразличие ко всему. Но сегодня обостренный заточением слух жертвы не уловил одного звука – как закрывается задвижка на крышке в подпол. Что это? Подарок судьбы или просто чудовище разнервничалось из-за неудачи? Скорее, второе.

Стараясь не шуршать, Ольга медленно, крадучись стала подниматься по лестнице. Затаив дыхание, она толкнула крышку и… губы девушки задрожали, а дыхание сперло. Так сильно не верилось в столь зыбкую удачу!

Кутаясь в одеяло, девушка выбралась из подпола. В комнате света не было, лишь сквозь разрубленную когда-то дверь заметно было слабое мерцание. Шаткой походкой Ольга пошла к этому маленькому огоньку, внезапно ноги подогнулись, и девушка рухнула на колени. Организм сильно ослаб за время заточения. Больно ударившись коленками об пол, Ольга прикусила губу, стараясь не издать крик.

Кое-как отсидевшись, надеясь, что ОН не услышал легкого шума, она поднялась и пошла к свету. Как бабочка, трепещущая крылышками в ночи, ее душа рвалась к слабому мерцанию, желая побыстрее выбраться из ненавистного дома. Ольга заглянула в дыру и задрожала. Отец сидел на кровати, прислонившись спиной к стене. Среди мусора, раскиданного по столику, стояла ополовиненная бутыль самогона, а рядом, закрепленная на металлической рогатке, догорала лучина, нещадно коптя. Огонек трепыхался на последнем издыхании. Скоро погаснет, и что тогда? Как Ольге выбираться?

Девушка присмотрелась – отец не двигался. Грудь чудовища равномерно вздымалась, а глаза были закрыты. Спит! Это шанс! Только бы не проснулся…

Она тихонько открыла дверь, дверные петли лишь раз слабо скрипнули. Затаив дыхание, аккуратно переставляя босые ноги, девушка медленно пошла вперед, мимо самого страшного существа на свете.

Плана не было. Было желание просто убежать, исчезнуть из этого места, растворить его в воспоминаниях, уничтожить любые намеки и мысли. Где она будет жить и как, Ольгу сейчас волновало мало. Все лучше, чем такая жизнь. Даже смерть. Дали бы девушке выбор, она выбрала бы второе.

На глаза попался топор, именно тот, от которого погибли мать и братья. Воткнутый в стену, он блестел лакированной ручкой, на ней темнели пятна. Ольга затряслась еще сильнее. Кажется, она знала, что это за пятна. Девушка обернулась и посмотрела на спящего мужчину, губы задрожали, и слезы покатились из глаз, лицо исказила гримаса ненависти. Единственная мысль билась сейчас в голове Ольги, и она решилась. Крепко ухватилась за топорище, вытянула топор из стены и направилась к монстру. Неистовое желание возмездия клокотало в ней. Желание, управляющее телом. Ничем не удерживаемое одеяло свалилось на пол, оголив гусиную от холода кожу, которая слегка поблескивала в полутьме.

Подошла вплотную к кровати, занесла над спящим монстром топор и вдруг разрыдалась, прижав оружие к груди. Отец открыл мутные глаза, секунду всматривался в Ольгу, потом довольно ухмыльнулся:

– Ну же, убей, – издевательским тоном прошептал мужчина. Девушка дернулась всем телом от звука его голоса и завыла громче. Он тут же поднялся, вырвал из ее рук топор и схватил Ольгу за шею. Сильные пальцы сжали, оставили без воздуха, а ОН зло заговорил. – Не можешь убить, шлюха? Нравится такая жизнь? А? Вижу, что нравится, вот и возвращайся к себе… домой. А я приду завтра, как посплю, отдохну. Не успеешь соскучиться, наверное.

С каждым словом он делал шаг вперед, толкая девушку. Она билась от нехватки воздуха, но сладить с отцом не могла и пятилась. Наконец, он просто толкнул ее. Ольга засеменила ногами и… провалилась в люк подпола, упав спиной на грязный пол.

Кошмар закончился внезапно. Ольга вскочила с койки и долго пыталась понять, где находится. Потом немного успокоилась и села. Старый кошмар сменился новым, ничуть не менее пугающим. Вчера их с Лидой силой притащили наверх и оставили до утра в комнате местного главы, который представился, как Бакин Виктор Алексеевич. На просьбу женщин оставить их с Игорем и Яром он ответил отказом. Он заявил, что в Кольчугино не принято делить ночь с мужчинами и что утро вечера мудреней, и вышел, заперев двери. Лида покричала для острастки еще с полчаса, на том и успокоилась. У Ольги же появилось неприятное ощущение, что подобный взгляд она уже видела когда-то. А презрительный тон главы лишь добавил сомнений. Сон расставил все по местам: девушка вспомнила и тон, и взгляд, и человека, который обходился с ней, как с ничего не стоящей тряпкой, рабыней.

– Вот черт! – прошептала Ольга, осознав, в чьи руки попала.

– Чей? – сонным голосом спросила Лида. Она оторвала голову от подушки и посмотрела на девушку. – Забыла, что ль, че?

– Бакин этот… его взгляд. Не нравится он мне.

– Ясен пень, что не нравится, мне тоже не ахти по душе-тоть! Эта сеточка его на голове – совсем умора. Но не в мужья же его нам брать. Прорвемся как-нибудь!

– Но Игорь с Ярославом неизвестно где, а Бакин нас к ним не пускает.

– Да тише ты! – Лида, кряхтя, поднялась с кровати, подошла к девушке и присела рядом. Обняла. – Придет еще Игорь. И Яр придет. За нами-тоть всяк раз вернутся. И этот… козел прилизанный ничем не помешает. А тому, с белым глазом – второй аккурат похожим сделает!

Дверь скрипнула, отворяясь. В комнату вошли Бакин и одноглазый, который держал в руках пистолет. Женщины замолчали и замерли в ожидании. Бакин уже оделся, снял сеточку, явив окружающим пышную копну черных волнистых волос. Он явно гордился шикарной шевелюрой, иначе бы так не ухаживал за ней. Глава остановился на середине комнаты, долгую минуту молчал, рассматривая женщин и пожевывая губами, затем заговорил, хищно улыбаясь:

– Милые дамы. Вы прибыли в город Кольчугино…

– Город? Разве это город? Сарай какой-то! – Лида заливисто засмеялась, не обращая внимания на заткнувшегося главу. – Отходами воняет и жопами немытыми! Срам кругом!

Дождавшись, пока смех утихнет и Лида заткнется, глава продолжил:

– Итак, дамы! Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо! Вы здесь, чтобы выйти за меня замуж! Обе!

Лида вновь заржала, чуть не скатившись с кровати, Ольга отвела взгляд в сторону, она не могла смотреть в эти лживые, нахальные глаза, так похожие выражением на отцовские. Дородная женщина же не унималась. Тогда Бакин мотнул головой.

– Флинн. – Мужчина с мутным белесым глазом без слов подошел к девушкам и со всей силы влепил Лиде пощечину. Смех тотчас прекратился. Ольга испуганно съежилась. А Лида гордо вскинула голову, сузила глаза и вскочила с кровати так, что грудью откинула Флинна на пару метров. И стала на него надвигаться, но тот поднял пистолет и направил на женщину. Она остановилась, гордо уперла руки в бока и, глядя в глаза Бакину, твердо сказала:

– Нет! Мы с Ольгой не согласны! Шиш вам, кабанам! – и, плюнув под ноги, вернулась на койку.

– У меня ваши мужики… – начал издалека Бакин, он развернулся на каблуках и медленно зашагал по комнате, рассматривая ногти на руке. – Если вам их не жалко, то конечно… можете не соглашаться!

– А что с ними-тоть? Они у нас сильные. Да, Оль? Сюда придут и глаз этому последний выдавят!

– Неужели? Почему же до сих пор не пришли? – Бакин хищно ухмыльнулся, а Лида нахмурилась. – В общем, так: если вы в течение часа не переоденетесь в свадебные платья, то мы ваших сильных мужиков у вас же на глазах и расстреляем! Сначала одного, того, что постарше, потом другого… чтоб стимул был, а? Вера! Заноси платья!

Женщины, прижавшись друг к другу, молча наблюдали, как девушка в очках принесла и положила на Лидину кровать два грязно-белых свертка, в которых с трудом угадывалась ажурная ткань.

– Я думаю, мы поняли друг друга! – глава Кольчугино мотнул головой и вышел вслед за дочерью и Флинном.

– Бакин, Бакин, Бакин – швайна злюкен собакен! – прокричала от бессильной злобы Лида вслед главе Кольчугино, но закрывшаяся дверь осталась безмолвной.

– Что это значит? – бессильно спросила Ольга, страх и отчаяние овладели девушкой.

– Фиг знает, по-немецки что-тоть, – отмахнулась Лида. Ее щеки пылали.

– Что же теперь будет? – невероятная тоска слышалась в голосе Ольги. Слезы покатились из глаз, голос изменился. – Я не хочу за него замуж! И вообще не знаю, захочу ли быть теперь с мужчиной…

– Милая моя, что же с тобой случилось? – сердобольная женщина покрепче обняла Ольгу и тихонечко погладила по спине. – Всем сейчас тяжело, я понимаю…

– Нет! Не понимаешь! – Ольга затряслась сильнее. – Он… он насиловал меня почти пять лет! Он… он держал меня в погребе, как в клетке! Я жила, как свинья, от прихода до прихода… Ждала, когда ему «захочется», и, удовлетворив похоть, он соблаговолит накормить меня. Я царапала пальцами стены, грызла одеяло, когда было слишком голодно, мерила во тьме шаги на корточках, чтобы только не потерять чувство пространства и мироощущения, я слышала, как черви в земле подбирались ко мне в надежде, что я сдохла. Но я выжила лишь благодаря матери… которую он убил. Благодаря книгам, которые она научила меня читать и которые я запомнила. Они помогли мне остаться в своем уме. Я вспоминала, закрывала глаза и представляла другую жизнь. Жизнь, которой лишили меня война и ОН. Мой отец!

– Тихо… тихо… – Лида успокаивающе гладила девушку по спине, а в душе у нее в это время творилось ужасное. Она и представить не могла, что такое может быть на свете. Что люди так опустятся и перестанут быть людьми всего за двадцать лет. – Прорвемся! Все уже позади!

– Позади? – Ольга подняла полные боли глаза, в них читались страх и безысходность. – Позади? А ты видела глаза этого… Бакина? Они точь-в-точь как у НЕГО! У моего отца! Ты не представляешь, что нас ждет, если мы станем его женами!

– Этого-тоть я не знаю, но мы с тобой не пойдем за него! Лучше умереть, чем жить с такой собакой. – Лида поднялась, пол под грузной женщиной заскрипел, и она принялась расхаживать по маленькой комнатке. Одна мысль хуже другой проносилась в ее голове, но выход там так и не забрезжил, не озарил своим светом мрак безнадежной ситуации, в которой оказались пленницы. Меньше чем через час придет Бакин, и их силой заставят выйти за него замуж. Что же делать?

Деревянный пол скрипел под ногами, прогибаясь от тяжелых шагов грузной Лиды. В какой-то момент она ощутила, что пол в одном месте у стены поддается ее весу сильнее. Мелькнула безумная мысль, и Лида подпрыгнула – с громким стуком женщина приземлилась на более шаткие доски, чем в другом месте. Они заныли, заскрипели, треск возвестил, что она «копает» в нужном направлении.

Ольга встрепенулась:

– Что ты делаешь?

– Устраиваю-тоть подкоп! – Лида еще раз прыгнула и с треском провалилась на нижний этаж, подняв жуткий грохот. Снизу заверещал мужик – видимо, доски или женщина сильно придавили. Следом донесся ее голос: – Давай сюда! Надо бежать!

Оля, не задумываясь, бросилась к дыре в полу и, когда ныряла вниз, успела заметить, что в комнату вбежали Бакин с Флинном. Второй уже доставал пистолет, как вдруг где-то снизу прогремел взрыв, пол под ногами заходил ходуном: цельная шаткая конструкция внутренних помещений зашаталась от вибрации. Бакин, еле удержавшись на ногах, испуганно поглядел на Флинна:

– Что это?

– Диверсия? – предположил одноглазый. – Может, пленники сбежали?

– Быстрей туда! Командуй ополченцами! Иначе противник разнесет здесь все.

Зарокотал пулемет, звук гулким эхом прокатился по помещениям, еще сильнее пугая людей, вгоняя их в ужас и панику. Бакин метнулся к своей комнате, где были собраны оружие и припасы на случай экстренного бегства, крикнув на ходу дочери:

– Варя! Готовься! Мы должны быть готовы уехать!

Яр лежал и смотрел в потолок. Слабый свет лампочки очерчивал резче рельеф на досках. Годовые линии на дереве, плавно изгибаясь, тянулись вдоль, обводя небольшие круги, оставшиеся от сучков. Вот и люди так же: кто-то сидит на одном месте целую жизнь, а остальные пробегают мимо. То приближаются, то отдаляются, то и вовсе обходят стороной. А если загнивает место, в котором человек прижился, остальным не стоит никакого труда вытолкнуть затворника оттуда. Как Игорь взял и вытащил Яра из Юрьева, словно занозу из гниющей плоти. Может, теперь в городе все наладится? Может, именно из-за Ярослава там было все так плохо? Нет… Чушь! Как раз наоборот – это Яру было плохо в городе. Это жители над ним издевались и старались вытолкнуть парня из своего мира, словно Ярос – чуждый организм, а люди внутри – его защитники, лейкоциты, как когда-то объяснял Игорь. И вот теперь в другом месте, в новом городе, люди его снова не принимают, отталкивают, стараются выкинуть. Что бы это могло значить? Только то, что он – чуждый организм не для одного города, а и для остальных. Он – монстр для всех, для целого мира, в общем. Яр – заноза.

Ударом мизинца по жесткой кровати юноша отсчитывал секунды в ожидании чуда, которое никак не случалось вопреки уверенности Игоря. Спать давно не хотелось, а ходить по камере, в течение двух часов меряя ее шагами, как это делал Семен Волков, не было никакого желания. Игорь тоже давно проснулся и сидел на кровати неподвижно, очевидно, размышляя. Напряжение в помещении медленно нарастало, и охранник, приставленный к ним, чувствовал это. Молчание давило, но разговаривать было совершенно не о чем.

Яр от нечего делать попытался понять, что происходит с ним во время приступов болезни. Они повторялись все чаще, но были менее продолжительными. А тело после приступов становилось немного другим. Сильнее, что ли… Не почувствовать было невозможно. Это как знать, что дышишь, или хочется по нужде, или сильно тянет к девушке.

Ольга… Палец заколотил по кровати чаще, отстукивая внутренний ритм. Яр не заметил, как Игорь еле заметно дернул головой, прислушиваясь. Для специалиста изменение внутреннего ритма могло значить многое. Например, что Ярослав нервничает или переживает, или что болезнь перешла предел, когда тело остается прежним и начинает изменяться внутреннее строение. И сейчас самое трудное – решить, когда Яр окончательно перейдет в другое состояние. Но существовала еще возможность, что Ярос уже генетически другое существо, отличное от человека, как, например, люди с разным цветом глаз, а в его случае этим отличием можно считать роговые наросты. И если вирус предназначен для определенного набора генов, то он может и не оказать на Яра необходимого воздействия. Тут главное – не упустить момент, когда юноша начнет представлять опасность для окружающих.

Вдруг где-то по ту сторону деревянных коробок-квартир, наставленных друг на друга, словно кроличьи клетки, раздался взрыв, а следом заголосил пулемет. Строения, связанные воедино, дружно «вздохнули», зашатались, чувствовалось, как вибрация в одном месте заставляет дрожать стены в другом. Охранник в ужасе отшатнулся от места, где сидел, и неосознанно прислонился к решетке камеры Яра. Игорь удивленно отметил скорость реакции юноши, который вот только что лежал, и уже стоит у решетки и сжимает горло охранника. Видимо, не рассчитав свою теперешнюю силу, Ярослав просто сломал надзирателю шею. Едва слышно захрустело, и помповое ружье выпало из безвольных рук мужчины. Яр виновато оглянулся на Игоря и разжал хватку.

– Ого! – воскликнул Семен под впечатлением. – Вот это силища! Ключ! Скорее ключ! Он в правом кармане!

Яр достал ключ, открыл двери и тихонько стоял в стороне, пока Игорь обыскивал охранника. Лекарь поднял помповое ружье, забрал себе патроны и посмотрел на Семена.

– Так! Мне нужен мой мешок и оружие! Где они могут быть?

– В комнате охраны. Здесь, на первом этаже, я знаю, как пройти.

– Отлично! Яр, идешь вместе с ним, добываешь оружие и мешок мой не забудь! – лекарь с тревогой заглянул в глаза юноши, чего-то ожидая, но никаких иных изменений, кроме страха, не заметил. – Мне кажется, помповик тебе уже не нужен. А я – за женщинами… Встречаемся снаружи. Семен, выход через крышу есть? Ну… лестница там пожарная или еще что?

– Есть! Там лебедка на тросе, на которой спускали детали старых литейных станов. Но она не работает! Хотя… если сломать стопор, то она по тросу скатится вниз.

– Отлично! Погнали! – И трое мужчин под аккомпанемент выстрелов, раздававшихся теперь в разных концах литейного цеха, выбежали из кутузки.