13
Понедельник, 30 апреля 1659 года от Рождества Христова, 8 утра
С корзиной в руке Магдалена поднималась по крутой дороге от реки к рыночной площади. Ни о чем другом, кроме как о событиях прошедшей ночи, думать не получалось. Хоть она так и не сомкнула глаз, спать не хотелось вовсе.
Когда Лехнер увидел, что знахарка действительно без сознания и тяжело ранена, он, разразившись отборной бранью прогнал отца с лекарем вон. Теперь оба сидели дома у палача, усталые, голодные и беспомощные. Магдалена сразу догадалась принести с рынка пива, хлеба и копченого мяса, чтобы как-то их подбодрить. Раздобыв на рыночной площади буханку ржаного хлеба и хороший кусок сала, она свернула к трактирам за городским амбаром. Девушка не стала заходить в «Звезду», так как Карл Земер, хозяин трактира и первый бургомистр города, плохо отзывался о ее отце. Каждый знал, что палач был на стороне ведьмы. Потому она прошла в «Зонненброй», чтобы купить две кружки пива.
Когда Магдалена вышла с пенящимися кружками, то услышала, позади шепот и смех. Она обернулась. Перед входом в трактир собралась кучка детей; все уставились на нее, кто со страхом, кто с любопытством. Магдалена продралась сквозь толпу ребятни, и тут за спиной у нее сразу несколько голосов запели песенку. Песенка была оскорбительной, и в ней прозвучало ее имя.
Палачихе Магдалене
Заклеймили рожу —
Пусть юнцов-коротконожек
Не таскает к ложу!
Девушка свирепо развернулась.
— Кто это был? А ну выходи!
Несколько детей пустились наутек. Но большинство остались стоять, язвительно глядя на нее.
— Кто это был? — повторила она.
— Заколдовала Симона Фронвизера, чтобы всюду бегал за тобой, как собачонка, и с ведьмой Штехлин ты одного поля ягодка!
Бледный мальчишка лет двенадцати с кривым носом вышел вперед. Магдалена узнала его. Это был сын пекаря Бертхольда. Он упорно смотрел ей прямо в глаза, однако руки его дрожали.
— Ну, и кто же говорит такое? — спокойно спросила Магдалена и попыталась улыбнуться.
— Мой отец говорит, — прошипел маленький Бертхольд. — И считает, что тебя следом отправят на костер!
Магдалена оглядела всех с вызовом.
— Кто-нибудь еще верит в эту чепуху? Если есть такие, то проваливайте, пока не получили.
Ей вдруг пришла идея. Она полезла в корзину и вынула горсть засахаренных ягод, которые вообще-то купила на рынке для близнецов. Улыбнувшись, она заговорила снова:
— А другие смогут получить кое-что вкусненькое, если расскажут мне кое о чем.
Дети подступили ближе.
— Не берите ничего у ведьмы! — закричал сын Бертхольда. — Ягоды уж точно заколдованы, и вы отравитесь!
Кто-то из детей, кажется, испугался. Но аппетит оказался сильнее. Они во все глаза следили за ее движениями.
— Палачихе Магдалене заклеймили рожу… — снова начал маленький Бертхольд, но подпевать ему никто не стал.
— Заткнись уже! — перебил его другой мальчишка, у которого не хватало целого ряда передних зубов. — От твоего отца каждое утро водкой несет, когда я за хлебом захожу. Черт его знает, чего этот пьяница навыдумывал. А теперь пошел вон!
Сын пекаря разревелся и с воплями убежал. Несколько ребят последовали за ним, остальные окружили Магдалену и как зачарованные уставились на засахаренные ягоды в ее руках.
— Итак, — начала она. — Убитые мальчики, Клара и София. Кто знает, что они делали у знахарки? Почему они не играли с вами?
— Никакого проку, одни заботы от них, — сказал мальчик перед ней. — Никто о них тут жалеть не станет. И никто не хотел с ними даже связываться.
— И почему же? — спросила Магдалена.
— Так они же ничейные, приемыши и сироты! — проговорила светловолосая девочка таким тоном, словно Магдалена туговато соображала. — Тем более они тоже не хотели иметь с нами дела. Все время крутились вокруг этой Софии. А она однажды моего брата до синяков избила, эта ведьма!
— Но Петер Гриммер ведь не был сиротой. У него еще остался отец… — вставила Магдалена.
— София заколдовала его, — прошептал беззубый мальчик. — Его будто подменили, когда он связался с ней. Они целовались и показывали друг другу голые задницы! Он как-то сказал, что сироты заключили союз и могут наслать на других детей бородавки и оспу, если только захотят. И всего через неделю маленький Маттиас помер от оспы!
— А колдовать они научились у Штехлин, — крикнул маленький мальчик, стоявший поодаль.
— Они вечно торчали у нее дома, вот дьявол и забрал своих прислужников! — прошипел еще один.
— Господи, — пробормотала Магдалена, а потом таинственно взглянула на детей. — Я тоже могу колдовать, — проговорила она. — Не верите?
Дети испуганно расступились.
Магдалена заговорщицки им подмигнула и сделала несколько замысловатых движений рукой, а затем прошептала:
— Я могу наколдовать, чтобы сахарные ягоды сыпались с неба.
Она подбросила конфеты высоко в воздух. Пока дети с криками дрались за лакомство, Магдалена скрылась за ближайшим поворотом.
Она не заметила, что в некотором отдалении за ней следовала чья-то тень.
— Думаю, попробую-ка я наконец чашку твоего дьявольского пойла, — палач указал на мешочек, болтавшийся на поясе у Симона.
Лекарь кивнул и насыпал кофейного порошка в закипающий котелок, висевший над огнем. Распространился яркий бодрящий аромат. Куизль потянул носом и одобрительно кивнул:
— Пахнет совсем недурственно для мочи дьявола.
Симон усмехнулся.
— И, поверьте, он приведет наши мысли в порядок.
Юноша налил палачу оловянную кружку до краев. Затем осторожно отпил из своей чашки. С каждым глотком тяжесть в голове улетучивалась.
Оба сидели друг напротив друга за большим пошарпанным столом в доме палача и обдумывали события прошлой ночи. Жена палача Анна Мария поняла, что им хотелось побыть в одиночестве, поэтому прихватила близнецов и отправилась к реке стирать. В комнате воцарилась тишина.
— Голову даю на отсечение, что София и Клара до сих пор где-то на стройке, — проворчал наконец палач и постучал пальцами по столу. — Где-то там должно быть укрытие, причем хорошее. Иначе мы сами или другие давно бы его нашли.
Симон вздрогнул. Он обжегся о край чашки.
— Вполне возможно. Только жаль вот, проверить теперь нельзя, — проговорил он и облизнул губы. — С утра до вечера там рабочие, а по ночам часовые, которых туда Лехнер отправил. Если они разнюхают что-нибудь о детях, то сразу же доложат секретарю…
— И Софию вместе с Мартой отправят на костер, — закончил палач. — Черт побери, да это точно колдовство!
— Не говорите так, — усмехнулся Симон, но потом снова посерьезнел. — Надо все еще раз подытожить. Дети, предположительно, прячутся где-то на стройке. Кроме того, там же что-то закопано. Что-то такое, что горит желанием отыскать богатый человек, который нанял для этого нескольких солдат. Резль из трактира Земера рассказала, что эти солдаты на прошлой неделе с кем-то встречались на втором этаже.
— С заказчиком, судя по всему.
Палач закурил трубку от лучины. Дым обволок их, словно облако, и смешался с запахом кофе. Симон прокашлялся, прежде чем заговорил снова:
— Солдаты громят стройку, чтобы дольше можно было искать. Так мне кажется. Но зачем, ради всего святого, кому-то из них резать сирот? Это вот ни во что не укладывается!
Палач задумчиво курил. Взгляд его был устремлен в невидимую точку. Наконец он проговорил:
— Должно быть, дети видели что-то такое, чему ни в коем случае нельзя давать огласки…
Симон хлопнул себя по лбу. При этом он разлил остатки кофе, который темной лужей растекся по столу. Но сейчас ему было не до этого.
— Заказчика! — воскликнул он. — Они видели того, кто нанял саботажников!
Палач кивнул:
— Это и пожар на складе объяснило бы. Трое свидетелей дались дьяволу без особого труда. До Петера он добрался у реки. До Антона и Йоханнеса никому не было дела, и они тоже стали легкой добычей. Только Клара Шреефогль жила под защитой в дворянском доме. Каким-то образом дьявол разнюхал, что она болела и лежала дома…
— И тогда его сообщники подожгли склад, чтобы отвлечь семью и прислугу, а он разобрался с девочкой, — выдавил Симон. — Шреефогль тоже складывал там свои товары, для него многое стояло на кону. Ясно было, что он вместе со всеми бросится к реке.
Якоб снова закурил.
— И только больная Клара осталась дома в кровати. Но она от него сбежала. София тоже…
Симон вскочил:
— Нужно разыскать детей на площадке, пока их не нашел дьявол. Стройка…
Куизль рывком усадил его на место.
— Спокойно, спокойно. Не суетись. Спасать нужно не только детей, но и Марту. И дело все в том, что на убитых детях нашли ведьмовской знак. И в том, что до этого все они были у знахарки. Возможно, уже завтра приедет княжеский управляющий, и Лехнер хочет получить признание до его приезда. Его можно понять. Ведь если управляющий сунется в это дело, то на одной ведьме он не остановится. Так уже было во время последнего процесса над ведьмами в Шонгау. Тогда по всей округе сожгли больше шестидесяти женщин.
Палач заглянул в глаза Симону.
— В первую очередь нужно выяснить, что кроется за этими знаками. И как можно скорее.
Симон тяжко вздохнул:
— Будь они прокляты, эти знаки. Загадки одна на другой…
В дверь постучали.
— Кто там? — прорычал палач.
— Это я, Бенедикт Кост, — послышался за дверью робкий голос. — Лехнер послал меня за тобой. Тебе нужно привести ведьму в чувство. Она даже не шелохнется, а ей сегодня еще показания давать. И теперь тебе придется ее вылечить. Лехнер говорит, у тебя есть книги и средства, которых нет у старого лекаря.
Якоб Куизль рассмеялся.
— Сначала я должен ее калечить, потом снова приводить в порядок, а напоследок еще и сжечь… Да вы вконец рехнулись.
Бенедикт прокашлялся:
— Лехнер говорит, это приказ.
Палач вздохнул.
— Подожди, сейчас выйду.
Он сходил в комнатку, собрал несколько пузырьков и горшочков, сложил все в мешок и направился к выходу, сказав Симону:
— Идем со мной. Научишься хоть чему-нибудь толковому. Это тебе не какие-то там университетские каракули от болванов, что делят человека на четыре составляющих и думают, что дело в шляпе.
Он захлопнул дверь и двинулся вперед. Стражник и лекарь последовали за ним.
Магдалена медленно прошла вдоль амбара и очутилась на рыночной площади. Женщины вокруг громко расхваливали ранние весенние овощи, лук, капусту и молодую свеклу. Ноздри щекотал запах пекущегося хлеба и свежепойманной рыбы. Но Магдалена ничего не слышала и не чувствовала. Мысли ее то и дело возвращались к разговору с детьми. Поддавшись внезапному порыву, она развернулась и повернула на запад. Вскоре крики и шум остались позади, и людей встречалось все меньше. Через некоторое время девушка добралась до своей цели.
Дом знахарки выглядел ужасающе. Окна были разбиты и криво свисали с петель. Дверь кто-то выломал, у входа валялись глиняные осколки и щепки. Не возникало сомнений, что маленький домик уже не раз становился жертвой грабителей. Магдалена была уверена, что внутри не осталось ничего ценного, не говоря уж о каком-нибудь намеке на то, что произошло здесь неделю назад. Несмотря на это, она вошла в дом и огляделась.
В комнате все буквально перевернули вверх дном. Котлы, кочерга, сундук, а также красивые оловянные кружки и тарелки, которые Магдалена помнила по прошлым посещениям, — все пропало. Кто-то разломал клетку с курами под лавкой и забрал птиц. Обчистили даже красный угол с распятием и статуей Девы Марии. Единственным, что осталось во владении Штехлин, был разбитый стол и кучи глиняных осколков, разбросанных по полу. На некоторых угадывались алхимические знаки. Магдалена вспомнила, что видела когда-то, как знахарка прятала некоторые горшки в нишу возле печи.
Дочь палача встала посреди комнаты и, несмотря на пустоту, попыталась представить, как всего неделю дети играли здесь со знахаркой. Возможно, Штехлин рассказывала им страшилки, а может, посвящала их в свои тайные знания, показывала травы и порошки. София особенно проявляла ко всему этому интерес.
Магдалена вышла через заднюю дверь в огород с травами. Хотя знахарку арестовали всего несколько дней назад, он уже показался девушке запущенным. Грабители сорвали с грядок первые весенние овощи и затоптали некогда замечательный огород. Магдалена покачала головой. Столько ненависти и жадности, сколько бессмысленного насилия!
Внезапно она замерла. Потом быстро вернулась в комнату, чтобы перепроверить кое-что. И это сразу бросилось в глаза.
Магдалена чуть не рассмеялась, как же ей это сразу не пришло в голову. Она наклонилась, взяла свою находку в руку и вышла из дома. На улице девушка не выдержала и захихикала, так что немногочисленные прохожие испуганно на нее оборачивались.
Все и так догадывались, что дочь палача заодно с ведьмой. Вот вам и наглядное доказательство!
Магдалена не обращала внимания на взгляды. Продолжая смеяться, она неожиданно для себя решила вернуться домой не через Речные ворота, а через Пастушьи. Девушка знала одну узкую безлюдную тропу, ведущую вдоль городской стены к реке. Она поприветствовала стражников, вышла из ворот и пошла не спеша между деревьями. В лицо светили теплые лучи апрельского солнца.
Это оказалось так просто. И как они раньше не догадались? Все время маячило у них перед глазами, а они просто не замечали! Магдалена представляла себе, как сообщит новость отцу. Она сжимала находку в руке. Знахарку уже сегодня могут освободить. Ну, может, и не освободить, но уж точно прекратить пытки и начать новое расследование. Магдалена была уверена, что теперь-то все обернется к лучшему…
Дубинка ударила ее прямо в затылок, и девушка рухнула наземь.
Едва она попыталась подняться, как почувствовала, что кто-то схватил ее за шею и вдавил обратно в грязь. Лицо оказалось в луже. Она попыталась вдохнуть, но в рот лишь затекла жижа и грязная вода. Магдалена дергалась, словно рыба, брошенная на берег, но напавший крепко надавил ей на голову. Она почти потеряла сознание, когда ее внезапно подняли вверх. Кто-то заговорил ей в самое ухо.
— Ты и не представляешь, что я еще с тобой сотворю, палачиха. В Магдебурге я как-то раз отрезал одной девке груди и заставил сожрать. Хочешь такое, а? Но сначала я доберусь до твоего папаши, и ты, дорогуша, мне в этом поможешь.
От второго удара в глазах все потемнело. Она уже не чувствовала, как дьявол поднял ее из воды и поволок по откосу к реке.
Находка выпала из ее рук и, оказавшись на дне лужи, медленно скрылась в грязи.
Якоб Куизль боролся за жизнь обессилевшей знахарки, которую прежде пытал. Он очистил рану на голове и наложил повязку с дубовой корой, а распухшие пальцы смазал густой желтой мазью. То и дело палач вливал ей в рот какой-то настой из маленькой бутылочки. Но Штехлин было трудно глотать. Бурая жидкость стекала по губам и капала на пол.
— Что это? — спросил Симон и указал на бутылочку.
— Отвар из зверобоя, красавки и других трав, которых ты не знаешь. Он лишь успокоит ее, не более. Проклятье, хоть рану на голове промыли бы сразу! Она уже воспалилась. Отец твой — шарлатан проклятый!
Симон сглотнул, но возразить ему было нечего.
— Откуда у вас такие познания? Вы, по-моему, нигде не обучались…
Палач громко рассмеялся, пока осматривал многочисленные гематомы на ногах знахарки.
— Обучался, ха! Ваши безголовые доктора думают, что в своих стылых университетах доберутся до истины. Но там нет ничего! Только умные книжки, написанные умными людьми, которые списали все у других умных людей. Но настоящая жизнь, настоящие болезни — там, за стенами. Учись по ним, а не по книжкам. И толку тогда будет больше, чем от всей университетской библиотеки Ингольштадта!
— Но ведь у вас же дома тоже есть книги, — вставил Симон.
— Да, но какие книги? Книги, которые вы запретили или на которые не обращаете внимания, потому что они не сходятся с вашими закостеневшими познаниями! Шультет, Парэ или старый Диаскорид — вот настоящие ученые! Но нет же, вы пускаете кровь, разглядываете мочу, и продолжаете верить в ваши поганые четыре жидкости. Кровь, мокрота и желчь — вот все, из чего, по-вашему, состоит человек! Когда однажды мне всего один раз позволили сдавать экзамен в университете…
Он замолчал и покачал головой.
— Да чего я тут распинаюсь. Мне нужно спасти знахарку, чтобы потом ее же убить, и больше ничего.
Наконец Куизль закончил осматривать пленную. В завершение он разорвал кусок ткани на полосы, смочил их желтой мазью и обмотал ноги Марты, которые походили больше на одну сплошную гематому. При этом он беспрестанно качал головой.
— Надеюсь, я не слишком сильно ее покалечил. Но хуже всего рана на голове. В ближайшее время выяснится, спадет лихорадка или же усилится. Если усилится, то, боюсь, сегодняшняя ночь окажется для Марты последней. — Якоб поднялся. — В любом случае нужно сказать Лехнеру, что показаний он сегодня уже не получит. Выкроим немного времени.
Куизль еще раз наклонился и подложил под голову знахарке еще немного свежей соломы. Затем он направился к выходу. Симон все еще нерешительно топтался возле больной, и палач нетерпеливо его окликнул.
— Большего мы сейчас сделать не сможем. Можешь в церковь сходить, молитву там почитать или еще что, я не знаю. А я пока пойду домой, посижу в саду, покурю и поразмыслю. Сейчас от этого больше толку.
Больше не оборачиваясь, он вышел из тюрьмы.
Когда Симон пришел к себе домой, отец его сидел в комнате перед кружкой вина и выглядел очень довольным. Он даже попытался улыбнуться, когда увидел сына. Симон понял, что отец выпил лишнего.
— Хорошо, что ты вернулся. Мне потребуется твоя помощь. У маленькой Марии, дочки Денглера, проказа, а Бихлер Зепп…
— Тебе не удалось ей помочь, — перебил его резко Симон.
Бонифаций Фронвизер взглянул на него непонимающе:
— Ты о чем?
— Ты не смог ей помочь. Ты оплошал и, оказавшись в тупике, послал за палачом.
Глаза старого лекаря сузились.
— Я за ним не посылал, господь свидетель, — прошипел он. — Так Лехнер захотел. Будь моя воля, этому шарлатану давно указали бы его место. Нельзя, чтобы безмозглые коновалы вроде него порочили наше ремесло. Врач без образования, смех да и только!
— Шарлатан? Коновал? — Симон с трудом сдерживался, чтобы не повышать голоса. — Да этот человек знает и умеет больше, чем весь этот ваш ингольштадтский сброд! Если Штехлин выживет, то это целиком и полностью будет его заслугой, а не потому, что ты пускал ей кровь или нюхал мочу!
Его отец пожал плечами и глотнул вина.
— Лехнер все равно не дал мне сделать то, что я хотел. Доверился этому шарлатану, который решил… — Губы его растянулись в улыбке. Он хотел примирения. — Деньги-то я все равно получил. И, поверь, если знахарка и не протянет долго, тем лучше для нее. Умрет она в любом случае. А так хоть избежит пыток и костра.
Симон поднял руку, словно замахнулся. Он сдерживался с огромным трудом.
— Ты — прокля́тый…
Договорить он не успел, в дверь яростно застучали. Там стояла Анна Мария Куизль. Она побледнела и запыхалась, словно бежала всю дорогу от Речного квартала до сюда.
— Як… Якоб, — проговорила она, запинаясь. — Он звал тебя. Отправляйся сейчас же. Я вернулась с детьми с реки, а он сидит там на лавке, как каменный. Я ни разу еще его таким не видела. Господи, надеюсь, что ничего ужасного…
— Что случилось? — крикнул Симон, на ходу хватая шляпу и плащ.
— Он не стал говорить мне. Но что-то с Магдаленой.
Юноша бросился бежать. Он уже не видел, как его отец покачал головой и осторожно запер дверь. Потом Бонифаций Фронвизер сел и снова взялся за кружку с вином. На три крейцера особо хорошего, конечно, не купишь, но оно, по крайней мере, помогало забыться.
Погрузившись в раздумья, Якоб Куизль спускался по Кожевенной улице к реке. До дома вдоль улицы осталось пройти всего сотню метров. Прежде он передал Лехнеру, что знахарка не сможет дать показания. Секретарь уставился на палача без всякого выражения, а затем кивнул. Он не стал упрекать Куизля, и вид у него был такой, словно он с этим смирился.
В конце концов он все же взглянул еще раз на палача.
— Ты ведь понимаешь, что теперь будет, Куизль, да?
— Простите, ваше сиятельство?
— Когда сюда явится управляющий, у тебя будет много работы. Приготовься.
— Ваше сиятельство, я думаю, что мы уже почти добрались до разгадки…
Но секретарь уже отвернулся и, казалось, больше не обращал внимания на собеседника.
Обойдя несколько кустов ежевики, Куизль увидел свой сад, протянувшийся от переулка и до пруда. На ивах у берега набухали почки. На политых лужайках цвели весенники и маргаритки. Клумбы под травы недавно перекопали, и от земли поднималась дымка. Впервые за несколько дней по губам палача пробежала улыбка.
Внезапно лицо его окаменело.
На скамейке перед домом, подставив лицо солнечным лучам, сидел человек. Глаза его были закрыты. Когда он услышал, как Якоб подошел к калитке, он заморгал, словно пробудился от приятного сна. Человек был одет в шляпу с петушиными перьями и ярко-красный камзол. Рука, которой он прикрыл лицо от солнца, отсвечивала белым.
Дьявол взглянул на Куизля и улыбнулся.
— А, палач! Замечательный у тебя тут сад! И ухаживает за ним, верно, твоя жена или юная Магдалена, так ведь?
Куизль встал у калитки. Мимоходом он вывернул из стены камень и украдкой взвесил его в руке. Один точный бросок…
— Да, кстати, юная Магдалена, — продолжал дьявол. — Та еще стерва. Но красавица, вся в мать. А ее возбуждает, если нашептать ее на ухо какой-нибудь гадости? Надо попробовать.
Куизль так сильно сжал в руке камень, что края его врезались в плоть.
— Чего ты хочешь?
Дьявол встал и подошел к подоконнику, на котором стояла кружка воды. Он медленно поднес ее ко рту и стал пить большими глотками. Капли стекали по его остриженной бороде и падали на землю. Лишь допив все без остатка, он поставил кружку на место и вытер ладонью рот.
— Чего я хочу? Лучше спросить, чего хочешь ты. Ты хочешь снова увидеть свою дочь? Чтобы я вернул ее по кускам? Или лучше двумя половинками, разрубленную, как кусок говядины? Но сначала я вырежу ее болтливый язык.
Куизль взмахнул рукой, камень полетел дьяволу точно в лоб. Тот едва уловимым движением прянул в сторону, и камень бестолково ударился в дверь.
Какое-то время дьявол казался напуганным. Потом он снова улыбнулся.
— А ты проворен, палач, мне это нравится. И неплохо умеешь убивать. Как и я.
Внезапно лицо его скривилось в ужасной гримасе. Куизль подумал даже, что человек перед ним близок был к сумасшествию. Но дьявол взял себя в руки. Лицо его снова стало бесстрастным.
Куизль пристально смотрел на него. Он… знал этого человека. Вот только не помнил, откуда. Якоб усердно пытался воскресить в памяти это лицо. Где он мог его уже видеть? На войне? На поле брани?
Из раздумий его внезапно вырвал звон кружки. Дьявол небрежно отбросил ее за спину.
— Довольно болтовни, — прошептал он. — Вот мое предложение. Ты покажешь мне, где клад, и я верну тебе дочь. А если нет… — Он медленно провел ладонью по горлу.
Куизль покачал головой:
— Я не знаю, где клад.
— Ну так найди! — прошипел дьявол. — Ты же хитер. Вот и пораскинь мозгами. Мы весь участок перерыли и ничего не нашли. Но клад долженбыть там!
У Куизля пересохло во рту, он старался сохранять спокойствие. Необходимо было задержать дьявола. Если бы только подобраться чуть ближе…
— Даже не думай, палач, — прошептал дьявол. — Твоя дочурка у моих приятелей. Если я не вернусь в ближайшие полчаса, они сделают с ней то, что я им велел. Они слишком далеко отсюда и неплохо порезвятся.
— А как же стража? — спросил Якоб, чтобы потянуть время. Горло стало шершавым. — Площадку сторожат днем и ночью.
— Это уже твоя забота, — дьявол двинулся прочь. — Завтра я буду здесь в это же время. Или принесешь клад, или…
Он, чуть ли не извиняясь, развел руками. Затем зашагал в сторону пруда.
— А что насчет вашего заказчика? — крикнул палач ему вслед. — Кто за всем этим стоит?
Дьявол повернулся в последний раз.
— Ты и в самом деле хочешь знать? В этом городе и без того хватает неприятностей, не находишь? Может, я скажу тебе, если принесешь клад. Но, возможно, тот человек будет уже мертв.
Он двинулся прочь по зеленым лужайкам, перескочил через забор и вскоре исчез в зарослях леса.
Куизль уселся на скамейку и уставился вдаль. Лишь спустя несколько минут он заметил, что с ладони капала кровь. Он так сильно сжимал камень, что его края, как ножи, врезались в плоть.
Иоганн Лехнер приводил в порядок бумаги за своим столом на верхнем этаже городского хранилища. Он готовился к собранию совета, а следующее, судя по всему, состоится не скоро. Секретарь не строил иллюзий. Стоит Его сиятельству княжескому управляющему графу Зандицеллю появиться в городе, как власти Лехнера придет конец. Здесь он выполнял лишь обязанности заместителя. Граф Зандицелль церемониться не станет и одной ведьмой не ограничится. На улицах уже начинали шептаться. И самому Лехнеру многие жители чуть ли не богом клялись, что Штехлин заколдовала их телят, уничтожила урожай и наслала на жен бесплодие. Сегодняшним только утром Агнесса из Штайнгадена схватила его на улице за рукав и со слезами в голосе прошептала на ухо, что ее соседка, Мария-Кольхаас, тоже ведьма. Она видела, как та прошлой ночью летала по небу на метле. Лехнер вздохнул. Если так и будет продолжаться, то у палача и в самом деле прибавится работы.
В натопленную комнату начали заходить первые советники, облаченные в дорогие мантии и меховые шапки, и рассаживаться по отведенным местам. Бургомистр Карл Земер задумчиво косился на Лехнера. Он хоть и был первым бургомистром, однако в делах управления полностью доверялся секретарю. Но в этот раз и Лехнер выглядел беспомощным. Земер дернул его за рукав.
— Есть новости насчет Штехлин? — прошептал он. — Призналась она наконец?
— Секунду, — Лехнер сделал вид, что ему нужно подписать еще какой-то документ.
Секретарь ненавидел этих жирных толстосумов, этих пешек, которые смогли чего-то добиться лишь благодаря своему рождению. Отец Лехнера и сам был судебным секретарем, как и его двоюродный дед, но ни один секретарь до него еще не обладал такой властью, как Иоганн. Место земельного судьи пустовало уже долгие годы, а княжеский управляющий появлялся в Шонгау крайне редко. Лехнеру хватало ума заставить дворян думать, будто ониуправляли городом, однако на самом деле вся власть принадлежала ему, секретарю. И вот теперь могущество его пошатнулось, и советники это почувствовали.
Лехнер продолжал перебирать бумаги. Затем поднял глаза. Дворяне смотрели на него в ожидании. Слева и справа сидели четверо бургомистров и содержатель лечебницы, за ними следовали остальные члены малого и большого совета.
— Я бы хотел сразу перейти к делу, — начал Лехнер. — Я созвал это собрание, потому что город оказался в затруднительном положении. Нам, к сожалению, так и не удалось заставить Марту Штехлин говорить. Сегодня утром она снова потеряла сознание. Георг Ригг проломил ей голову камнем…
— Как такое возможно? — перебил его старый Августин. Его слепые глаза метнулись в сторону Лехнера. — Ригг и сам арестован из-за сгоревшего склада. Как он мог бросить в нее камнем?
Лехнер вздохнул:
— Просто так получилось, и оставим это. В любом случае, она не приходит в себя. И может статься, что она отправится в ад, так и не признавшись нам в своих злодеяниях.
— А если просто сказать людям, что она призналась? — пробормотал бургомистр Земер и кружевным платочком вытер пот с лысины. — Она умрет, и мы сожжем ее во благо города.
— Ваша честь, — процедил Лехнер. — Это ложь перед Господом и Его сиятельством, самим курфюрстом. На каждом нашем допросе присутствуют свидетели. Хотите, чтобы все они дали ложные показания?
— Нет-нет, я просто думал… как уже сказал, во благо Шонгау… — Голос первого бургомистра становился все тише, пока наконец совсем не умолк.
— И когда нам следует ждать приезда княжеского управляющего? — не унимался старый Августин.
— Я отправил гонцов, — ответил Лехнер. — И, судя по всему, Его сиятельство граф Зандицелль почтит нас своим присутствием завтра в полдень.
По залу советов прошел вздох. Аристократы знали, что их ожидает. Содержание княжеского управляющего со всей его свитой, который поселится в городе на несколько дней, если не недель, обойдется городу в целое состояние! Не говоря уже о бесконечных допросах жителей, заподозренных в колдовстве. До тех пор пока не обнаружат настоящего виновного — или виновных, поскольку каждого здесь, в общем-то, можно было обвинить в пособничестве дьяволу. И советников с женами тоже… Последний процесс над ведьмами не обошел стороной и нескольких супруг зажиточных горожан. Дьявол не делал различий между служанкой и хозяйкой трактира, между знахаркой и дочерью бургомистра.
— А что с аугсбургским бригадиром, которого мы арестовали за поджог склада? — спросил второй бургомистр Пюхнер, нервно постукивая пальцами по столу. — Он как-то причастен к этому?
Лехнер покачал головой.
— Я лично его допрашивал. Он невиновен. Поэтому сегодня утром я его отпустил, сказав ему пару ласковых. По крайней мере, теперь аугсбургцы не так скоро обратно на нас насядут. Они и так получили. Но аугсбургский бригадир видел, как возле склада околачивались солдаты…
— Солдаты? Что еще за солдаты? — спросил старый Августин. — Эта история становится все запутаннее. Лехнер, прошу объяснить!
Секретарь задумался, стоит ли рассказывать совету о своем разговоре с палачом на строительной площадке. И решил не испытывать судьбу. Положение и без того усложнялось. Он пожал плечами.
— Ну, создается впечатление, что несколько мародерствующих оборванцев подожгли наш склад. Те же оборванцы разгромили строящуюся больницу.
— И теперь они бродят вокруг, убивают детей и рисуют у них на плечах ведьмовские отметины, — вставил Августин, нетерпеливо постукивая тростью по дорогому вишневому полу. — Это вы хотите нам сказать? Лехнер, возьмите себя в руки! У нас естьведьма, нужно только, чтобы она призналась!
— Вы неправильно меня поняли, — успокоил секретарь престарелого дворянина. — Эти солдаты, предположительно, виновны в поджоге. Но смерть детей, разумеется, на совести дьявола и его сообщниц. Доказательства налицо. Мы нашли в доме Штехлин колдовские травы, дети часто бывали у нее, и некоторые горожане утверждают, что она посвящала детей в искусство колдовства… Все, что нам требуется, — это ее признание. Вам, как и мне, прекрасно известно, что, согласно Кодексу Карла Пятого, приговор вынести можно только признавшемуся.
— Не нужно напоминать мне о судебных предписаниях императора Карла. Я довольно о них наслышан, — пробормотал Маттиас Августин, устремил вдаль невидящий взор и потянул носом, словно уловил запах из далекого прошлого. — Я до сих пор чувствую вонь горелого мяса, когда женщин жгли семьдесят лет назад. Кстати, тогда и жена земельного судьи тоже закончила свои дни на костре…
Августин, словно ястреб, устремил взгляд на секретаря. Тот опять стал рыться в бумагах и тихо ответил:
— Моя жена, как вы знаете, умерла три года назад, не ведая никаких подозрений. Если вы к этому клоните…
— А если провести ведьму через испытание водой? — неожиданно вставил содержатель лечебницы Вильгельм Харденберг. — Такое уже проделывали в Аугсбурге несколько лет назад. Ведьме привязывают руки к ногам и бросают в воду. Если она выплывет, значит, ей помогает дьявол и она погрязла в колдовстве. Если потонет, значит, она невиновна, хотя и мертва…
— Проклятие, Харденберг! — проворчал Августин. — Вы глухой или как? Штехлин без сознания! Она камнем пойдет ко дну! Кто поверит в такое испытание водой? Уж точно не управляющий!
Впервые за все это время слово взял Якоб Шреефогль:
— Августин, почему вы так сразу отбрасываете мысль, что детей могли убить солдаты? Множество свидетелей видели, как из окна моего дома выпрыгивал человек, как раз в то время, когда пропала моя Клара. На нем был красный камзол и шляпа с перьями — такие, между прочим, и носят солдаты. И он хромал.
— Дьявол! — Пекарь Бертхольд, который, видимо, только теперь отошел от ночной попойки, вскочил и перекрестился. — Помилуй нас, святая Дева Мария!
Некоторые советники тоже тихо проговорили короткие молитвы и перекрестились.
— Ко всему подряд приплетаете этого своего дьявола! — перекричал Шреефогль гомон. — И во всем находите его вину! Но одно я знаю точно. — Он вскочил и яростно огляделся вокруг. — Мою Клару забрало не козлоногое чудовище, а человек из плоти и крови. Дьявол не остановился бы перед дверьми и не стал бы прыгать в окна. Он не стал бы носить дешевую солдатскую шляпу и сидеть с солдатней за пивом в трактире у Земера.
— Кто вам наплел, что дьявол наведывается в мой трактир? — Бургомистр Земер вскочил, лицо его побагровело, и по лицу заструился пот. — Это наглая ложь, и вы за нее заплатите!
— Мне рассказал об этом молодой лекарь. Человек, который похитил мою Клару, поднимался в верхние комнаты в вашем трактире, — Шреефогль спокойно смотрел в глаза бургомистру. — Он там с кем-то встречался. Уж не с вами ли?
— Этому Фронвизеру я заткну его пасть, и вам вместе с ним! — Земер ударил кулаком по столу. — Я не позволю, чтобы о моем трактире несли подобную чушь.
— Карл, возьми себя в руки и сядь на место. — Голос полуслепого Августина прозвучал тихо, но в то же время откровенно резко. Земер смутился и снова занял свое место.
— А теперь скажи, — продолжил Августин. — Есть что-нибудь за этими… наветами?
Бургомистр Земер завращал глазами и сделал большой глоток из стакана с вином. Он явно не знал, что ответить.
— Что-нибудь из этого правда? — спросил следом второй бургомистр Пюхнер.
Содержатель лечебницы Харденберг тоже повернулся к уважаемому всеми хозяину трактира «Звезда».
— Карл, скажи правду! У тебя собирались солдаты?
Над столом поднялся шепот. Члены большого совета на задних скамьях принялись что-то обсуждать.
— Это неслыханная ложь, — прошипел наконец Карл Земер. Пот ручьями стекал ему за воротник. — Может, у меня и сидели несколько раз бывшие солдаты, я не могу проверить этого. Но никто из них не поднимался наверх и тем более ни с кем не встречался.
— Тогда все встало бы на места, — сказал Маттиас Августин. — Но вернемся к более важным заботам, — он повернулся в сторону секретаря. — Что вы намереваетесь предпринять, Лехнер?
Секретарь оглядел растерянные лица справа и слева от себя.
— Честно признаться, я не знаю. Граф Зандицелль прибывает завтра в полдень. Если знахарка не заговорит до этого времени, то храни нас господь. Боюсь… этой ночью нам всем следует помолиться.
Он встал и сложил перья с чернильницами. Остальные тоже нерешительно поднялись.
— Теперь я приготовлю все необходимое для встречи графа. Каждому из вас придется внести вклад. А что касается процесса ведьм… остается лишь догадываться.
Лехнер не прощаясь вышел из зала. Советники стали спускаться по лестнице группами по двое-трое и что-то обсуждали на ходу. В зале остались лишь двое дворян. Им еще предстояло обсудить кое-что важное.
Дьявол медленно погладил костяной рукой платье Магдалены, провел по ее груди, затем по шее и коснулся маленького подбородка. Когда он добрался до ее губ, она отвернулась, закатив глаза. Дьявол улыбнулся и снова повернул ее голову к себе. Дочь палача лежала перед ним на земле, связанная и с кляпом во рту. Она свирепо глянула на своего похитителя. Дьявол послал ей воздушный поцелуй.
— Вот так, хорошо. Побольше дерзости, и потом обоим нам будет приятнее.
Позади них на поляну вышел мужчина. Это был солдат Ганс Хоэнляйтнер. Он робко встал и прокашлялся.
— Надо бы валить отсюда, Брауншвайгер. Кристоф ходил в город; люди говорят, завтра по поводу ведьмы приезжает сам граф. Здесь тогда от солдат проходу не будет. Развлечемся с девчонкой и исчезнем. Хватит нам того, что Андрэ убили.
— А клад, э? С кладом что?
Дьявол, которого они называли Брауншвайгером, обернулся. У него задрожали уголки губ, словно он терял над собой контроль.
— Ты и думать забыл про клад! А торгаш нам, между прочим, кучу денег еще должен!
— Черт с ними, с деньгами. Вчера он дал нам еще двадцать пять гульденов за стройку и склад. Этого предостаточно. А больше здесь и ловить нечего.
Третий солдат, Кристоф Хольцапфель, встал рядом с ним. Длинные черные волосы спутались у него перед лицом; он украдкой поглядывал на Магдалену, связанную на земле.
— Ганс прав, Брауншвайгер. Надо идти. Клада нет, мы все обыскали, всю эту чертову площадку! Перевернули каждый камешек. А завтра здесь, похоже, будут рыскать люди графа.
— Лучше отправимся дальше, — снова заговорил Ганс. — Мне голова дороже, чем несколько гульденов. И Андрэ прикончили, это недобрый знак. Упокой Господь его пропащую душу! Ну, а прежде мы бы чуток развлеклись…
Он склонился над Магдаленой. Она взглянула в рябое лицо солдата. От него несло спиртом и пивом. Его губы растянулись в широкой улыбке.
— Ну что, дорогуша, тоже чувствуешь, как между ляжек свербит?
Магдалена резко боднула его, врезалавшись лбом ему точно в нос, который расплющило, словно зрелый плод. Кровь хлынула ручьем.
— Ах ты шлюха проклятая!
Солдат с визгом схватился за нос, а потом пнул девушку в живот. Магдалена согнулась и переборола боль. Нельзя, чтобы они услышали ее крик. Не время.
Когда Ганс замахнулся во второй раз, дьявол его оттолкнул.
— Оставь, еще изуродуешь ее милое личико. А нам потом половины удовольствия лишиться, да? Обещаю, я вам покажу такие вещи, от которых самого князя тьмы замутит.
— Ты больной, Брауншвайгер, — Кристоф Хольцапфель с отвращением покачал головой. — Все, что мы хотим, это немного поразвлечься с девкой. Мне хватило той грязи, что ты оставил в Ландсберге, — он отвернулся. — Уймись уже, и исчезнем отсюда.
Магдалена съежилась в ожидании следующего удара.
— Еще не время, — пробормотал дьявол. — Сначала раздобудем клад.
— Проклятье, Брауншвайгер! — сказал Ганс, все еще силясь остановить кровь, хлещущую из носа. — Нет там никакого клада. Можешь ты вбить это в свою больную голову?
У дьявола снова начали подрагивать уголки губ. Голова начала дергаться, словно внутри лопнула какая-то пружина.
— Больше никогда не называй меня… больным, Хоэнляйтнер. — Он переводил взгляд с одного солдата на другого. — И вот что я вам еще скажу. Останемся здесь еще на одну ночь. Всего одну. Вы отойдете с девкой в безопасное место, а я к утру принесу вам клад. У вас будет столько дукатов, что обгадитесь. А потом вместе займемся девчонкой.
— Еще одну ночь? — спросил Ганс.
Дьявол кивнул.
— И как же ты найдешь этот клад?
— Предоставь это мне. Только сохраните мне девчонку.
Кристоф подступил ближе.
— А где же нам спрятаться, э? Завтра здесь от солдат проходу не станет!
Дьявол усмехнулся.
— Я знаю безопасное место. Там вас не найдут. Да и вид там открывается замечательный.
Он сказал им, куда идти, потом двинулся в сторону города. Магдалена прикусила губы, по щекам потекли слезы. Она с трудом спрятала лицо от солдат. Нельзя, чтобы они увидели, как она плачет.
Двое мужчин стояли на краю строительной площадки и наблюдали за работой. Кто-то из каменщиков или плотников махал им. Их, может, и удивляло немного, что здесь делают эти люди, но ни у кого не возникало и тени подозрения. Эти двое были уважаемыми горожанами. Возможно, им просто захотелось получить представление о ходе строительства.
От недавнего погрома не осталось почти и следа. Стены больницы возвели по новой, часовню венчали недавно поднятые стропила. У колодца посреди площадки сидели два стражника и коротали время за игрой в кости. Судебный секретарь распорядился охранять стройку круглые сутки. И, как всегда, распоряжение его оказалось тщательно продуманным. Для караульных отдельно сколотили сторожку из досок, чтобы они смогли прятаться в ней во время дождя. На крюках, вбитых в стенку, висели фонари, а рядом с ними прислонили две алебарды.
— И вы вправду все обыскали? — спросил старик.
Молодой кивнул.
— Все. И даже несколько раз. Я и в самом деле не знаю, где еще искать. Но он долженбыть где-то здесь!
Старик пожал плечами.
— Может, старый скряга соврал. Может, просто выдумал все это на смертном ложе. Набредил в лихорадке, а мы и повелись…
Он застонал и схватился за бок. Чуть не согнулся пополам, но потом, похоже, переборол боль и собрался уходить.
— Так или иначе, с этим делом покончено.
— Покончено? — Молодой догнал его, схватил за плечо и развернул к себе. — Что значит «покончено»? Можно продолжить поиски. Я еще не все заплатил солдатам. Добавим несколько гульденов — и они тут все с землей сровняют и будут рыться здесь как свиньи. Клад где-то здесь. Я… я чувствую!
— Покончено, чтоб тебя! — Старик чуть ли не с отвращением стряхнул руку со своего плеча. — Площадку сторожат. Тем более ты уже и так много шума поднял. Лехнер знает про твоих солдат. А палач с этим Фронвизером тебя почти сцапали. Они всюду рыщут, даже у священника были… С делом покончено — раз и навсегда!
— Но… — Молодой снова схватил его.
Старик недовольно покачал головой, опять схватился за бок и громко застонал.
— У меня и без того забот по горло. Из-за твоих солдат завтра в город приедет граф со своими людьми. И нам, судя по всему, светит новый большой процесс. Снова загорятся костры, и Шонгау придет конец. А все из-за тебя, проклятый ты дурак! Мне стыдно. За тебя и свой род. А теперь пусти, мне нужно идти.
Старик двинулся прочь, и молодой остался стоять на изрытой площадке. На блестящую кожу сапог налипла грязь. На него накатил приступ бешенства. Он не сдастся! Он еще всем покажет.
Некоторые из строителей махали ему, и он кивал в ответ. Они не могли разглядеть его лицо, словно окаменевшее от ярости.
