3

Магдалена постучалась к плотнику Бальтазару Гемерле и прислушалась к шагам за дверью. Стояло раннее утро. Вчера она уже побывала у каменщиков и каменотеса Альтенштадта. Сначала ее встречали с недоверием, и мало кто радовался, завидев у своего порога дочь палача, – чего доброго, назавтра скотина заболеет. Магдалена объясняла, что хочет поговорить о покойном священнике и ремонтных работах в церкви, и ее очень неохотно впускали. При этом жены каменщиков не сводили с нее подозрительных взглядов. Мало того, что Магдалена была дочерью палача, но и обладала весьма привлекательной внешностью, что пробуждало вполне естественное желание. Она прекрасно знала, как за ее спиной мужчины пялились на нее. Однако танцевать с ней никто из молодых людей все равно не решался. Никто, кроме Симона.

Вчерашние разговоры не открыли ничего нового. Все рабочие в один голос твердили о том, что нашли крипту и что пастор туда спустился, поднялся обратно весь бледный, окурил проход ладаном и велел его тут же закрыть. Они упоминали и о необычных крестах на галерее, но никому чужому о них никто не рассказывал. Итак, последней надеждой Магдалены оставался плотник Бальтазар. Ремесленник из Альтенштадта походил скорее на добродушного медведя, нежели на человека. Рябое лицо его заросло длинной косматой бородой. Он дружелюбно взглянул на Магдалену и впустил ее в дом. В отличие от большинства местных жителей его нисколько не смущало, что она была всего лишь бесчестной дочерью палача. Напротив, в последнюю ярмарку он ей приветливо улыбнулся и даже задорно приподнял перед ней шляпу. Хотя Магдалена знала, что он заигрывал со многими девицами. По этой причине жена время от времени награждала его хорошими тумаками. К счастью, сегодня Катарина Гемерле с самого утра отправилась на рынок в Шонгау.

– Ну, палачье отродье, чего хотела? – ухмыляясь, спросил Бальтазар и поставил перед ней на стол кружку подогретого и пряного вина. – В городе нужна новая виселица? Старая-то уже совсем трухлявая, не думаешь? Готов поспорить, в следующую казнь она поломается, и отца твоего на смех поднимут.

Магдалена со смехом покачала головой и отпила живительного напитка. Утолив жажду, она объяснила наконец, зачем пришла. Бальтазар некоторое время задумчиво ее разглядывал.

– Это как-нибудь связано с тем, что толстяк Коппмейер умер не своей смертью?

Магдалена пожала плечами:

– Это мы и хотим выяснить.

Бальтазар кивнул.

– Уж не знаю, чего тебе это все далось, – начал он. – Но вам не соврали. Никто из нас не спускался в крипту. И кресты маляры замазали как следует.

– А вы об этом с кем-нибудь говорили? – спросила Магдалена и глотнула еще вина. Она чувствовала, как по телу разливается тепло, хотя выпивать много не решалась, иначе до дома ей потом не дойти.

– Да нам и поговорить-то особо не с кем, – ответил Бальтазар. – Хотя… – Он помедлил. – В прошлое воскресенье после церкви мы собирались за нашим столом в трактире у Штрассера. Там мы этот случай все же обсудили. Потому что пастор всю проповедь был какой-то рассеянный. И, действительно, в зале сидели какие-то типы, которых мы прежде не видели…

– Кто? – У Магдалены учащенно забилось сердце, и причиной тому было вовсе не крепкое вино.

– Нездешние, видимо, – проворчал плотник. – Я особо не присматривался. Сидели за соседним столом в черных плащах, как у монахов. И капюшоны ни разу не сняли.

– А больше ты ничего не заметил?

Бальтазар наморщил лоб и, похоже, что-то наконец вспомнил.

– В воздухе еще запах стоял, как от дорогих духов, – сказал он. – А на улице перед дверью стояли три вороных. Не такие клячи, как у твоего отца, а сильные кони, черные как смоль. Можно и испугаться…

Он покачал головой и рассмеялся.

– Да ну их! Поговорим лучше о чем-нибудь другом, – он лукаво ухмыльнулся. – Я вот новую кровать сколотил. Стоит в спальне, большая и теплая. Хочешь посмотреть?

Магдалена усмехнулась:

– Чтобы твоя жена мне шею свернула? Нет уж, спасибо.

Опорожнив единым глотком кружку, она направилась к выходу и шаткой походкой пошла обратно в Шонгау.

Бальтазар помахал ей вслед, и лицо его вдруг снова посерьезнело. Ему вспомнились те люди с черными лошадьми. В морозном воздухе он вдруг уловил аромат духов. Хотя это, скорее всего, был запах вина.

С самого утра Симон снова отправился в Альтенштадт. Еще до рассвета он прокрался мимо спальни отца. Из нее доносился храп. Бонифаций Фронвизер домой вчера вернулся поздно ночью. Симон предположил, что все полученные от советника Харденберга деньги он тут же просадил на вино и настойку. Хозяева в тавернах за городским амбаром даже после закрытия в восемь часов разрешали некоторым посетителям остаться, если у тех имелось чем заплатить. А уважаемый дворянин Харденберг уж наверняка заплатил за этот осмотр больше, чем все крестьяне за неделю, вместе взятые. Достаточно, по крайней мере, чтобы хватило на три кружки дорогущего бургундского вина.

Симон осторожно запер дверь и быстрым шагом направился к главным воротам в конце переулка. Внизу, недалеко от стен обветшалого герцогского замка, караулил стражник Йозеф. Он открыл усиленные железом ворота и устало наблюдал за приближающимся лекарем.

– В такую рань, а уже на ногах, Симон? – проворчал он.

Они неплохо ладили. Юноша совсем недавно вылечил Йозефа от чесотки, причем совершенно бесплатно. Потому что хорошо, когда в друзьях числится кто-нибудь из караула. Тогда при случае можно и после наступления темноты попасть в город через калитку в стене.

– Надо снова в Альтенштадт, – ответил Симон. – Больному требуется моя помощь.

– Опять этот кашель и жар? – спросил Йозеф. Он знал, что и в маленьком Альтенштадте многие заразились этой странной лихорадкой.

Симон коротко кивнул и поспешил через ворота. Никому не следовало знать, для чего он в действительности отправлялся в Альтенштадт. Стражник Йозеф посмотрел лекарю вслед и начертил на снегу пентаграмму.

– Храни нас бог, и лишь бы в Шонгау не разразилась чума! – прокричал он Симону. – Храни нас Бог!

Он вознес благодарность Деве Марии за то, что уберегся пока от этой заразы, и снова попытался уснуть с открытыми глазами.

Дорога извивалась и серпантином взбиралась в гору, и, несмотря на холод, Симон в скором времени почувствовал приятное тепло. По пути лекарь раздумывал, чего ради он в такую рань пустился в дорогу, чтобы разобраться в смерти человека, с которым его ничего не связывало. Лежать бы ему сейчас в кровати, после девяти встать и выпить чашку кофе, а потом сидеть у теплого потрескивающего очага и наблюдать, как за окном кружатся снежные хлопья. Но его лень, как это часто бывало, пересилило любопытство, внутреннее стремление докопаться до сути. Кроме того, причиной, конечно, была Бенедикта Коппмейер. С тех пор как он встретил ее вчера, она не выходила у него из головы. Быть может, таким образом он сможет сделать ей небольшое одолжение?

Симон направлялся в Альтенштадте к базилике Святого Михаила. Ее громадина возвышалась над теснившимися друг к другу домами и служила воспоминанием о тех временах, когда незначительная теперь деревня была важной торговой точкой на пути Клавдия-Августина, древней римской дороги. Возведенная из громадных каменных блоков, обнесенная стенами и с двумя высоченными башнями, базилика походила скорее на крепость, чем на церковь.

Симон поднялся по широкой лестнице к главному входу. На рельефе над двустворчатыми воротами развернулась жестокая битва. Вооруженный щитом и мечом, облаченный в шлем рыцарь сражался против дракона. Из драконьей пасти торчало тело второго воина. Симон покачал головой. В отличие от других он никогда не понимал безобразных кровавых изображений в церквях. Подобные произведения, вероятно, должны были напоминать людям об ужасах ада; Симону же они виделись лишь посланиями из давно минувших, исполненных суевериями времен.

Он вошел в церковь и устремил взгляд к алтарю. В нише над ним висело самое большое и самое красивое распятие во всем Пфаффенвинкеле. О «Великом Боге Альтенштадта» знали далеко за пределами деревни, и, глядя на него, даже рассудительный обычно лекарь не мог оставаться равнодушным. Громадный, вырезанный из лиственницы крест достигал не меньше трех шагов в высоту и ширину. По обе стороны от него стояли во весь рост фигуры Иоанна Крестителя и Девы Марии. Но самым удивительным было лицо распятого Иисуса. Взгляд его не выражал ни боли, ни страдания: напротив, он смотрел на прихожан мягко и даже немного грустно.

Симон оторвался от созерцания и за рядами скамей увидел женщину в платке, ниспадавшем до самых плеч. Она преклонила колена и опустила голову, видимо, по этой причине Симон и не заметил ее сразу. Прежде чем лекарь успел хоть что-то сообразить, женщина, перекрестившись, выпрямилась и повернулась к нему. Симон вздрогнул. Это была Бенедикта Коппмейер! По сравнению со вчерашним днем лицо ее стало еще бледнее; похоже, она провела бессонную ночь. И все равно от нее исходила такая несокрушимая сила, какую он до сих пор не встречал ни в одной женщине. Бенедикта узнала Симона, и по тонким губам ее пробежала улыбка.

– Я… я не ожидал встретить вас здесь, – промямлил молодой человек, пока женщина подходила к нему. В бледном утреннем свете казалось, что она плыла по воздуху. – Я полагал, вы остановились в Шонгау, в «Звезде».

– Так и есть, – ответила она тихим голосом и протянула Симону руку для поцелуя. – Но я не могла уснуть. Вот и приехала сюда помолиться. Эта церковь… она какая-то особенная, не находите?

Симон кивнул: Бенедикту, вероятно, тоже околдовало величие базилики. Потом ему подумалось, что женщина проделала путь от Шонгау до Альтенштадта еще до рассвета.

– Вам не следовало бы пускаться в путь в одиночку, – заметил он с беспокойством. – В окр уге сейчас бесчинствует банда грабителей, и беззащитной женщине, такой как вы…

– Я не так уж беззащитна, как кажется, – перебила его Бенедикта. Она решила сменить тему и указала на его пустые руки. – Сегодня вы без сумки. Значит, визитов к больным не намечается? Что же вас тогда привело сюда? Решили помолиться?

Симон невольно усмехнулся.

– К сожалению, нет. Хотя, полагаю, пастор был бы рад видеть меня в церкви немного чаще. – Он помолчал немного. – Нет, это касательно вашего брата.

– Моего брата? – удивленно переспросила Бенедикта.

Симон кивнул и удостоверился, что рядом не было других прихожан.

– Похоже на то, что ваш брат что-то обнаружил в крипте под церковью Святого Лоренца, – прошептал он наконец. – Возможно, из-за этого его и убили.

– Но что же вы тогда забыли в базилике Святого Михаила? – не унималась Бенедикта.

– Я надеюсь, что от здешнего священника удастся что-нибудь узнать о той церкви. Она все-таки принадлежит к его приходу.

Бенедикта кивнула.

– Теперь понятно, – сказала она.

Немного помолчав в нерешительности, она добавила:

– Быть может, мне следует пойти к священнику с вами? Мне тоже хотелось бы выяснить, что же кроется за смертью моего брата.

Симон пожал плечами.

– А почему бы и нет? – ответил он. – Идемте вместе. Он, наверное, как раз готовится к службе.

Они обнаружили пастора в ризнице с запотевшей кружкой в руке. Тот, судя по всему, собрался испробовать церковного вина и как раз подносил кружку к губам.

– Кровь Христова, – пробормотал Симон так, чтобы священник его услышал. – Какое чудо, что наш Спаситель даровал нам столь приятное на вкус наследие.

Священник Элиаз Циглер вздрогнул, но тут же собрался и сердито обернулся к непрошеным гостям. Это был низкорослый и тучный, с мясистым лицом человек. На искривленном носу выделялись красные прожилки. Выглядел он так, словно и вправду частенько проверял качество церковного вина.

– Вам наверняка известно, что вино становится кровью Христа лишь после обряда освящения, – сухо пояснил он. – А сейчас это самое обыкновенное вино, хотя и весьма неплохое. – Пастор вытер ладонью рот и поставил кружку на серебряный поднос, на котором уже лежали облатки. Затем вытер мокрые пальцы о свою черную ризу. Он немного шепелявил, когда говорил. – Полагаю, вас привели сюда серьезные обстоятельства, раз вы помешали мне готовиться к мессе. Да к тому же с женщиной, в ризнице…

– Мы не задержим вас надолго, ваше преподобие, – сказал Симон.

Он представил ему Бенедикту. Услышав имя Коппмейера, священник насторожился.

– Андреас Коппмейер? – переспросил он. – Пастор в церкви Святого Лоренца? Я слышал, он умер. Мои соболезнования сестре. Все знали, каким…

– Буду признательна, если вы возьмете на себя заботы по погребению моего брата, – перебила его Бенедикта. – Это возможно?

– А… разумеется.

На пастора, видимо, тоже оказали воздействие ее самоуверенность и благородные манеры. Управляя самой большой церковью в регионе, он привык вести себя несколько надменно. Но эта женщина вызвала у него уважение. Произнесенных слов хватило, чтобы он тут же спустился с высот обратно на землю.

– Я приготовлю все необходимое, – прошепелявил он. – Не беспокойтесь. Когда будет лучше провести похороны?

Они условились, что церемония пройдет в эту субботу. Наконец Симону удалось задать вопросы, ради которых он сюда явился.

– В церкви Святого Лоренца… – начал он. – Госпожа Коппмейер все-таки сестра покойного. Она хотела бы побольше узнать о церкви, которой ее брат посвятил столько лет. И о ее прошлом. Может, в базилике найдутся какие-нибудь записи насчет этого?

Священник Циглер покачал головой:

– Сожалею, но нет. Церковь не относится к моему приходу. За этим вам следует обратиться в Штайнгаден.

– В Штайнгаден? – изумленно переспросил Симон.

Священник кивнул.

– Церковь принадлежит монастырю ордена премонстрантов в Штайнгадене. Насколько я знаю, орден выкупил ее уже давным-давно. Если шведы не сожгли документы, то там вы наверняка сможете что-нибудь выяснить.

– А кому она принадлежала до этого? – спросил Симон как можно более простодушно. – Здешнему приходу?

Пастор рассмеялся:

– Снова вынужден вас огорчить. Мы вообще никогда и не имели дела с этой церковью. А прежде, если слухи не врут, ею владел духовно-рыцарский орден, тамплиеры. Но это, правда, было очень и очень давно. Почему вы так этим интересуетесь?

– Мой брат посвятил этой церкви всю жизнь, – сказала Бенедикта. Улыбка ее способна была растопить лед на улице. – Я просто хотела побольше узнать о месте, которое столько для него значило. Быть может, вам следует упомянуть о его преданности на похоронах…

– О, разумеется, – Элиаз Циглер усердно закивал. – Я посмотрю, что там можно сделать. Кто бы только знал, отчего…

– Прошу теперь извинить нас, – пробормотала Бенедикта. – Скорбь все еще тяготит мою душу. Я лучше вернусь к молитвам.

Священник понимающе кивнул и подождал, пока оба гостя вышли из ризницы. Затем он вернулся к дегустации церковного вина. Слишком уж оно было хорошим, чтобы переводить его на одну лишь кровь Спасителя.

– Нужно ехать в Штайнгаден, – прошептала Бенедикта, пока они торопливо шли к выходу. – Лучше всего сегодня же.

– Вы тоже едете? – спросил Симон, не зная пока, что думать об этом намерении.

– Конечно. Я хочу знать, из-за чего умер мой брат. Неужели так трудно это понять?

– Нет-нет. Но прямо сегодня?

Они между тем уже стояли перед входом. Ветер кружил в воздухе снежные хлопья. Симон поднял глаза к небу.

– Снова снег пошел. По дорогам будет не пройти, – заметил он с сомнением.

– Ну у меня есть лошадь, и я на ней ездила, даже когда снег был по колено, – ответила Бенедикта и испытующе посмотрела на него. – А у вас? Как городского лекаря, вас должны были обеспечить лошадью. Вы ведь точно городской лекарь?

– Э… да, конечно, но…

– Значит, решено, – проговорила Бенедикта и сбежала по лестнице. – Отправляемся через два часа.

Симон злобно посмотрел ей вслед, затем дернул плечом и пустился за ней.

– Вы всегда так быстро принимаете решения? – спросил он, поравнявшись с ней.

– Я бы никогда не добилась успеха в торговле, если бы все взвешивала да обсуждала, – ответила она. – Пусть этим занимаются мужчины в тавернах.

Симон усмехнулся:

– Тогда, надеюсь, мне не придется иметь с вами дел. Вы наверняка мне бочки три дорогущего вина всучите, а я и моргнуть не успею.

Бенедикта рассмеялась. Впервые за все время знакомства Симон услышал ее смех и почувствовал, как сильно ему хотелось понравиться этой бывалой, уверенной в себе женщине.

Что ж, теперь нужна лишь лошадь. И у него уже появилась идея, где ее можно раздобыть.

Магдалена стояла на углу улицы недалеко от базилики Святого Михаила и смотрела вслед удаляющейся в сторону Шонгау парочке. Всего несколько минут назад дочь палача, слегка покачиваясь, вышла из дома плотника Бальтазара. Теперь она собиралась заглянуть в таверну Альтенштадта, чтобы разузнать там что-нибудь о странных незнакомцах, побывавших здесь в прошлое воскресенье.

При виде Симона вместе с этой девицей из города у Магдалены перехватило дыхание. Они, видимо, неплохо поладили; через некоторое время Симон даже накрыл плечи Бенедикты своим плащом. До Магдалены донесся их отдаленный смех. Она попыталась отогнать дурные мысли, но это ей не особенно удалось. А выпитое в доме Бальтазара доделало все остальное. Магдалену ослепило чувство ненависти, ревности и обиды. Она яростно подтянула корсаж и зашагала в сторону трактира. Отец велел ей пококетничать с рабочими. Что ж, она его не разочарует.

–  Чеготебе одолжить? – Палач вытащил изо рта трубку и недоверчиво взглянул на лекаря.

Симон нашел Куизля в сарае, пристроенном к дому. Он как раз счищал еще свежий, не успевший застыть навоз. Из-за спины палача на беспокойного лекаря уставилась корова Резль и наблюдала за его попытками не поскользнуться на смерзшихся лепешках и лужах мочи. Симон мял в руках фетровую шляпу со страусовыми перьями. Он оделся в свою самую лучшую одежду: широкие брюки, сорочку с вышитыми манжетами, сюртук из мягчайшего французского сукна, доходивший до колен, и поверх всего этого хороший шерстяной плащ, который лекарь на скорую руку отчистил от пятен. Теперь он в смущении стоял перед палачом.

– Не могли бы вы одолжить мне вашу лошадь? – Он повторил свою просьбу, скорее бормоча себе под нос, нежели говоря вслух. – Только до завтра.

Куизль посмотрел на него задумчиво, а потом расхохотался.

– Мою старушку Валли? Эту скотину? Да она сожрет твою шляпу вместо сельдерея, а потом и тебя сбросит, моргнуть не успеешь.

Он хмыкнул и покачал головой.

Симон бросил короткий взгляд на тощую клячу: она стояла в дальней части сарая и что-то угрюмо пожевывала. Вполне возможно, что палач окажется прав.

– И куда ты вообще собрался, да еще так разоделся? На карнавал в Венецию? – спросил Куизль, разглядывая сверху донизу одежду Симона.

– Я… поеду в Штайнгаден, в монастырь. Возможно, там мне удастся что-нибудь разузнать о крипте под церковью в Альтенштадте.

Он сбивчиво рассказал палачу о том, как побывал в базилике Святого Михаила и что ему там удалось выяснить. И словно бы между делом добавил:

– Со мной, кстати, поедет Бенедикта Коппмейер. Она хочет узнать что-нибудь о смерти брата.

– Так-так. – Куизль покивал, сплюнул в навоз и, взявшись за вилы, принялся рассыпать по сараю свежую солому. – По случаю, значит, и приоделся… Пожалуйста, можешь взять Валли. Я все равно использую ее, только чтобы отвозить преступников к виселице. А сейчас вешать пока некого. Но осторожнее. Скотина упрямая, как осел. И зловредная!

– Я… умею ладить с лошадьми, – самого себя успокоил Симон.

Отступать теперь все равно было поздно. Бенедикта дожидалась его перед «Звездой», и он уже опаздывал. Одевание заняло больше времени, чем он предполагал. Симон гордился своим гардеробом, который мог позволить себе, несмотря на скудные доходы. Частенько ему тайком дарили что-нибудь богатые дворянские дочки или обеспечивали дорогой материей. И пусть ростом Симон не вышел, в Шонгау его считали человеком светским. Хотя Магдалена то и дело уверяла его, что в маленьком баварском городишке это особого значения не имело.

– Что ж, я вам очень благодарен, – как-то уж слишком весело проговорил Симон и шагнул к дальней стене грязного сарая, стараясь не запачкать сюртук.

Валли дожидалась его в отгороженном загоне, устремив на него недобрый взгляд. Старая и тощая кляча упрямо пережевывала пучок соломы и не проявляла ни малейшего желания хоть что-нибудь делать в угоду этому двуногому. Когда Симон приблизился, лошадь коротко фыркнула, затем поднялась на дыбы и загромыхала передними копытами по доскам.

– Уздечка висит в углу, – пробурчал палач, не оборачиваясь. – Надеюсь, ты и один управишься. Мне нужно идти. Лехнер хочет о чем-то поговорить. Приказ свыше. – Он отложил в сторону вилы, стряхнул грязь с мозолистых ладоней и направился к двери, соединяющей сарай с общей комнатой. – Наверно, какой-нибудь советник снова нажаловался, что я продаю людям запрещенные лекарства, – пробормотал он. – Болваны безмозглые!

Потом он еще раз обернулся.

– И еще: если Валли начнет злиться и брыкаться, просто подергай ее за уши. Тогда она наверняка успокоится. – И, ругаясь вполголоса, он скрылся за дверью.

Симон уставился на лошадь перед собой. Валли выпучила на него злобные глазки. Лекарь сглотнул. Наконец он снял с крюка уздечку и, сопровождая свои действия успокаивающими жестами и добрыми словами, открыл перегородку. Похоже, Бенедикте придется еще немного подождать.

Куизль переоделся в чистую рубашку, вымыл руки и отправился в город. И всю дорогу ругался без устали. Если секретарь Иоганн Лехнер его вызывал, это не сулило ничего хорошего. Негласно Лехнер считался главой города. При этом постоянно собирался совет, и четыре бургомистра каждые три месяца сменяли друг друга на посту первого бургомистра. Судебный секретарь был местным представителем курфюрстского управляющего. А так как последний, граф фон Зандицелль, не говоря уже о самом курфюрсте, появлялся здесь крайне редко, то Лехнер правил в Шонгау как некоронованный король. Вообще в его обязанности входило лишь следить за выполнением княжеских приказов, но благодаря грамотным действиям он добился того, что вмешивался во все городские дела.

Куизль вошел в город через Речные ворота, свернул направо и зашагал по Куриному переулку. Ветер гнал снег прямо в лицо, и палачу приходилось прикрывать глаза. Он избегал людных улиц – здесь ему мало кто радовался. Немногие прохожие, завидев его сквозь снеговую завесу, отводили взгляд или крестились. Профессия палача не позволяла Якобу жениться по христианским обычаям, позже его не удостоят христианскими похоронами, а его дети так и остались некрещеными. Если он заходил в таверну выпить пива, то садился за специально отведенный стол, отдельно ото всех. И несмотря на это, чтобы вылечиться или раздобыть защитный амулет, люди неизменно шли к нему. Куизль вздохнул. Он давно уже оставил попытки постичь странности человеческого сознания.

Наконец палач добрался до герцогского замка, примыкавшего к западной городской стене. Вид у строения был запущенный, у одной из башен провалилась крыша, и снег засыпал обугленные стропила. На мосту, ведущем через заросший крепостной ров во внутренний двор, обвалились перила.

Только Куизль хотел перейти мост, как во внутреннем дворе заржал конь и послышался стук копыт. Прямо на палача бешеным галопом вылетел черный жеребец. Сам всадник кутался в черный плащ с капюшоном, полностью скрывавшим лицо. Наездник, казалось, даже не заметил Куизля и несся прямо на него, так что в последний момент палачу пришлось отскочить в сторону. Подол плаща задел его лицо, Якоб уловил экзотический запах дорогих духов, после чего всадник скрылся за поворотом. Палач сочно выругался вслед незнакомцу, прошел через мост и вошел в замок.

Поднявшись на второй этаж, он постучался в кабинет секретаря, но тяжелая дверь оказалась незапертой. Она со скрипом отворилась внутрь, и взору Куизля при свете свечи предстал Иоганн Лехнер, вооруженный пером и чернильницей. Он склонился над какими-то бумагами, и перо в его правой руке резкими и размашистыми штрихами скользило по пергаменту. Долгое время секретарь словно не замечал вошедшего.

– Присаживайся, Куизль, – сказал он наконец, не поднимая головы.

На нем была бархатная темного цвета шапочка и простой, тоже темный, сюртук. Лицом Лехнер был бледен, словно вылепленный из воска, а черная бородка лишь усиливала контраст. Через некоторое время он оторвался от записей и поднял на Куизля черные глаза, которые, казалось, не останавливались ни на мгновение. За стеклами пенсне они казались непропорционально большими для его худого лица.

– Присаживайся, – повторил секретарь и указал на скамеечку перед дубовым столом, занимавшим почти все пространство кабинета. – У меня есть для тебя задание.

– Поймали наконец кого-нибудь из грабителей? – проворчал палач, усаживаясь на скамейку. Она затрещала под тяжестью его тела, но выдержала.

– Ну не совсем так, – ответил секретарь и повертел в руке гусиное перо. – За этим я тебя и позвал. – Он откинулся на стуле. – Как ты, наверное, знаешь, мы собрали отряд из горожан, который выследит и изловит разбойников. Я бы хотел, чтобы этот отряд возглавил ты.

– Я? – Куизль чуть не поперхнулся. – Но…

– Знаю-знаю, ты палач позорный и люди не станут слушать твои приказы, – перебил его Лехнер. – Но, с другой стороны, они тебя боятся и уважают. Неплохие качества для командира. Кроме того, ты единственный, кому я соглашусь доверить что-нибудь подобное. И разве не ты в прошлом году прикончил того здорового волка? И потом еще эти солдаты весной… Ты силен, ты хитер, умеешь драться и знаешь этот сброд лучше всех нас, вместе взятых.

– А что, кого-нибудь из советников нельзя было выбрать? – насмешливо спросил Куизль. – Они ведь тоже умеют командовать.

Лехнер рассмеялся:

– Земера? Или старика Харденберга? С тем же успехом я мог бы свою маму туда отправить. Жирные, изнеженные торгаши! Шведы их даже в заложники брать не стали… Нет, Куизль, это я поручаю тебе. Ты не раз уже доказал, что умеешь не только вешать. А что насчет командования… – Секретарь усмехнулся. – Не беспокойся, уж я потолкую с высокими господами, чтобы те прогулялись разок под твоим началом. Им только на пользу. У тебя еще сохранилось какое-нибудь оружие с войны? Ты ведь был на войне, так?

Куизль кивнул. Перед глазами, словно галлюцинации, всплыли образы прошлого. Ты и представить себе не можешь, сколько у меня всего сохранилось, подумал он.

– Хорошо, – сказал Лехнер. – Приступаем послезавтра в восемь утра. Надо еще людей оповестить. В назначенный час жду тебя на рыночной площади. В день ты получаешь половину гульдена и еще по гульдену за каждого пойманного грабителя. – Лехнер снова склонился над документами. – Можешь идти.

Куизль приготовился уже возразить, однако по сосредоточенному виду секретаря понял, что это не имеет никакого смысла. Он направился к двери, как за спиной вдруг снова раздался голос Лехнера:

– И еще, палач! Подожди-ка! – Куизль развернулся, секретарь испытующе смотрел на него поверх пенсне. – Я слышал, пастор в Альтенштадте богу душу отдал. И ты побывал там сразу после его кончины. Ты не заметил там ничего… необычного?

Якоб выругался про себя. И как только Лехнер так скоро узнал о событиях в церкви? От секретаря, видимо, вообще ничего не скроешь. Куизль на секунду задумался. И решил говорить начистоту.

– Священника, по всей видимости, кто-то отравил.

– Отравил? – Лехнер почесал лоб. – Хм, весьма прискорбно. Но ты, конечно, уже догадываешься, кто мог бы такое сделать? Уж я-то тебя знаю.

Куизль покачал головой:

– Нет, господин, не догадываюсь.

– Тем лучше. В смерти священника пусть разбираются жители Альтенштадта, – секретарь снова почесал лоб. – А может, жирный пастор просто объелся?

– Нет, господин. Я думаю…

– Думать будешь над книгами, – перебил его Лехнер. – Я хочу, чтобы ты занимался исключительно грабителями в лесу. Исключительно, понимаешь? Это приказ. Городу нужны твои чутье и сила. Но не в Альтенштадте, а здесь, в Шонгау. Все остальное может подождать. Понял ты меня?

Куизль молчал.

– Я спрашиваю, понятно тебе?

Палач кивнул и без лишних слов вышел в темный коридор. За спиной его снова послышался скрип пера по пергаменту.

Лехнер поискал среди бумаг и осторожно достал письмо, которое спрятал там перед приходом палача. Еще раз бегло его просмотрел. Печать, похоже, подлинная. Да и человек, письмо доставивший, внушал доверие.

Секретарь поскреб кончиком пера по переносице. Глупец он будет, если пренебрежет просьбой столь могущественного человека, хотя о смысле полученного послания ему оставалось только догадываться. Вообще-то Лехнер собирался расспросить палача о смерти пастора Коппмейера. Но посланник недвусмысленно намекнул, что дальнейшие расспросы об этом случае нежелательны. Подкрепляя свое требование, он оставил весьма неплохую сумму денег. Лехнер сунул руку в ящик стола и перебрал монеты. Полновесные и прохладные. На них можно будет подремонтировать город, особенно герцогский замок, который был в ужасающем состоянии. И если палач не будет высовываться, то незнакомец в обозримом будущем обещал еще денег…

И все же Лехнера снедало любопытство. Что за интересы преследовал в Альтенштадте столь могущественный человек, если даже палач мог помешать ему своим любопытством? Что ж, Лехнер сам расследует это дело, а Куизля нужно пока занять чем-нибудь другим. Он усмехнулся. Мысль, что палач в скором времени будет гонять жирных советников, как ищеек, была просто восхитительной. Ради одного только этого стоило немножко приврать.

Бенедикта нетерпеливо дожидалась перед трактиром «У золотой звезды», расположенным возле городского амбара. Ее конь, гнедой лоснящийся жеребец, беспокойно взбрыкивал. Когда торговка увидела Симона, тонкие губы ее растянулись в улыбке.

– Может, вам все же лучше добираться пешком, чем на лошади, лекарь? – спросила она.

Симон на своей лошади и вправду являл собой довольно жалкое зрелище. За весь короткий путь от берега эта скотина его два раза чуть не сбросила. Пока ему удалось ее взнуздать, Валли несколько раз укусила юношу за руку. По лицу Симона струился пот, шляпа с кокетливыми перьями сидела теперь набекрень. Он даже один раз поскользнулся в сарае, так что на сюртуке теперь красовалось желто-коричневое пятно. Несмотря на это, лекарь попытался улыбнуться.

– Валли – лошадь с тяжелым нравом, – ответил он; строптивая скотина тем временем снова пыталась встать на дыбы и грызла уздечку. – А мне как раз нравятся своенравные девушки.

Бенедикта улыбнулась:

– Похвально. Но, быть может, лошадке просто недостает женского разговора.

Она соскочила с коня и стала медленно приближаться к фыркающей кобыле. Подойдя к ней вплотную, потрепала лошадь за гриву, притянула к себе ее голову и что-то прошептала на ухо. Животное сразу же успокоилось, прекратило всхрапывать и затихло.

– Как… как вам это удалось? – спросил Симон, не веря своим глазам.

–  Un secret des femmes. Женская тайна.

Бенедикта улыбнулась и снова вскочила в седло.

– Пора отправляться, – сказала она. – Иначе нам не добраться до Штайнгадена до наступления темноты. И без того уже полдень.

Они выехали через Речные ворота и двинулись в сторону Пайтинга. Снегопад усилился, и Симон едва мог разглядеть дорогу перед собой. При этом он полагался на почти заметенные колеи, которые оставили на снегу повозки. Временами по пути встречались редкие прохожие или воловьи упряжки. Затем дорога стала отлого подниматься вверх, и, когда дома Пайтинга скрылись из виду, путники остались совершенно одни. Все вокруг погрузилось в тишину – снег поглощал малейший шум.

Редкие деревушки, мимо которых они проезжали, выглядели негостеприимно. Окна и двери были заперты, и лишь изредка в щели между ставнями пробивался свет, или из-за угла нерешительно выглядывал ребенок. Через равные промежутки путники проезжали маленькие замерзшие пруды, и из камышей в зимнее небо с криком взмывали утки. Симон вздрагивал с каждым новым криком. Ему вспомнилась банда грабителей, бесчинствующих по округе.

Бенедикта рядом с ним напевала себе под нос незатейливую французскую песенку.

Прислушавшись к ее голосу, Симон почувствовал, как на сердце заметно потеплело. Он не понимал и половины слов, но одно только звучание чужого языка пробуждало в нем тягу к дальним странствиям. Пфаффенвинкель казался ему до невозможности закоснелым и сонным. Все здесь пропитала слепая вера в Бога. Все словно замерло во времени. Вот в Париже, да, там знали толк в жизни! Симон слышал, что театры и портные там встречались на каждом углу, от всех пахло духами из лаванды и незабудок, а в Сорбонне обучали лучших врачей Европы!

Он настолько погрузился в размышления, что грабителей увидел, когда до них оставалось всего несколько шагов.

Сквозь снеговую завесу Симон разглядел на краю дороги три силуэта. Двое из них опирались на длинные, на скорую руку вырезанные дубины, у третьего на поясе висела сабля. Потом лекарь заметил еще и четвертого. Он сидел в зарослях и целился в путников из мушкета, лениво оперев его о корень дерева. Выглядели все четверо истощенными. Лица у них осунулись, с косматых бород свисали маленькие сосульки. Одеяния их состояли из рваных сюртуков и грязных солдатских плащей, и от сапог остались одни лохмотья.

– Кто это у нас тут? – спросил человек с саблей и лукаво ухмыльнулся. Он, судя по всему, был главным. – Прелестная дама и ее кавалер, совсем одни. Да еще так роскошно одеты!

Он изобразил подобие поклона, остальные разразились дружным хохотом. Симон между тем проклинал свой щегольской наряд. Здесь, в лесу, он выглядел, должно быть, как фазан во время брачных игр.

– Что ж, смилостивьтесь над бедными грешниками. Война сыграла с нами злую шутку, и мы не можем позволить себе такие же одеяния, – сказал он, так и не разогнувшись, и просительно поднял левую руку. Правая поигрывала рукоятью сабли.

Симон заметил, как один из разбойников окинул взглядом Бенедикту и облизнул губы. А грабитель с мушкетом оценивающе разглядывал дорогой плащ Симона. Во взгляде его лекарь уловил что-то от дикого зверя, алчного и бесчувственного – в нем не было ничего человеческого. Симон раскрыл рот в попытке заговорить, чтобы защитить свою спутницу, пусть не оружием, но хотя бы словом. Однако из горла его вырвался лишь неразборчивый хрип. Он знал: эти люди ограбят их и зарежут, как телят. Но прежде один за другим надругаются над Бенедиктой. Лекарь полез в карман плаща за острым стилетом, который всегда носил при себе вместе с несколькими другими медицинскими принадлежностями. Только вот что он сделает с этим ножом против четверых вооруженных грабителей? Кроме того, Валли под ним начала беспокойно топтаться. Долго он старую клячу удерживать не сможет.

– Уйди с дороги, пока я тебе брюхо не вспорола до глотки! Espèce de pourriture!

Сначала Симону показалось, что он ослышался, но говорила действительно Бенедикта. Она бесстрастно разглядывала главаря разбойников, спокойно и выжидательно положив руки на луку седла.

Грабители тоже не ожидали столь неслыханной наглости. Главарь раскрыл рот, однако уже через мгновение снова овладел собой.

– Ты, мелкая высокомерная мразь, – сказал он наконец. – Ты будешь визжать, когда я тобой займусь. А потом и мои приятели. И твой щеголь будет смотреть.

– В последний раз говорю, уйди с дороги. – Голос Бенедикты оставался все таким же спокойным. Конь под ней начал фыркать, из его ноздрей вырывался пар.

– Довольно, дрянная шлюха, – главарь схватился за поводья. – Я тебе покажу, как…

В зимнем лесу, словно удар хлыста, прогремел выстрел. Несколько мгновений грабитель стоял и с раскрытым ртом смотрел на дыру в собственной груди. Пуля прошила плащ, сюртук и плоть под ним, из раны тонким ручейком потекла кровь. Мужчина издал гортанный звук и упал на спину.

Симон начал бешено озираться в поисках стрелка и только потом заметил дымящийся пистолет в руке Бенедикты. Ей потребовалась какая-то доля секунды, чтобы достать его из-под плаща. И все это время он был заряженным!

В следующие мгновения события происходили одновременно. Бенедикта ударила коня пятками, так что тот, словно выпущенная стрела, бросился с места галопом. Раздался грохот, и Симон почувствовал, как рядом с левой щекой что-то свистнуло. Двое грабителей подняли дубины и с криками побежали к нему. Валли заржала и поднялась на дыбы.

– Бенедикта! – прокричал Симон, отчаянно пытаясь удержаться в седле. – Подождите меня!

Лошадь под ним понесла, по лицу его хлестнули ветки. Лекарь почувствовал тупой удар по бедру – видимо, один из грабителей врезал туда дубиной. С другой стороны к поводьям потянулась грязная мускулистая рука. Симон инстинктивно вытащил стилет и полоснул им по ладони. Послышался крик, рука исчезла, и Валли понеслась прочь.

Только теперь лекарь осмелился выпрямиться в седле и осмотреться по сторонам. Дорога пропала, Валли, словно чертом укушенная, ломилась все глубже в лес. По лицу хлестали еловые ветки. Симон с трудом обернулся, чтобы хоть мельком взглянуть, что происходило за спиной. Никакой дороги, даже намека на тропинку, и Бенедикта как сквозь землю провалилась! Он был один в лесу, верхом на лошади, которая, казалось, несла его прямиком в преисподнюю. Симон задумался, не спрыгнуть ли ему, но, увидев проносившуюся под ним землю, лишь крепче ухватился за седло. Куда девалась Бенедикта? Юноша снова затравленно огляделся. Ели за спиной становились все гуще. Он мимолетно заметил, что и дорогая шляпа с него где-то слетела. Она обошлась ему в два гульдена! Но, быть может, промелькнула в голове мысль, в будущем ему вовсе не понадобится никакой шляпы, потому что надевать ее будет не на что.

Симон начал поворачиваться вперед, как вдруг услышал тихий свист, и что-то ударило его в висок.

В глазах потемнело. Симон почувствовал, как упал в снег, – тот показался необычайно теплым. Как пуховый матрас, успел подумать лекарь. Увидел, как к нему потянулись руки, а затем провалился во тьму.